апокалипсис и наркотики.

      Клаус без сопротивлений позволяет хватать себя. Он это заслужил. Это правильно. И даже если Пятый сейчас скинет его, он примет свою жалкую участь. «Ебаная наркоманская игра…». И стоит сказать, что нет. Что он готов отдать жизнь за человека, который отходит от него, утягивая за собой. Колени бьются об деревянный пол, в очередной раз страдая. Вся жизнь Четвёртого состоит из страданий, и он больше не собирается вовлекать в это других людей. Хватит, блять. Пятый не заслуживает такого обращения и отношения к себе. И уж точно не от человека, который не сможет защитить его, в случае чего. Револьвер у головы и никакого страха в глазах. Только принятие и смирение. С нотками «пожалуйста, я хочу, чтобы это сделал ты» — в глазах. Удар в живот с ноги. Тупая боль, от которой приходится сморщиться. Ещё один удар, после которого Клаус падает на пол, улыбаясь. Боль растекается по телу. Совсем неприятно. Не в такой ситуации. Улыбается криво, вызывающе, за что, видимо, сразу же и получает по ебалу. Он чувствует безвкусную кровь, что начинает литься по горлу, вытекая из его блядского носа. Просто неподвижно лежит, желая только того, чтобы Пятому стало легче. Самое страшное — причинить такую боль тому, кто твоя жизнь. Да, блядская жизнь Клауса, которую он отпускает, из-за того, что не достоин. Когда Пятый наконец выходит, Клаус заливается смехом, как не в себе. Он провожает взглядом брата, когда тот проходит мимо комнаты. Уродливый и скрюченный Четвёртый, умело проёбывающий всё, что у него есть. Ему нет дела до того, сколько времени проходит. Он бы лежал здесь и дальше, пока не сдох бы к хуям собачьим. — Зачем ты это сделал? И почему мамочка-Бен вечно влезает со своими сраными вопросами и советами? Его кто-то просил? — За хуем, Шестой. За хуем. — Можешь язвить сколько хочешь, но ты же не собираешься как шавка помирать посреди ничего? — Теперь — это моё всё. С трудом поднимаясь, о теперь уже, полностью трясущиеся руки, он пошёл в ванную. Сам не зная, нахуя ему умывать это уродство, ведь лучше не станет, он всё же сделал это. Кровь на кофте скоро подсохнет, а его лицо само за себя говорит то, как ахуенно ему было. Побитая и потасканная жизнью собака, теперь уже без своего хозяина. Первая мысль, которая посещает сейчас его голову — забыться. Сделать вид, что всё это — просто сраный сон. Из которого ему, почему-то, никак не проснуться. Он заходит в комнату отца, забирая с собой какую-то статуэтку, кажется. И уже перед выходом напяливает у входа какие-то сандали. Ахуенный лук, Клаус, 10/10! Длинная кофта, залитая кровью, шорты и сандали. Всё, лето началось? Гуляй рванина? Его путь близкий — в соседний квартал со знакомым челиком, что постоянно скупал всякую дичь за дозу или бабки. Клаус продаёт эту хуйню, забирая цветные таблетки в прозрачном пакете и пачку баксов. Ноги сами ведут его в бар. И похуй, что ещё не ночь, а время только близится к вечеру. В баре он сидит долго, совершая заказ за заказом, который с каждой новой порцией убивает его ещё больше. Внутренности болят просто пиздецки, поэтому он с радостью глушит это дозой таблов, которые принимает в туалете. Народу становится больше, а значит, проходит уже несколько часов с того момента, как он пришёл сюда. — Привет, почему один скучаешь? Смазливый парнишка, по которому видно, что он ещё жизни не видел. Что тебе нужно от такого, как Клаус? — Жалкое зрелище, да? Займись чем-нибудь поинтереснее, чем общение со спитым наркоманом-долбоёбом. Справедливо, Четвёртый. В любой болезни главное принятие себя, верно? — Ты мне понравился, вообще-то. И я бы мог вытащить тебя из этого дерьма. Клаус заливается хриплым смехом, прикуривая сигарету трясущимися руками. — И откуда вы только берётесь всегда, такие во всём уверенные. Затягиваясь, он выдыхает в его сторону, осматривая эти аккуратные черты лица. Но он только и делает, что проводит параллель его лица, с Пятым. Совсем не такой. Абсолютно другой. И все вокруг. Никаких схожих черт, абсолютно ничего. Хочется увидеть хоть что-то напоминающее о нём. Сделать больнее. Добить. Убить к хуям собачьим. Сдохни. Сдохни блядский Клаус. Парниша обиженно поджимает губы, явно оскорбляясь на его высказывание. — Посмотрим, как ты потом поговоришь. Ухмыляется и куда-то уходит. А Клаус ощущает приход, который мажет, как художник, делающий небрежные мазки кистью. И недолго длится его забвенность, граничащая с адской болью во всём теле и душе. За шкирку кто-то хватает, утягивая с силой на себя. Он не в том состоянии, чтобы устоять на ногах. Просто падает, уже в который раз за день, как ебаный мешок с картошкой. — Слышь, хуесос. Мне тут сказали, что ты дохуя выёбываешься. Манерам научить? — Пошёл на хуй. Скалится Четвёртый, огрызаясь так, словно перед ним ебаное говно, а не ссаный качок под два метра ростом. Его вытаскивают из бара. Их трое, и он не помнит уже даже, как выглядел тот, кто потащил его. Они безжалостно бьют его ногами. Что-то говорят, вперемешку со своими ебучими смешками. И всё сливается в какое-то цветное пятно, засасывая его в эту воронку. В себя он приходит, уже будучи в больнице. Его принял тот, что бесконечное количество раз спасал его до этого на скорой. Он что-то говорит, но Клаус не понимает, что. И кажется, до него это доходит, потому что он принимается жестикулировать. Кажется, он кому-то позвонил. А ещё, судя по всему, у Четвёртого что-то сломано и множество ушибов тяжёлой степени. — Я позвонил твоей сестре, сказал, что ты лежишь у нас. Не понимает. По губам читать ещё не научился, а глаза сами закрываются. И он не против. Совсем нет. Просто погружается в эту пучину. Не хочется ничего. Потому что даже сейчас, перед лицом он видит Пятого. Его Пятого. И слёзы вытекают из закрытых глаз, стекая по щекам.       К счастью, Ваня находится дома, пугается, когда прямо перед ней появляется Пятый, который выглядит очень разбито. — Привет, — Пятый улыбается и обнимает Ваню, поднявшуюся с кресла. — Ты не против, если я посижу у тебя немного? — Конечно… — она слегка улыбается, и чувствует дрожь по телу своего брата. — Что случилось? — Бля. — Пятый вздыхает, отпуская ее. Он присаживается на диван, вздыхая, и кладет себе на колени тетрадку с папкой. — Как бы странно не звучало, но с последней встречи успело дохуя всего произойти. Лучше скажи, у тебя есть, что выпить? Ты вообще пьешь? — приподнимая бровь, спрашивает он. — Я не пью, но у меня есть алкоголь. Сейчас принесу. — Ваня, вздохнув, уходит куда-то и возвращается с бутылкой виски, решая, что это то, что нужно. Бутылку она протягивает Пятому, а затем стакан. — Ну так, ты расскажешь? — Давай попозже? Пока мне нужно успокоиться, — Пятый отставляет стакан, решая, что раз он пьет один, то можно это делать из горла. Он открывает бутылку, сразу же делая несколько глотков. — Я точно не помешаю тебе? — Нет, все в порядке, оставайся сколько хочешь, — она присаживается рядом, все же надеясь хоть на какие-то объяснения. — Просто я переживаю за тебя. Пятый не придумывает ничего лучше, кроме как съехать с этой темы и рассказать что-то другое. — Я вот у Эллисон и Лютера был. Помогал им с одним делом. В общем, все закончилось хорошо и теперь ее дочка с ними. Веселая малая, — очередные глотки, которые даже не горчат из-за состояния внутри. — Но дело ведь не в этом… — Ваня вздыхает, понимая, что она ничего не добьется от Пятого и остается только ждать, пока он захочет рассказать все сам. — Как там дома? Как дела у Клауса? — спрашивает она и попадает в точку. — Наверное, заебись. Я избил его и решил навестить тебя. Ну, еще чуть не выкинул из окна, — спокойно произносит он, хотя дрожь по телу все еще не унимается. — Из-за чего? — Он сказал мне уходить и, если коротко говорить, все было игрой. — С его стороны?! — Ваня приподнимает брови, а затем хмурит, не понимая, зачем Клаус мог такое провернуть. — Зачем? Пятый не знает, как ответить на вопрос и только хмурится, запивая все виски. — Если бы я знал сам, было бы легче. — И что ты думаешь делать со всем этим? В каком он состоянии? — Мне похуй. Что-нибудь придумаю, но пока я хотел бы заняться делом, — Пятый открывает тетрадь, берет ручку в руки. — Мне нужно сосредоточиться, — он говорит это, давая понять, что дальше разговаривать он не настроен. — Ты не против, если я тоже позанимаюсь тогда? — спрашивает она так, будто бы находится не в своей квартире, а в его. — Конечно, буду только рад. Ваня берет скрипку и начинает играть, а Пятый всматривается в свои расчеты и пытается погрузиться в них. Не то, что ему горело срочно закончить с ними, просто нужно было отвлечься, а это — хороший вариант. Когда она заканчивает и спрашивает у Пятого о том, не хочет ли он прогуляться или перекусить, он просто игнорирует ее, полностью погрузившись в расчеты. Ваня предупреждает о том, что она отойдет ненадолго, но Пятый игнорирует и это. Отходит он только тогда, когда виски в бутылке заканчивается. — Ваня? — он поднимает голову, отрываясь от своей исписанной тетрадки. — Есть еще? Но в ответ — молчание. И Пятому приходится подняться, чтобы проверить квартиру на наличие сестры, но ее нет. Он находит еще алкоголь, но решает, что нужно сделать небольшой перерыв, чтобы мысли совсем не поплыли. На кухне он делает себе кофе, медленно распивает его, наслаждаясь вкусом. Ваня приходит совсем скоро, с пакетами из магазина. — Ты бы сказала мне, я бы помог. — Я говорила, но ты не слышал, — она пожимает плечами и улыбается. — Все нормально. Ты как? — Терпимо, вроде как. — Хочешь есть? Или может тебе сделать твои любимые сэндвичи? — С удовольствием. Пока Ваня делает их, они болтают о сторонних мелочах, но в данном случае это лучше, чем молчание. И пока Пятый ест сэндвичи с арахисовой пастой и маршмеллоу, они продолжают болтать. Их прерывает звонок на ее телефон. — Не поздновато для звонков? — Пятый улыбается, а Ваня глядит на телефон и напрягается с того, что звонит неизвестный номер. Она берет трубку и не успевает что-то сказать, потому что на нее сразу выливают информацию. — Хорошо… — она кладет трубку и выглядит очень подавленно. Ваня взволнованно глядит на Пятого, но все же считает, что ему нужно сказать. — Там Клаус. В больницу попал. — Что? — нахмурившись, переспрашивает он. — Пиздец, блять… Я разберусь и отзвонюсь тебе позже. Пятый понимает, что скорее всего, Клаус снова начал принимать и было бы хорошо, если бы только на этом все закончилось. Он перемещается в больницу, узнает, в какой палате находится Клаус Харгривз и о его тяжелом состоянии. Его избили, а в крови море алкоголя и наркотиков. Ебаная медсестра и на Пятого смотрит с напряжением, ну конечно, от мальца несет вискарем. Пятый направляется в нужную палату быстрым шагом и как только заходит туда, видит Клауса, дрожь усиливается по всему телу. Если бы он не ушел, может быть, этого всего можно было избежать. Во всем нужно было разобраться. И отчасти, это его вина. — Блять, Клаус… — Пятый садится на край койки, кладет свою ладонь на его щеку, аккуратно поглаживает ее. — Ты должен выбраться из этого состояния. — он вздыхает и рассматривая избитое лицо Клауса, глаза начинают слезиться. — Я не смогу без тебя.       Наверное, блядские ангелы по несколько штук караулят его каждый день, иначе непонятно, каким чудом он остаётся ещё жив. Смерть преследует его с самого детства, не просто идя по пятам, а наступая на него, перешагивая, только для того, чтобы начать танцевать на нём польку. И даже в этот раз, находясь по всем фронтам на волосок от смерти, он всё ещё продолжает жить. И ненавидит себя за это. Ненавидит так сильно, как только может. Ведь если посмотреть на всё адекватно, он как бельмо на глазу у всей семьи. У всех, конечно, свои тараканы, но здесь, блять, уже далеко не они. Тут скорее последний выживший динозавр, топчущий всё нахуй под собой. И себя в придачу. Он не знает, сон это, или он просто без сознания. Чёрт его проссыт, как и всегда. Но знает то, что ощущает Пятого. Ему кажется этот строгий, но чем-то обеспокоенный голос. Он не разбирает то, что он говорит. Просто слышит его. Чувствует его прикосновение к лицу. Что ж, промывание не всегда срабатывает на все сто, особенно, если учесть то, что с того момента прошло достаточно времени. Если наркотики позволяют чувствовать это, то он больше никогда с них не слезет. Как и больше никогда не подпустит к себе Пятого. — Здравствуйте, вы похожи на Пятого, с золотых детей. Думаю, вы брат Клауса, хоть и... Выглядите несколько... младше него. Небритый, и явно любящий свою работу, из-за мешков под глазами, мужчина в халате подходит к ним спустя время. Видимо, та медсестра всё-таки слишком напряглась. — Вам уже должны были сообщить о его состоянии и мерах, которые мы предприняли по отношению к нему. Он наклоняется ближе, предварительно осматриваясь по сторонам. — Будет лучше, если какое-то время такие инциденты не будут повторяться, а-то руководство начинает всерьёз печься о том, что стоит определить его в лечебницу, как минимум, для наркозависимых. И он не договаривает, что как максимум, но Пятый поймёт и без слов, о чём идёт речь. — Исходя из его состояния, он придёт в сознание только завтра. Если вы захотите остаться, стоит заполнить бланк у стойки регистрации и позже заглянуть со мной в кафетерий. Угощу вас похмелином. Мужчина грустно улыбается, провожая его взглядом, и уходит, прикрывая шторку. Как он и говорил, Клаус приходит в себя только на следующий день. Тело болит, но он на обезболах и витаминах, через трубку. Можно назвать своё состояние ахуенным, пока он не открывает глаза, смотря на Пятого, мирно спящего на его койке. Что ж. Стоило подумать о том, что он здесь окажется. Странно конечно, как смогли найти именно его, да и почему его, но он не хочет думать об этом. С огромными усилиями приподнимая руку, он оглаживает его по волосам, ласково проводя пальцами по щеке. Затем убирает руку, стараясь снова не заплакать. «Не достоин. Ни тебя, ни нас.» Всё внутри ноет и скрючивается, но ему тепло и приятно, что даже после того, что произошло, он всё ещё пришёл к нему. Это пугает. Пугает то, как сильно они зависят друг от друга. Как крепко связаны. И как не могут друг без друга.       Монолог Пятого прерывается, потому что в палату заходит лечащий врач. Он обращается к нему, и Пятый, из-за своего состояния, не видит смысл в том, чтобы врать. — Да, я его брат. Позвонили, конечно, нашей сестре, но для нее же лучше, чтобы она не видела такого Клауса, — Пятый вздыхает, понимая, что придется покинуть Четвертого, пусть и на несколько минут, чего делать абсолютно не хочется. — Я Вас понял, — Пятый с трудом, но поднимается и неуверенно шагает из палаты. Он направляется к стойке регистрации, заполняет предложенный бланк и собирается вернуться обратно, как вспоминает про Ваню. — Я могу позвонить? Обеспокоенная девушка указывает на телефон и Пятый направляется туда, звонит Ване, которая сразу же снимает трубку. — Привет, — со вздохом произносит он, потирая переносицу. — Клаус не очнется раньше завтрашнего дня, поэтому я побуду с ним, чтобы этот долбоеб никуда не сбежал, как только очнется. — Мне приехать? — взволнованно спрашивает она, хоть и понимает, что Пятый не примет помощь от кого-либо, а тем более от нее. — Нет, я справлюсь. Пятый кладет трубку и уточняет у девушки, где можно найти того врача. Она объясняет, как пройти к нему, после чего он туда и направляется. — О, Вы уже пришли, я как раз достал то, что поможет, — Врач, устало улыбаясь, протягивает небольшую емкость с жидкостью, Пятый сразу хватает ее и выпивает. — Спасибо. Ладно, я пошел к брату. Врач явно хотел поговорить еще немного, но Пятый сразу же разворачивается и направляется в палату Клауса. Рядом с кроватью он ставит стул, садится на него, а голову кладет на край, рядом с рукой Четвертого. До ужаса хочется спать, но Пятый не может себе этого позволить, так как боится проспать пробуждение Клауса. Недолгое время он разговаривает с ним, а точнее, просто что-то бурчит себе под нос, после чего засыпает в такой неудобной позе. Он просыпается от того, что чувствует родные прикосновения, и пока не открывает глаза, не сразу вспоминает обо всем происходящем. — Клаус… — Пятый слегка улыбается, но когда открывает глаза и снова видит избитое лицо, сразу же вспоминает вчерашний день во всех подробностях. Он меняется в лице, выглядя заебанным и расстроенным. Он поднимает голову и выпрямляет спину. — Ты можешь посылать нахуй меня сколько угодно, но мне на это похуй. Я не оставлю тебя, потому что не хочу этого. Я не уйду, даже если тебе этого сильно хочется, — спокойно произносит он, ожидая, что Клаус начнет его выгонять куда подальше.       Всё, что сейчас в голове Четвёртого, одно простое «блять». Лучше бы Пятый резко потерял голос, навык общаться, да что, мать его, угодно. Только бы не открывал свой рот, который он уже открыл. И ему нравится голос Пятого, нет, он любит его. Но только не готов слышать то, что он ему любезно сообщает. «Как ты не понимаешь… Я и ты, Пятый…». Он стискивает челюсть, и кое-как сжимает руки в кулак. Старается говорить спокойно и отрешенно, смотря куда-то в сторону. И продолжает чувствовать на себе взгляд Пятого. — Что ж, представление с темой «кривое и избитое ебало Клауса» окончено, можете покидать театр. И желательно, поскорее. А я предпочитаю и дальше рефлексировать и плакать. Буду премного благодарен, если ты поторопишься. Он мысленно благодарит Пятого, чуть ли не вгрызаясь в него своим умоляющим взглядом, чтобы он не уходил. Одновременно с тем, презирая себя так сильно, как это только возможно. Правильно, как может быть иначе? Сначала обосрать всё, ещё задолго до отношений с ним, а потом так поступить. Ты ебаный неудачник и лох, Клаус. Ссаная подстилка под бомжей, на которую они испражняются. Судя по всему, он провёл здесь всю ночь. В ожидании того, как Четвёртый придёт в себя. Блять, Клаус. Посмотри на него. Аккуратно поворачивает голову. Смотрит. Словно стараясь держать взгляд как можно более пустым. Но получалось, мягко сказать, хуёво. Можно было заметить, как слегка подрагивает бровь. А в глазах явно читается нечто большее, чем просьба съебать нахуй. — Спасибо, что позаботился о том, чтобы… Чтобы что? Он собственно и сам не знал. Хочется благодарить, но за то, за что хочется — нельзя. И тут даже дело не в гордости, которую он засунул себе так далеко, что не увидеть, а в чём-то абсолютно другом. Отводит взгляд сторону, ухмыляясь при этом. «Он пришёл даже после того, что ты ему сделал. После всего, что ты ему наговорил, уёбок.» — Я не могу так, Пятый. Тебе правда стоит уйти и почаще обходить мою комнату, вместе со мной, стороной.       В глубине души Пятый надеется на то, что Клаус заберет свои слова и все-таки объяснится за них, расскажет, в чем дело. Он продолжает сопротивляться, как может. Все и правда так, как он говорит? Ебаная игра, цирк уродов. И было бы Пятому похуй на этого человека — он бы как минимум ушел, а как максимум — пустил бы ему пулю в голову. Но, к блядскому сожалению, он не может сделать это, потому что несмотря на то, что его сердце было не просто разбито, а сейчас по осколкам еще и потоптались, Пятый не может бросить его. Он любит его и волнуется, ведь тот, наверняка, если останется один, пустится во все тяжкие. И все же, однажды пляски Четвертого со смертью могут прерваться хуевым исходом. Глаза — не обманывают. И омуты Клауса молят о том, чтобы Пятый не слушал всю эту хуйню, летящую из уст. Пятому тяжело, потому что он ничего не понимает. Но легче всего будет принять то, что Клаус говорит правду, как бы больно это не было. Потому что надеяться на что-то лучшее — больнее в несколько тысяч раз. — Никакой своей комнаты ты не увидишь без моего разрешения, понял? — Пятый усаживается на стуле, выпрямив спину, чтобы не касаться Клауса. — Я тебе сказал в самом начале, что буду следить за тем, чтобы ты завязал, поэтому если все будет плохо — устрою тебя в лучший наркологический диспансер, но даже там ты от меня не избавишься. Поверь, ты можешь меня возненавидеть, но мне будет похуй. И мне даже твои благодарности не нужны будут. Он так хочет сказать обо всем, что чувствует, сказать о том, насколько ему больно, что хочется рвать кожу на себе, о том, как хочется рыдать — но это непозволительно. — Я делаю это для… — Пятый вовремя останавливается, хотя в мыслях так и рвется сказать «для тебя». — Для семьи. И мне похуй на то, что ты сейчас начнешь пиздеть, поэтому можешь просто закрыть рот. Сейчас почему-то больно даже язвить, но Пятый отлично держится, не выдавая ни единой эмоции.       Пятый командует в привычной ему манере. Выпрямляется и отстраняется. Держит дистанцию? Почему продолжает хвататься. «Я ебаный безнадёжный наркоман, который ищет спасение в дозе.». Снова мысленно сообщает он, внимательно его слушая. Что значит — не избавится даже в диспансере? Хотя, какая разница. Клаус, кажется, потерял удовольствие. Он боялся принять это ещё вчера, но сегодня, на трезвую голову, наконец может смириться с этим. Неужели, пришло время для более тяжёлых вещей? В стиле Героина, например. Ширнуться так, чтобы торкнуло по полной. Изменило всё, что было до этого, размазав к хуям все границы. Расширить сознание до невозможного. — Тогда, сходи за тем милашкой доктором и скажи ему, чтобы он выписал меня. Как-то сухо и отстранённо, лишь потому, что он всё ещё думает о перспективе повышения дозы. А что, собственно, ему мешает? Ему страшно только за то, что он оставит Пятого одного. Но если выбирать между тем, чтобы всё продолжить, и этим, он определенно выберет второе. В голове засел такой устойчивый страх, что так просто от него уже не избавиться. Страх и ненависть. Ненависть к собственной никчёмности и бессилию. За всё время, что вернулся Пятый, Клаус нихуя толком и не сделал. Смысл, блять, ему дать хотел. Да рот ебал он всех твоих подачек, долбоёб. У него и без тебя всё прекрасно будет. Провожая Пятого взглядом, прикрыл глаза, стараясь вернуться в реальность. Не хочется, но надо. «Потом будешь думать о наркоте.». Из-за шторки выныривает хорошенькая медсестра, которая подходит к Четвёртому, тихо покашливая в ладонь. — Простите, мистер Харгривз, вы же из Академии Амбрелла? Четвёртый открывает глаза, внимательно всматриваясь в лицо девушки. «Блять, ты вообще видишь, в каком я, нахуй, состоянии?!». Уголки губ изгибаются в улыбке. — Да. — Ой, Клаус. Можно, да, я вас буду так называть? «Нет. Тупая ты сука. Нельзя.». — Угу. — Хотела попросить у вас автограф. «Точно тупая сука.». — Да, конечно. Она протягивает ему блокнот с ручкой, растягиваясь во все свои мерзко-отбеленные тридцать два, половина из которых точно не родные. Клаус небрежно ставит закорючку из имени и фамилии. — Вы же здесь с братом, да? «Да, давай. Дождись Пятого. А потом уйди с ушатом говна на голове.». — Всё правильно. На лице Четвёртого улыбка растягивается шире, перерастая в ненормальную ухмылку. Она молча остаётся стоять в ожидании Пятого. А Клаус просто ждёт, мысленно скалясь. Скорее бы всё это закончилось, и они оказались дома. Ему срочно нужно выпить. Агрессия всегда подскакивает в периоды ломки. Он привык к этому, затем наступит бессилие, уже на следующий день. Главное, держать себя в руках, потому что желание проломить ей череп растёт с каждой секундой.       Создавалось ощущение, будто бы Пятый не спал вообще, так ещё и из-за неудобной позы неприятно болела половина тела, включая голову. Но зато, не было похмела и в этом, пожалуй, заслуга того самого врача и его микстуры. Пятый покидает палату, направляясь в кабинет к тому самому мужчине, который почему-то до сих пор находится в больнице и, кажется, тоже совсем не спал. — Доброе утро, — Пятый поправляет свою чёлку, вздыхая. — Выглядите куда лучше, чем вчера. Что-то хотели? — любезно спрашивает он, несмотря на свою усталость. — Мне бы таблетку от головы… А ещё я хотел бы, чтобы Вы выписали моего брата, которого я заберу домой. Там о нем смогут позаботиться. Врач осматривает Пятого, понимая, что он действительно тот мальчик из академии, навряд ли он ответит на все вопросы, поэтому легче всего будет просто отпустить Клауса домой. — Я выпишу его, но ему нужен серьёзный уход, а ещё постоянное присутствие. Не представляешь, сколько раз он уже лежал у нас, — врач вздыхает, берет какие-то бумаги и заполняет их. — Я все прекрасно понимаю, проблем не будет, а если будут, то для этого есть меры, — спокойно произносит Пятый, подходя к шкафчику с таблетками. Рассматривает каждые, а затем утыкается на одни лекарства: — Вот эти таблетки, кстати, через несколько лет погубят очень много жизней. Выписывайте с осторожностью. Когда наконец все документы готовят, а Пятому вручается стаканчик с водой и таблетка от головы, врач даёт последнее наставление: — Сейчас его тело слишком расслабленно, навряд ли он сможет идти, поэтому пока лучше ему посидеть в коляске. Но это максимум на час, может даже меньше. Организм должен отвыкнуть от лежачего положения. Я подвезу ее в палату через несколько минут. — Спасибо. Пятый покидает кабинет врача, понимая, что все-таки остались люди в этом деле, и это очень важно. Как только он входит в палату Клауса, к нему сразу же подбегает молодая медсестра с каким-то озабоченным взглядом. — Пятый, это ты! — Восхищенно произносит она. — Я всегда была вашим фанатом, ещё с детства, а ты остался таким хорошеньким, но как?! — она протягивает блокнот и ручку. — Дашь автограф на память? Пятый приподнимает свой недовольный взгляд на неё, рассматривая ее радостное лицо, от которого хочется избавиться. — Милая моя, тебе вообще кто позволил заходить в эту палату? -Пятый слегка стукает ее по руке, чтобы она убрала от него этот несчастный блокнот. — Насколько я знаю, к этой палате приписана другая медсестра, поэтому сделай фокус — исчезни нахуй отсюда. — Пятый мило улыбается, несмотря на сказанные им слова. Девушка так близко к сердцу восприняла это, что ее глаза заслезились буквально сразу, и она выбежала из палаты, шмыгая носом. Настроения у Пятого нет от слова совсем. Врач вкатывает в палату коляску и помогает туда пересесть Клаусу, ещё раз даёт небольшие наставления. — Спасибо, Док, Вы очень помогли, — Пятый протягивает ему руку, мужчина, улыбаясь, пожимает ее. — Очень надеюсь, что встречу вас ещё не скоро. — Как и я. Со вздохом, Пятый берётся за ручки коляски и выкатывает из палаты Клауса, а затем и из больницы. До дома минут 20, примерно, а врач как раз говорил о том, что Клаусу нужно больше дышать воздухом. Погода отличная, поэтому можно и пройтись. Лишь бы он снова не начал пиздеть и нести хуйню.       Когда Пятый вернулся обратно, Клаус тут же перевёл свой взгляд на лицо девицы. Что ж, будем надеяться, что он не подведёт. А потом, как и ожидалось, она выныривает из палаты, чуть ли не расплакавшись по пути. И когда Клаус снова смотрит на Пятого, он словно переживает катарсис. Правда, временный. — Это что, значит то, что вы устали от моей чудесной физиономии? Четвёртый лыбится во всю пасть, когда доктор входит с коляской, произнося речь о том, что желает ещё не скоро их встретить. — Клаус, мне нескончаемо приятно общаться с тобой, но, когда ты чист. И в более физической подготовке. Они обмениваются любезностями, после чего он оказывается в коляске, которую, конечно же, повезёт Пятый. Когда они наконец-то оказываются на улице, Четвёртый глубоко вдыхает, заполняя лёгкие изнутри. — Не угостишь сигаретой? После вчерашнего было совсем не удивительно то, что у него с собой ничего не оказалось. Вообще, удивительным было уже то, что он остался жив. Хотя, по законам подлости, самые хуёвые люди живут. А те, кто достоин жизни — умирают первыми. Может, так даже к лучшему? Чтобы не заполнять жизнь страданиями и дальнейшей болью. Как своеобразное освобождение и очищение от всего. Взяв протянутую сигарету, поджёг её его зажигалкой и медленно затянулся, теперь уже заполняя всё никотином. — Мебель привезли? Клаус думал о том, что Пятый потом вернулся домой. Ну, а куда ему ещё идти? Диего, скорее всего, послал бы его на хуй, если в городе. А Ваня точно на очередных репетициях или концертах. Хотя, с его способностями, это не проблема. Он ведь мог отправиться в любое место, куда только захотел. Интересно, что он вчера делал оставшееся время? Судя по его виду, вчера он тоже накидался. Без таблов, конечно же, но выпито было немало. «Это из-за меня?». К сожалению, Клаус не может смотреть на него, хотя это, наверное, и к лучшему. Если бы видел сейчас его вымученное лицо, чувствовал бы себя ещё хуёвее. И вот опять — возможно ли это, ещё хуёвее? Скорее, это было бы просто как соль на рану.       Пятому кажется, что чего-то не хватает, он все ещё никак не может привести в порядок все свои мысли, ощущения и чувства. И он понятия не имеет, что нужно сделать, чтобы разложить все по полкам. Сдерживать в себе всю эту мусорку — слишком тяжело, но он держится, считая, что у него нет права сорваться. — Да, точно, — Пятый достаёт из кармана брюк пачку сигарет, одну протягивает Клаусу, а другую зажимает губами. Курить — это то, чего пиздецки хочется. От этого не становилось легче, это не было чем-то приятным, просто привычка, без которой все не так. Он поджигает свою сигарету, затем протягивает зажигалку Клаусу. Пятый и не рассчитывал на какие-то разговоры между ними теперь, куда легче было бы просто молчать. Пятый уже позабыл о том, что они затеяли ремонт, но теперь пути назад больше нет, ведь как минимум комната Клауса — абсолютно пустая и нужно заполнить ее тем, что он себе заказал. Да и заняться своей же комнатой, может, хоть это немного отвлечёт от всей этой суеты. — Я не был дома после того, как ушёл, но думаю, что Грейс приняла всю мебель, я предупреждал ее об этом. Пятый понимает, что скорее всего Четвёртый из-за своей натуры заинтересуется, чем вчера занимался его брат, но тут и без слов понятно, что выпивал. А если по факту, то у Вани, перед которой даже немного стыдно за такое резкое появление и уход. Нужно будет, определенно, как-нибудь зайти к ней и спокойно посидеть, ведь поболтали на кухне они с взаимным интересом. И ещё он оставил у неё свои драгоценные расчёты и папку с делом на него же самого, что нужно будет забрать обязательно. Кажется, Пятому придётся вернуться в рутину своей жизни: расчёты, расчеты, бухло, но без Делорес, а ещё с мельтешащим перед глазами человеком, который разбил сердце. Пятый много читал об этом, но никогда не верил в то, что может быть настолько хуево и больно. Пятый не спеша идёт сзади, держась за ручки коляски, чтобы везти своего брата-долбоеба. Он рад, что все получилось так, потому что глядеть ему в глаза было бы слишком тяжело. Они так и кричат о том, что Клаус обо всем так нагло врет, из-за чего эти любимые глаза хочется выколоть.       « Не был дома значит… Интересно, Пятый, и где же ты был? А главное — с кем.». Четвёртый и сам не видел смысла в этом вопросе. Действительно — какая разница, если он провёл ночь с ним у кровати, чуть ли не держа его за руку. Да и, судя по всему, сорвался чуть ли не сразу, как ему сказали обо всём. Иначе, выглядел бы куда цивильнее, хотя бы, как обычно. Все двадцать минут, не считая начальной минуты, они проводят в абсолютной тишине. Клаус просто старается ни о чём не думать. Всё, что ему сейчас нужно, это бутылочка крепкого. Интересно, винит ли Пятый себя в том, что это снова случилось? Ведь он далеко не глупый и должен был понять, что послужило причиной. Хотя, возможно, он думает, что Клаус всё ещё торчит по желанию, а не от безнадёжности. Возможно, он скоро снова будет торчать в удовольствие, как только дойдёт до более тяжёлых вещей. Уже у дома Клаус сползает с коляски, опираясь о перила. Так он точно не попадёт внутрь. Пока затащишь эту хуйню, ещё и с телом внутри, сто лет в обед пройдёт. Уже наверху, он толкает дверь, чуть не заваливаясь в бок. Но ничего, стоит, аккурат перемещаясь дальше, прямо по стеночке. — С возвращением, мальчики! Мама. Светлая, любимая мама. Такая вся жизнерадостная, что становится тошно. Просто отвратительно смотреть на это. И он улыбается. Вымученной, но, какой может сейчас, улыбкой. — Привет, Грейс. — Кушать будете? — Да, пожалуй. Клаус отвечает только за себя, медленно волочась вдоль коридора. Нога за ногой. Тяжёлое, словно свинец, тело. Эх, блять. Как же мерзко и тошнотворно. Ничего, постепенно, ему становится лучше. Сейчас поест, доковыляет до бара, и совсем отпустит. А там уже можно и совсем забыться. Пятый. Он идёт где-то сзади. Страхует? Переживает? Клаус мотает головой, усмехаясь про себя. Пятый не станет. Просто идёт. И всё. — Макароны или картошка? — Макароны. Мама снова расплывается в улыбке, упорхнув в кухню. — Дай ещё одну. Тихий голос Клауса, уже перед входом в кухню. Стоит, блять, поискать свою пачку. Ну, или достать новую с блока. Хотя, не помешала бы ещё и зажигалка. А, похуй. На кухне есть спички. Он поворачивает голову в сторону брата, ожидая долгожданную сигарету.