апокалипсис и наркотики.

      Алкоголь распространялся по молодому телу слишком быстро. Он выпил не настолько много, чтобы чувствовать себя плохо, но настолько, чтобы так лежать без движений, просто слушая сбитое дыхание своего брата. Пятый понимал, что он и сам делал небольшие шаги к тому, чтобы довести его. Хотелось вывести его на чистую воду и просто поговорить по душам, но дело зашло дальше, чем банальные разговоры. Он просто делал то, чего ему не хватало, чего ему хотелось. Пятый пьяный настолько, что непосильным трудом кажется открыть рот и сказать хоть что-нибудь, а в голове пусто, просто так хорошо и спокойно, как он себя не чувствовал за все время, что провёл вдали от дома. Но все же, оставались некоторые принципы. Например то, что они все-таки братья. Пусть и не родные, но воспитаны были как одна семья. И выходить за эти рамки было непривычно, особенно для Пятого, который и «семейные» узы не слишком жаловал. Это так странно, и Лютеру с Эллисон должно быть ещё куда тяжелее. Но и быть стариком в теле подростка, когда собственный брат пытается выйти за эти самые рамки — не самое легкое, что было в жизни. Пятый, услышав желание Клауса, на несколько секунд останавливает дыхание, опять подумав о том, что такого не может быть. Но брат подкрепляет свои слова действиями. Это неправильно, но Пятому нравятся все эти прикосновения, поглаживания. В его жизни никогда не было места подобным вещам, и сейчас он просто наслаждается этим от дорогого сердцу человека. Он не знает, что ответить, да и язык словно проглочен. Свободная рука постепенно поднимается вверх, скользя по чужому телу, в итоге оказывается у кучерявых волос. Пятый зарывается в них пальцами, ощущая, какие же они мягкие, хотя издалека кажутся жесткими. Он думает о том, что куда бы все не зашло, отматывать назад он не станет. Наконец-то началась реальная жизнь, и просто нужно ее принять. Пусть он и пьяный, но понимает, что завтра утром будет слишком много вопросов друг к другу, которые навряд ли язык поднимется озвучивать. — Я не хочу, чтобы все испортилось, — признается он, поглаживая пальцами мягкие кудряшки. Сейчас он не в состоянии что-либо решить. — Мне бы уже в кровать лечь и поспать немного, — говорит Пятый, но делает совсем обратные вещи.       Он приоткрывает рот, желая добавить что-то ещё и сказать, что другая его часть желает остаться тут, но все это не то. Пятый проводит кончиком языка по коже на шее, оставляя на ней мокрую полосочку, которая на несколько секунд снова покрывается мурашками. В области груди сидит странное ощущение какой-то борьбы между «за» и «против». И плевать на все, пускай в этот раз Клаус будет старшим и решает, чему быть дальше. Клаус давно не чувствовал себя так, мягко сказать, паршиво. Он хотел поддаться страсти, забыться в моменте, но мысленно останавливал себя. По-настоящему опасаясь того, что это будет их первый и последний раз. И он не мог сказать о том, что когда-то думал обо всём этом. Грязные фантазии, конечно, посещали его, но Пятый был не единственным, кто иногда был в этой голове. Пятый перестаёт дышать на какое-то время после сказанных слов. Клаус думает о том, что сделал бы, наверное, то же самое. И вместо отталкивания и сопротивления чувствует пальцы, зарывающиеся в непослушные волосы. Вот оно — желание откинуться назад, запрокинуть голову и повалить его на себя. Но трезвости и решительности придают его слова. «Я тоже не хочу, Пятый.» Он опускает оба стакана на пол, кидая следом бутылку, пепельница уже валяется где-то на полу. И буквально срывается на оханье, переходящее на стон, когда брат касается языком шеи. Тело обдаёт жаром и холодом, покрывая мурашками. Он мотает головой, наверное, стараясь привести себя хоть в какие-то чувства. И бережно приобнимая Пятого, укладывает рядом с собой, ложась на спину. Возможно, он и пожалеет об этом, но куда страшнее было бы потерять его.       Укрыть Пятого нечем, потому что они лежат на покрывале, но ему кажется, что друг с другом им это и не потребуется. И поворачиваясь к нему лицом, приобнимает того, целуя в прикрытый челкой лоб. Внутри всё сгорает дотла, болезненно отдавая в грудь. У Четвёртого нет и не будет желания разбираться во всём этом дерьме. Они просто посидели, поговорили, заключили «пари»? И заснули вместе. Просто обменялись ласками, такими… братскими, да. И тело ломает уже столько не от воздержания, сколько от того, как его переполняет. Ему не хочется думать о том, кто из них проснётся первым и что вообще будет после того, как они окажутся в новом дне. Будет ли теперь это «мы». — Спокойной ночи. Едва слышно, уже проваливаясь в сон, шепчет Четвёртый. Пятому даже стало интересно, что будет делать его брат дальше. Он был уверен, что Клаус «поддастся искушению». Не то, чтобы Пятый был сильно против сейчас… Но все же. Клаус поступает правильно, и юноша гордится выбором своего брата. Приятно осознавать, что у него наконец-то появились мысли о последствиях, ведь казался он абсолютно безбашенным человеком, который живет только тем, что происходит сейчас. Уходить совсем не хочется, и Пятый рад тому, что его никто отсюда не выгоняет, несмотря на то, что он первый начал подталкивать Клауса на то, чтобы перейти черту. Рядом с ним очень приятно, и это странно, ведь когда Пятый только вернулся, находиться рядом с обдолбанным братом было тяжело, потому что он весь такой неправильный и выводящий из себя. Но сейчас Клаус словно другой человек, и это, наверняка, из-за того, что он не под наркотой. Пятый податлив и укладывается на бок, все ещё оставаясь так же близко к кучерявому. Ему чертовски необходимо продолжать ощущать это тепло. И как же непривычно чувствовать, что рядом лежит близкий человек, отдающий тепло. Пятый не испытывал подобного когда-либо, потому что даже в детстве он ни с кем не спал в одной кровати, а тем более не получал такой ласки перед сном. Может, только мама порой целовала в лоб перед сном, но она всего лишь робот. — И тебе тоже, — с трудом, тихо проговаривает юноша, который уже практически погрузился в сон, как только голова коснулась подушки. Засыпает он моментально, так как алкоголь, тепло и разговоры подействовали как снотворное.       Во время крепкого сна он не вертелся, а только лишь тихо сопел. Под утро, все ещё спящим он закидывает руку на Клауса и прижимается к нему. Дело в том, что он привык так обнимать Делорес, а после расставания с ней, подушку или одеяло. Так можно было обойти мысли об одиночестве, но сейчас он обнимает настоящего человека, пусть и не понимает этого, так как все ещё дремлет. И всё было бы совсем прекрасно, если бы Клаусу в очередной раз не снился весь пиздец пережитой им жизни. Тот вечер на кладбище, резко сменяющийся появлением Пятого, затем море крови и возвращение домой. Даже во сне он не был рад тому, что становится чище. Он словно переступал через свою природу и натуру. Благо, когда резко открывает рот, жадно хватая воздух и широко раскрывая глаза, видит перед собой Пятого. Тот приобнимает его, прижимаясь всем телом, словно маленький котёнок, свернувшийся в клубок. Теперь не только Диего и Лютеру посчастливилось наблюдать за этим. Клаус не хочет вставать, но считает правильным оставить его одного в постели. Аккуратно убирая руку Пятого и подкладывая на своё место подушку, чуть ли не падает на бутылке под ногой, когда пытается встать. И тихо чертыхаясь, сгребает стаканы и бутылку в охапку, чтобы только ему так не посчастливилось с утра. Выходит из комнаты, чуть ли не на цыпочках, наполовину прикрывая дверь за собой. Он с огромным трудом, почти бесшумно добирается до кухни, оставляя стаканы в раковине, а бутылку под ней. — Доброе утро, Клаус. — Доброе, ма. Четвёртый машет куда-то в сторону голоса, даже не разворачиваясь к ней. Голова раскалывается на миллион кусочков, но куда хуже ощущение высверливающего затылок взгляда. — Да, Бен, ты так вовремя! — Дорогой, твой завтрак будет готов через десять минут. Он слышит, как мама суетливо лезет по шкафчикам, решая пока привести себя в возможный порядок. Поэтому разворачивается в сторону ванны, скрываясь в ней, как обычно — даже не закрывая дверь. — Очень похвально, Клаус. — Иди в пизду, мудак. Твои вот эти язвительные фразочки нужны мне были вчера, а не сегодня.       Клаус обдаёт лицо ледяной водой, чуть ли не постанывая от удовольствия. Как же ахуенно умыться после того, что было вчера. Он был бы не против и душ принять, но уж больно хочется закурить, да ещё и позавтракать. Бен, кажется, улыбается, что Четвёртый чувствует даже спиной. Нет, ну точно мудак. Он полощет горло и, даже не обтирая лицо, выходит обратно. Кухня уже заполнена запахом бекона и яиц. — Спасибо. Четвёртый громко падает на стул, расплываясь на нём как желе. «У бара есть заначка». Пятый сквозь сон чувствует, как рядом с ним кто-то шевелится, но когда рука кладётся на подушку, он притягивает ее к себе ближе и обнимает, сгибая ноги в коленках. Уже не уснуть тем крепким сном, но и открывать глаза совсем не хочется, а просто, хотя бы немного, полежать. Особо долго беззаботно поваляться не получается, потому что глотка пересохла, и очень хочется пить, к тому же, лежать в костюме становится неудобно. Пятый с неохотой открывает глаза и переводит взгляд на источник света из окна, из-за чего он хмурится, так как глаза начинают неприятно болеть. Он осматривается по сторонам, понимая, что он не в своей аккуратной и убранной комнате, а у Клауса. — Какого… — Пятый с трудом садится на кровать и потирает глаза, а затем виски. Мозг ещё не начал функционировать, поэтому он не понимал, что он здесь делает. Он помнит все, до момента, как вошёл в эту комнату. Юноша поправляет свои гольфы, не доходящие до коленок, и аккуратно поднимается. Он уже не пьян, но все равно пошатнулся. Лучшее лекарство от такого состояния — свежий воздух и контрастный душ, а затем чашка кофе. В комнате очень жарко, поэтому Пятый подходит к окну, открывает его и высовывается, стараясь дышать как можно глубже. С каждым вдохом становится немного лучше и свежее. В голову поступают отрывками воспоминания о том, что было перед сном. Серьезные разговоры, прикосновения. — Блять, — Пятый тяжело выдыхает, ударив ладонью себя по лбу, а затем спускает ее по лицу.       Объективно судя, он понимает, что сам начал изводить Клауса, но он тоже, конечно, молодец. Но и с другой стороны, все закончилось не так плохо, как могло бы быть. Брата нет в комнате, наверняка он и сам помнит все, что было. Сбежал и, может, уже где-то покупает себе дозу, чтобы не трястись о произошедшем. Пятый подходит к зеркалу и глядит на свой потрёпанный видок. Определенно нужен душ и новая одежда, так как эта вся помялась. Он покидает комнату и направляется в свою. Подходит к шкафу, в котором нет ничего кроме формы академии и берет одну чистую, затем прихватывает белье. Он тихо направляется в ванную комнату, закрывается там и становится под холодные струи воды, которые сменяет на тёплые. Все, что произошло вчера, кажется Пятому неправильным. Он злится на себя, на Клауса, не понимая, как вообще такое могло произойти. А может, собственный мозг обманывает? Ведь алкоголя он выпил больше, чем достаточно. Отмокнув в душе и помывшись, Пятый вытирается насухо, а затем надевает форму. Пока он приводит себя в порядок, его не покидают мысли о том, что нужно убедиться во вчерашних событиях. Пусть он и дал себе слово быть осторожней с перемещением во времени, но сейчас это нужно, чтобы разобраться во всем. Он зажмуривает глаза и сжимает кулаки, думает о вчерашнем дне и перемещается в него. Он стоит за дверью в комнату брата-торчка, осторожно наблюдает сам за собой и за ним. Его удивляет и даже немного смущает тот факт, что в действительности он начинал касаться и прижиматься к Клаусу первый. Странно это, видеть самого себя таким умиротворенным, даже счастливым, что ли… И можно было бы уйти, но Пятый стоит все время, чтобы убедиться в том, чем все закончилось. И в действительности, Клаус просто уложил его спать и это вызывает очередное удивление. Пятый возвращается обратно, в сегодняшний день, загруженный тем, что видел свою же счастливую мордашку со стороны. Дело не в алкоголе, ведь он не делает счастливым… Неужели дело в Клаусе? Который сейчас неизвестно где. Первым делом кофе, а затем уже можно отправиться искать его, просто чтобы убедиться, что все в порядке.       Когда он заходит на кухню, то видит маму, явно ждущую его появление. — Доброе утро, Пятый, — с улыбкой произносит она. — Садись, позавтракай. Это самый важный приём пищи. — Да-да… — Пятый осматривает стол и видит на ней тарелку, значит, что Клаус здесь был совсем недавно. Он садится за стол, дожидаясь того, когда ему поднесут кофе, сейчас это было важно, а есть не особо-то и хотелось. — А Четвёртый не говорил, куда ушёл? — Думаю, он может сидеть в нашем баре. Женщина-робот ставит на стол чашку с кофе, тарелку с яйцами и беконом в виде улыбочки, что уже на самом деле напрягало, а так же его любимый сэндвич с арахисовой пастой и маршмеллоу. — Я сейчас вернусь и поем, — Пятый поднимается из-за стола, прихватив с собой драгоценный кофе. Он доходит до зала и видит, как Клаус, в действительности, сидит за барной стойкой спиной к Пятому. — С утра пораньше решил выпить, или как? — спрашивает он погромче, прячет одну руку в карман и направляется к брату. Яичница не очень то здорово заходит, из-за чего он больше ковыряет её, чем ест. Но наконец-то, спустя какие-то десять минут, он расправляется с ней, похрустывая корочкой бекона на зубах. Он всё ещё не пил, не считая воды во время полоскания. И с трудом поднимаясь, подходит к крану, открывая тот и подставляя под вытекающую холодную воду стакан. Наконец-то наполнив тот, жадно присасывается, прямо как ко вчерашнему алкоголю. И осушает за считанное мгновение, довольно облизывая тонкие губы. — Спасибо, ма. Он оставил стакан в мойке, выходя из кухни в гостиную, чтобы просто проверить, не подвела ли его память. Хотя, он не был уверен, что хотел просто убедиться в этом. Сейчас бы всё решила встреча с Пятым, которую, честно признаться, он бы хотел избегать до последнего.       Вообще, по хорошему, стоило бы пойти переодеться, но он решил сначала разыскать таблетки. Клаус услышал включенную воду, что означало, что Грейс начала убирать за ним. И погрузившись в поиски, даже испугался, когда Бен заговорил с ним. — Что-то потерял? — Ёбаный рот, Шестой! Тебя вообще учили, что подкрадываться со спины не хорошо? Пришлось разогнуться из-за того, что спина предательски заболела, отдавая в поясницу. Вытянув руки, стал тянуться ими к мыскам, чтобы хоть как-то стало легче, но кажется, стало только хуже. — Игры в хорошего мальчика закончились? Клаус повторил фразу брата, коверкая её с максимально гнусным акцентом. — Я вот всё не пойму, ты в роли кого выступаешь? В каждой бочке… Опустившись на корточки, принялся шарить по шкафчикам, пытаясь отыскать ту самую коробку. Но, видимо, он уже давно с ней расправился. Что означало одно — стащить что-нибудь, пока торговец находился в паре кварталов отсюда и продать тому. Усаживаясь на барную стойку и свесив ноги вниз, он уже прикидывает план действий, всё же думая о том, что сначала переоденется. А заодно и заберёт сигареты, которые бы тоже не мешало купить. А ведь в этом чёртовом доме столько всего попрятано, но его дырявая голова не позволяла ему это найти. Да вот только беда не приходит одна. И помимо ломки без наркоты и похмелья, за спиной слышится тот самый голос. Бен стоит сбоку от Клауса, улыбаясь так, что хочется вдарить ему пару раз за это. — Угу. Сушняк… Всё такое. Четвёртый ставит руки по бокам от себя, поворачивая голову на голос и слегка щурясь, словно от яркого света. — Выглядишь, как новенький. С губ срывается смешок, адресованный скорее самому себе, ведь о нём так нельзя было сказать. Можно было заметить мешки под глазами, которые были видны, наверное, за километр. — Как спалось? И Клаус совсем не думал о том, как звучит эта фраза. Он просто немного развернулся, чтобы лучше видеть Пятого, который и правда выглядел, как и всегда, просто чудесно. А в голове стоял только один вопрос. «Как много ты помнишь?» Наверное, можно было прочесть это даже по его глазам. — Контрастный душ и кофе делают своё дело. Я открыл в твоей комнате окно, пускай проветрится, — Пятый с невозмутимым видом направляется к брату, который выглядел так, будто бы не спал совсем, подпитываясь стрессом. — А вот ты хуево выглядишь, тебе стоит привести себя в порядок. Пятый как всегда говорит откровенно, не боясь задеть Клауса своими замечаниями. Но в самом деле, видок у него более чем помятый, будто бы он только вылез из какого-нибудь притона, в котором засиживался несколько дней. Но теперь, когда Пятый вернулся и у него есть свободное время, он будет присматривать за своим братом. На каверзный вопрос он и не знает как ответить. Стоит ли намекать на то, что он не просто все помнит, а все видел своими же глазами? Но тем не менее он ни на секунду не мешкается с ответом. — Довольно крепко, — неоднозначно отвечает он, усаживаясь рядом за барную стойку. Он делает глоток кофе и видит, что на столике пусто, а если бы Клаус хотел начать пить, то уже делал бы это, не выжидая чего-то. — Что-то ищешь здесь, может быть? — ещё один глоток кофе, сваренный матерью, успокаивают его.       Совсем недавно, когда Пятый сидел здесь в последний раз, делая себе Маргариту, рыская в поисках ингредиентов, он нащупал приклеенный к верху одной полки пакетик с таблетками. И думать не нужно было, что это и чьё. Он не выкинул их, а перепрятал, чтобы в случае чего было чем манипулировать. — Твои таблетки у меня, только я знаю где они. Кстати, я ещё по дому нашёл несколько твоих закладок и тоже их перепрятал, — Пятый слегка улыбается, несмотря на то, что о последней фразе он соврал. Не рыскал он в поисках наркоты, а просто предположил, что она наверняка тут на каждом углу понапихана. Возникала идея все собрать, но как-то свободного времени не было. — И мы, между прочим, договаривались, что ты завяжешь с этим дерьмом. Уверен, Бен меня поддерживает в этом. Как только Пятый упоминает о мертвом брате, его одолевают несколько вопросов. Бен всегда рядом с Клаусом? Если нет, то когда именно? А если да, то многое ли он вчера увидел? — Лучше расскажи о своих планах на день. Я тебе подскажу: первый пункт — привести себя в порядок, второй — не употреблять, — Пятый переводит взгляд на брата, выглядя серьезно. Можно было бы подумать, что если ослушаться его, то будет очень и очень плохо. — О, крёстная фея, не стоило начинать с комплиментов! А вообще, я и без тебя как-то догадался, что выгляжу просто ахуенно. Пятый присаживается рядом, снова как-то чрезмерно близко, хотя Клаусу уже, наверное, кажется. У него в принципе и в мыслях не было обманывать Пятого, но его наблюдательность и заинтересованность в этом не может не позабавить и не потешить чсв Четвертого. — Претендуешь на звание самого умного в этой нелепой семейке? Хотя какой смысл спрашивать, ты ведь в этом твёрдо убеждён. Впрочем, переубеждать тебя у меня нет цели. Бен молча кивает, конечно же подпёздывая Пятому, КАК ЖЕ ИНАЧЕ. И Клаус только одаряет его недовольным взглядом, всем лицом выражая свой немой вопрос о том, на чьей он вообще стороне. — И если уж мы заговорили об этом, то сроки так и не были обозначены. А ещё, я, кажется, не говорил, что собираюсь закинуться. Поэтому. Четвёртый отворачивает голову в сторону, делая вид, что его обижают слова Пятого. И даже театрально дует губки, тяжело вздыхая. Из-за Пятого ему захотелось кофе, но сначала переодеться. Возможно, стоит ещё и душ принять. Однако, он вытаскивает себя из раздумий, скрещивая руки у себя на груди. — Какой кошмар, братец! Как можно МНЕ не доверять? Ты посмотри на то, какой я душка. А вообще, я сегодня в клуб собирался. Так что… Сразу же после душа я переоденусь и познакомлюсь с бутылочкой старого коньяка, в любимой манере потягивая сигареты. А там уже и время к выходу подойдёт.       Клаус не любил торчать дома. Он абсолютно не знал, чем себя занять и чувствовал, как эти стены начинают давить на него. Хотя, по-хорошему, ему следовало бы начать с ремонта в комнате. Ведь перспектива ночевать здесь ему улыбалась, учитывая, что даже готовить самому было не нужно. Он всё же разомкнул руки, поднимая на стойку ногу и поджимая к себе колени, обхватил те. И наконец-то переведя взгляд обратно на Пятого, отметил про себя, что как-то по другому тот выглядит. И дело тут было точно не в Пятом, видимо, сам Клаус уже разглядел что-то, наверное, в попытках объяснить себе всё происходящее. Для него не было диким влечение к мужчинам, но Пятый… — А чем займётся наш дражайший братец? — Я давно осведомлён о том, что я умнее всех вас вместе взятых, однако приятно, что ты напоминаешь об этом, — Пятый ухмыляется, прекрасно зная, что это не ЧСВ, а настоящая правда. Одно возвращение сюда и спасение мира — прямое доказательство. Хотя он не отрицает, что помогали, конечно, все. — Не неси хуйни, Клаус, — он тяжело выдыхает, показывая тем самым, что не намерен терпеть все это шоу, особенно после того, что произошло вчера. — И перестань драматизировать, я не в театр пришёл.       Кофе успешно допивается, а пустая чашка ставится на гладкий стол. Планы, конечно, у кучерявого сомнительные, ведь в таких заведениях, куда он собирается пойти, без труда можно отыскать себе таблетку или что-то вроде этого. Пятый бы спокойно пошёл с ним, ведь того нужно контролировать, навряд ли он один справится в такой атмосфере. Но проблема только в том, что Пятый никак не выглядит на совершеннолетнего и если его заметят там, то наверняка захотят выпереть. Но и отпускать Клауса одного — совсем не вариант, поэтому выбора никакого не предоставляется. — Как чем? — Пятый приподнимает брови, с непониманием глядя на Четвёртого. — Пойду с тобой, разумеется. Мы договорились, что я буду тебя контролировать, поэтому даже не мечтай о том, чтобы повеселиться, как в свои наркоманские времена. Пятый чувствует себя отцом, у которого имеется такая головная боль в виде непослушного сына. Затем он вспоминает фразу Клауса о том, что он может быть папочкой для Пятого. Ну это полный бред. Это за Четвёртым нужен глаз да глаз. — В любом случае, куда бы ты не захотел пойти, я с тобой. Не то, чтобы мне было дело до того как ты проводишь время и развлекаешься, просто не хочу, чтобы ты снова сторчался и пиздил вещи из дома. Конечно, Пятый снова нагло врет, только не показывает это. Ему есть дело до Клауса, и ему далеко не все равно на все, что с ним связано. Он вновь надевает свою маску надменного и эгоистичного человека, но скорее потому что злится и не понимает сам себя. Он чувствует что-то, каким он был вчера — очень искренне, но сказать об этом очень тяжело, особенно на трезвую голову. — Не в театр? Как?! Может тогда — кабаре? Клаус опустил руки, хватаясь за край юбки и задирая ту до линии чулок. Затем, вытянув ногу вперёд, расплылся в довольной улыбке. А вот после слов о том, что тот пойдёт с ним, стало уже совсем не до смеха. Он окинул Пятого сверху донизу взглядом особо пристальным и изучающим. Затем неоднозначно помотал головой, как бы давая ему понять то, что он не согласен с его идиотской идеей и не потащится с ним бар. — Видишь ли, Пятый… Думаю нет смысла тебе напоминать о том, что ты у нас, как бы, в теле малолетки, да? С тобой идти если только под юбкой, изображая Минаж. Ну или на пузе, с обмотанной шторой вокруг, делая вид, что я тот ещё толстяк. Только в обоих случаях у тебя всё ещё есть проблема — меня там все знают. И он замолкает, закусывая нижнюю губу до болезненного ощущения, пока не чувствует металлический привкус на кончике языка. Перспектива того, что он собирается с ним повсюду таскаться, мягко сказать, не радовала. Четвёртый был бы рад компании брата, но не с целью того следить за его чистотой, упаси Б-же. — А ещё, ты старательно игнорируешь мой вопрос о том, сколько будет длиться эта идиотская терапия. Он нервно теребит подол юбки, уже смотря не на Пятого, а в сторону, с абсолютно пустым взглядом. В его планы не входило каждый день торчать в чертовом доме, с одной только душой в виде своего ненаглядного брата. У него есть куча потребностей, например, элементарный секс. Который хоть и не ежедневно, но нужен нашему любимому мальчику. Не говоря уже о том, что чтобы покупать сигареты и бухло, ему нужно продолжать толкать барахло. А, ну и еду конечно. Хотя недавно он видел чудесные красные брюки, в тёмно-зелёную клетку, и их бы он тоже хотел. Он понял, что снова провалился в себя, переводя взгляд обратно на Пятого.       — Тогда, в твоих интересах придумать мне, простите, нам, занятие на вечер. И если там не будет бухла — думай над новым. С твоего позволения, я откланяюсь. Четвёртый почти что сползает с барной стойки, начиная обходить брата. Как задерживается сбоку, аккуратно убирая прядь его волос за ухо. Затем, насвистывая какую-то знакомую мелодию, что не мог вспомнить уже не первый день, уходит наверх, направляясь прямиком в ванную. Плеер лежит на тумбочке, он тянется к нему, нажимая кнопку включения и начинает раздеваться. Аккуратно подцепляет чулки, стаскивая их с длинных и тонких ног. Затем двумя пальцами расстёгивает застёжку на юбке, которая тут же падает на пол. И последним в его списке, но не по важности, вельветовая кофта с махровым воротом. Он небрежно всё складывает в одну кучу на стуле. Затем подхватывает плеер и, включив воду, принимается ту настраивать. Настроение на полежать в ванне, к сожалению, без ахуенных бомбочек, ведь те закончились. Ну, что есть, то есть, как говорится. Пятый устало глядит на своего брата, всем видом показывая, что сейчас явно не момент для того, чтобы выебываться. Может, это и прокатило бы раньше, но явно не сейчас, после вчерашнего-то. Но он решает ничего не объяснять и не говорить, что все помнит, ведь хотелось понаблюдать за тем, как в такой ситуации поведёт себя Клаус и что будет, когда они снова будут пьяны. — Смотри не утопись там от горя из-за того, что ты теперь под моим контролем. Совсем не ясно, что мог значить этот жест с прядью, который казался невинным, что ли. Но Пятый решает, что пока лучше просто проигнорировать это. Клаус уходит, и он смотрит вслед за ним, пока тот не покидает гостиную. На самом деле, Пятый и представить не мог, чем они вдвоём могут заняться. Да он и не представлял, что Клаус может делать, кроме как тусоваться где-то, обдалбываться, либо что-нибудь пиздить. Неизвестно, что его может заинтересовать и не наскучит. Да и сам Пятый-то не знал особых развлечений. В свободные вечера он всегда либо напивался и болтал с Делорес, либо играл с ней в шахматы. Друзей у него там не было, да и скучать, если честно, не приходилось, ведь даже на «работе» Пятый думал об алгоритмах того, как вернуться обратно к своей семье.       В комнату заходит мама, прерывая раздумья своего, в каком-то смысле старшего сына. — Пятый, твой завтрак стынет, — мягко говорит она. — Да, сейчас. — он подымается из-за барной стойки и направляется на кухню, понимая, что и правда нужно перекусить. Едва тёплую яичницу и хрустящий бекон Пятый съедает без особого энтузиазма. Есть не хочется, а тем более остывшую еду. А вот любимый сладкий сэндвич с новой порцией горячего кофе заходит просто отлично. Пожалуй это те две вещи, от которых Пятый никогда бы в жизни не смог отказаться, даже под серьёзной угрозой. Закончив с завтраком, он все ещё озадачен тем, что предложить Клаусу. В голове нет никаких хороших вариантов, поэтому в голову приходит идея о том, чтобы заглянуть в его комнату, может хоть так станет понятно.       Он поднимается по лестнице на второй этаж и как только заходит в нужную комнату, сразу же останавливается. Ебаные флешбеки, что б их. Пятый представляет, как вчера лежал, уткнувшись в своего брата, будучи таким счастливым и как будто беззаботным. И Клаус, который повёл себя правильно и благородно. От этих воспоминаний приятно тянет внизу живота, что немного беспокоит. Было так хорошо, что хотелось бы вернуться, чтобы пережить все заново. А с другой стороны хочется все это стереть из памяти. Пятый старается отвлечься и осматривает комнату. Здесь огромная куча шмоток, некоторые из них разбросаны по всей спальне. В голову приходит идея о том, чтобы предложить Клаусу прогуляться по магазинам, скорее всего, ему нравится это дело. Перед уходом из спальни он закрывает окно, из комнаты хоть немного выветрился запах алкоголя и сигарет, свежий воздух определенно куда лучше. Пятый направляется в свою комнату, и чтобы в неё попасть, нужно пройти мимо ванной комнаты. И какого-то черта, он останавливается прямо возле двери, за которой находится Клаус. Пятый не имел причин на то, чтобы ворваться туда без объяснений, поэтому присаживается на пол, опираясь спиной на дверь. Может, услышит что-нибудь о его планах…       Наконец-то, дойдя до нужной ему температуры, он забирается внутрь, аккуратно расставляя ноги по бортикам ванны. На его теле много синяков, в виду того, как Клаус любит проводить время и не жалеть себя. Ещё и со вчера разбитые колени, которые слегка пощипывают, из-за попавшей на них воды. Видимо, корочка подсохла достаточно, а когда он садился, то та потрескалась. Он аккуратно укладывает плеер сбоку, мысленно ругая себя за то, что стоило сходить сначала за сигаретами. Но в таком положении подниматься уже было чертовски лень. Только потянувшись за пробкой, кидает ту вниз, ожидая момента, пока она заткнёт дырку. Закручивается красивая воронка, стремительно засасывая её. И за пару мгновений ванная начинает набираться. В планы Клауса не входило проваляться здесь весь день. Обычно он дожидался того, пока ванная дойдёт до уровня слива и спускал её. Он прикрывает глаза, уже жалея о том, что это сделал. Ведь оказывается в том самом моменте памяти, где на их лагерь напали. Он слышит оглушающий звук взрывов и стрельбы, а затем зовёт его. Несколько раз громко зовёт, совершенно не понимая, почему тот ему не отвечает. Пока не хватает его за плечо, замечая сочащуюся рану в груди. Вокруг словно исчезают любые звуки, и остаётся только хриплое дыхание Дэйва. И он, кажется, ещё пытается что-то ему сказать. Клаус умоляет его молчать, говорит о том, что всё будет хорошо, и кричит. Он зовёт медика изо всех сил, что у него ещё есть. Но тёмные глаза, за короткий срок оказавшиеся родными, застывают. Четвёртый вырывается из этого состояния так же резко, как и оказывается в нём. Только с чувством того, что эта дыра в нём самом. Он жадно хватает воздух, подгибая к себе колени и впивается в них пальцами. На этих местах синяки были ярче всего. Даже будучи на веществах его преследовало это. И он хочет послать всё нахуй, ворваться к Пятому, и сказать ему, что всё это — полнейшая хуйня. И просто заглушить это всем, что только сможет раздобыть. Но не может. Он чувствует себя максимально бессильным, хоть и понимает, что помогает тому, кого любит. Кто нуждается в нём и по-своему им дорожит. Клаус ударяет кулаком о плитку, рядом с плеером, который включён, но в нём до сих пор не играет музыка, и сдавленно стонет. Ему плевать на то, что глаза на мокром месте, что его лихорадит и внутри всё дрожит, как осенний лист. Кажется, с купанием на сегодня хватит. Хватая ниточку от затычки, он вытаскивает её, убирая на родное место и встаёт, предварительно вытащив наушники. И это уже точно не только ломка от наркотиков. Он ощущает эту тонкую бездну безумства, через которую он пытается пройти по канату. То и дело шатаясь и грозясь упасть вниз. Без шанса на то, чтобы вернуться. Выбравшись из ванной, он берёт полотенце, обматывая им нижнюю часть тела. Хватая вещи в охапку, идёт на выход из ванной.       По началу, было довольно тихо, и ничего не было слышно, кроме звуков набирающейся воды. Пятый на секунду чувствует себя ублюдком хотя бы из-за того, что пытается подслушать собственного брата, но пытается себя успокоить, что так будет лучше для его же блага. Он предполагает, что не просто так решил помочь Клаусу справиться со всем дерьмом и изменить свою жизнь в лучшую сторону. Он прикрывает глаза и, опираясь на дверь и голову, в красках вспоминает то, что было вчера. Кажется, это самые тёплые и приятные воспоминания, но за них все равно немного стыдно. Пятый буквально чувствует, как его тянет к Четвёртому. Хочется снова зарыться пальцами в эти мягкие кудряшки, уткнуться в шею, почувствовать его кожу на вкус. Внизу живота все ещё странные ощущения, но Пятый продолжает воспроизводить в голове чуть ли не каждую секунду. Прерывается он только тогда, когда слышит странный шум: плеск воды, перепугавшиеся вздохи, шмыганье носа. Хочется узнать, все ли в порядке, но не хочется все усугубить.       Пятый опускает взгляд вниз, замечая бугорок на уровне паха. Ебаный пубертат. Как от одних воспоминаний у него поднялся член? Не было же ничего такого. — Да что б тебя, — тихо шепчет он сам себе, ударяя ладошкой по коленке. Делая вдох, он поднимается с пола и понимает, что скрыть это будет тяжело, ведь шорты не такие уж свободные, как оказалось. Как только Клаус открывает дверь, Пятый стоит перед ним, попросту растерявшись из-за своего ебаного подросткового тела, не успев уйти или переместиться. — Ну как, полегчало? — что приходит первое на ум, то и говорит, хотя такое не было присуще Пятому. Он смотрит прямо в глаза Клауса, чтобы тот смотрел в ответ, а не отводил взгляд. Было бы весьма неловко, если бы он заметил…