Долг превыше чувств

      Кримхильда, еле волоча заплетающиеся ноги, не совсем осознавая, в какую сторону двигалась, побрела в сторону штаба. С каждым шагом её поглощала опустошённость, оставляя только чёрную зияющую бездну внутри неё. Мозг пытался бороться с угнетающим, депрессивным состоянием, подавая сигналы о том, что нужно срочно принять пилюли из её тайника. Голова внезапно закружилась, захотелось прилечь. На глаза попалась скамейка, и девушка направилась к ней. Слабо пробиваясь через завесу дождя, долетела чья-то речь. Видимо, она была не одна на улице в такую непогоду. В надежде, что патрулирующие солдаты помогут добраться до её комнаты, она присела на край скамейки и прикрыла глаза, подставляя лицо обжигающим каплям дождя.       Ягер второй раз за вечер делал обход своих владений. Убеждаясь, что всё в порядке и повода для беспокойств у него нет, он обсуждал со своим помощником последние поправки в стратегии завтрашнего боя. Его обучение и строгое отношение на занятиях не прошли даром. Танки и ученики были подготовлены на отлично. Настроение Ягера после обхода значительно улучшилось, и он даже не сразу заметил одинокую фигуру под дождём. Первым её заметил Тилике, указав своему командиру на девушку. — Похоже, у нашей фрау навязчивая идея подхватить пневмонию, — Ягер сказал это почти не слышно. — Что простите? — Тилике сквозь шум дождя не смог расслышать слов своего начальника, и теперь ему стало даже неловко от этого.       Ягер молча кивнул в сторону фрау. Они вдвоём направились в сторону сидящей на скамейке девушки. Тилике ещё с утра понял, что между Ягером и Кримхильдой пробежала большая чёрная кошка, поскольку штандартенфюрер старался даже не смотреть на фрау, лишь изредка бросая не совсем поддающиеся расшифровке взгляды. Прибывая в весьма дурном расположении духа весь день, Ягер с огромным раздражением воспринимал малейшие недоработки в плане учений, почти срываясь на крик. Ученики от страха, как страусы, пытались спрятать голову, вжимая её в плечи, думая, что нервозности их начальнику и учителю добавили высокопоставленные лица. Только Тилике знал, что могло так сильно повлиять на настроение его начальника. Эта профурсетка, как считал гауптштурмфюрер, если не исчезнет с поля зрения Ягера, то обязательно загубит его карьеру. — Что вы здесь делаете? — взгляд Клауса невольно скользнул от фрау, к большим воротам танкового двора. — Гуляю, — девушка слегка приподняла голову, смотря куда-то в область «Железного креста» на груди Ягера.       Клаус мог бы что-нибудь съязвить, но болезненное выражение лица девушки его остановило. Вспомнив, что она не очень хорошо себя чувствовала уже в кабинете Швартца, Клаус сдержался от колкостей. Видимо, это состояние фрау заметил и Тилике, поскольку его взгляд слегка обеспокоенно скользнул по девушке, пытаясь понять, всё ли у неё в порядке. Особенно в плане мыслительной деятельности. Ведь кому придёт в голову гулять под таким ливнем, без острой на то необходимости? — Фрау фон Коуфман, вам нехорошо? — наконец заговорив первым после длительной паузы, Тилике снял с себя плащ и накинул его на плечи девушки. — Ты не представляешь, насколько прав, Тилике, — девушка печально улыбнулась. — Вам нужно в лазарет, — гауптштурмфюрер помог девушке встать со скамейки, оглядываясь на своего командира, который даже не шелохнулся, продолжая молча смотреть на фрау. — Спасибо, но мне просто нужно прилечь. Пожалуйста, проводите меня до комнаты, а то мне кажется, что я не смогу дойти до неё самостоятельно. — Тилике, идите к себе. Вы уже промокли. Я сам провожу фрау до комнаты и вызову врача, — Ягер, наконец-то очнувшись от небольшой задумчивости, решил вмешаться в ситуацию.       Тилике ненадолго замер, скользнув взглядом по своему начальнику. Перед глазами вновь всплыло раскрасневшееся лицо Ягера, когда он появился в кабинете командира поздно вечером. Гауптштурмфюрер не одобрял поведение своего начальника, который, похоже, закрутил служебный роман, но он по-прежнему надеялся на благоразумность Ягера. К тому же холодный дождь только усиливался, окатывая тело волнами неприятной мелкой дрожи. Утвердительно кивнув головой своему командиру, Тилике почти бегом исчез за пеленой дождя, веря в то, что штандартенфюрер не настолько глуп, чтобы поддаться эмоциям накануне учений.       Ягер окинув фрау ледяным взглядом с головы до ног, подставил своё предплечье, чтобы девушка смогла ухватиться за него. Как бы он не старался скрыть своих чувств, беспокойство отразилось не только на его лице, но и в каждом его движении. Видя, что ей и впрямь не хорошо, он немного смягчился. Неторопливо преодолев площадь и ступеньки парадной лестницы, они вошли уже в знакомую ему комнату. — Присаживайтесь! — он усадил девушку на софу.       Удивительно, но после того, как он устроил перестановку мебели в её комнате, она ничего не поменяла, не вернув предметы на свои изначальные места. Софа и кресло по-прежнему стояли около камина. Сняв свой мокрый плащ, Ягер окинул взглядом насквозь промокшую девушку. Кримхильда сидела с отсутствующим взглядом, смотря куда-то в тёмную глубь камина. Пройдя в ванную и вернувшись через минуту обратно в комнату, Ягер застал девушку всё с тем же потерянным взглядом, смотрящим куда-то в бездну. Она даже не шелохнулась, пока он отсутствовал. — Вам нужно снять мокрую одежду. Ванна уже наполняется, — он присел рядом с софой на корточки и постарался взглянуть в её глаза. — Я позову доктора, пусть он вас осмотрит. — Не надо доктора, — девушка встрепенулась и уставилась в небесно-голубые глаза, безуспешно пытаясь что-то в них отыскать. — Хорошо, — Клаус отвёл взгляд от её пронизывающего взгляда.       Чувствуя неловкость, всё ещё бушующее негодование и горечь от того, что он отвержен, Клаус захотел покинуть эту комнату сейчас же. Ему нужно было отдохнуть, собираясь с мыслями перед предстоящими показательными учениями, а не разбирать по полочкам в чём он был виноват и почему она сначала дала надежду, а потом растоптала его чувства, так и не выслушав его. — Я распоряжусь, вам затопить камин, но вы должны…       Девушка, так и не дав Клаусу договорить, ухватившись за воротник его камзола, притянула штандартенфюрера к себе. Её ледяные губы накрыли его, не дав больше ничего им сказать. Её язычок, скользнув по тёплым губам, нырнул в его приоткрытый рот. Сердце Клауса ухнуло от неожиданности, и он приподнялся, отвечая на такой внезапный страстный и такой желанный поцелуй. Взмахом её руки его фуражка улетела куда-то вглубь комнаты, а ледяные пальчики погрузились в тёмные волосы, притягивая его к себе ещё ближе.       Руки Кримхильды были повсюду: они путались в его волосах, ласкали изгиб шеи, гладили сквозь одежду его грудь. Она целовала его неистово жадно, упиваясь его губами, подавляя в душе муки совести и предчувствия что-то надвигающееся из темноты на горизонте. Не отрываясь от его губ, поднявшись с софы, девушка утянула Клауса за собой на середину комнаты. Послушно, словно на привязи, Ягер последовал за ней, боясь оторваться от её губ, словно от них зависела его жизнь. Такого он никак не ожидал. Кримхильда буквально утром послала его на все четыре стороны, а сейчас сама набросилась на него.       Чувственные и смелые касания девушки воспламеняли его кровь, заставляя позабыть об обидах и данных себе обещаниях. Сердце бешено колотилось, заглушая все мысли в голове. Клаус был не в силах сопротивляться той, которая поработила все его мысли, взяв в плен его сердце. Этих поцелуев он жаждал больше всего, как и её тело, о котором он до этого мог только фантазировать.       Когда её тёплые губы коснулись шеи, Клаус вздрогнул от уже почти забытых ощущений, которые потрясли его, заставляя сдержать себя от стона. Шумно выдохнув, его губы страстные и жадные впились в её уста. Исследуя её, он легонько покусывал её губы, чувствуя, как хрупкое тело всё сильней вжималось в него. Тонкие пальчики торопливо расстёгивали его камзол, который уже через несколько минут валялся где-то под ногами на полу. Оторвавшись от неё, наполняя горящие лёгкие воздухом, Клаус проследовал к её скулам, шее, мочке уха, то покусывая, то еле касаясь губами, заставляя её тело покрываться мурашками, ещё больше разжигая пламя желания.       Кримхильда сразу же откликнулась на его ласки, подрагивая, вплетая свои тонкие пальцы в его волосы и сжимая их с каждым мгновением всё сильней. Её грудь тяжело вздымалась, чувствуя, как воздух в комнате становится горячим, тяжёлым. Низкий, еле слышный стон, сорвался с её раскрасневшихся губ, пробуждая в Ягере что-то дикое, первобытное. Всё, о чём он мог сейчас думать, о том моменте, когда сорвёт с неё всю одежду, обнажая каждый миллиметр её бархатного тела, утоляя свой нестерпимый голод тела и души.       Стянув с неё холодный и липкий от дождя камзол, он принялся расстегивать её насквозь промокшую блузку. Руки не хотели слушаться. Так и не справившись с последними пуговицами, Клаус нетерпеливо распахнул на ней рубашку. Подпрыгивая и слегка звеня, пуговицы рассыпались по полу, вызывая порочную ухмылку у девушки. Взгляд Клауса заскользил по белоснежной коже и полным грудям, утопающим в атласе нижнего белья. Рубашка, которую девушка стянула с себя, упала на пол, как ненужная тряпица. Медленным движением расстегнув молнию, Кримхильда стянула разом свою юбку вместе с подъюбником, оставаясь стоять в одном нижнем белье.       Ей нравилось то, как Клаус жадно смотрел за её действиями, тяжело дыша, ловя каждое её движение. Его глаза так пристально вглядывались в неё, что буквально обжигали жаром своего желания. Приблизившись к нему и не отрывая взгляда от его глаз, она вытянула край заправленной в брюки рубахи, и Ягер почувствовал её ещё холодные пальцы на своём теле. Пальцы заскользили под рубашкой, заставив его вздрогнуть от первого прикосновения её холодной кожи. Эти дразнящие движения только разжигали томление, сосущее его изнутри. Её проворные пальчики находили его самые чувствительные и горячие точки, сводя его с ума.       По телу Клауса очередной волной пробежала дрожь, когда её рука скользнула ниже пояса брюк. Кримхильда сквозь ткань почувствовала, насколько Ягер уже был возбуждён. Ловко расстегнув пряжку ремня, она так и не успела расстегнуть брюки. Его руки резко перехватили её запястья и с силой отстранили от себя. — Стой… — произнеся это, Клаус и сам не узнал свой голос. — Остановись… — Разве ты этого не хочешь? — её пальцы заскользили вверх по рубашке, расстёгивая пуговицы. — Ты… — Ягер прикрыл глаза и сглотнул, продолжая борьбу с самим собой. — Ты не представляешь, как я хочу этого, — непривычные слова вырывались из недр его души. — Но… — Тш-ш-ш… — её палец лёг ему на губы. — Ничего не говори, — нежный полушёпот звучал, как музыка среди шума дождя. — Не говори и не обещай, — её палец, скользнув по нижней губе, слегка придавил её посередине. — Я всё понимаю и ничего не прошу взамен, — притянув его за затылок, она нежно коснулась его губ.       Кримхильда прекрасно понимала, что эта ночь будет единственной. Барьер, который рухнул, когда она переступила порог ангаров, выпустил наружу всё то, что она так тщательно сдерживала в себе. Подавляя некогда свои желания и эмоции, она только подпитала и усилила свои чувства, которые теперь были ей неподконтрольны. Теперь её тело жгло от новых ощущений. Завтра, возможно, она будет рыдать и проклинать всё на свете, понимая, какую ошибку совершила. Чувства губят — сейчас она наплевала на этот девиз, не в силах сдерживать то, что разрушало её изнутри. Возможно, Клаус прав, пытаясь сквозь дурман хоть как-то мыслить, а возможно, их завтра не станет. Глядя в глаза смерти, каждый из них будет жалеть, что не поддался желаниям этого вечера.       Кримхильда стянула с плеч Клауса рубаху, очарованно окинув взглядом обнажившийся торс. Его тело было физически развитым от природы, в нём чувствовалась настоящая мужская сила, которая притягивала, как магнит. Шрамы, исполосовавшие его плечо и плавно ускользающие на грудь, алели тонкими полосками, перемежаясь с белыми пятнами от ожогов. Клаус внимательно следил за взглядом девушки, пытаясь понять, какие эмоции вызывают его шрамы.       Кримхильда вновь коснулась его губ, но сейчас она целовала его иначе, с нежностью. Вкладывая в этот поцелуй нечто большее, чем страсть и желание. Оторвавшись, она проникновенно посмотрела в небесную лазурь его глаз. Ягер готов был упасть к её ногам. Её взгляд и поцелуй поработили его сердце, оставляя свой отпечаток. Его сердце будет принадлежать только ей. Её пальцы аккуратно коснулись его шрамов, чувствуя, как под подушечками напрягся каждый его мускул. Если в начале Кримхильда накинулась на него с глупым намерением заглушить свою душевную боль, плевав на то, что он почти женат, то сейчас она чувствовала, как сердце сжималось от нежности. Между ними протянулись нити, видимые только им, наполняющие пространство вокруг теплом и ещё чем-то новым, тем, что каждый из них не говорил вслух. — Они страшные, — так не вовремя в голове вспомнились слова Морица. — Уродливые. — У меня тоже шрамы, значит, и я уродлива? — Кримхильда отпрянула от Клауса.       Взяв руку Клауса, она притянула его ладонь к своему шраму на плече, дав время ему изучить неровности кожи, запомнить каждый миллиметр боли, которая была знакома и ему. Улыбнувшись, Кримхильда повела несопротивляющуюся ладонь к лилейным грудям, задержав ненадолго ладонь на груди, позволив почувствовать, как гулко билось её сердце. Затем ведомая ей рука, заскользила по плоскому животу, опускаясь к бёдрам, цепляя атлас трусиков. Клаус даже ненадолго прикрыл глаза, собирая остатки воли. Она остановила его руку чуть выше линии кружева чулок. — Здесь тоже шрам, — она провела его ладонью по достаточно большому шраму, теряющемуся в кружеве, вдоль которого ещё чувствовались бугорки от швов. — Значит моё тело уродливо? — она внимательно смотрела на Клауса. — Ты не представляешь, насколько ты красива, — Ягер почувствовал, как она убрала свою руку, позволяя ему дальше действовать самому. — Вот и не смей так думать о себе, — её севший голос звучал тихо и серьёзно.       Ягер не в силах больше сдерживаться притянул её к себе, сжимая её тело в своих объятьях, пытаясь слиться с ней воедино. Его страстные поцелуи скользили по бархатистой коже, ловя каждый вздох, слетавший с её губ. Горячее дыхание, срывающееся с её зацелованных губ, возбуждало его всё сильней. Ягер подвёл девушку к кровати, на ходу расстёгивая брюки, избавляясь от ненужной одежды.       Уверенные руки Клауса скользнув по спине, с лёгкостью расстегнули бюстгальтер, освобождая белоснежные груди. Кримхильда почувствовала, как у неё перехватило дыхание, когда Клаус склонил голову, лаская и обхватывая губами её грудь. Она пыталась не поддаваться магии его искусных ласк, но очень скоро сдалась, полностью отдаваясь своим чувствам. Дурманящий запах его тела, смешанный с запахом табака и солярки, погружал её разум в нирвану.       Голубые глаза, поддёрнутые дымкой вожделения, порочно блеснули, когда Клаус уложил её на кровать, давая ей почувствовать его жаркую возбужденную плоть. Уперевшись руками в кровать, одним мощным движением бёдер он проник в неё, полностью овладевая её телом. Клаус на мгновение замер, стараясь собрать воедино остатки самообладания, боясь, что в таком состоянии ему не удастся долго сдержаться. Ягер надолго оградил себя от всех плотских утех, и теперь страх разочаровать бесконечно вертелся в голове.       Под его тяжестью её изнемогающее тело утонуло в подушках и покрывалах. Слабые стоны начали вырываться из груди Кримхильды, когда Клаус ускорил ритм. Девушка закрыла глаза, концентрируясь на чудесных ощущениях. Обеими руками она вцепилась в шёлковую простыню, боясь, что-то, что она чувствует, взорвет её разум. Её губы что-то бессвязно шептали, а может, молили — Кримхильда уже точно этого не вспомнит. Клаус двигался всё быстрее, и она чувствовала, как приближается к вершине блаженства. Его ритм стал безумным, и Кримхильда почувствовала, как её разум взорвался ослепительным светом и невероятными ощущениями.       Жаркие вдохи, тихие и страстные мольбы, темнота ночи слились воедино, унося их куда-то прочь из комнаты в несказанное наслаждение. Её тело, вздрогнув изогнулось, и она блаженно застонала, позволяя Ягеру наконец ослабить свой стальной контроль и нырнуть в наслаждение. Пару мощных движений, и, содрогнувшись всем телом, Клаус издал протяжный стон мучительного удовольствия, сдаваясь нахлынувшему на него наслаждению. Он растянулся на ней кожа к коже, прижимая их к постели, позволяя ей ощутить его вес. Затрудняя дыхание, погружая её в его запах. Его сердце билось бешеными толчками, как и её. Казалось, что вокруг был только стук их сердец, который было слышно на всём этаже.       Кримхильда лежала в его ещё жарких объятиях, пытаясь усмирить дыхание, чувствуя, как Клаус уже обуздал своё бешено бьющееся сердце. Клаус медленно перебирал пальцами золотые локоны, которые, выбившись из прически, рассеялись по всей подушке. Улыбаясь, он смотрел, как подрагивали её тёмные бархатные ресницы, как тяжело вздымалась её грудь, понемногу успокаивалось дыхание. Его вторая рука, скользнув под подушку, нащупала прохладный металл. Ощупав предмет, Клаус безошибочно определил марку пистолета.       «И что только происходит в этой голове?» — Клаус действительно бы многое отдал, чтобы узнать её мысли, её переживания.       Кримхильда повернулась к нему, блаженно улыбаясь. Она не раз была в постели с мужчинами, но сейчас для неё всё было ново. До этого момента она не делала этого по любви. С опьяняющим желанием раствориться в необузданных ощущениях, выкрикивая его имя, выпуская наружу ненасытную сущность, готовую творить безумства… Коснувшись его губ, она ненадолго прикрыла глаза, пытаясь впечатать в каждую клетку память о его запахе, вкусе, дыхании.       Тут в двери постучали. Сначала тихо, а потом более требовательно с силой. Клаус видел, как глаза Кримхильды испугано взглянули на него, ожидая какой-то реакции. То, что сначала было не понятно в её действиях, разъяснилось, когда Клаус узнал голос из-за двери. — Кримхильда, я знаю, что ты здесь. Открой дверь, — в дверь вновь постучали. — Кримхильда, открой эту чёртову дверь, или я её сейчас вынесу! Не играй со мной! — Мориц начинал злиться.       Клаус, откатившись на другую сторону кровати, сев на край, начал высматривать свои разбросанные по комнате вещи. Встав, он принялся молча одеваться. Сев, Кримхильда подобрала колени к подбородку, молча покусывала губу, наблюдая за Клаусом. Она как всегда всё испортила сама. Надо было дать Морицу жёсткий отпор, когда он обещал прийти, но вместо этого она поддалась своим страхам. — Что у тебя с ним? — Ягер постарался, чтобы его голос звучал спокойно, но движения выдали его нервозность.       Девушка, ничего не ответив, отвернулась. Ей не хотелось врать Клаусу, также не хотелось говорить правду. В сердце вновь вернулась боль. Она сама запутала этот клубок. — Прости, — она поднялась с кровати, и достав из шкафа халатик, накинула его на себя. — Так было надо, — достав портсигар, она прошла к окну и закурила.       Клаус промычал что-то нечленораздельное, уже в который раз пытаясь попасть на пряжке ремня в нужное отверстие. Ухмыльнувшись, он попытался понять, как мог поверить в то, что может быть счастлив. Фуражка, которую он безуспешно пытался найти, всё больше делала его раздражительным. Хотя это, скорее всего, было прикрытие. Больше всего его раздражало её молчание. То, как она молча курила возле окна, наблюдая за каплями дождя, расползающимися по стеклу, даже не пытаясь ему что-то объяснить. Хотя ему никто и никогда ничего не пытался объяснять. Ни Эльза после того, как он застал её с другом детства, ни Мориц, так больно ударивший его в спину. Так с чего он взял, что она исключение? Что разрыдавшись, она будет вымаливать его прощение и откроет перед ним свою душу?       За дверью наконец стало тихо. Ягер ещё раз взглянул на блондинку, которая всё так же продолжала молча курить возле окна. — Я не смогу тебе сейчас ничего объяснить, — Кримхильда заговорила первой. — Да и думаю, не стоит, ведь наши пути уже завтра разойдутся, — она повернулась к Клаусу. — У каждого из нас своя дорога. Я боюсь, что мой путь скоро закончится, — девушка горько ухмыльнулась, пытаясь сдержать так не вовремя подступившие слёзы. — Ты оставляешь службу? — Ягер стоял неподалёку, крутя в руках фуражку, найденную за письменным столом. — Ты можешь считать меня ненормальной, но мне кажется… Я скоро умру, — по щеке скользнула слеза. — Я уже чувствую могильный холод у себя за спиной.       Клаус ненадолго прикрыл глаза, не зная, как относится к такому признанию. Его и самого в последнее время терзали какие-то предчувствия. Точнее, скорее всего, это было подсознание, которое из общей картины, которую мозг по-прежнему игнорировал, сделало свой вывод — Рейх проиграл эту войну. Близился конец, а вместе с тем и пугающая неизвестность. Посчитав, что Кримхильда, как и он чувствует конец войны, Клаус немного остыл, понимая, что она только ему сказала терзающую мысль. Каждый их них хватался за соломинку. Его соломинка — новая методика, которая должна сотворить чудо, и перевес сил будет на их стороне. Возможно, её соломинка — покровитель с высоким чином и положением в обществе. — Это просто холод осени, — Клаус постарался заставить девушку улыбнуться, и ему это удалось.       Докурив сигарету, Кримхильда подошла к нему вплотную. Она улыбнулась, постаравшись отогнать дурные мысли прочь. Чувствуя, что это, возможно, единственный шанс попрощаться без свидетелей, она взяла его руки в свои ладони. Сердце сжималось от мысли, что они больше не увидятся, а если и увидятся, то наврятли смогут побеседовать без свидетелей. На глазах навернулись горькие слёзы. Нет! Она обещала себе не плакать и не жалеть ни о чём и она сдержит слово. Он обнял её первым. Поцеловав в висок, слегка покачивая в своих объятиях. — А счастье было так возможно, так близко! Но судьба моя уж решена… — Кримхильда, слегка испугавшись собственных слов, исподтишка посмотрела на Клауса.       Он был абсолютно спокоен, и Кримхильда, тут же успокоившись, растворилась в его тепле, запахе. Ягер поглаживал золотые пряди мирно прислонившейся к его груди головы, раздумывая над тем, насколько он готов что-то изменить в своей жизни ради неё. В душе затаился страх. Ведь менять что-то в своей жизни всегда страшно, особенно радикально. Возможно, ему придётся оставить армию, Швартц не даст ему нормально дослужить, если он примет настолько кардинальное решение в жизни.       Каждый человек по своей природе труслив. Будучи смелым и решительным на поле боя, Клаус был нерешителен на любовном фронте. Он не мог осмелиться делать и поступать так, как действительно этого хотел. Внешние обстоятельства всегда пересиливали его внутренние чувства, позволяя обстоятельствам диктовать дальнейшие действия. Так было с Хельгой, так будет и с Кримхильдой. Если с Хельгой всё было намного проще, то сейчас с его золотоволосой фрау всё было иначе. Слишком много внешних обстоятельств, плюс сказывалось его нынешнее положение в обществе. Люди не простят, выставив его жестоким монстром, а Хельгу — бедной девочкой, которую бросили накануне помолвки. Глубоко вдохнув нежный аромат, исходящий от её волос, Клаус прикрыл глаза, стараясь запомнить каждую деталь этого вечера. Он будет хранить её образ в памяти, надеясь хоть когда-нибудь мельком встретить её в будущем.       Сердце выдало Клауса раньше, чем он начал что-то говорить. Кримхильда слышала, как гулко оно забилось, набирая темп. Девушка понимала, что Ягер собирался сказать ей что-то очень важное для него, но она этого не хотела бы сейчас слышать. От его слов ей будет ещё больней. — Ты самое прекрасное, что случилось со мной за всю мою жизнь, — так и не решившись на признание, Клаус высказал мысль, которая не покидала его всё это время. — Просто помни об этом.       Кримхильда глупо улыбнулась, подавляя в себе желание разреветься прямо сейчас. Она знала, что такой момент наступит, когда поцеловала его этим вечером, и она обещала себе быть сильной. Сколько раз внутренний голос кричал, что она должна быть сильной, уже не счесть, но она не хотела быть сильной. Хотелось побыть слабой и незащищенной, чтобы он был её стеной, за которой она укрылась бы от всего мира. Больше ей ничего не хотелось. Только спрятаться от мира вместе с ним. Сдерживало её от слабости кинуться ему на шею, разревевшись, увы, не вдолбленное правило её подруги-старлетки, что мужчины не любят слёз, а осознание того, что эти отношения положат начало конца.       Во имя предрассудков, и возможно, никому не нужного самопожертвования они отказались от самого дорого, что могло быть у них, молча смирившись со своей участью. Задавая себе слишком много вопросов, оглядываясь на то, что скажет общество, они поставили своё счастье, взаимность чувств на последнюю ступень. Теперь, стоя в сумраке комнаты, каждый из них пытался понять, от чего он так несчастен, перекладывая ответственность на людей из окружения и так и не решившись на отчаянный шаг вырваться из этого круга.