апокалипсис и наркотики.

      — Если ты печешься за моё времяпровождение, то я могу найти себе нянечку. Кстати, будет просто ахуенно. На крайний случай, остепенюсь с кем-нибудь за короткий срок, чтобы ты мог спокойно съебаться. Да, грубо. Да, язвительно. Но по факту. В лучших традициях Клауса, как только он может это всё обставить. С другой стороны, Пятый не должен ожидать от него чего-то другого. Он всегда сначала говорил и только потом думал. В глазах слегка мутнеет, но как-то рано. Видимо, наступает стадия вымывания, когда слабеет тело. В такие моменты его ломит по особенному мерзко, до скрежета в зубах и звона в ушах. А всё, чего хочется — лечь и не вставать. Он отпивает нового коктейля, в который раз думая о том, что у Пятого определенно талант к этому. — Мы никогда не говорим с ним о смерти. С самого начала, как он стал появляться, эта тема была для нас негласным запретом. Хочется закурить, но пачка опустела, поэтому приходится спуститься со стойки, чтобы вытащить блок. — Проблема в том, что я всё ещё не уверен… ну, умер ли он. И наверное, Клаусу не стоило этого говорить, ведь Пятый посчитает его таким же ебанутым, как и все. Да и какой смысл строить теории, ведь узнать это он всё равно не сможет. Спрашивать он у того всё равно не станет. Он не из тех, кто нарушает такие обещания. — Буквально как всё это случилось, он начал одолевать меня. В то время, как и сейчас, он появлялся только тогда, когда захочет. Не знаю, специально ли он выбирает время, но если когда-то он был мне нужен, то не появлялся. Наконец-то распаковав блок и взяв оттуда пачку, Клаус вернулся на место, усаживаясь в пол оборота к Пятому. Он чувствовал приятное тепло рядом с ним, и какое-то особо доверительное отношение, для которого не видел объяснения. — Тебе нужно стать проще, если ты хочешь прожить всё заново. Клаус закидывает одну ногу на стойку, подпирая ей голову. В висках постукивает, мягко намекая ему, что пора выпить ещё. Что он сразу же и делает, почти допивая коктейль.       — Что ж, замечательная идея. Посмотрим, как ты сторчишься в какой-нибудь подворотне без меня. И денег на нянечку у тебя, кстати, нет, — максимально честно говорит Пятый. Клаус, конечно, может потихоньку пиздить вещи из дома, чтобы продать их, но с таким успехом дом станет пустым. А вот где припрятаны деньги отца — в курсе только Пятый. На удивление, они не продолжают собачиться, потому что Клаус сразу же успокаивается, как только тема заходит о Бене. Пятый даже представить не может, насколько тяжело жить с такой способностью как у Клауса, только вот пользуется он ей не слишком уж хорошо, поэтому ему еще тяжелее. — В смысле?.. — Пятый слегка хмурится, не понимая, что Клаус имеет в виду. Он не присутствовал на похоронах, так как находился в будущем, но из книги Вани узнал про смерть Бена и про то, как прошли его похороны. Да и памятник, что стоял на заднем дворе. Он старается не перебивать, понимая, что Клаус не должен нести хуйню, когда он чист, а он ведь уже несколько дней, кажется, не употреблял. — Честно говоря, не похоже, что ты хочешь разобраться со всем этим, но игнорировать тоже не вариант. К тому же теперь, когда ты слез с наркоты. Советовать что-либо своему брату он пока не станет, ведь даже если Клаус не знает, что скрывают его способности, то придется напрячься. В любом случае, Пятый своими глазами видел, как Клаус взаимодействовал с Беном, используя его силу, что ли. Такое ощущение, что никто из них сам не понял, как это все произошло. — Все было бы просто, если бы мне стерли память. Но меня устраивает все то, что есть. Я пока не придумал, что делать, так что пока буду просто «плыть по течению», хотя это не в моем стиле. Пятый немного не договаривает. Естественно, он не собирается сидеть на месте, просто не хочет озвучивать некоторые свои идеи раньше времени, чтобы не волновать своего брата. Который предложил ему съебаться, кстати. — Так что, завтра ты пойдешь на встречу с той бабой? — спрашивает он как можно безразличней, хотя на деле не очень-то и получается. Локоть опирается на стол, а голова на ладонь. Пятый даже тянется за коктейльной трубочкой, чтобы продолжать без движений разглядывать брата и попивать бронкс.       — Бен нашего возраста. А мёртвые не имеют способности взрослеть. Едва слышно произносит Четвёртый, допивая залпом коктейль. Стоит, пожалуй, плеснуть своего ликёра ещё. Да и обделять Пятого как-то не хочется. Судя по словам брата, он действительно собирается пока бездельничать. И он верит в это. Так наивно и по глупому, но без возможности заподозрить нотки лжи в его словах. — Я, конечно, в хуй не сдаться какой советчик, да и вся моя жизнь одно сплошное «плыть по течению», но… типа. Блять, да короче, это заебись. Иногда стоит оставить всё и поддаться воле случая. Гляди, всё станет в разы лучше. Чувствуя себя дохуя философом, он открывает пачку, вытаскивая оттуда сигарету. Следом поджигает её, медленно затягиваясь. Горло заполняет горечь, которую он выпускает изо рта, в сторону от Пятого. Стоит сменить положение, а-то голове лучше не становится. Ещё и Пятый, который пристально смотрит на него, словно выискивая что-то. Клаус сдерживает ухмылку, пока в голове всплывает забавное наблюдение «Второй раз, братец?». — Не знаю. Она вполне могла бы стать той самой нянькой, что заботливо будет сдувать с меня пылинки, лишь бы я не шнырялся. Интересно, увидит ли Четвёртый хоть какую-нибудь реакцию от сказанного? Он несколько раз затягивается, производя всё тот же ритуал. — Могу позвать её к нам, сообразим что-нибудь на троих. Можно заметить приподнятые уголки губ Клауса, потому что выпитое начинает одерживать верх. Да и не нравится ему сдерживать свои эмоции. Он запускает свободную руку в волосы, убирая их назад.       Пятый принимает во внимание слова о Бене, решая, что с этим тоже нужно разобраться. Но естественно, не сейчас, когда в крови бурлит алкоголь. Он пропускает мимо ушей псевдофилософию Клауса, потому что никогда не позволял себе «плыть по течению», зная, что это не приводит к чему-то хорошему. Он убедился, что судьбы — нет и все, при возможности, можно изменить. Пятый задумался о том, что если бы он смог вернуться во вчерашний день и решил что-то изменить, он бы сделал так, чтобы они с Клаусом продолжали ласкать друг друга или даже больше, либо же вообще не допустил всего этого. — Не уверен, что это продлилось долго. Если тебе нужна нянька, то такая, как мама, — Пятый пожимает плечами, стараясь не показывать того, что на деле ему не нравится идея с этой незнакомой девчонкой. Лицо совсем не меняется, оставаясь таким же безразличным. — Пожалуй, я откажусь, — также спокойно произносит он. — И раз уж на то пошло, то давай обойдёмся без шалав в этом доме. Пятый даже не думает о том, чтобы заводить какие-то новые знакомства как раз таки для «обычной жизни». Он не знает, что такое друзья и не знает, что такое любовь (не считая Делорес, конечно). Но он не страдает от этого, потому что привык быть одиночкой ещё с самого детства. Даже тогда он считал себя выше всех, что может и сыграло в его жизни не самую лучшую роль.       — Сомневаюсь, что мама запрограммирована на то, чтобы не давать сыну ширяться. Да и «такая как она», будет стоить немалых бабок. Звучит так, словно Клаус уже искал что-то подобное для себя. Хотя зная его, вполне можно было это предположить. Клауса подбешивает, что Пятый никак не реагирует на это. С другой стороны, тот просто сделал для себя ложные выводы, да и только. Представить только — Пятый и Четвёртый, между которыми что-то есть. Пиздец. Он смеётся со своих же мыслей. И это добивает голову окончательно, из-за чего ему приходится слезть со стойки. Взяв бутылку с ликёром, он наливает себе ещё. И делает несколько мелких глотков, чувствуя жжение растекающееся в груди. — Очень грубо говорить так о том, кого совсем не знаешь. Вот кому-кому, а Клаусу точно не стоило говорить эту фразу. Хоть ему и показалось, что Пятый чрезмерно грубо произнес это, словно выплевывая желчь. Он стоит прямо напротив Пятого, смотря тому в глаза, их головы находятся примерно на одном уровне. Почему-то хочется сделать то, что он никогда не делал. И приподняв руку, он треплет Пятого по волосам, максимально по идиотски улыбаясь при этом. Видеть взъерошенные волосы у брата непривычно, но ему идёт даже так. Затем прибирает со стойки сигареты с зажигалкой и берёт бутылку, засовывая её подмышку. Стакан с ликёром он берёт последним, покручивая тот в руке. Ему не нравится настроение Пятого. Весь день ему кажется, что тот ему за что-то мстит, но ответа на это он не может найти. И его это просто выводит из себя, подкрепляясь ещё блядской ломкой, которую уже труднее заглушить. — Я пойду, наверное.       Пятого слегка задевает фраза о том, что он не знает Клауса. И ведь это в действительности так. Прошло чуть больше недели с момента, как Пятый вернулся, забот было столько, что углубляться в жизнь родни не было времени. Он ничего не мог сказать в ответ, понимая, что Клаус говорит правду. Но это не значит, что с этим нужно смириться. У них есть время теперь, но. Все слишком сложно. Ему даже немного жаль, что у них не получились обычные отношения двух братьев, да и навряд ли получатся после произошедшего. Хотя возможно, Клаус влюбится в ту девушку из алкогольного. А вот Пятый, кажется, влюблён в него. Клаус тормошит его волосы, из-за чего Пятый сводит брови к переносице. — Ну давай. Хочется остановить кучерявого и попросить его остаться рядом или хотя бы попроситься с ним. Но в Пятом выступает какая-то гордость, что ли. Ему кажется, что все, что произошло вчера — было неправильно, пусть и искренне. А так не хотелось все портить. Он остаётся за барной стойкой и допивает бокал с коктейлем. Решив, что сидеть здесь тоже надоело, хочет направиться в свою комнату. Но перед тем, как пойти туда, он прихватывает нужное с собой: шейкер с остатками коктейля, бутылку виски и колу. Вечер обещает быть незаурядным.       Поднявшись наверх, Четвёртый думает о том, что было бы неплохо сделать комнату на первом этаже. Хотя можно скинуть пару подушек и организовать спальню у барной стойки, в гостиной. Но там была такая мрачная и отстойная атмосфера, что исправить это чем-то было невозможно. В глубине души ему чертовски обидно, что опасения на счёт происходящего между ними подтвердились. К сожалению, от суровых жизненных реалий никуда не деться. А надеяться на то, что Пятый к нему что-то чувствует — сверх идиотизма. Точнее, чувствует больше, чем его эта ёбнутая братская любовь. Бен уже сидит на его кровати, когда он заходит в комнату. — Хорошо держишься. — Да, блять, просто ахуенно. Клаус сползает по стене вниз, усаживая костлявую задницу на краю белого ковра. Затем стягивает с себя розовый шарф, откидывая его в сторону. Следом идут пуговицы на рубашке, но он не снимает ту, а оставляет на себе расстегнутой. — Это какой-то пиздец. И Четвёртый хватается за голову, пальцами болезненно хватая волосы. Все эти голоса в его голове уже заебали так сильно, что хочется пойти проблеваться, чтобы стало легче. Но, к сожалению, это не поможет. Он знает, что выход отсюда только один, но не в силах что-либо делать. А никто и не говорил, Клаус, что будет легко. Никто, блять, не говорил того, что всё будет как по блядскому маслу. Ты сам выдумал это в своей голове, строя ебучие розовые замки. — Тебе не стоит находиться одному. — Упростим твой вариант тем, что мне вообще не стоит находиться. Слышится хриплый смешок, разрывающий грудь изнутри. Он начинает кашлять, стараясь остановить это. Но падает на пол, поджимая к себе колени. Многострадальческий Клаус заебался. Он не хотел вывозить всё это дерьмо. Но образ Пятого в голове стоял чётче, чем Дэйв, чем блядский Бен, каждый день сопровождающий его. Он приподнимается обратно, рукой дотягиваясь до болтающихся военных жетонов на груди. Затем сжимает их в кулаке, мысленно вопрошая о том, почему тот до сих пор не появился.       Поднявшись на второй этаж, чтобы пройти в свою спальню, нужно пройти мимо Клауса, дверь у которого всегда открыта. Пятый сдерживается, чтобы пройти молча, не глядя на него, но все же боковым взглядом замечает, как братец лежит на ковре. Ему хуево, а кому сейчас нет? Пожалуй, всем, кроме них двоих. Из того, чтобы сблизиться — вышла какая-то хуйня, и вопрос в том, стоит ли пытаться ещё? Пятый думает о том, что вариант с тем, что они вообще перестанут замечать друг друга — не самый лучший. Плохо, когда в одном доме уживаются два далеких друг от друга человека. Как только он входит в свою спальню, то прикрывает за собой дверь, но не закрывает на замок. Если Клаус все же соизволит зайти и сможет поговорить обо всем, что касается их, было бы куда лучше, чем бухать по одиночке. Пятый падает на кровать, раскладывая рядом с собой бутылки. Пить лёжа — не лучшая идея, ведь захлебнуться не шибко хочется. Он слегка приподнимается, опираясь на подушку, снимает с себя пиджак и жакет, галстук, оставаясь в одной рубашке с короткими рукавами, шортах и гольфах. Он не взял с собой стаканов, поэтому пьёт коктейль прямо из шейкера. Давненько он не выпивал один, раньше это делал хотя бы в присутствии Делорес, которая его осуждала за то, что он слишком часто и много прикладывается к бутылке. Ну, а как с такой жизнью-то не пить? Алкоголь не избавляет от проблем, а просто отодвигает их, чтобы было время отдохнуть и подумать. Пятый, допивая свой коктейль, думает о том, как завтра Клаус уйдёт к той девчонке, оставив его одного. — Дерьмо! — громко и недовольно произносит он, откидывая в сторону пустой шейкер. Он ненавидит себя за то, что не может рассказать и объяснить Четвертому о том, что происходит внутри, о том, что он чувствует. А также за то, что у него вообще появились эти чувства, от которых при полнейшем желании просто так не избавиться. Одно он знает точно — если все же Клаус зависнет с этой девчонкой надолго, то Пятый съебется, прямо как предложил его брат.       Рукой нащупывает бутылку, начиная снова жадно с той пить. Сколько бы он не бухал, он в курсе того, что это делает только хуже. Сознание проясняется, окутываемое туманом бредовых мыслей, а лёгкий тремор даёт понять, что любимая стадия уже на подходе. Он пытается вдохнуть, но вместо этого просто открывает рот, чувствуя как лёгкие начинают сдавливаться. И на какое-то время ему кажется, что это конец. Пока на полу, перед ним, не появляется окровавленное тело, в той же одежде, в которой они тогда ходили в бар. Дэйв улыбается, стараясь приподняться. Но Клаус не даёт ему это сделать, подползая к нему на коленях, трясущимися руками стараясь ухватиться за что-нибудь, но всё выходит тщетно. Он просто водит руками по воздуху, чувствуя как по щекам стекают слёзы. — Прости… Больше нет необходимости дышать, его голос дрожит и хрипит, как у старой собаки, после прогулки. — Дэйв, прошу тебя, прости… Сердце, к сожалению Клауса, не останавливается, судя по всему, имея свои планы на дальнейшее. Дэйв продолжает улыбаться, с глазами полными любви и сострадания. Ему не за что прощать Четвёртого. Он исчезает так же, как и появился. С сиплых всхлипов его вытаскивает Бен, который чёрт знает уже сколько, зовёт его по имени. — Клаус! Тот наконец-то медленно поворачивает голову, смотря на Шестого полными пустоты глазами. Он несколько раз стучит кулаком по полу, приходя к выводу о том, что одиночество, в ближайшие дни, сведёт его с ума. А он не хочет, не готов быть ещё больше слабым, чем сейчас. Поэтому вытирает глаза тыльной стороной руки и поднимаясь выходит, прихватив бутылку. В дверь Пятого он стучит зная, что та будет закрыта, но она открывается от напора. Четвёртый улыбается так, чтобы эта улыбка казалась самой искренней и правдоподобной. И ему абсолютно поебать сейчас на то, поверит ли в это Пятый, будет ли язвить или измываться над ним. Главное не быть одному. Не дать ему уйти и хвататься за всё, что возможно. Лишь бы не быть одному… — Подумал, что если ты захлебнешься в блевоте, пока будешь блевать, я не смогу это заценить. Так что двигай задом.       Пятый тихо, но слышит как в комнате Клауса что-то снова происходит. Наверное он снова кого-то ищет и вроде как слышит просьбы о прощении. Наверное, к нему все-таки пришла его любовь, точнее призрак Дэйва или как там его. Странно думать о том, что Клаус его, вроде как, любит. Поэтому вчерашние «подкаты» Пятого действительно были неуместными. Очень хочется отмотать все назад, изменить, и Пятый это может сделать. Но только не в таком состоянии, нет. Ему хочется вернуться к Клаусу и утешить его, но он сам себе дал слово, что не зайдёт первый и не будет навязывать свою компанию. Пятый открывает виски и понимает, что с колой его не смешать, поэтому приходится делать глотки чистого скотча, морщась от его горькости. Выкинуть из головы Клауса не получается да и Пятый не представляет, сколько нужно выпить, чтобы не думать о нем. И это очень злит, хотя он понимает, что его брат ни в чем не виноват. Пятый слышит стуки в дверь, но так как она открыта, в комнату можно пройти. Как только он видит стоящего в проходе Клауса, сразу же улыбается ему как дурак, даже не пытаясь скрыть, что он пришёл. — Ну да, ну да. Тазик бы хоть притащил, а то мне на тебя придётся блевать, — Пятый пододвигается, теперь уже опираясь спиной на стену. Он готов был сидеть в его компании и даже просто молчать.       Пятый выглядит так, словно они и не расставались. Кажется, он не замечает каких-либо изменений в Клаусе, по крайней мере, ему так хочется думать. — Могу заботливо подставить для тебя ладошки. Ну, или поделюсь рубашкой, свернув её в кулёк. Он неуклюже чешет голову, жестом спрашивая, можно ли войти, и сразу проходит. В комнате Пятого нет никаких изменений, хотя он и не ожидал. Улыбка брата приятно согревает. Клаус надеется, что в его компании поскорее сможет отпустить всё, что с ним происходит, снова отвлекаясь на другие ощущения. — У тебя тут курят? Мне бы что-то под пепельницу. Не зная куда себя деть, тот не придумывает ничего лучше, как усесться у кровати, опираясь о нее спиной, чтобы было легче. Правда приходится смотреть на Пятого через плечо, из-за чего он как-то ловит себя на мысли о том, что слишком часто это делает и стоит перестать. Правда буквально перед лицом Клауса его длинные и тонкие ноги, обтянутые гольфами. Он снова думает о том, какие те красивые. Затем опрокидывает бутылку, заливая в себя жидкость, которой было ещё чуть больше половины. Значит, ближайшие полчаса можно не спускаться вниз. Да и если что, у Пятого тоже бутылка, которую, как кажется Четвертому, тот ещё медленнее выпьет. А если нет, то точно придётся искать что-то под его блевоту. Бен проходит по коридору, останавливаясь в проходе. Кажется, он хочет что-то сказать, но вместо этого ехидно ухмыляется и уходит. И что это ещё за шарады такие?!       Пятому определенно приятно, что Клаус не отдалился, а продолжает шутить даже в каком-то смысле с заботой. — Теперь — курят, — с усмешкой произносит парень, обходя взглядом комнату, чтобы найти что-то похожее на пепельницу. Ему и самому хочется покурить, просто не хотелось спрашивать, где сигареты, когда они были оба с паршивым настроением. Но раз теперь все вернулось на круги своя, для брата можно и соорудить пепельницу. Он делает глоток виски, морща нос от горькости и выдыхает. Затем поднимается с кровати, стараясь не задеть сидящего на полу Клауса. Подходит к столу и берет оттуда стакан, в котором стояли карандаши и ручки, которые уже наверняка не пишут даже. Пятый вытряхивает все содержимое на стол, и возвращается обратно на кровать со стаканом. — Ну вот и пепельница, — Пятый протягивает ее Клаусу, а сам садится на кровать. — А мне нужна сигарета. Когда он ее получает снова зажженную, вновь опирается на стену спиной. Пятый тянется свободной рукой к волосам Клауса и кладёт на них ладошку. — Ты их специально накручиваешь или как? Хотя тебе идёт, — Пятый усмехается, продолжая поглаживать макушку кончиками пальцев и слегка оттягивать кучеряшки. — Предлагаю тебе сесть рядом со мной, иначе мне придётся стряхивать пепел на тебя. Это — необходимость, хотя одновременно хочется, чтобы Клаус был поближе. Когда он затягивается сигаретой и наконец стряхивает пепел в стакан, решает спросить. — Ты видел Дэйва, когда был один в комнате, ведь так?       И легче действительно становится. Пятый доброжелательно улыбается и предоставляет пепельницу, которая не так давно была подставкой под разную канцелярию. Клаус поджигает сигарету, не успев той затянуться. Кажется, эти просьбы Пятого уже становятся каким-то обрядом. Он протягивает ему сигарету, забираясь на кровать. — Не буду напоминать, что это пиздецки хуёвая затея, а твоему организму вообще должно хватать того, что ты бухаешь. Клаус кладёт ладонь на его ногу, пока залезает на кровать. Такое короткое, но приятное прикосновение к мягкой и тёплой коже. Приходится достать себе новую, зажимая бутылку промеж ног. Наконец-то затянувшись, он хочет закинуть голову назад, как на волосах оказывается рука Пятого. Он слегка щурится, смотря на брата. — Да, конечно. Как говорится: утро начинается не с кофе, а с бигудей. С губ срывается смешок, но Пятый сразу же стирает его своим вопросом. Клаусу тяжело. Пиздецки тяжело переживать всё это, и говорить об этом. Грудь медленно поднимается, также медленно опускаясь, когда он полностью выдыхает. — Угу. Горечь ликёра и сигарет уже не кажутся такими неприятными, по сравнению с тем, что он должен всё это пережить. Пережить для того, кто невероятно ему дорог. Для того, кто единственный остался с ним. К слову, он всё ещё не понимал почему Пятый никуда не подался. Четвёртый хочет сказать ему, что у того красивые и утонченные черты, но хмурится, представляя эту фразу. — Давай ты задашь мне все вопросы на эту тему сразу, чтобы мы сегодня к этому не возвращались.       Пятый сразу же замечает изменение в настроении Клауса. Ему жаль, что он снова натолкнул его на такую тему, заставляющую стереть улыбку с лица. Отчасти Пятый виноват в том, что нагнал беду на свою семью в лицах Ча и Хейзел, в том, что они забрали его, когда Пятый даже об этом не догадывался. Отец был прав — играться со временем не стоит. И Пятому жаль, что Клаус теперь об этом тоже знает не понаслышке. Очень хочется сказать что-нибудь утешающее, но Пятый знает, что не всегда умеет подобные речи, поэтому легче просто перемолчать. Пятый кладет ладонь на плечо брата и тянет его вниз, укладывая того себе на коленки. Навряд ли это удобно, потому что его тельце ну очень костлявое. Но так хотя бы можно без проблем гладить Клауса по волосам, что Пятый и делает. — Я прекрасно знаю, каково это. И ни за что не допустил бы этого с тобой, зная, что происходит. В перемещениях во времени есть одно правило — ни с кем не сближаться. Жаль, что ты этого не понял. Пятый не пытался выставить Клауса глупым, ни в коем случае. Но он все равно неправильно повел себя, когда спиздил у сомнительных личностей, которые пытали его, сомнительный чемодан. — Ты до сих пор его любишь или хочешь отпустить? — немного тихо, опустив голову и глядя на брата, спрашивает он. Просто ему хочется знать правду, и если он хочет забыться, то вполне понятно, почему завтра он собрался на встречу с той девушкой ради секса, наверное, это помогает, хотя Пятый так не думает. Он понимает, что сейчас — лучший момент для того, чтобы поговорить о том, что между ними. Хочется разобраться и может быть поставить какие-то рамки. Докурив сигарету, Пятый кидает ее в стакан и когда тоже самое делает Клаус, он забирает стакан и ставит его на пол рядом с кроватью, чтобы не мешалось. Одна рука все еще ощупывает мягкие кудряшки, а другая держит виски. Он делает несколько глотков подряд, чтобы набраться смелости, что ли. — Как ты можешь объяснить то, что произошло вчера? Тебе нравилось или... Было противно, может?       Когда Пятый со своей подачи укладывает Клауса на колени, тот ещё курит. Хоть это чертовски неудобно, но придаёт сложившейся ситуации атмосферности. Освещение у Пятого в комнате ещё такое приглушенное, с оттенками синевы, красиво. Не хватает притащить сюда крутящийся шар со звёздами и распахнуть окно, впуская прохладный ветер в комнату. А за окном всё это время шёл ливень, иногда сопровождаемый раскатами молний в небе. Клаус всё ещё чувствует себя как раздавленный по асфальту червь, но уже не в такой степени, как до прихода сюда. Рука Пятого тёплая и нежная, хочется прикрыть глаза и расслабиться, позволяя теплу растекаться по телу. — Легко тебе говорить. Я, знаешь ли, был не в том положении, чтобы ни с кем не сблизиться. Да и вышло всё… не знаю. Это было как одно мгновение. Докуривая сигарету, он отправляет её в тот стакан, что подготовил Пятый. Единственное, что его беспокоит — не загорится ли тот, но судя по всему, всё в порядке. Раз после бычка Пятого ещё не пахнет гарью на всю комнату. Каким-то непостижимым образом, брат каждый раз вводит своими вопросами в ступор, заставляя язык оказаться куда глубже задницы. — Я не думаю, что одно мешает другому. В таком положении не попьешь, поэтому он прикрывает глаза, наслаждаясь своеобразной лаской. Только вот чёртов Пятый снова это делает. Заставляя нервно сглотнуть и открыть глаза, приподнимая на него взгляд. — Что именно мне нужно тебе объяснить? Мы напились. Сидели вместе, болтали. Он делает паузу, боясь говорить что-либо дальше. Клаус пребывает в смятении, не решаясь сказать что-то лишнее, что может отпугнуть Пятого или навести лишних мыслей. — Мне было хорошо и приятно. Четвёртый вытягивает ноги вдоль кровати, свободной рукой касаясь острых коленей брата. Он обводит их пальцами, так, как хотел сделать это ещё вчера. — Не понимаю почему мне должно быть противно. Мы знаем друг друга с детства. И даже, помнится мне, однажды мылись вместе.       Если быть честным, ступор и ответ Клауса ничуть не проясняет ситуацию. Пятый и без него прекрасно знает, что вчера было и как все это выглядело со стороны. Тем не менее, он хорошо запомнил фразу про то, что Клаус хотел снять одежду с него. Навряд ли для того, чтобы ему поудобней лежалось. Хотя бы отпадает вариант с тем, что Клаусу было противно, от этого хоть немного легче. Но все равно хотелось каких-то более глубоких подробностей, сейчас ему далеко не наплевать. — Надеюсь, что ты понимаешь, что родственники не делают так, как было вчера? — Пятый слегка улыбается, но ненадолго, потому что его лицо становится обратно задумчивым. Ебануто даже для Клауса спихивать вчерашние события на простой алкоголь. — Вроде как и мылись, но это не суть, — Пятый слегка хмурится, мало чего помня из детства. Он прожил целую жизнь и такие мелочи выветрились из его головы, так как нужно было слишком много места для плана того, как вернуться домой. — Мы уже давно не дети и это были не детские посиделки. Пятый все пытается намекнуть на то, что вчерашнее — это серьезно. Прямо сказать он не знает как. — И я никуда не съебусь от тебя, пока не смогу убедиться, что рядом с тобой будет человек, который сможет контролировать тебя, терпеть твои тупые шутки и выходки, и еще любить. Потому что без последнего от тебя сбежит даже девушка, которой можно заплатить за то, чтобы она возилась с тобой, — Пятый усмехается, делая еще глоток виски, горькость которого уже не чувствуется. Несмотря на то, что Пятый уже взрослый человек, ему страшно быть отвергнутым. Он, на деле, готов и просто отдаленно общаться, да вообще сделать как угодно, лишь бы Клаусу это пошло на пользу. — Чего бы ты хотел? — неоднозначно спрашивает Пятый, даже не давая понять, о чем он конкретно.       Поначалу, Клаус пропускает слова Пятого мимо ушей, цепляясь за тот самый случай, когда они вместе мылись. — Что?! Что ещё значит «не суть»? очень даже суть. Ты во всю огрызался, но стыдливо просил потереть тебе спинку. А когда начал вытираться, стал напевать какую-то мелодию, перебивая её свистом. Перед глазами буквально встало всё то, что он только что описывал. Маленький Пятый, сквозь зубы огрызающийся на угарающего над ним Четвёртого. Он уже не помнил о том, как они там оказались. Но это было забавно. — Надеюсь ты понимаешь, что вся наша семья припизднутая? Или тебе стоит напоминать это почаще? Клаус приподнимается с колен, оказываясь рядом с лицом Пятого. Он делает несколько глотков подряд, за то время, что не пил. И протяжно облизывает губы, продолжая смотреть на брата. Он садится в позу лотоса напротив, склонив голову в бок. — Строишь из себя пиздецки умного, а на деле, приходится повторять по два раза. Зачем-то наклонившись к уху Пятого, он чувствует, как в глазах всплывают мутные пятна, тихо проговаривая. — Тебя. Я же уже говорил. И кладёт лоб на его плечо, сбивчиво дыша. Начинается заключительная стадия опьянения, когда голосов почти не слышно, а тело почти не болит. Только мелкая дрожь, дающая о себе знать по всему телу. Но для него это было привычным состоянием. — Чего хочешь ты? Клаус пытался переварить слова Пятого о том, что будет ждать, пока тот снова полюбит. Он искренне не понимает, зачем он идёт на всё это и что преследует своими действиями и словами. Зачем так хватается за его «чистоту»? От Пятого пахнет чем-то терпким и сладким, конечно же вперемешку с алкоголем и сигаретами.       Пятый и впрямь вспомнил ту ситуацию с совместной ванной. Тогда он был недоволен тем, что находится там не просто с кем-то, а именно с Клаусом, который в детстве-то и молчать не умел. А уж напоминать ему про то, что их семья — конченная, вообще не стоит. Пятый об этом знал ещё с детства и убеждался в этом с каждым днём. Но это не отменяет того, как он любил каждого из них, хоть никогда этого и не показывал. Когда Клаус садится перед Пятым, он немного напрягается, потому что совсем не знает, что может сказать и сделать этот человек. Это только с виду кажется, что Клаус простой, на деле же он абсолютно непредсказуем. И снова он отвечает этим странным размазанным словом, от которого опять же, не становится легче. Когда Клаус опирает голову на плечо Пятого, он снова тянется свободной рукой, чтобы зарыться в мягких кудряшках. Его беспокоит то, что он чувствует мелкую дрожь брата, но возможно, что это лишь последствия от наркотиков и отказа от них. Он обязан воспользоваться возможностью, пока может говорить Клаусу на ухо. — Ты, видимо, тоже не слишком умный, раз не догадался, что нужно мне, — Пятый опечалено вздыхает, опуская руку к его шее. — Мне нужен ты. Весь и без исключений, — уверенность слышна в словах, не смотря на то, что произнесены они тихо. Пятый вспоминает одну детскую игру, в которую они играли все вместе, когда было совсем скучно. — Помнишь, в детстве мы играли в одну игру, — он ненадолго прерывается, надеясь вспомнить ее название и правила. — Правда или действие. Как насчёт вспомнить старые добрые? — с ухмылкой произносит он, снова делая глоток виски. — Если не ссышь, разумеется. Пятый берет Клауса «на слабо», прямо как в детстве.       Рука Пятого зарывается в непослушные волосы Клауса, когда он тихо вздыхает. Это сверхстранно, находиться в таком положении, да ещё и с оглаживающим голову Пятым. Но всё доходит до грани тогда, когда дыхание брата опаляет ухо Клауса, добивая сказанным. Кажется, внутри всё рушится, словно карточный домик. По телу бегут мурашки, из-за чего хочется растереть свои руки, чтобы не чувствовать это. Четвёртый поднимает голову, смотря брату в глаза. Он расплывается в улыбке, когда слышит его предложение. Что ж, снова играть — почему бы и нет. — Я тебе не Лютер. Да и если ты забыл, я чаще остальных предлагал вам её. Если вообще не единственный. Четвёртый делает глоток, с частью воздуха, которым чуть ли не давится. И громко вдыхая, слегка двигается в бок, касаясь своими ногами его. Он смотрит на Пятого, пытаясь понять, что тот задумал. Клаус прекрасно знал, что тот никогда ничего просто так не делал. Особенно, если принять во внимание вышесказанное, о его желании обладать Четвёртым. Прямо как тот сам хотел по отношению к Пятому. Всё ещё было сложно представить, что брат имел в виду именно то, что сказал. — Начинай. Что-то подсказывает, что после этой игры всё изменится, расставляя все точки над и, без возможности вернуть всё обратно. Если только Пятый не вернётся в прошлое и не решит прикончить кого-нибудь из них. И логичнее было бы Клауса, можно всё на передоз хотя бы скинуть. На таком близком расстоянии друг от друга, помимо шума дождя слышатся сердцебиения обоих. Четвёртый пьёт ещё ликёра, отмечая про себя, что там ещё на два больших глотка. Он думает о том, что губы Пятого должны горчить из-за виски. Эта мысль дёргает что-то снизу, хотя Клаус уже давно чувствовал, что там всё беспокойно.       Пятый заведомо знал о том, что Клаус не то, что не откажется, а даже оскорбится от того, что его взяли на слабо. Да, в детстве она была одной из любимых игр Четвёртого, который подолгу уламывал всех собраться и поиграть в это. В одну из таких игр они узнали, что Лютер чувствует что-то к Эллисон, а она к нему. Как-то раз, если не изменяет память, Пятому загадали поцеловать Ваню. На тот момент это казалось чем-то унизительным, ведь тогда никто с ней особо не возился. С детства Пятый отлично научился играть в эту игру, избегая ненужных для себя конфузов. Эта игра, если подумать, не предназначена для детей. Если играть в неё честно, то можно узнать много волнующих ответов на вопросы, что-то новое. Если не получается узнать что-то напрямую, то вход подключаются такие игры. Взрослые люди, конечно, не играют в какие-либо игры друг с другом, но так как семья Харгривз — самая пизданутая на всей планете (и немного на Луне), делать они могут все, что угодно. И вот, игра начинается с классического вопроса: — Правда или действие? — Пятый отводит взгляд на бутылку виски, половина которой пуста. Для игры этого как раз должно хватить. Каждая такая игра начиналась с «правды», это было очевидно. А Пятый уже подготовил вопрос. — Что значит то, что ты хочешь меня? Только давай без пиздежа, ты помнишь правила. И без ответвлений и увиливаний, иначе я стукну тебя этой же бутылкой. Для убедительности Пятый приподнимает бутылку перед лицом Клауса.       Клаус ощущает начало игры всем телом. Можно заметить как в его глазах появляется огонь, в предвкушении того, что их ждёт. И конечно же, он открывает игру с привычной: — Правда. И он уже уверен в том, что Пятый долго думать не собирается. Собирался бы, если бы сам и не предложил начать в неё играть. — Знаешь о чём я думаю всё то время, что ты вернулся обратно? Как же, блять, хорошо, что наркотики перекрывают все чувства, выводя их в один абсолют, который представляет из себя ком всех чувств. И мне не нужно копаться в этой ебучей хуйне, в попытках понять что-нибудь. Сердце начинает медленнее биться, делая удары более сильными, стараясь пробиться наружу. Несмотря на то, что Клаус сидит в расстёгнутой рубашке, ему становится чертовски жарко, до навязчивого желания открыть окно. Поэтому он поднимается с кровати, чтобы распахнуть то. — Но хуже всего то, что я уже несколько дней на отходосах. И если не брать в расчёт то, как мне хуёво физически, то морально мне куда хуже. Он распахивает окно, вдыхая полной грудью прохладный воздух, с запахом свежей травы и дождя. Делая глоток, снова ощущает жжение в горле. Затем возвращается, усаживаясь в такое же положение, что и до этого. — И проблема заключается не только в том, что я постоянно думаю о наркотиках, перебивая любыми мыслями блядские голоса в своей голове. Проблема в тебе, Пятый. В твоей ебучей аккуратно уложенной прическе. В этой блядской форме, идеально сидящей по твоей фигуре. В гольфах, что обтягивают тонкие ноги. В тебе, Пятый. Он нервно смеётся, отводя взгляд в сторону, затем допивает бутылку, скидывая ту на пол. И вытирая губы о ладонь, смотрит на Пятого. — Я не знаю, что я хочу от тебя. Я знаю то, что хочу сжать тебя до боли в рёбрах. Хочу втягивать твой сладкий запах, заполняя им все лёгкие. Уже не спрашивая того, Клаус берёт бутылку виски из его рук и делает по-прежнему большой глоток, вспоминая то, что давится из-за такой подачи крепкого алкоголя. Поэтому откашлявшись, продолжает смотреть на того слегка покрасневшими глазами. Внутри всё раскидано, словно его только что ограбили, вынося самое ценное. Он не готов сказать больше, потому что сам не знает, что вообще стоит говорить. Четвёртый может добавить только то, как представляет его раком, выстанывающим его имя. Как думает о том, что этот блядский рот стоит иногда затыкать. — Правда или действие, Пятый?       Четвёртый, вместо того, чтобы ответить сразу, переводит тему. Пятый не перебивает лишь потому, что знает, как тяжело ответить на что-то подобное, собрать все мысли в кучу. Он также знает, что Клаус не из тех, кто может нарушить правила этой игры, а значит, что он все же ответит. Он вовремя открывает окно, потому что становилось жарко. Не только в комнате, но и внутри тела. И дело не только в алкоголе, что разогревает кровь. Дело также в этой крайне интересной игре. Когда Клаус возвращается на место, Пятый понимает, что сейчас он будет отвечать. Он вбирает в легкие побольше воздуха и медленно выдыхает, обещая себе, что какой бы там не был ответ, воспринять его нужно достойно. В голове и не мелькало мыслей о том, что сказал Клаус. Это было странно слышать. Одновременно шокирующе, одновременно приятно. Достойно воспринять все не получилось, так как щеки были розовыми от алкоголя, а когда Клаус договорил, глаза Пятого совсем распахнулись. Он глядит на своего псевдо-брата и как только закрывает глаза, вспоминает то, как дрочил сегодня утром, представляя их вместе. В правила игры не входит обсуждение произошедшего, просто все воспринимается и делается как факт. Сейчас только это и спасает, ведь Пятый был растерян настолько, что в даже в голове не звучало какого-либо ответа на эту информацию. Он узнал то, что так сильно беспокоило его, о чем была забита вся голова. Пятый отдаёт бутылку с виски, понимая, что сейчас это нужно им обоим. Но Клаусу — в первую очередь, ведь он смог признаться в очень серьёзных вещах. Как только он делает глоток, Пятый забирает бутылку обратно и тоже отпивает немного. Вопрос, будоражащий кровь в венах. Сейчас Пятый даже не хочет высчитывать, что выгодней выбрать ему, как обойти Клауса. Он просто не хочет повторяться, да и сделать что-то было легче, чем что-то сказать сейчас. — Действие, разумеется, — с легкой улыбкой произносит он, чувствуя на языке вкус игры.       Тишина длится ровно до того момента, пока Пятый переваривает всё услышанное. Алкоголь помогал сейчас только тем, что заглушал ебучие голоса в голове. Он давно решил, что сделает в ответ на ту игру, что начал Пятый в центре. Это не было местью. Это было осознанным и взвешенным желанием, за которое он готов был получить по морде или, что похуже. Щёки Пятого покрыты чудесным румянцем, а глаза приоткрыты шире обычного. Наверное не стоит говорить о том, какие у него были зрачки, когда он смотрел на него. И Клаус был уверен в том, что это не из-за алкоголя в детском организме. А тесно связанная нить его слов о том, что он хочет владеть Четвёртым. Дороги назад не существовало изначально, и Клаус знал это как никто другой. Он ехидно ухмыляется, забирая у Пятого бутылку, ведь сейчас она точно ему не понадобится. Да и от греха подальше, мало ли. Делая глоток поменьше, он зажимает бутылку промеж ног, как уже делал до этого ранее. — Я хочу чтобы ты растянул себя, находясь напротив меня. В голове всплывает забавная мысль о том, а знает ли Пятый о том, что это значит? Если нет, то Клаус с огромным удовольствием расскажет ему, старательно описывая это во всех подробностях, чтобы у него не осталось вопросов. Он внимательно следит за реакцией брата, ощущая каменный стояк, который уже побаливает из-за долгого напряжения. В отличие от Пятого, Клаус дрочил редко. Чаще он делал это в приходы, ведь тогда все чувства обостряются и процесс получается просто ахуительно цветным, с феерической концовкой. На удивление, Четвёртый спокоен как чёрт. Кроме перекрывающего чувства возбуждения, в голове больше ничего нет. И можно искренне порадоваться за него, ведь так? Если конечно же не брать во внимание то, что он только что предложил растянуть себя не родному брату. — Кровать или пол — выбирай сам. Во время этой их встречи, в момент, когда Пятый уложил его к себе на колени, он полностью осознал то, что тот далеко не маленький мальчик. Почему-то только сейчас в его голове улеглась мысль о том, что перед ним находится действительно взрослый мужчина, который говорит о том, что нихуя не братская у них любовь. Приправляя всё это специями под названием: «Да, блять, добей меня. Отхуярь меня до полусмерти, блядский кусок любимого дерьма». Клаус достаёт сигарету из пачки, поджигая ту. И только сейчас ощущает, как, на самом деле, ему тяжело дышать. Он затягивается, ощущая как внутри всё растягивается и сужается обратно на выдохе. Четвёртый не хочет думать о том, что Пятый посмеет это сделать. Он знает, что ему не хватит на это смелости. Скорее он ждёт того, как тот отреагирует и пошлёт его нахуй, конечно же отказываясь от этого.