Долг превыше чувств

      Балетная партия была окончена поклоном перед зрителями, поскольку от резкого торможения танк немного качнуло вперёд. Вот только дуло было угрожающе близко от командования. Кримхильда криво улыбнулась. Она внимательно наблюдала за выкрутасами танка, пару раз искоса взглянув на реакцию Ягера. Его эмоции было сложно прочитать, но по искоркам в глазах можно было понять, что выступление танкистов его впечатлило так же, как и всех остальных. — Браво! — она повернулась к Клаусу. — А наши танки так могут? — поджатые губы и суровый взгляд ответили красноречивей любых слов. — А можно мне побывать в этом танке?       Клаус уставился на неё с лёгким непониманием, но увидев в её глазах такой знакомый азарт, понял её чрезмерное любопытство. Он и сам первое время с таким же энтузиазмом хватал в руки русские трофеи. Сейчас она напомнила ему себя в самом начале войны. Ягеру даже стало немного жаль, что русский экипаж оставил такое впечатление. Возражать видимых причин не было, да и внимательные взгляды стоящих рядом офицеров, предвкушающих очередную словесную перепалку, заставили его кивнуть головой. Тем более недалеко от него стоял Швартц, и пронизывающий взгляд скоро должен был оставить дыру на его затылке. — Вы разрешаете?! — её голос зазвучал немного неуверенно.       Девушка, которая готова была услышать «нет», не сразу поняла, что ей дали согласие. Сейчас её взгляд изучающе скользил по штандартенфюреру. — Да. Только должен предупредить, там очень тесно, душно и пахнет неприятно, — Клаус решил сделать последнюю попытку отговорить девушку, но она его уже почти не слушала, направившись к экипажу танка.       Ивушкин, как и положено, построив свою команду рядом с танком, выглядел весьма довольным. Он знал, что во всём Германском Рейхе вряд ли найдётся такой же ас-мехвод, каким был Василёнок. Николай внимательно наблюдал за Ягером, который недовольно пробурчав что-то Кримхильде, отдавал распоряжение Тилике. Вот только его обеспокоило лицо Ани, точнее, как с её лица сползла еле заметная улыбка. Немка подошла к танку и с явным удовольствием рассматривала башню с орудием, запрокинув голову. Оглянувшись на Ягера, который на данный момент был занят, она уверено подошла к Ивушкину. — Ну, здравствуй, Николяй, — Кримхильда рукой подозвала к себе Аню. — Скажи ему, что я хочу осмотреть танк. Он должен показать мне его изнутри.       Переводчица послушно перевела сказанное, беспокоясь о том, как бы рассказать про мины, которые только что приказал установить штандартенфюрер. Видя обеспокоенный взгляд Ани и её забегавшие из стороны в сторону глаза, Николай уже приготовился к самому худшему. После того, как девушка перевела слова, он даже вздохнул с облегчением.       Ивушкин, молча кивнув головой, захромал в сторону. Ловко, словно пантера, Николай взобрался на танк и протянул немке руку. На удивление у хрупкой девушки оказались довольно сильная хватка. Её пальцы крепко обвили ладонь Николая, когда он потянул её вверх. С силой рывка Ивушкин наверное перестарался, поскольку немка оказалась легче, чем он предполагал, и девушка почти налетела на танкиста, вновь оказавшись на опасно близком расстоянии. Её щёки раскраснелись от такой неловкой близости. Даже Ивушкину стало неловко. — Извините, — она убрала выбившуюся прядь за ухо. — Kommen, — вспомнилось слово из уроков немецкого языка, которые они проходили в училище.       Ивушкин и предположить не мог, что оно ему понадобится в такой ситуации. Танкист легко нырнул в башню. А вот Кримхильда начала аккуратно опускаться вниз по лестнице, боясь, что нога может соскользнуть.       Перед взором танкиста появились стройные ножки, аккуратно ступающие на следующую ступень, а потом он поспешил отвернуться, дабы не смущать себя и немку разглядываниями. И вот она уже стояла перед ним, согнув спину, ссутулившись и боясь что-нибудь задеть и сломать. — Давай я тебе покажу, где у нас заряжаются снаряды, — он постарался улыбнуться и хоть как-то начать диалог, если такое вообще возможно.       Девушка улыбнулась в ответ. Исхудалый, подвергшийся не одной пытке и Бог знает чему ещё, он сейчас улыбался, что казалось дикостью в данной ситуации. Николай увлечённо тараторил по-русски, изображая, как заправлял невидимый снаряд, а она боялась оторвать взгляд, с улыбкой наблюдая за парнем. Сейчас в эту минуту вся тяжесть бремени упала с её плеч. Хотелось верить, что у него где-то припрятан снаряд, и он выберется из лап смерти в очередной раз. Сейчас танк, неожиданно для них самих, стал самым уютным и спокойным местом на земле. Там за бронёй жила смерть, а здесь было спокойно. Они были ещё так молоды, но война сделала их старше, серьёзней, лишила беспечной молодости и поздних прогулок под руку с любимыми. Вот только Николаю пришлось пойти по этому пути, а она сама выбрала такую жизнь, отказавшись от благ жизни по другую линию фронта. Девушка расслабилась впервые за всё время. — А это… — он подошёл совсем вплотную и жестом пригласил посмотреть её в телескопическую трубу. — Впрочем, чего рассказывать? Ты всё равно ничего не понимаешь, — девушка послушно прошла на место командира. — Сегодня я отсюда наблюдал за Квазимодой и его приспешниками. Ну и чуть-чуть за тобой. У тебя красивая улыбка, — перестав улыбаться, он серьёзно посмотрел на немку. — Чаще улыбайся, тебе идёт. — Кримхильда, что-то пролепетав, пожала плечами и улыбнулась, видимо, так и не поняв, про что ей говорил Ивушкин. — Эх… жаль ты не поймешь, — парень тяжело вздохнул.       Девушка вновь что-то спросила, но похоже, это не касалось машины, а касалось его. По всей видимости, его тяжёлый вздох и исчезнувшая улыбка, обеспокоили её. Скорее всего, она поинтересовалась его ногой, поскольку жестами указывала на бедро. — Да всё у меня в порядке с ногой, — парень опёрся об казённик. — Здесь мне не хорошо, — он прижал руку к груди. — Беспокойно…       Но немка, видимо, поняла его буквально, поскольку в её последующем лепете послышалось слово «лазарет». Только сейчас Ивушкин заметил, как пылали её уши и алели щёчки. Заметив его внимательный взгляд и вновь что-то пролепетав, она стала обмахиваться рукой, как веером. Ивушкин ещё раз поймал себя на мысли о том, что слишком часто чувствовал холодное дыхание смерти, от чего кровь в его венах уже давно остыла. Он уже давно не чувствовал ничего кроме холода.       Девушка, вновь что-то спросив с улыбкой, указала на управление разворотом и движением пушки. — А, это! Сейчас покажу, как работает, — Ивушкин приблизился к девушке. — Hände hoch.       Девушка непонимающе вытаращила глаза на командира. Ивушкин закатился смехом, поняв, какую чушь сказал. Просто это была заученная фраза каждого русского солдата и офицера, и сочетание этих слов само собой слетело с губ. — Прости, — Николай перестал смеяться, видя растерянность девушки. — Hoch, hoch, — он положил свои руки на колесо и показал, как им управлять.       Немка, вздохнув с облегчением, попробовала сама управлять орудием при помощи небольшого руля. — Да нет, не так, — Ивушкин в горячке азарта экскурсовода положил свою ладонь поверх руки девушки и заставил дуло орудия опуститься вниз.       Только через пару секунд, когда немка замерла, повернувшись к нему, он понял свою ошибку. Она смотрела на него, уже не улыбаясь как раньше. Вдруг став серьёзной и сразу резко повзрослевшей, она вглядывалась в его голубые глаза, которые теперь в полутьме танка казались тёмно-серыми. — Я не хочу, что бы ты умер, — её голос перешёл на шёпот.       Ивушкин смотрел в её глаза, не отрывая взгляда и ни слова не понимая из её речи. Единственное, что он видел, это то, что она переживала за него. В её испуганных глазах читался страх — вот что не давало ему покоя все эти дни. Словно на подсознании ему передавалась мысль, что она не желала им смерти, что хотела бы хоть чем-то помочь им.       Дыхание стало тяжёлым, когда до сознания дошла такая дикая мысль. Его сбивчивое дыхание обжигало её кожу, и ей неумолимо захотелось коснуться его лица своими пальцами. Запомнить не только его образ, но и каждую линию его лица. Несмотря на лагерную жизнь, Ивушкин по-прежнему не утратил своей природной обаятельности. Кримхильде захотелось прижаться к этому измученному телу, почувствовать тепло его рук, сжимающих в объятиях, почувствовать себя в безопасности. Так всегда делал отец. Тогда казалось, что все несчастья, как стекло, рушились и разлетались на мелкие осколки, ударяясь о могучие и любящие руки.       Хотелось коснуться его губ, но это был не внезапный порыв, продиктованный внутренними желаниями. Скорее всего, это был холодный расчёт на то, что это отрезвит её. Выкинет из головы непреодолимую тягу к таким желанным губам штандартенфюрера. «Чувства губят», — она не переставала напоминать себе об этом каждый раз, когда ловила себя на мысли, что вновь думает о Ягере. Каждый раз оказываясь в его обществе, она нарочно не смотрела в его сторону, думая, что это поможет ей избавиться от назойливых мыслях о нём. Ей было страшно оказаться с Ягером наедине. Она уже знала, если он вновь коснётся её, то она уже не сможет устоять, поддаваясь не совсем уместным чувствам, и тогда она сама себя погубит. А поцелуй танкиста должен будет занять все её мысли сожалением о сделанном поступке и страхом, что он кому-то расскажет. Хотя никто в такое не поверит. Даже Ягер.       Девушка приблизила своё лицо на опасно близкое расстояние к Николаю. Слегка, почти невесомо она коснулась рукой его плеча и, не сводя глаз с его лица, аккуратно, с лёгкой дрожью провела рукой к его шее. Немка потянулась к нему. Её губы почти коснулись его губ, но затем она резко отпрянула. Парень, который стоял, боясь пошевелиться и пытаясь осознать, как так получилось и что сейчас между ними происходило, шумно выдохнул. — Нет, это не правильно, — Кримхилда была в ужасе от себя самой.       Как позволила себе такое допустить? Она просто потеряла голову в желании избавиться от чувств, терзающих её душу. Заигралась, потеряв контроль над ситуацией.       Ивушкин стоял, так ничего и не поняв, видимо, приходя в себя. Он видел перед собой испуганную девушку, которая, что-то прошептав, резко рванула вверх, хотя секунду назад готова была его поцеловать. Глубоко выдохнув, он присел на командирское кресло, пытаясь осмыслить, что только что произошло. Больше всего его интересовало, почему она хотела его поцеловать. Неужели немка что-то к нему чувствует? И поэтому всегда так пристально вглядывается в его глаза, пытаясь найти ответ на свои чувства?       Глоток свежего воздуха взбодрил Кримхильду, но щёки предательски не прекращали гореть. Сердце бешено колотилось, словно рикошетя о рёбра, и, казалось, вот-вот разорвёт всю грудную клетку в клочья. Нужно было срочно успокоиться. Она вылезла из люка на поверхность танка и сделала глубокий вдох прохладного воздуха. Девушка видела, как Клаус оторвался от бумаг и внимательно посмотрел на неё, видимо, что-то заподозрив.       «Чёрт! Чёрт! Чёрт! Возьми себя в руки», — Кримхильда натянула беспечную улыбку.       Ей нужно срочно вернуть свою былую веселость, иначе будут вопросы, подозрения. И ещё Николай… он может пострадать из-за её оплошности. Об этом она эгоистично не подумала. — Всё в порядке? — Ягер внимательно изучал лицо девушки, передав бумаги своему помощнику, он подошёл поближе к танку. — Да, замечательно, — она вновь улыбнулась. — Просто там, так дурно пахнет, — она поморщила нос. — И очень душно.       Девушка подошла к краю танка и замерла, не зная как ей слезть. Юбка всегда усложняла задачу. Клаус сначала ухмыльнулся, представив, как фрау будет мучиться в попытках слезть, но потом джентльмен в нём взял верх. Оглянувшись на Швартца и убедившись, что он беспечно болтал с Эрихом Вагнером, который, видимо, в очередной раз перемывал кому-то все косточки, Ягер протянул руки, дав понять, что он поможет ей слезть. Ловко подхватив девушку за талию, он плавно опустил её на землю. Руки Кримхильды автоматически скользнули к его плечам, поскольку потерять равновесие ей совсем не хотелось. Их глаза встретились слишком близко. Взгляд штандартфюрера скользнул от её глаз к губам. Сердце, которое уже колотилось как бешенное, подсказывало, что это неприлично, и Клаус поспешил отвести взгляд. Резко отдёрнув руки от хрупкого тела, он отошёл на расстояние, приличное для мужчины и женщины в обществе. Украдкой взглянув в сторону Швартца и убедившись, что тот пропустил эту сцену, Ягер облегчённо вздохнул. — У Вас сильные руки, — Кримхильда сказала это почти не слышно, чтобы это услышал только тот, кому это было адресовано.       Клаус улыбнулся. Эти простые слова вызывали в нём бурю эмоций, которые ему с трудом удавалось подавлять в себе. Внезапно в глаза бросилось тёмное пятно на её белоснежной коже руки. В душе что-то болезненно оборвалось, и улыбка слетела с губ словно тень, которая исчезла с приходом темноты. На руке Кримхильды красовались мазутные отпечатки мужской руки.       «Он её касался», — внутри всё продолжало болезненно сжиматься.       Ягер даже скрипнул зубами, но самообладание вернулось к нему через пару секунд. Взглядом он нашёл Ивушкина, который стоял возле танка и нагло рассматривал их. Клаус демонстративно достал белоснежный платок и, подойдя ближе, подал его Кримхильде. — Вы замарались, — эти слова были произнесены с двойным смыслом, а взгляд внимательно наблюдал за её реакцией.       В тот момент, когда взгляд Клауса замер на следе, оставленном Ивушкиным, девушке показалось, что она как в фокусе с графином. Отец часто показывал ей этот фокус в детстве. На столе на белоснежной скатерти стоял графин и стакан. Одним резким рывком отец снимал со стола скатерть, а графин и стакан продолжали стоять на своих местах, как ни в чем не бывало. После второго разбитого графина мать прекратила её попытки научиться такому приёму. Девушка вспомнила красивый смех отца и маму, грозящую пальцем, указывающую на нерадивую дочь. Ещё старший брат, который стоял рядом с испуганными глазами, поскольку их наказывали всегда вместе. Её репутация, подобно скатерти, резко выскользнула из-под ног, оставив её стоять на чёрной поверхности стола. Но всё может закончиться, как её неудачные попытки. Она будет, как графин, разбитой лежать на полу в луже воды.       Клаус ждал объяснений. Нужно было сказать что-то разумное. Говорить, что это след её же руки бесполезно, поскольку видно, что рука была крупнее и явно принадлежала мужчине. Из головы разом вылетели все мысли. Слова, которые она привычно складывала в сладкую ложь, не шли на язык. Впервые за всё время, Кримхильда выдала свою растерянность. Клаус видел её метания, и от этого на душе становилось ещё больней. Она не знала, что сказать в оправдание, а он так ждал любой лжи. Ему было всё равно, что она придумает, он готов был поверить в её слова. — Эти русские такие неаккуратные! Машут руками направо и налево, — единственное, что она смогла выдавить из себя. — И вы были правы, там просто ужасный запах солярки, — девушка постаралась вновь одеть привычную маску беспечности. — Что ж, я думаю, его стоит наказать? — Клаус с выжиданием посмотрел девушке в глаза.       Кримхильда согласно кивнула головой и принялась слишком усердно оттирать мазуту с руки, сосредоточив на этом всё своё внимание. — А как его стоит наказать? — Ягер не переставал пытливо следить за реакцией девушки, но Кримхильда не отвела взгляда, а только пожала плечами. — Не знаю… А как вы обычно наказываете заключенных? — она ухмыльнулась. — Конечно, кроме расстрела. Он же будет нужен вам на днях живым.       Клаус согласно кивнул головой, понимая, что будь другая ситуация, он бы не церемонился с Ивушкиным. Танкист победил его на поле боя, касался его женщины, но сейчас другая ситуация. Она не его женщина, и он должен в честном поединке доказать своё превосходство. Клаус сжал кулаки, понимая, что ему становится сложно контролировать свои порывы ревности. Только сейчас он понял, что именно всегда скребло и царапало у него в груди каждый раз, когда он видел её в обществе других мужчин. Осознание этого пришло, когда он увидел отпечаток руки Ивушкина на её бледной коже. Наверное, если бы это был кто-то другой, он вновь не признался бы самому себе в этом запутанном чувстве. Но это был тот, кто много лет назад втоптал его самоуверенность в грязь русской глубинки, оставив красноречивое воспоминание на лице. — Высечь его плетью. Думаю, ему подойдёт именно такое наказание. — Согласна, — закончив с пятном, девушка взглянула на Ягера.       Клаус, кивнув головой, позвал своего помощника, который стоял в стороне, разглядывая дуло танка и погрузившись глубоко в свои мысли. — Тилике, выпороть Ивушкина. Но так, что бы во вторник он был на поле боя. — Есть, герр Ягер, — помощник с непониманием посмотрел сначала на штандартенфюрера, а затем перевёл свой растерянный взгляд на штурмбанфюрера, пытаясь понять, чья это была инициатива и чем так провинился танкист.       Двое солдат подхватили Ивушкина под руки и потащили сопротивляющегося танкиста в сторону подвалов, где обычно проводились пытки неугодных. Костыль со стуком упал на брусчатку, и это была как команда «фас» для его экипажа. Ребята попыталась отбить своего командира из рук немцев, кроя при этом матом всё на свете, но отступились после рыка Ягера. — Заткнулись все! — Клаус посмотрел в глаза Николая и победно улыбнулся.       Ивушкин хотел уже показать свой оскал и послать штандартенфюрера туда, куда даже чёрт не пройдёт, но внезапный удар по голове прикладом так и не дал этого сделать. Всё вокруг начало плыть, голоса то удалялись, то приближались, а его обмякшего куда-то поволокли, взяв под руки. Последнее, что предстало перед его затуманенным взором, это Кримхильда. Девушка растеряно смотрела на него. Её глаза увлажнились, она что-то пыталась сказать не слышно. Одними губами. Ивушкин был уверен, что немка просила прощение.       Еле сдерживаясь от подступивших слёз, штурмбанфюрер постаралась поскорее скрыться. Никто не должен был увидеть её такой. Иначе возникнут вопросы не только в голове Ягера. Петля вокруг неё продолжала сжиматься. Шестое чувство шептало: «Близится конец».       Ягер смотрел вслед удаляющейся быстрым шагом женской фигуре. Она переживала за русского танкиста, и это никак не смогло укрыться и от его глаз. Повернувшись, он встретился с непонимающими взглядами Швартца и Вагнера. — Русским нужно постоянно показывать силу, иначе они начинают наглеть. Нужно показывать, кто хозяин их жизней.       Все закивали головами. Эрих уже представил, как он вечером в клубе будет рассказывать подробности срыва ярости штандартенфюрера. Только пожилой и повидавший жизнь Швартц глубоко задумался, что-то соображая в голове.

***

      Придя после осмотра лагеря в свой кабинет и расположившись в кресле у окна, Герхард глубоко задумался, налив рюмку шнапса. Сравнивая все изменения в поведении всегда угрюмого Ягера, он пришёл к неутешительным выводам. То, что он упускал из виду, потешаясь над перепалками Клауса и Кримхильды и думая, что Ягер никогда не сможет относиться к женщине в форме спокойно, теперь всплывало на поверхность. Она — соперница его дочери. Счастье его дорогой Хельги превыше всего. Похоже, пришло время поговорить непосредственно с самой фрау и по-хорошему попросить не путаться под ногами счастливого будущего его дочери.       Как же Герхард теперь сожалел о том разговоре, когда он сам попросил Клауса быть помягче с фрау. Он сам убеждал его, что она довольно милая девушка, которая была всё-таки боевым офицером. Сам просил посмотреть на неё с другой стороны. Теперь Герхарду казалось, что он сам подтолкнул штандартенфюрера к этим отношениям.       Швартц со вздохом разочарования налил себе ещё рюмку шнапса, вспоминая недавний разговор с Клаусом. Когда он сказал, что понимает его физиологические потребности, как мужчина. Герхард тогда заметил, как смутился Ягер. Только в тот момент ему казалось, что это от столь интимной темы. Сейчас же он думал, что Клаус раскраснелся от того, что посчитал, будто Герхард что-то знал о их связи. Теперь эта мысль не давала ему покоя. Тогда группенфюреру казалось, что дальше перемигиваний у них ничего нету. Теперь он был уверен, что она уже не раз побывала в его постели. Такая как Кримхильда легко вскружит голову и толкнёт на необдуманные поступки.       Остались считанные дни до приезда комиссии, и ему ещё не хватало проблем с внутренними отношениями. Хотелось побыстрее спровадить штурмбаннфюрера подальше от лагеря и Ягера. Герхард задумался о предстоящем разговоре с фрау фон Коуфман.