***
— Как слышите меня?! Я подбита! Падаю! Падаю! Буду катапультироваться! — по общей связи был слышен тоненький голос испуганной девушки, Марии. Горло резко пересохло. Мозг лихорадочно работал, ища выход из сложившейся ситуации. Кримхильда пошла на второй круг и пристроилась позади командира их взвода, Марии Беккер. Палец скользнул на красную кнопку на штурвале. Девушка должна уничтожить пилота, не должна дать ей выжить, иначе она всем расскажет правду. И вот тогда уже не жить ей. У неё будет только один выход: цианид или пуля в висок. Ведь это она выстрелила в своего боевого товарища, но немного просчиталась — теперь Мария только подбита. В сбившиеся в плотные перины облака и суматохе, которая началась среди пилотов, когда на них напали русские Яки, никто не должен был понять, откуда был выстрел. Девушка не успела нажать на кнопку, поскольку в следующую секунду почувствовала сильную вибрацию. Русский самолёт зашёл на второй круг, и пока она была увлечена уничтожением пилота Люфтваффе, по её самолёту прошла очередь выстрелов. Неожиданно стало тихо, мотор заглох и самолёт, качнув крыльями, лёг на бок и пошёл к земле. В плотном тумане почти ничего не было видно. Только когда самолёт выпал из плена облаков, Кримхильда увидела, как белый купол парашюта, плавно покачиваясь, словно легкое пёрышко, опускался к земле. Мария катапультировалась. — Чёрт! — от бессилия девушка хлопнула ладонью по панели. Стрелки на приборах ползли вниз. Рядом моргала красная лампочка, издавая противный писк. Нужно было катапультироваться, но что-то пошло не так. Механизм по какой-то причине не срабатывал. Ветер со свистом врывался в кабину через сквозные отверстия от пуль. В плече что-то неприятно жгло, но мозг не обращал никакого внимания на боль. Сейчас предстояла задача поважнее — выжить. Кримхильда прикусила губу, ей сейчас лучше разбиться и погибнуть, как подобает офицеру — на поле боя. Земля становилась всё ближе. Её взгляд в последний раз скользил по небольшой роще, припорошённой снегом, по реке, скованной льдом, по большому заснеженному полю, через которое тоненькой чёрной змейкой тянулась дорога. Её внимание привлекло поле с правого берега реки, полностью испещрённое воронками от снарядов. На том краю были русские, сердце бешено заколотись. Девушка схватила штурвал крепче. Первая, вторая и третья попытки не увенчались успехом, мотор не хотел заводиться. Она уже начала читать молитву, прощаясь с жизнью, как вдруг мотор всё-таки завёлся. Девушка потянула штурвал на себя, заставляя самолёт выровняться, но было слишком поздно. Высота была слишком маленькой. Железная птица пропорола крылом середину реки и, разорвав сковавшее реку покрывало льда, оставила за собой острые пики ледяных глыб. Так и не дотянув до правого берега, самолёт, столкнувшись с твёрдой поверхностью, на доли секунд замер, а потом стал медленно погружаться в воду. Вода начала наполнять кабину, в которой находилась девушка, без сознания повиснув на ремнях, как тряпичная кукла. Вода уже доставала до подбородка, когда Кримхильда очнулась, встрепенувшись, словно птичка, задремавшая на веточке. Не совсем понимая, что происходит вокруг, она начала порывисто хватать воздух ртом, всё больше поддаваясь панике. Тело жгло, словно тысячи игл вонзились под кожу. Ужас пропитал всё тело словно яд, проникая в каждую клеточку. Пилот начала барахтаться в кабине, в панике пытаясь встать с места и к ужасу понимая, что машина не хотела отпускать её. Вода уже накрыла девушку с головой, когда она поняла, что встать ей не дают ремни. Паника не дала трезво оценить ситуацию. Наконец, освободившись из крепких объятий своего кресла, она выползла из кабины на поверхность льда. Хрупкий лёд опасно затрещал, пуская паутинку трещин от места соприкосновения. — Не лежать! — голос словно стал чужим, сиплым с небольшой хрипотцой. — Не лежать! — слова давались с трудом, и было ощущение, что слышала Кримхильда себя со стороны. Пилот медленно поползла по льду в сторону берега, оставляя за собой кровавый след. Там на берегу лежал подбитый самолёт Марии. Скорее всего девушка погибла, поскольку это уже была территория русских, и они явно заметили парашют. Кримхильда улыбнулась, получая удовольствие от мысли, что та, кого она так ненавидела, мертва. Для неё Мария была монстром, исчадием ада во плоти без моральных принципов и милосердия. Девушка не раз наблюдала, с каким удовольствием Мария рассказывала, как бомбила укрытия с женщинами и детьми. Хоть Кримхильда и прошла проверку на идеологию партии и на отлично сдала все экзамены, внутри неё жил другой человек, с другими моральными устоями и со своей личной идеологией. Только потом, когда её будет допрашивать офицер Гестапо, она расскажет, что это она разбомбила военный завод русских, уничтожив при этом целый квартал, где прятались партизаны. Это она подбила два вражеских самолёта, которые до этого подбили её и их командира, Марию Беккер. Кримхильда присвоила себе чужие заслуги и получила за это железный крест в Берлине из рук самого Гиммлера. Мария была мертва и не смогла бы возразить, а она жива и ей надо как-то жить и пробиваться в суровой реальности. Кримхильда вздрогнула от резкого стука — стучали в дверь. Железный крест выскользнул из рук и с глухим стуком упал на лакированную поверхность стола. Награда, которую она так ненавидилп, пожизненное напоминание о том, каким монстром она стала. В дверь ещё раз постучали. — Войдите, — офицер небрежно взяла награду в руки. — Доброе утро, фрау фон Коуфман, — на пороге появился её адъютант, который отсутствовал все эти дни в лагере. — Доброе, если его так можно назвать, — её взгляд метнулся к окну, там по-прежнему накрапывал дождь. — Мои вещи прибыли? Вы нашли чемодан? — Эм… — адъютант уже с порога понял, штурмбанфюрер с раннего утра не в духе. За полгода службы он уже научился улавливать приближающиеся моменты, когда ему предстоял разнос. Это всегда читалось в жутко спокойном голосе и манере растягивать слова. — Что вы там мычите Карл? Эта ваша оплошность, из-за которой я уже почти с неделю мёрзну, — она говорила это тихим и спокойным голосом, пытаясь сдержать нарастающую злость. Но ей это не удалось. Поток слов брани и описание не в очень лестных эпитетах способностей своего помощника нарастал, как гул, заставляя совсем ещё юного мальчишку вжимать голову в плечи. Видимо, всё, что накипало в ней за последние дни, неконтролируемо выплеснулось на её адъютанта. Всегда уравновешенная и спокойная при людях, она отрывалась на своих адъютантах, поэтому они менялись у неё с завидным постоянством. Её помощники вообще старались лишний раз не появляться на её глазах, что устраивало обе стороны. Кримхильда поступала так нарочно. Адъютанты, как правило, всё знали о своих командирах. Когда те просыпаются, какие бумаги подписывают, где и самое главное с кем обедают или ходят на свидание. Последние два пункта, девушка всегда пыталась скрыть от посторонних глаз. Благодаря этому никто до сих пор так не знал о её тайных встречах с женатым покровителем, оберфюрером Хайндрихом. Каждый раз перед очередной встречей она устраивала разнос своему адъютанту, справляя того в конце концов по неотложным делам, зная, что тот ни рискнёт появляться на глазах. Освободив душу и мысли от эмоций и угрызений, она, как бесчувственный манекен, шла на свидание. По её мнению, между ней и Морицем были отношения «продаю-покупаю». Продаю тело — покупаю покровительство. Морицу же казалось, что он безумно влюблён, и между ними происходит что-то волшебное, не поддающееся логике. Он даже порывался развестись со своей женой, не смотря на то, что он мог потерять не только богатства её семьи, но и звание. После очередной тирады Морица о том, как ему надоело скрывать их отношения, но он ничего не мог поделать, поскольку влияние семьи его супруги слишком велико, Кримхильда расхохоталась: — Ты такая же шлюха, как и я! Тогда она первый раз получила пощёчину от мужчины. Его рука, скользнув по щеке, задела губу, и та, лопнув, раздулась на глазах, а во рту появился неприятный привкус крови. Щека горела, словно на неё поставили раскалённое клеймо. «Его клеймо», — от этой мысли стало ещё противней. Кримхильда тогда ушла, в спехе накинув на себя слегка помятые вещи и даже не удосужившись поправить причёску и стереть кровь с подбородка. Ей было всё равно, что о ней скажут в холле гостиницы, и как пожилые фрау зацокают при виде растрёпанной барышни, покинувшей номер на этаже. С тех пор она не отвечала на звонки и послания, которые приходили в букетах с цветами от Морица. Она пряталась от него, напрашиваясь в командировки, переезжая с одного места на другое, думая, что её не найдут, не нагонят. Она успокоилась так же внезапно, как и взорвалась. Адъютант сейчас напоминал ей Аню, та также боялась смотреть на Ягера. Стало даже смешно от такой параллели между ней и штандартенфюрером. — Простите Карл, — голос слегка сел. Кримхильда уже с сожалением посмотрела на своего совсем юного помощника. Карл не был виноват в её приступе истерии. Его должны были отправить на фронт в самое пекло, но увидев на пристани несчастного солдата с ещё мальчишеским взглядом, она сжалилась. Сердце больно ёкнуло, ведь у неё был младший брат, и такой участи она бы ему не пожелала. Как позже выяснилось, у Карла уже погибло два старших брата на фронте, и он у матери теперь единственный. Дождь продолжал моросить весь день. Сегодня офицеры предпочитали не выходить без повода на улицу, поэтому весь день слонялись по коридорам, изнывая от скуки и безделья. Даже штандартенфюрер поддался какой-то меланхолии и просидел весь день в кабинете в попытках написать Хельге, удовлетворяющее его письмо. Тилике уже второй раз за день распоряжался освободить мусорную корзину в кабинете начальника, доверху заполненную измятыми листами бумаги. Штандартенфюрер со встрёпанными волосами, из которых он не выпускал руку, пытаясь сочинить хоть мало-мальски приличное письмо, вызвал у помощника улыбку. «Неужели брак не по расчёту?» — раньше Тилике был уверен в холодном расчёте своего начальника, но после сегодняшних мытарств изменил своё мнение и теперь тихонько посмеивался, распоряжаясь, что бы из кабинета вновь вынесли мусор. До ужина был ещё час, а парадный холл уже наполнился гомоном разных голосов. Офицеры курили, бурно обсуждая последние новости. Эрих уже успел рассказать всем, как фрау устроила разнос своему бедняге помощнику. — Вы бы, штандартенфюрер, не злили её, — Эрих, посмеиваясь, пересказал утреннюю сцену Ягеру и Швартцу. Двери в холл распахнулись, впуская сквозняк и заставив поёжиться офицеров, стоящих недалеко от входа. В помещение вошла Кримхильда и, ловя на себе всезнающие взгляды и немного странные улыбки, подошла к отдельно стоящей группе офицеров. — Завтра утром будет холодно, — Швартц растягивал слова, наслаждаясь дорогой папиросой, которой его угостили. — Фрау фон Коуфман, вы взяли с собой тёплые вещи? — обергруппенфюрер многозначительно улыбнулся. — К сожалению, мой багаж прибудет позже, — девушка перевела взгляд на своего помощника Карла, который подошёл к их группе и, извиняясь, протянул письмо. — На днях мне уже должны доставить тёплое обмундирование, — она пристально посмотрела на своего помощника, и тот, кивнув головой, поспешил быстро исчезнуть в первых попавшихся дверях. — Простите, мне нужно отлучиться, — улыбка слетела с губ штурмбанфюрера, как только она увидела адрес на конверте. Каждый раз получая письмо из дома, девушка не сразу решалась вскрывать его. Этого письма она ждала больше месяца, но дядя так и не соизволил написать ей хоть слово. Теперь, когда она уже не ждала хоть какой-то весточки, оно пришло. Взяв нож для писем, Кримхильда аккуратно вскрыла конверт. К письму была приложена вырезка из газеты. С чёрно-белой фотографии смотрела симпатичная блондинка, которая счастливо улыбалась, щеголяя своим нарядом. Кримхильда недовольно фыркнула. Очередное увлечение её дядюшки, довольно известная актриса. Несколько раз перечитав статью и письмо, девушка откинулась на кровать. Небольшой отпуск, который она старательно отвоёвывала, ей предстояло провести одной. Дядюшка писал о своей занятости, и очень сожалел, что их поездка в Австрию откладывается. В письме он советовал ей отложить отпуск на более подходящее время для них обоих. «Как будто сейчас так просто выбить себе отпуск!» — Кримхильда зарычала от злости. Отпуска отменили всем. Было не то время — они отступали. Она из кожи вон вылезла, найдя лазейку, а её так просто просят отложить и так короткий отпуск. Тоска по дому и непонятная меланхолия накрыли офицера с головой. Даже горячая ванна, которая всегда помогала расслабиться, не могла смыть простого девичьего стенания об одиночестве и просто усталости от этого мира. Кримхильда впервые за долгое время заплакала навзрыд. Сначала слёзы, словно вода, бежали из глаз по, казалось, без эмоциональному лицу. Вскоре она почувствовала соль на губах, а вместе с тем и горечь выходившую наружу. Слёзы стали перерастать в какую-то истерику, и вот она уже рыдала в голос, подскуливая самой себе, как раненый зверь. В один момент стало жалко саму себя. Она старательно продвигалась по карьерной лестнице, дружила с теми, кого ненавидела, общалась с теми, кто был противен. Лишь бы добиться высот в карьере. Лишь бы владеть той информацией, которая ей поможет выжить в этом триклятом мире. Теперь казалось, что всё зря. Её победы ни для кого ничего не значат. Самое главное — ей это было не нужно с самого начала. От ужина она отказалась, сказав помощнику, что плохо себя чувствует. Хотелось побыть одной, залезть под одеяло и больше ничего не слышать и не видеть. Оказаться в детстве, когда шёл дождь, и родители не пускали её с двумя братьями играть на улицу. Они сооружали шалаш из подушек, простыней и стульев посередине гостиной комнаты, и это было самое уютное место на свете. Кримхильда села на кровати, смотря на стену напротив ничего не видящим взглядом. В очередной раз она нашла в себе силы, чтобы встать. Жизнь не заканчивается, она переходит в кошмар, от которого невозможно проснуться. Петля вокруг неё продолжала сужаться. Ягер не мог не заметить, что после получения письма Кримхильда не появилась за ужином. Возможно, она получила дурные вести из Берлина. К его удивлению девушка не появилась и позже в их игральном клубе. Размышляя о письме его и возможной важности он пропустил несколько важных для себя ходов и проиграл вторую партию подряд. — Я — пас, — он поднял руки в сдающемся жесте. Вытащив бумажник из кармана, Ягер отсчитал проигрыш и бросил его на стол. Попрощавшись со всеми, он покинул игральный клуб. Оказавшись в кабинете в одиночестве, он вновь перечитал письмо, которое было адресована дочери его начальника обергруппенфюрера Швартца. Ему казалось, что его интерес к личной жизни фрау фон Коуфман будет неправильно расценен, поэтому, в очередной раз вычеркнув некоторые слова и предложения, он сделал поправки на полях. Ещё раз переписав чистовой вариант, Клаус пробежался глазами по уже заученным строчкам. Теперь письмо удовлетворило его. Запечатав в конверт сложенный пополам листок, он аккуратным почерком подписал адресата. Убрав письмо в ящик стола, Клаус налил в хрустальный бокал настойку, которая была припрятана на полке в столе. До обоняния долетел лёгкий запах вишни. В памяти вновь всплыл образ, преследующий его все эти дни. Бутылка настойки была вручена ему как жест примирения, и теперь распивать её расхотелось. Сняв и аккуратно повесив свой мундир на спинку стула, Клаус лёг в постель, но спать совсем не хотелось. Капли усилившегося с ветром дождя, барабаня по металлическому стоку, находящемуся по правую сторону от окна его кабинета, раздражали своим шумом и мешали уснуть. В голове всё чаще возникал образ молодой блондинки, от чего Клаус ещё больше злился, подминая подушку под головой. Поскольку уснуть никак не выходило, штандартенфюрер, покинув тёплую постель, подошёл к окну. Слабый свет покачивающихся от ветра фонарей не давал тьме полностью поглотить их лагерь, вырисовывая из тьмы силуэты и отдельно выхваченные моменты. С определённым интервалом на плацу возникала фигура солдата с собакой на поводке, который нёс караул. Клаус приоткрыл окно, подставив лицо свежему воздуху и надеясь избавиться от настырного образа в голове. Мелкие брызги дождя, разлетаясь от подоконника и подхватываемые ветром, намочили нательное бельё, от чего раздражительность штандартенфюрера только усилилась. В этот момент ему помогла бы остыть выпивка, но у него была только настойка, к которой он не хотел прикасаться. Либо его любимый сорт табака, но футляра с трубкой не оказалось ни в карманах, ни в столе. Ягер обречённо вздохнул, вспомнив, что видимо, был так увлечён думами о письмах, что позабыл свою трубку в игральном клубе. Этажом выше в просторной спальне, так же как и штандартенфюрер, не находила себе места молодая девушка. Кримхильда уже искусала все губы, борясь с желанием закурить. Перед сном она уже выкурила пару сигарет подряд, даже не заметя этого. Только достав третью сигарету, она поняла, что слишком погрузилась в свои мысли, и нужно заставить себя поспать. Закрыв створку окна, девушка поёжилась от холода, только поняв, что стоять перед открытым окном в шёлковом халатике с босыми ногами, — не очень хорошая идея. Удобно расположившись, офицер нащупала под подушкой Вальтер и спокойно закрыла глаза. Пистолет всегда лежал у неё под подушкой. «Перестраховка», — считала она, а со стороны это казалось уже паранойей. Но, не смотря на «перестраховку» и усталость после трудового дня, Морфей не желал проникать в её комнату, даря хоть какое-то успокоение в своём безмятежном царстве. В голове снова и снова, как на киноплёнке, прокручивалась встреча с танкистами. Сердце сжималось от боли, когда она представляла как ученики Ягера по его указаниям расстреляют танк. Вот и сейчас как бы она ни крутилась на кровати и какую бы позу не заняла, перед глазами всплывал упрямый и волевой взгляд Николая. Наконец сдавшись, девушка села на кровати и включила лампу. «И что я так переживаю? Он не первый русский в бесконечной веренице тех, кому не дожить до победы». Но что-то зацепило в нём и не давало покоя. Ещё больше беспокоило то, что её командование молчит. Перед поездкой сюда ей должны были поступить указания, но их так и не было. Пока было только распоряжение убедиться в том, что танк не байка, и он действительно захвачен. А дальше тишина. Вечером Кримхильда заходила к Швартцу, ей нужна была его подпись на некоторых документах. Её внимание привлекла карта, висевшая на стене. На ней было чётко видно, что русский фронт продвинулся ещё ближе. Такими темпами им скоро придёт приказ о ликвидации лагеря. Такие как Аня, Ивушкин и доктор-еврей первыми попадут под уничтожение. Самая первая в этом списке переводчица. Она слишком много слышит и видит. Кримхильде стало искренне жаль эту хрупкую девушку с вечно испуганными глазами. Время на часах показывало уже за полночь, а ей так и не удалось уснуть. Зарычав от злости, девушка скинула одеяло и прошла к бару. Видимо, предыдущий обитатель комнаты давно иссушил все запасы, и теперь там были только пустые бутылки. Личный запас она потратила на Ягера в попытках расположить его к себе. — Да чтоб тебя… — наспех застегнув белоснежную рубашку, надев юбку и туфли, девушка покинула спальню. Кримхильда знала, где должны быть запасы алкоголя. Очутившись в знакомой комнате, девушка сразу же прошла к подобию барной стойки. Налив себе добрую порцию коньяка, она села в кресло. По её мнению, коньяк должен был снять напряжение, и она, слегка охмелевшая, прошла бы в свою комнату и уснула до самого подъёма. Но от чего-то голова, в которой гудел носившийся из стороны в сторону рой пчёл, даже и не думала пьянеть. Только после третьей порции стало легче, но не на душе. Взгляд привлекла чёрная лакированная поверхность пианино. Подойдя к инструменту, Кримхильда аккуратно приоткрыла крышку. На клавишах местами уже осела пыль. Алкоголь сыграл злую шутку, подарив вместо внутреннего успокоения тоску и сожаление. Как бы она себя не убеждала и не хорохорилась перед своим начальством, она ужасно скучала по дому. Сейчас самым большим для неё счастьем встало бы оказаться в родных стенах. Что бы семья была рядом, все живы и здоровы. По щеке скользнула слеза. Девушка медленно убрала пальцами влажную дорожку и, выдвинув из-за покерного стола стул, поставила его рядом с пианино. Ягер, который в поисках своей трубки уже оказался перед знакомой дверью, замер, так и не войдя в комнату. Из-за двери лилась музыка, но не та весёлая мелодия с пластинки, а другая — живая. С душой. Словно его внутреннее смятение и все его тайные мысли сейчас кто-то разложил по клавишам. Он подошёл как можно ближе, боясь пропустить хоть одну мелодию. Любопытство взяло верх, и он тихонько приоткрыл дверь. Руки Кримхильды плавно скользили по клавишам, высвобождая свои переживания. Она играла не просто по нотам, она играла, обнажая свои чувства. Иногда прикрывая глаза от боли потерь и ран, то горько улыбаясь своему отражению на лакированной чёрной поверхности, словно видя там неизбежную трансформацию. Доиграв, офицер замерла, смотря куда-то мимо клавиш. Ненадолго обняв себя за плечи, она резко встала. Пройдя к подобию барной стойки, резким движением запрокинула янтарную жидкость в рот. Ягер заметил чехол своей трубки. Он лежал за пепельницей, в которой всё ещё дымилась недокуренная сигарета. Чувствуя, что он появился в очень личный момент, Ягер поспешил ретироваться, но доска деревянной половицы жалобно пискнула, выдавая тайного слушателя. Их глаза на доли секунд встретились, но тут же каждый из них поспешил отвернуться. Девушка принялась поправлять пряди, которые давно уже выбились из причёски, хотя до этого момента её совершено не заботило насколько порядочно она выглядела. Сейчас же она жалела, что одета не совсем по уставу. Застегнув верхние пуговицы рубашки, она поправила юбку. — Простите, не хотел вам помешать, —, немного смутившись, всё же вошёл в комнату. — Нет, что вы… Я вам даже благодарна, что не дадите мне напиться наедине с произведениями Бетховена, — она постаралась улыбнуться, но у неё вышла печальная полуулыбка. — Доброй ночи, — Ягер, забрав чехол с трубкой, направился к выходу. — И вам доброй ночи, герр Ягер, — девушка так и не повернулась, продолжая стоять около столика и докуривая сигарету. Что-то остановило Ягера уже в дверях. Какая-то невидимая сила закрыла перед ним дверь, не выпуская из её общества. — А что это было за произведение? — Ягер повернулся к девушке. Он видел, как её плечи слегка подались вперёд. Штандартенфюрер был готов поспорить на что угодно, что она сейчас улыбалась. — Тишина, — Кримхильда повернулась уже с серьёзным лицом. — Вы можете сыграть для меня ещё что-нибудь? Уверенно кивнув головой, девушка закатала рукава рубахи и прошла к пианино. С клавиш из слоновой кости вновь полилась грустная мелодия. Бледные руки, перебирая старые клавиши, наполняли комнату теплотой и тоской по дому. Плавные движения завораживали, и Ягер, расслабившись, сидел в кресле, отдаваясь музыке, которая прокручивала как в диафильме старые воспоминания. Он ни сразу оторвал взгляд от белоснежных рук, даже когда мелодия прекратилась, и они спокойно легли на колени. Не отдавая себе отчёта в своих действиях, Клаус продолжал разглядывать тонкие запястья и худенькие пальчики. Руки потянулись к портсигару и девушка закурила. — Не курите, вам не идёт, — он и сам не понял, зачем произнёс это вслух. Девушка даже на мгновение растерялась. Обычно она слышала комплименты поклонников о том, как сексуально дым слетал с её алых губ, а тут противоположность. Она ухмыльнулась. — Война закончится и брошу, — Кримхильда затянулась и, выдохнув дым, продолжила: — это моё успокоение. Краткий миг побега от реальности, — она посмотрела на сигарету так, словно сама первый раз видит её в своих руках. Встав, Кримхильда прошла к граммофону и, пролистав несколько футляров с пластинками, вытащила заинтересовавшую её. Как только игла коснулась чёрной поверхности, испещренной ровными дорожками, полилась нежная и грустная мелодия. Потянувшись затушить сигарету в пепельнице, девушка тайком взглянула на Ягера и заметила полуулыбку на его губах. Без своей привычной серой формы, перчаток и погон, он по её мнению, выглядел более приземлённо и человечно. Видимо, почувствовав, что его рассматривали, Ягер повернулся к девушке. Его рука потянулась к бокалу с бурбоном, когда он почувствовал вместо гладкой безжизненной поверхности, мягкую и тёплую кожу её руки. Поддаваясь неуместному инстинкту, он слегка провёл пальцами по манящей бархатной коже, не отрывая взгляда от зелёных глаз. Её рука, тянувшаяся к пепельнице, замерла. Они бы так ещё долго могли сидеть просто глядя друг на друга, но чувство такта и приличия взяло вверх, и они поспешили отвернуться друг от друга, сделав вид, что ничего не произошло. — Мне пора, — девушка резко засобиралась. — уже слишком поздно. Чувство, разливающееся тёплыми волнами внутри, ей совсем не понравилось. Не понравилось ей и то, как она уставилась на Ягера, и то что она почувствовала, когда его рука коснулась её кожи. Не понравилось то, как её тело предательски возжелало большего, чем лёгкое касание руки. Струсив и не совсем понимая того, что творилось сейчас на душе, Кримхильда предпочла побыстрее сбежать в свою пустую комнату, оставшись наедине со своими мыслями и страхами. Клаус тоже резко засобирался. Ему стало неловко от сложившейся ситуации. Что-то внутри перевернулось от того, когда его грубая рука коснулась её мягкой кожи. Сейчас он чувствовал странное волнение, словно он снова был нашкодившим мальчишкой. Не смотря на ощущение смущенности, витавшее между ними в воздухе, вышли они вместе. Ягер, не терпя возражений, решил проводить девушку до её комнаты. Оправдывая свой порыв тем, что они всё-таки находятся в лагере с военнопленными и, не смотря на охрану и постовых, ночью это опасное место. Они молча прошли по тускло освещённому коридору и так же молча поднялись по большой парадной лестнице. Клаус шёл чуть позади, наблюдая за скользящей по перилам руке, за тем, как выбившиеся локоны слегка покачивались при ходьбе. Она была напряжена, и это не утаилось от его глаз. Сейчас он вновь как и тогда после разговора со Швартцем, видел её другой. И вот миновав небольшой коридор, они стояли около её двери, но Ягеру почему-то не хотелось прощаться. Девушка замялась, видимо, не зная, как распрощаться. Стало неловко от длительного молчания. — Доброй ночи… Клаус, — она решила рискнуть, нарушив субординацию и поддаваясь порыву нахлынувших чувств. — Доброй ночи, Кримхильда, — Ягер улыбнулся. Видимо его нисколько не разозлило такое панибратство. Ему даже стало приятно то, как она произнесла его имя. Робко, чуть закусив после губу, возможно сожалея о таком резком переходе. Кивнув на прощание, девушка исчезла в темноте комнаты, закрыв за собою дверь. Кримхильда слышала, как Клаус, постояв около закрытой двери, пошёл к себе в спальню на первый этаж. Глубоко вздохнув и обняв себя за плечи, она аккуратно присела на краешек кровати. Рука машинально потянулась к портсигару, но взяв сигарету в руки, она передумала, улыбнувшись вспомнив тихое: «вам не идёт».Глава 5.
27 августа 2019 г. в 09:25
Утро следующего дня началось с небольшого моросящего дождя. За короткое время небо заволокло низкими тяжёлыми тучами, резко стало темно. Где-то далеко на горизонте послышался мощный раскат грома, от которого, казалось, содрогнулась сама земля. Природа затихла в ожидании дождя. Смолкли утренние трели птиц, даже листья на деревьях перестали шуршать, а вот лагерь наоборот проснулся.
Заключённые с испугом вслушивались в тишину, спросонок пытаясь понять, что это было. Каждый про себя надеялся, что русские войска продвинулись ещё ближе, и теперь уже были слышны взрывы снарядов. Вдалеке замерцали одна за другой молнии, всполохами освещая всё пространство лагеря и давая понять узникам, что их надежды не оправдались. Зарывшись в пыль, упали первые капли долгожданного дождя. Природа, уставшая от засушливых дней, с жадностью впитывала влагу, не оставляя луж. Стоявшие всю неделю солнечные дни покинули лагерь, и теперь он казался ещё более мрачным и суровым.
Тёплые дни и менее тёплые ночи исчезали, по утрам уступая место изморози и холодному влажному воздуху. С первыми ночными холодами узники почувствовали дыхание смерти ещё ближе. Словно она стояла у каждого из них за спиной, и теперь каждой клеткой чувствовалось её смрадное холодное дыхание. Лёжа по утрам на своих нарах, каждый из пленных гадал, суждено ли ему дожить до весны.
Только в отдельном бараке четверо парней не думали о весне. Мысль о том, переживут ли они следующую неделю, летала в воздухе и, казалось, стала почти ощутимой. Каждый из танкистов был уверен, что нет, не дожить им до дня, когда фрицы будут побеждены. Ни один из них не произнёс своих страшных мыслей вслух. Не хотелось расстраивать товарищей перед предстоящим боем. Сейчас, как никогда, каждый из них надеялся на чудо и верил, что что-то ещё может измениться.
Николай никогда не верил в чудо, рассчитывая только на свои силы и природное чутьё. С раннего детства он отличался жизнелюбием и позитивным мышлением. Даже когда старуха с косой стояла за спиной, Ивушкин, покачав головой, говорил: «Ну, уж нет. Не сегодня». Наверное, благодаря своему упрямству он до сих пор оставался жив. Пережив бесконечные допросы и пытки, он не сдавался и каждый раз вставал на ноги с очередным планом побега в голове. Ему немного за двадцать, а смерть уже не раз смотрела ему в лицо, показывая свой хищный оскал. Николай так же, как Волчок, Василёнок и Ионов, ещё не успел насладиться мирной жизнью. Весной его призвали в армию, после он должен был поступать в дорожно-строительный институт, но этого так и не случилось. Пришла война. Николай даже ни на секунду не задумался. Решение было принято молниеносно, и первое письмо из армии матери он уже писал с курсов в танковом училище.
Тяжело вздохнув, молодой командир перевернулся на другой бок и ненадолго прикрыл глаза. Неожиданно для него самого перед глазами всплыл образ немки. Её слегка напуганные глаза и полушёпот, который не расслышала даже Аня. Что-то не давало ему покоя в её глазах, её голосе. Пронзительный взгляд, которым она словно выискивала что-то в его душе и мыслях. Весь вечер думы метались от Ани до Кримхильды. С Аней всё было ясно, кроме одного: «Как забрать её отсюда?» А вот с Кримхильдой, которая упорно продолжала вглядываться в душу, было всё гораздо хуже. Николай открыл глаза и заметил, что Василёнок лежащий на соседних нарах, тоже не спал и маялся, ёрзая с боку на бок. Видимо, тоже переживал, терзаясь раздумьями о грядущей судьбе экипажа. До подъёма оставалось ещё полчаса.