Pov Тэхён.
17:34
♫dead by april—last goodbye.
Пойти на кладбище в проливной дождь было не самой лучшей идеей, потому что даже зонт меня уже не спасает, но я же настырный, если сказал, что пойду, значит пойду, и плевать, что меня дважды чуть не снесло ветром в кювет, пока я добирался до кладбища. А я, между прочим, приехал сюда на такси! Идти по грязи в одних кроссовках оказалось сложнее, чем я думал, знал бы — взял бы с собой резиновые калоши. Со своей координацией я трижды чуть не свалился лицом в лужу и не проехался задницей по грязной дороге. После подобных прогулок чувствую себя тяжеловесом на кортизоне с кучей грязи на новых кроссовках. Я не знаю, почему выбрал именно этот день, просто решил пойти именно сегодня, и плевать, что от холода я едва могу говорить, ходить, дышать, быть. Да что уж там, я вообще в какой-то момент забыл своё имя. Но я здесь, я живой, добрался в целостности и сохранности, ничего и никого не сломал, поэтому этот день официально можно считать удачным. Чонгук чуть ли не умолял меня не делать этого, но мне это нужно. Правда, нужно. Я хочу поговорить с ней, пусть она мне не ответит, я уверен, она меня обязательно услышит. Как там говорилось? «Даже если дорогой вам человек далеко, он может быть рядом, если он в вашем сердце.» Я никогда не знал Юн, никогда прежде не говорил с ней и даже не знаю, как она выглядит, но я знаю, что она по-прежнему где-то рядом. Она всегда рядом с Чонгуком, какая бы ситуация не разлучила их. Я до конца жизни буду осуждать её за ту боль, которую она причинила, и всегда буду её за это ненавидеть. Ненависть лучше осуждения, верно? Только в моём случае, эта ненависть вперемешку с осуждением, и всё с каждым вздохом становится хуже. Всё настолько плохо, что даже никакая психосоматика мне уже не помогает. Я старался дышать правильно, считать до десяти и задерживать дыхание — всё без толку. Я столько раз пытался внушить себе, что всё в порядке, что вся эта боль скоро исчезнет и мне будет легче принять это. Мне станет проще принять тот факт, что Чонгук никогда больше не будет прежним. Но мне не становится легче. Я каждый день вижу, как Чонгук страдает, каждый день хуже предыдущего. И я не могу без слёз и истерик в туалете смотреть на это. Я виню себя за то, что ничем не могу помочь ему. Я не могу забрать его боль или уменьшить её. Я ничего не могу. Ничего. Той ночью я видел в его глазах только боль. И ничего, кроме неё. Его глаза тускнели с каждой секундой, и, клянусь, лучше ослепнуть, чем видеть, как человек, которого ты любишь, страдает и едва справляется с этой болью. Смотреть на то, как твой любимый человек страдает, — хуже многочисленных ударов ножом. Я не в силах смотреть на то, как в нём гаснет человек. Я не хочу терять его. Я хочу, чтобы всё было как раньше, но всего этого больше нет. И не знаю, смогу ли я снова вернуть всё обратно.***
Дорога на кладбище была долгой и жутко мучительной; пока мы ехали, я уже трижды пожалел, что вообще задумал всё это. С каждым приближающимся километром мне становилось всё страшнее. Для меня это очень странно, потому что кладбища никогда не пугали меня. Пугала лишь тишина в ответ. Я потерял счёт времени, пока ехал туда. Дождь застилал окна такси, и я едва мог видеть дорогу. Таксист только и делал, что постоянно матерился и смотрел в зеркало заднего вида, крепко сжимая кожаный руль. И это неудивительно, в такую ненавистную всеми погоду улицы пустуют, и хорошим убежищем послужили бы крепкие объятия любимого и тёплое ватное одеяло, но у меня сегодня совсем другие планы. И пусть погода мне сегодня не улыбается, я сделаю то, зачем приехал. Ха, можно подумать, она вообще когда-то улыбалась мне. Вцепившись мёртвой хваткой в ремень безопасности, я смотрю на свои колени, на которых лежал букет красных роз. Я не знаю, зачем купил их, ибо я понятия не имею, какие цветы любила Юн и любила ли вообще. Может быть, она была аллергиком и считала цветы мусором, я не знаю. А задавать подобные вопросы Чонгуку не в моих приоритетах, потому что, как только тема, даже косвенно, касается Юн, с его лица сразу же пропадает улыбка, которую я так сильно люблю. Поэтому я решил все "интересующие" меня вопросы оставить при себе и сделать так, как посчитал нужным. Я просто купил первый попавшийся букет в ближайшем цветочном ларьке через дорогу, потому что так положено, да? Расплатившись с таксистом, я выхожу из машины, взяв в правую руку букет, а в левую — зонтик, который Чонгук буквально вынудил меня взять с собой, и, честно говоря, я безмерно благодарен ему за это, ведь, если бы не послушал его, точно промок бы до трусов и умер бы от переохлаждения лёгких, а может, и чего-то пониже. Делаю шаг, оглядываясь по сторонам. Это кладбище не отличается ничем от всех тех, на которых мне удалось побывать ранее, но в такую погоду здесь максимально безлюдно и довольно жутковато. Тишину сменяет дикий скрип металлической калитки, которая покачивается из стороны в сторону из-за сильного порыва ветра, который беспощадно раскачивал деревья и царапал чувствительную кожу на моём лице. Зарываюсь носом в свою толстовку, дабы уберечь свой нос от незапланированного отваливания, ускоряя шаг. И вот я уже бегу, бегло проходясь глазами по каждому надгробию. Номер 4501. Останавливаюсь, когда понимаю, что приближаюсь к нужному. Присаживаюсь на одно колено, наклоняя голову в сторону. Вдоль надгробия была выгравирована небольшая надпись, которую мог придумать только сам Чонгук. «Моё сердце всегда будет любить твоё, даже если твоё больше не бьётся». Букет выпадает из рук на сырую землю, рассыпаясь на множество лепестков. Сердце в груди невыносимо сильно сжимается. Падаю на колени, зарываясь лицом в рукава своей толстовки. Слёзы льются бесконтрольными ручьями, и я ничего не могу сделать, кроме как поддаться эмоциям и позволить им взять над собой контроль. — Зачем ты так поступила с ним? Он ведь так сильно любил тебя! Мой голос срывается, оглушая мёртвую тишину вокруг. Я никогда не относился к тому типу людей, которые скупы в своих высказываниях. Я всегда говорил то, что думал на самом деле, и плевать, если собеседник до ужаса ранимый и сказанное может разбить его хрупкое сердечко на миллион кусочков. Никто никогда не боялся задеть мои чувства, тогда какого хрена я должен? Меня тяжело заткнуть, особенно если дело касается человека, которого я люблю до потери сознания. Она причинила ему адскую боль, и, чтобы утолить её, даже моей любви будет недостаточно. И чем я только думал, когда уверял Чонгука в том, что не стану гадить на её могилу? Я так зол на неё сейчас, что едва могу контролировать свою ненависть по отношению к ней. Но я пообещал ему, что не стану делать глупостей, и я сдержу обещание. Набираю в лёгкие как можно больше воздуха, стирая слёзы с щёк. — Я не понимаю тебя, Юн, правда. И, возможно, никогда не пойму. Днями напролёт я думал, что же подтолкнуло тебя на такой поступок, и, знаешь, я не находил ответа. И до сих пор не нахожу. Я не понимаю, зачем нужно было причинять ему такую боль зная, что он не выдержит её? — шмыгаю носом, устало запуская пальцы в мокрые волосы. — Что, если бы он был одним из тех, кто не справился бы? Ты тогда была бы счастлива, да? Вопросительно пялюсь в мраморное надгробие, до крови закусывая свою нижнюю губу. Это невыносимо! Невыносимо ждать ответа от человека, который не может тебе ответить. В моей голове столько вопросов, и ответы на них может дать только она. Но она мертва, и мои вопросы по-прежнему остались без ответов. — Ты растоптала его! Ты видишь, что ты с ним сделала? Думаешь, я не вижу, как он страдает? Думаешь, я совсем слепой, чтобы увидеть, как боль убивает его? Кричу я, агрессивно размахивая руками. После увиденного приезжающие сюда люди сто раз перекрестятся, а потом будут оставшуюся неделю отпаиваться святой водой вперемешку с корвалолом, потому что я смахиваю на шизофреника, сбежавшего из психиатрической клиники. Но мне абсолютно всё равно! Я не контролирую себя сейчас. Мне слишком больно. Больно за нас двоих. И пускай так будет всегда. Ради него я выдержу любые мучения, главное, чтобы он больше никогда не жалел о том, что его сердце по-прежнему бьётся. — Да лучше бы ты меня убила, изрезала в клочья, втоптала в дерьмо, но не его! Ты разбила его, уничтожила в нём желание жить! Я ненавижу тебя! Ненавижу всем, что у меня есть, потому что... — замолкаю, поднимая глаза в небо. — Ты не его убила, понимаешь, не его, а меня! Что ты за монстр-то такой? Я не знаю, сколько времени я сидел над её могилой, склонив голову. На улице стемнело, когда я впервые за долгое время открыл глаза. Я не планировал засиживаться здесь, но моим планам не суждено было осуществиться. Ведь, когда тебе больно, тебе абсолютно плевать, сколько сейчас времени, какой сегодня день и не померли ли твои ноги от сидения на холодной и сырой земле. Дождь утих, и в зонте я больше не нуждался, но от кружки горячего кофе с пенкой и тёплого ватного одеяла я бы точно не отказался. Находиться здесь было невыносимо. Даже для меня. Пытаюсь встать с колен, но резко замираю на месте, когда слышу шаги позади себя. Аккуратно оборачиваюсь через плечо, прищуриваясь. В мою сторону стремительно двигалась какая-то тень. Молча молюсь, пытаясь внушить себе, что это не тот восставший из мёртвых трупак, о надгробие которого я споткнулся, когда шёл сюда. — Она любила белые розы. Белые, Ким Тэхён, а не красные. Замираю на месте, когда слышу до жути знакомый голос. Что, чёрт возьми, здесь происходит? Этот голос принадлежал Сокджину, тому самому поехавшему на всю свою крашеную голову врачу, который простынёй привязал меня к кровати и пытался избавить от мнимого недуга, который сам же и выдумал. И вообще, какого чёрта сейчас происходит? Откуда он вообще знает Юн? И что он, мать его, здесь делает? Эхом в голове проносится фраза «Осталось убрать только тебя.» И мне впервые за долгое время становится страшно за собственную жизнь. С силой сжимаю кулаки в карманах толстовки, стараясь не поддаваться панике, которая накрыла меня с головой. Он делает небольшой шаг навстречу, убирая прилипшие пряди со лба. Ещё один шаг, и я точно сломаю ему что-нибудь, вероятно, это будут его необъятные зубы, с которыми он улыбается, выдавливая из себя фальшивую улыбку. Выпрямляюсь, не разрывая зрительного контакта. Его глаза были такими же, как и при последней нашей встрече: неестественно тёмными и приводящими в ужас. Я ещё никогда прежде не видел такого безумного взгляда и столько злости в одном человеке. Он спокойно сложил руки на груди, не отрывая взгляда. Это начинает меня напрягать, а его, наоборот, забавлять. Он начинает хитро ухмыляться, когда видит, как я трясусь от страха и не могу в ответ произнести и слова. Страх парализовал меня. И это только начало. — Я рад, что с тобой всё в порядке, Тэхён, — он помедлил, опустив взгляд в землю. — Но надолго ли? Он резко поднимает взгляд, быстро кивает, отходя в сторону. Резко оборачиваюсь и ничего не успеваю предпринять, как на мою голову надевают какую-то ткань. Падаю на колени, пытаясь освободиться от сильных рук, которые перекрыли доступ к кислороду. Я паникую, сопротивляюсь, царапаюсь, пытаюсь освободиться от навязчивой ткани и нечеловечески сильных рук, которые куда-то тащили меня. Последнее, что промелькнуло у меня перед глазами, — Чонгук. Ловлю ртом остатки воздуха, прежде чем потерять сознание. — Не убей его, он нужен мне живым. Мне очень жаль, я люблю тебя.