Пусан. Республика Корея. Понедельник.
POV Чонгук.
♫lil narnia—her heart has flowers inside.
***
Ты ушла, а я по-прежнему продолжаю ждать тебя. Ты просто уничтожила меня. Убила. Если бы в мире давали места за эгоизм, то ты, несомненно, получила бы золото. Время проходит сквозь мои пальцы, а я до сих пор продолжаю тебя ненавидеть. Я словно пустая изнутри мумия, пытающаяся восстановиться и начать жить заново, но ничего не выходит. День за днём я вижу тебя в толпе людей, проходящих мимо меня, и это напоминает мне мою жизнь. Она тоже проходит мимо. Невозможно ни есть, ни пить, когда всё внутри сжалось от боли, которую ты причинила мне. Я всеми силами души презираю тебя за то, что ты со мной сделала, и ненавижу себя за то, что после всего, что ты натворила, я также, как и прежде, продолжаю всем сердцем любить тебя. Никогда не понимал людей, которые причитали о том, как их "дыра в сердце" болит и ноет.. Но теперь я встал на их место, и это действительно так. Ты умерла, и моё сердце словно разорвали на части, и теперь оно не способно нормально функционировать, а без него и весь организм начал медленно разлагаться, напоминая о том, что я тоже уже не человек. Я умер вместе с тобой, но моё тело по-прежнему в мире живых, а душа давно покинула пределы вселенной. Я частенько гулял по городу в попытках найти тихое и забытое людьми место. Несколько раз я терялся и приходил домой лишь поздней ночью. В один из таких дней я бродил по улицам окраины города, и мне на глаза попалось старое, обшарпанное, разваливающееся здание. Подойдя ближе, я заметил, как его вершины слегка поблёскивают на свету, а к входным дверям прибит огромный крест. Это была церковь. Я перевёл взгляд вправо; на небольшом стенде было объявление:"Приглашаем заблудшие души в храм Божий. Поделитесь с нами своими муками, и Господь поможет вам обрести себя и достичь максимальной гармонии. Наши двери открыты для вас с 18:00 до 19:00. Помните, Иисус всегда с вами."
Боже, ну и бредятина. Будто что-то в этом мире сможет помочь мне. Неужели кто-то и вправду в это верит? И ладно, мне всё равно нечего терять. Я взглянул на экран телефона, было 18:03. Рука сама открыла дверь, а ноги понесли меня по коридору. Всюду иконы и портреты Богов разных народов. Я не уверен, что поступаю правильно, но, наверное, именно это мне и нужно. С этой мыслью я вхожу в зал, наполненный свечами и крестами с изображениями Господа и Девы Марии. В центре в кругу сидят люди; их не очень много, не больше пятнадцати. Все они выглядят уныло и потерянно, прям как я. Только одного человека я узнаю. Мужчина лет сорока пяти с зализанными волосами, в белой рубашке и сером жилете — Хуан Лин, мой сосед. Он всегда был приветлив со мной; ещё с детства я помню, как он выходил по воскресным утрам на свою площадку, садился на цветную скамейку и наблюдал за всеми, попивая чай. Вот и сейчас он, как всегда, сидит, сложив руки на коленях, и улыбается всем. Здесь, наверное, есть какие-то правила конфиденциальности, и о том, что мы пересеклись здесь, никто не должен будет узнать. Я молча прохожу в круг и занимаю свободный стул. — Добро пожаловать в группу поддержки для душевно больных. Я рад, что вы нашли в себе силы прийти в храм Божий. Моё имя Хуан, — он широко улыбнулся, оглядев всех. — Давайте с вами познакомимся. Вы рассказываете немного о себе и о том, что привело вас сюда, хорошо? — Хуан Лин смотрит на парня, сидящего ближе всего к нему. — Прошу, начинай. Я напрягся, когда уже сидящие там люди начали осматривать меня. Какого чёрта? Это совсем не весело. Татуированный парень встаёт со своего места. — Меня зовут Чон Иль, мне 25 лет. После смерти своего отца я не могу контролировать свой внутренний голос. Я стал просто сумасшедшим, но только здесь я чувствую себя в безопасности. Здесь я могу быть самим собой. — Отлично, продолжаем, — Хуан указал на девушку со светлыми волосами и неестественно голубыми глазами. — Моё имя Шин, возраст, я думаю, здесь не так важен. Мои родители привели меня сюда в надежде, что я вновь стану прежней. Но после смерти моей близкой подруги я совсем расклеилась. Я буквально стала рваться по швам, стала употреблять наркотики, много пить и курить травку. Я ежедневно убивала себя и делала бы это до сих пор, если бы мои родители вовремя не вытащили меня из дерьма, в котором я погрязла по самые уши. Я благодарна им, но я об этом не просила. Я не хотела, чтобы меня спасали, я хотела к Юонг.. — Прости, я тебя перебью, Юонг — это твоя подруга, верно? — встрял Хуан. Шин устало вздохнула и продолжила. — Да, это так. Мы учились вместе в средней школе, а после она переехала в Янсан к своей бабушке. Мы переписывались около года, но потом связь с ней резко пропала. Она перестала отвечать на звонки и сообщения. Я сразу почувствовала, что что-то случилось, ведь она никогда бы не легла спать, не отписавшись мне. Через две недели мне позвонила её мама и сказала, что Юонг умерла от передозировки, — она смахнула слезу с щеки, запустив пальцы в волосы. — Если бы я знала, что такой исход ожидает нас, я бы никогда не пустила её в этот грёбаный Янсан! Я виню себя по сей день. Как мне жить без человека, без которого я не представляю своего дальнейшего существования? — О, Господи, ты когда-нибудь, наконец, закроешь рот? И в этот момент я посмотрел на парня с пепельно-серыми волосами. Он развязно сидел на стуле, скрестив руки на груди. Хуан цыкнул, когда этот придурковатый фрик стал доставать сигарету из пачки. — Ты льёшь слёзы из-за человека, которого знала несколько лет. Каждую ночь ты мочишь подушку своими соплями и думаешь, что могла бы всё изменить, но так не бывает. Мы люди, которые обречены. Все мы что-то теряем и приобретаем заново: друзей, знакомых, но ты никогда не теряла родных. Тебя привели сюда люди, которые заботятся о тебе, а какого тем, кто остался без семьи? Ты, сидя здесь, говоришь нам о том, что потеряла друга, которого могла потерять через пару часов или через неделю. Все друзья предают, а особенно те, кому ты веришь больше всего. Друзья приходят и уходят, а родители — это такие люди, которые заменят всех, но никто не заменит их. В следующий раз ты пораскинешь своим костным мозгом, прежде чем прийти сюда и ныть о том, какая дерьмовая твоя жизнь. — Юноша, здесь все должны уважать друг друга. Если эта юная леди посчитала нужным посетить нашу группу, то никто не в праве осуждать её за это. А теперь, пожалуйста, — он пригласительным жестом указывает на парня, — расскажи нам свою историю, и попрошу убрать сигарету: в этом храме запрещено курить. — А разве не ясно?— фыркает он. — Или я разжевал вам всю предысторию только для того, чтобы вы все могли пожалеть этого нытика? — он указывает на Шин, усмехаясь. — Как ваше имя? — Хуан сохранял спокойствие, пытаясь улыбаться этой лохматой язве напротив него. — Иисус Христос. Я усмехнулся. — Молодой человек! — он вскакивает со своего места. — С какой целью вы пришли сюда? — С такой же, как и все присутствующие здесь; я пришёл сюда, потому что никому не нужен, — он, улыбаясь, показал свои зубы. — Вот ответь, как тебя там? — он сел прямо, указывая на Шин. — Шивон, Шер? Ах, да, Шин, ты уж извини, но твоя болтовня меня не впечатлила. Твои фальшивые сопли вызывают у меня рвоту. Ты как скорбящая вдова, которая за двадцать лет брака так и не смогла достигнуть оргазма, — он закусил губу, посмотрев на Шин, и кивнул. — А ты, Хуан, почему ты такой жизнерадостный? Неужели твоя жизнь такая хорошая, или ты просто пытаешься внушить нам это? — Так, ребята, давайте закончим со знакомствами на сегодня. Увидимся с вами завтра. А вас, посланник Сатаны, я попрошу больше не возвращаться, — Хуан берёт свой стул в руки, ставит его у двери и уходит прочь. Все удивлённо смотрели ему вслед, пока он не скрылся из виду, а потом перевели взгляд на парня, который с невозмутимым видом снова достал сигарету и зажёг её. — Вот так, детки, увидимся завтра, — он встаёт с места и направляется к выходу. — Или не завтра, — смеётся он, играя бровями. Я был в ступоре ещё пару секунд после их ухода. Все переглядывались, не понимая, что происходит. А я знал. Хуан Лин, может, и выглядит жизнерадостным, но это не означает, что в его душе творится то же самое. Он просто хорошо притворяется. Дело в том, что его жена Кьюнг-Сун скончалась от рака два года назад. Он не может простить себя за то, что не смог помочь ей, когда она умирала. В это время он был на дне благодарения в Кимхэ. Я считаю, что его отъезд не был случайным. Она сократила себе муки. Это была её участь, и никто не смог бы её спасти, даже если бы за это были отданы миллионы. Этот чудак заставил его вспомнить то, что он так усердно пытался забыть, и я хочу высказать всё, что думаю о нём, прямо ему в глаза. Не раздумывая, встаю с места, следуя за ним. Он стремительно покидает здание, но я ускоряю шаг и догоняю его на лестничной клетке. — Может, ты не будешь вести себя как последний говнюк? — кричу ему вслед, заставляя его обернуться. Я был одним из тех, кто всегда и при любых обстоятельствах говорил то, что думает, прямо собеседницу в лицо, и не важно, что после сказанного я мог оказаться в неотложке со сломанной челюстью. — А тебе больше всех надо что ли? — он обернулся, скрестив руки. — Иди подрочи, или чем ты там обычно занимаешься, когда не пытаешься строить из себя супергероя? Ого, а вот такого рода заявления меня очень задевают, особенно если учитывать мою неприязнь к лохматым чудикам, считающим, что они знают всё на свете, когда их IQ находится где-то между пепельницей и банкой с маринованными огурцами. Еле сдерживаюсь, чтобы не проехаться кулаком по этому кривому рту, который расплывается в улыбке от одной моей реакции на оскорбления. Прилагаю огромные усилия, чтобы не выбить его зубы, которые так с ветерком просились наружу. — Даже и не знаю, что ты пытаешься компенсировать своим злоебучим характером: несостоявшуюся личную жизнь или маленький член? Человек, имя которого мне до сих пор неизвестно, разворачивается и медленным шагом покидает здание, с силой захлопывая за собой дверь. Улыбаюсь ему вслед, потому что чувство собственного достоинства сильнее, чем переживания за чувства человека, который не имеет ни малейшего представления о слове тактичность.***
Помимо того, что я постоянно шнырял по городу в поисках тихого места, так у меня ещё и была мания к крышам. Я обожал пробираться на крыши разных зданий и наблюдать, как идёт жизнь. Как-то раз мы с Мин Юнги залезли на крышу какого-то мотеля, прикинувшись постояльцами, и сидели там почти всю ночь, разговаривая о какой-то компьютерной игре, и лишь под утро задремали на холодной кирпичной кладке. С тех пор мы постоянно встречаемся там, как и сегодня. На улице уже смеркалось, но фонари ещё не включили. Я шёл из группы поддержки прямиком туда, и, как оказалось, мотель находился не так уж далеко от церкви. Я, как обычно, вхожу через главный вход, кратко улыбаюсь новой гувернантке, давая понять, что я поселился здесь, и она, конечно же, верит. Поднимаюсь на крышу и вижу там курящего Юнги, который сидит на краю, свесив ноги вниз. Подхожу к нему, перелажу через бортик и сажусь рядом, доставая сигарету и прикуривая. Мы долго молчим, а после я начинаю рассказывать о первом дне в группе поддержки, о ненормальном парне, которого я заткнул и поставил на место. Я рассказывал с энтузиазмом, в глубине души лелея себя за сверхспособность при подобных ситуация подбирать слова и не бояться затыкать дегенератов, вроде него. — Знаешь, Чонгук, меня немного напрягает тот факт, что ты временами забываешь, что тебя за твой острый язык могут хорошенько отделать где-нибудь в тёмном переулке. — Максимум, что он сможет сделать, так это плюнуть мне в глаз; на остальное этот чудик просто-напросто не способен. Худой, щуплые руки, тонкие, как спички, ноги и костлявые пальцы, которыми, вероятно, он даже банку с ореховой пастой без помощи открыть не в состоянии. — Ты бы не напирал так на парня, он ведь не от скуки ходит в эту группу, — шепчет Юнги, зажигая вторую по счёту сигарету. Я молча продолжал слушать Юнги, который был решительно настроен затянуть разговор о придурковатом парне на длительное время, и, главное, он медленно, но стремительно начал переходить на его сторону. — Иногда жизнь пинает так сильно, что становится тяжело дышать, — он сделал затяжку, смотря вдаль. — Откуда ты знаешь, как сильно жизнь когда-то пнула его? Он смотрит мне в глаза, пытаясь прочесть ответ на вопрос, которого у меня нет. — Возможно, я погорячился, но это не даёт ему никакого права вести себя как последний кретин. — Вспомни себя после смерти Юн, — он смотрит на тлеющую сигарету в своих руках, а после продолжает: — Ты был невыносим, и я однажды едва не задушил тебя, но я ни разу не осуждал тебя за это, потому что знал, что тебе больно. Я так заслушался, что не заметил, как моя сигарета сгорела до самого основания. — Ты считаешь, что я должен извиниться перед ним? — Я думаю, что этот парень вполне заслуживает извинений.***
Я всю ночь размышлял над словами Юнги, не в силах заглушить поток мыслей в своей голове и заставить себя хотя бы на пару минут закрыть глаза. Я всегда ненавидел Юнги за его способность оборачивать все возможные исходы событий в обратное русло. Он умел убеждать и говорить так, будто бы он из другого времени. Я люблю его, но мне всегда было тяжело понять, как так вышло, что судьба свела нас. Он обратная сторона меня, и мне невыносимо от мысли, что он всегда и при любых обстоятельствах оказывается прав. Даже сегодня он снова оказался прав, когда речь зашла об этом парне. Он даже не знает его, не знает, как он выглядит и с какой жестокостью он высказывался о скорби совершенно незнакомой для него девушки. Он не знает ровным счётом ничего. Но в итоге всё равно перевернул всё, заставляя меня задуматься о собственной тупости в сотый раз за этот месяц. Я акцентировал своё внимание лишь на внешней оболочке этого человека, игнорируя очевидное. Глаза. Его глаза. Когда я сидел и наблюдал за ним, я совершенно не обращал внимания на его глаза, которые так громко кричали от боли. За маской безразличия скрывается кто-то, кого мне никогда не понять. Кто-то, кто не хочет, чтобы его понимали. И я не обвиняю его в этом; сейчас я осуждаю только себя за то, что снова не увидел боль в человеческих глазах. "Жизнь ломает каждого: даже самых добрых, самых нежных и самых храбрых, а кого не может сломать — убивает". Как же сломала этого парня жизнь, что вынудила его глаза так оглушающе кричать от боли?