апокалипсис и наркотики.

      Пятый не помогал встать с коляски, а уж тем более — подняться в дом. Клаус должен был хоть с чем-то справиться сам и у него неплохо для его состояния выходило. В доме их встречает мама, которая напрягает больше обычного, но она не сделала ничего плохого. Он старается просто молчать, чтобы никому не нагрубить, хотя настроение Грейс ничем и никогда не испортить. Рот совсем не хочется открывать, несмотря на своё постоянное остроумие, сейчас оно просто испарилось. Он молча идёт за Клаусом на кухню, первым делом подходя к домашнему телефону, но перед этим все же успевает вытащить сигарету из пачки и дать Клаусу. Первым делом он набирает Ване, которая наверняка волнуется, несмотря на то, что она вроде как изменилась. — Привет. Слушай, ты до скольки будешь дома? Я заскочу, нужно будет забрать мои вещи, — Пятый глядит на часы, понимая, что до ухода Вани у него есть ещё немного времени. — Сейчас буду. Пятый вешает трубку и обращается к Грейс: — Не слушай его и не выпускай из кухни, пока я не вернусь. Следи за ним. После своих наставлений Пятый исчезает, перемещаясь к Ване. — Ну, как там все? — осторожно спрашивает она. — Дерьмово. Но я почему-то не удивлён. Связался, блять, на свою голову, — Пятый вздыхает, направляется к дивану, на котором оставил свои тетрадку и папку, которые остались не тронуты. — У меня есть кое-что для тебя, — Ваня отходит в другую комнату, а возвращается с запакованной в подарочную упаковку небольшой коробочкой. — Это тебе, — с улыбкой произносит она.- Открывай. Пятый приподнимает брови, никак не ожидая каких-то подарков, сейчас было не до этого. Да и ему ничего не было нужно, но отказать Ване — обидеть ее. — Что там? — Пятый берет коробочку и распаковывает её, сняв упаковку, видит, что подарок — это телефон. — Ого… — Будь на связи, Пять. Там уже есть симкарта и мой номер, — девушка приобнимает брата, а он ее. — Твой номер я знаю наизусть. Но я тебя понял. — Выпьешь кофе? — Конечно. Они проходят на кухню, где Пятый сразу садится за стол, а Ваня варит любимый напиток своего брата. Когда она усаживается рядом, поставив перед ним две чашки с кофе, разглядывает его измученный вид. — Ты совсем устал… Что собираешься делать? — озадаченно спрашивает она. — Я про Клауса. — Если я отпущу его, то он сдохнет в какой-нибудь подворотне, так практически было вчера, нахуй мне это нужно? — Пятый хватается за ручку кружки и делает несколько глотков. — Я не могу позволить ему умереть. Но я не знаю, как быть после всего, что произошло. — Да уж. Я представляю, как это больно, когда тебе разбили сердце… Ты справишься, Пять. Старайся вообще не слушать то, о чем он говорит. — Его глаза говорят об обратном, то ли я совсем размяк и придумал себе все сам, лишь бы была какая-то надежда. А лучше бы ее не было. Ваня такой человек, который разделяет все чувства своих близких, поэтому она правда понимает Пятого и хочет ему помочь, но не знает как. Пятый видит, что она и сама немного загрузилась, поэтому нужно отвлечься. — Слушай, как насчёт, когда будешь свободна, сходить куда-нибудь, спокойно? А то у меня такое чувство, что кроме концертов и дома ты ничего не видишь, — Пятый улыбается, рассматривая усталую Ваню, которая часть ночи явно переживала за этих двоих. — Отличная идея! Я с удовольствием. Пятый допивает кофе, поднимается из-за стола и направляется к раковине, чтобы помыть свою чашку. — Ты позвони или напиши мне, когда будешь готова. Постараюсь вырваться. Дома и Грейс за Клаусом присмотреть сможет, думаю. — Договорились. — И ещё, спасибо тебе за все. Ты мне правда помогла. — Помни, что ты не один, Пять. На прощание они обнимаются и он перемещается обратно в дом, на кухню, держа в руках коробку с телефоном, тетрадь и папку. И все-таки, он проголодался. Обед ещё не успел остыть, а Клаус до сих пор на кухне, видимо, только благодаря Грейс. Пятый садится за стол, но уже не рядом с Клаусом. Нужно иметь хоть какую-то дистанцию. — Приятного аппетита, солнышко, — с улыбкой проговаривает Грейс. — Спасибо. Кстати, мебель привезли? — Пятый сразу же приступает к еде. Чертовски вкусной еде. — Да. Я не знала, как Клаус видит свою комнату, но расставила там все, правда всякие мелочи решила оставить на кровати, — она продолжает улыбаться, уже не зная, чем ей заняться. — Давай я и тебе помогу с комнатой? — Немного позже, Грейс. Пятый несколько раз не удерживается и бросает взгляд на Клауса. И даже от этого щемит в сердце.       Когда сигарета оказывается в руке, Четвёртый зажимает её между зубами и движется дальше, добираясь по стеночке к спичкам. Пятый звонит кому-то, с кем был вчера. Это странно. И подозрительно? Что ж, ладно. Нужно будет как-нибудь потом это аккуратно узнать. Да, конечно, только как? Если ты с ним больше не разговариваешь. Он подкуривает сигарету, щёлкая спичкой о коробок, выдыхая в сторону исчезнувшего, теперь уже, силуэта Пятого. Бесит. Пиздец, блять. Как же бесит. И непонятно, что больше. Собственная тупость, с загнанной безвыходностью, или блядский Пятый, что продолжает возиться с ним. Не остаётся ничего, кроме как выкурить сигарету, после усаживаясь за обеденный стол. Тоска. Ебучая. Прожигающая всё внутри. Тоска. Четвёртый не торопится налегать на еду. Он ждёт возвращения Пятого. А зачем? Да, нахуй нужно. Ковыряется вилкой, что-то наматывает. Что-то накалывает. Засовывает в рот, кое-как жуёт. А ещё, кажется, уже почти полностью отпустило. Пятый садится не на прежнее место. Дальше. Не так далеко, как ты бы мог, правда? Не можешь. Тяжело. Но тщательно делаешь вид, что тебе похуй, а всё вокруг — формальность. Разговаривает с Грейс. Непринуждённо. Старается. Мелкий ублюдок. Старайся. Клаус не доедает, он встаёт из-за стола. Ведёт, но виду он не подаёт. — Спасибо. — Ты больше не будешь? Отрицательно качает головой. Молчит. Разворачивается и уходит обратно в гостиную. Подходит к барной стойке. Хватает бутылку горячительного. Ебучий вкус виски, прожигающий глотку. Хорошо. Приятно. Растекается по горлу так, что хочется сразу же сделать ещё один. Два. Три глотка. Выдерживает паузу. Наклоняется к стойке, выуживая тот самый блок. Достаёт пачку, сигарету, зажигалку. Отличный набор успешного человека. Остаётся в гостиной. Рот ебал подниматься куда-то наверх, чтобы что? Сидеть куковать в комнате, в которой даже палец об палец не приложил? Ты здесь никто. И звать тебя — никак. — Выглядишь, как поёбанный жизнью неудачник. — Ты меня звал? Смех. Горький. Раздирающий обожжённое горло. Делает ещё глоток. Усаживается на стойку, хоть и не с первого раза. — Мне больно смотреть на всё это. — А мне больно дышать и моргать. И что теперь, блять? Ах, да. Не делать ни того, ни другого. Я бы и с удовольствием. Да надзиратель не позволяет. Снова ублюдская попытка в смех, но он не даёт этому разрастись, потому что принимается за сигарету. Вытаскивает. Поджигает. Затягивается. Выдыхает не сразу. Держит достаточно долго. До состояния, пока не начинает приятно кружиться голова. Ахуенное чувство. Миллион баксов за то, чтобы спастись в этот очередной пьяный вечер. Но на этот раз — без самого важного. Без него.       Судя по всему, Клаусу хуево. Не только физически, но и морально. И хуй знает, что так сильно его гложет, если он решил закончить игру и от всего отгородиться. Пятый и сам ест без особого удовольствия, делает это скорее для того, чтобы просто забить желудок и не пить алкоголь, будучи голодным. Он кое-как доедает все и благодарит Грейс за ужин, после чего складывает тарелку в мойку. Он бы и сам помыл за собой, только вот ей нечем будет заняться, так что чем больше забот по дому — тем для неё и лучше. Согревает лишь мысль о том, что в доме все ещё много алкоголя. Поэтому сразу после кухни, прихватив свои вещи, Пятый направляется в холл, где уже восседает Клаус. Совсем неудивительно, он тот ещё алкоголик, хотя и Пятый тоже. Хочется спросить о его дальнейших планах, но Пятый знает, что не должен открывать рот, поэтому молча хватает первую попавшуюся под руку бутылку, даже не выбирая, чем сегодня он будет травить свой организм. И только по пути в свою комнату Пятый глядит на бутылку, понимая, что пойло на вечер — это джин. Как только он заходит в свою комнату, сразу же падает на кровать и открывает бутылку. Опять пить из горла, что раньше казалось диким, а сейчас — абсолютно нормальным. Пятый делает несколько глотков подряд, хмуря брови из-за обжигающего, как казалось, вкуса. Он выпивает треть бутылки залпом, так быстро, что кажется, ужин полезет наружу. Алкоголь быстро ударяет в голову, из-за чего картинка перед глазами немного расплывается. Становится одновременно мерзко, грустно и очень больно. За то, что все произошло так быстро, собственно, как и началось. Видимо, это и правда была такая игра, но самое ужасное то, что Пятый, как какой-то подросток, просто повёлся на это и не просто влюбился, а даже больше. Сидеть одному и пить, гоняя такие мысли — ужасная идея, мало ли до чего можно додуматься. Хотелось бы поговорить с Ваней, ведь она всегда умела поддержать, да и сама предложила. Он не хочет перемещаться к ней лишь потому, что не хочется вот так опускаться, но пьяная голова — дурная голова. Пятый не придумывает ничего лучше, кроме как взять телефон и позвонить ей по видеосвязи. Его всегда успокаивало ее лицо, он любил её, но не как девушку, а в действительности, как сестру. — Пять. — Как только она берет трубку и видит его состояние, то устало вздыхает. — Когда ты успел напиться? — Мой профессиональный навык, — Пятый усмехается, опираясь спиной на стену, в одной руке держит бутылку, а в другой телефон. — Расскажи мне. Что-нибудь хорошее. Ване удаётся ненадолго отвлечь Пятого, но в итоге он все равно возвращается в своё подавленное состояние, да и алкоголя больше, чем было раньше. — Блять, если честно, я совсем не знаю, что мне делать дальше. Впервые в жизни я не знаю, как правильно поступить, — выдаёт он, вываливая весь груз на сестру. — Тебе не стоило сразу же идти к нему. Для начала тебе нужно было успокоить свои чувства, ведь пока ты рядом с ним, тебе ещё больнее. Я переживаю за тебя. — Хочешь сказать, что мне будет лучше отпустить его и быть одному? Но ты же знаешь, что с ним может случиться все что угодно. — Честно говоря, никогда не видела, чтобы ты был настолько кем-то озабочен. После всего, что он тебе сказал — он не твоя проблема. Но быть одному — плохая идея, ты ведь и сам сопьёшься, в лучшем случае. Нужно что-нибудь придумать. Может, пока поживешь у меня? Я присмотрю за тобой. — Не хочу доставлять тебе неудобств. Ты же знаешь, всё под контролем. Пятый замолкает, как только видит, что в комнату врывается пьяный Клаус. Телефон выпадает из рук, из-за чего он не успевает отключить звонок. — Нахуя ты пришёл? — Нахмурившись, спрашивает Пятый, хотя мысленно благодарит его за то, что он это сделал.       Хватит, блять, загонять себя. Ебучая тряпка. Нет, ни-ху-я. Ты даже звания тряпки не заслуживаешь. Заварил кашу, а расхлёбывать что, уже не хочешь? Нет уж, дружочек, хавай. Хавай сквозь боль и слёзы. Продолжай мешать. Дуть, чтобы скорее остыло. Но не остынет. Будет всё так же обжигать губы с языком, и выжигать горло. В грудине что-то ноет. Тянет. Болезненно колет. И нет, это не жалкие остатки твоего разбитого, ненужного даже себе, сердца. — Уверен, что это так работает? Снова зудит над ухом. Заткнись. Блять. Нахуй. — Ч-т-о. Злостно, чуть ли не рычит через свою пасть Клаус, снова затягиваясь так, что заменяет дымом себе воздух. — Ну, твои вот эти метания от одного к другому? Не моё, конечно, дело. Но мы тут всё видим и слышим. Я про тот твой… разговор с Дэйвом. И Бен замолкает, как в тот раз, когда спизданул про Пятого больше нужного. Клаус медленно поворачивает голову, а Шестой, на удивление, не съебал, как обычно. — Объяснись. Поднимает руку. Припадает к горлу. Глоток. Второй. Давится. Начинает кашлять. Третий. Жжёт, сука. Как же, блять, прожигает всё нахуй внутри. Ну, может хоть это убьёт к хуям собачьим часть его бесполезных чувств и эмоций. — Не моё, конечно, дело, но… Дэйв, как мне показалось, действительно был искренне рад за тебя. За вас. Клаус смотрит в одну точку, куда-то за брата. А затем заливается смехом, крючась, как червь без воды. Тушит сигарету. Почти о свою руку. Но удачно попадает по пепельнице. — Да только проблема в том, что убил его я. И Пятого, блять, я убью. А этот сучёныш не поймёт всё, блять, никак. НЕЛЬЗЯ ЕМУ СО МНОЙ БЫТЬ. НЕЛЬЗЯ. Злится. Стучит по столу кулаком, затем сползает со стойки. Полбутылки виски безвольно плещется в бутылке. Делает ещё один глоток. Для храбрости ли? — Короче, блять. Я ему всё объясню. И уверенно идёт наверх. Бля, реально старается делать это уверенно, несмотря на то, как помимо языка, заплетаются уже и ноги. Видимо, всё побочка от вчерашнего. И отходос уже от сегодняшнего. Ах, блядские отходосы. В этом есть своя романтика и кайф. С кем-то пиздит? Ебучие глюки, Четвёртый. Ты просто уже абсолютно и бесповоротно поехал кукухой. Врывается в комнату без стука, без нихуя. Да вообще, скажи спасибо, что дверь ещё на петлях, блять. — Слышь. С вызовом. С горьким ядом. — Ты вот, блять, скажи. Ты чё, сука, такой тугой? Гонит. Ещё как, блять. Катит эту бочку. А нахуя? Сам, что ли, дохуя жизнью наученный? Чё стоишь тут, качаешь?! — Все твои вот эти жесты, бля, дохуя манерные. Присасывается. Отпивает. Шатается вперёд. — Думаешь, дохуя такой умный и знающий? Так вот, нихуя ты не знаешь. Знал бы, понял, что всё это — пиздёж. Что это, блять, мудак? ГОВОРИ ЯСНЕЕ. — А ты поверил, блять. Как долбоёб последний. Смеётся. Наваливается на Пятого всем телом, вжимает его в эту блядскую кровать. — Самый умный. Как же.       И Пятый уже успевает пожалеть о том, что эта пьяная туша ворвалась в комнату. Потому что Клаус кое-как стоит на ногах, говорит на повышенном тоне, даже больше кричит. Пятого не устраивает такое отношение к себе, а каждое громкое слово отдаётся ударом по затылку. Пятый хмурится и на секунду вспоминает о разговоре с Ваней и он тянет руку к телефону, чтобы отключить его и прервать звонок. Ей не стоит слышать всей этой хуйни, что несет Клаус. Зажмурив глаза, Пятый старается придерживаться совета: не слушать всю эту хуйню, не принимать близко к сердцу, но она такая громкая, что хоть уши закрывай ладонями — будет слышно. Он слышит про то, что все это пиздеж. И становится не лучше, а только лишь хуже. Это ещё более мерзкий поступок, чем считался ранее. Это не просто игра, а игра в игре? — Долбоеб здесь только ты, блять, — Пятому явно не нравится все происходящее, а особенно то, что его вжимают в кровать, не давая вздохнуть и пошевелиться. Он не знает, как все это прекратить, но тем не менее, перемещается, исчезая из-под Клауса, оказывается у кровати, стоя рядом с ним. Он сразу же хватается за недопитую бутылку джина и замахивается ею, ударяя Четвертого по голове. Больше всего сейчас жаль недопитый алкоголь, а ещё то, что несмотря на удар, Клаус все равно не вырубается. Лучше бы все закончилось прямо сейчас, потому что дальше можно будет дойти до точки невозврата. — Ебаный ты придурок, вынудил меня, — Пятый откидывает «розочку», что осталась в руке, хотя понимает, что на этом ничего не закончится. Как только Клаус переворачивается на спину, несмотря на то, что под ним стекло, Пятый ловко усаживается на него, давая ему пощёчину. — Я, блять, убил бы тебя, ебаная ты тварь, — Руки резко хватаются за его шею, сжимая ее. — Даю тебе время подумать и дать мне НОРМАЛЬНЫЙ ответ, нахуя ты все это делаешь?! Нахуя ты так поступаешь со мной?! Я же, блять, люблю тебя! Лицо краснеет, а на глазах проступают слезы, пальцы сжимают чужую шею крепче. И несмотря на все это, любовь никуда не испарилась. Они оба — два самых отмороженных психа на свете, которые любят друг друга, но вот только нормально у них не получается, они пробовали.       — В смысле — я? Что значит, блять, я?! С КАКОГО ХУЯ Я ДОЛБОЁБ? И чё ты, бля, пасть свою открыл, Клаус? Хули разорался здесь? Заткнись нахуй, пока по ебалу не огрёб. А не, продолжай. Поздняк метаться. — Блять. Тело исчезает, и он опирается руками о кровать, когда со спины прилетает добротна бутылка. Прям об ёбнутую голову. Без жалости. Без нихуя. И не больно. Тонкая струйка крови стекает с темечка, стремительно движется по шее вниз. Кажется, что не больно. На самом же деле, это просто ПИЗДЕЦКИ БОЛЬНО, БЛЯТЬ. Мало того, что удар тупой, так ещё и рана сочится. — Что ты… Клаус переворачивается, криво держа эту ебучую бутылку в руках. Какого хуя сейчас вообще произошло? Он наконец-то умрёт? Можно уже просить о прощении? А вот и Пятый, в такой ахуенно сексуальной позе наездника. Почему, сука, даже сейчас хочется вытрахать из него всё. Начиная с блядской, не гнилой души. Вдолбить хер так глубоко, чтобы он выл от ощущений. «Убей». Читается в его карих и бездонных глазах. — УБЕЙ. Пытается кричать, но хрипло выскуливает. «И Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ». Кричит в сознании, не собираясь и слова сказать в реальности. — Души. Сильнее. Так, чтобы сперма с брюк сочилась. Мерзкий выблядок. Опускает бутылку на постель, не беспокоясь за то, что та нахуй выльется. Укладывает обе руки на заднице Пятого. Мнёт ту. Из последних, блять, сил мнёт его ебучую задницу. — Я скажу. Но ты попросишь. Ещё как, блять, меня попросишь. Если тебе действительно это нужно. Помнишь, тот самый, не загаданный тебе проигрыш? Клаус чувствует, как хватка слабеет, а в глазах Пятого появляется беспокойство, кажется, с замешанным интересом. Ждёт. И правильно делает. Потому что его растянутая дырочка и правда покажется безобидной шалостью, по сравнению с тем, что будет дальше. С усилием перехватывает руки Пятого и заваливает его на кровать. Конечно же, он в любую секунду может вырваться. Но не станет. Так легко читается. — На этот вечер — я твой папочка. И он бы с радостью послушал все его возможные отказы, посылания на хуй, и кучу всего, но пошёл он на хуй. Впивается в пьяные губы, не менее пьяными своими. Бьётся об них, стучит зубами о зубы. Проталкивает язык внутрь. Похабно. Грязно. Властно. Вроде, что-то бормотать сквозь это всё пытается. Да нахуя? Усаживается сверху. Сплетает оба языка. Затем разгибается, с жадностью облизывая губы. Подносит пальцы к его рту, водит по нему. Просовывает внутрь два, нет, блять, нагло проталкивает. Укусит — получит по ебалу. Ни больше ни меньше. А второй рукой уже шарудит по телу. Вытанцовывает на нём какие-то свои дурацкие танцы пальцами. Поглаживает, надавливает. Хуй проссыт, что вообще творит. Зверёныш ебаный. Наконец-то просовывает руку под одежду, ведёт по бедренной кости, поднимается, очерчивает рёбра. — Ты ахуительный. Неебически грязный уёбок. И я трахну тебя. И ты будешь просить. Ты меня понял? Будешь.       Клаус снова ведет себя, как ебаный мудак, которому нихуя не нужно от жизни. Опять, за каким-то хуем, он нацепил на себя эту ебаную маску, которая абсолютно ему не идет. Пятый знает, какой тот настоящий и уверен, что это — лучшее в нем. Беда в том, что он не знает, как вернуть все это, да и возможно ли это. Клаус впивается в задницу Пятого пальцами, это неприятно и даже больно, но хватка пальцев, что сжимают шею, не ослабляется до того момента, пока наверх не всплывает то самое желание, что было проиграно и задолженно. Пятый теряется на несколько секунд, прекрасно осознавая, что желание Клауса, которое уже нельзя будет оспорить, будет явно похлеще того, предыдущего. И это стремно, потому что хуй знает что творится в этой наркоманской башке, в которой даже нет никаких рамок. Успокаивает только то, что после исполнения, Клаус все же пообещал рассказать, какого хуя произошло, но даже это будоражит, да и не факт, что после загаданного желания Клаусом, в его сторону вообще будет желание смотреть. — Что? — переспрашивает Пятый, приподнимая брови от рассеянности. Он, конечно, прекрасно расслышал все, но блять… Пятый может исчезнуть куда только пожелает, но из-за растерянности он позволяет Клаусу оказаться сверху. Ебаный Четвертый ведет себя слишком грубо, но видимо, ему нравится так, потому что у него уже встал член, который выпирает бугром на тонкой ткани больничного халата. Его пальцы пихаются так глубоко, что Пятый думает о том, что он вот-вот блеванет, но терпит все это, хуй знает зачем, правда. В голове абсолютная пустота, одно лишь мерзкое чувство струится по всему телу. Нет смысла избегать этого, нужно просто принять, ведь Пятый, по сути, тоже заслужил все это. Но Пятый не был как Клаус, а его противоположностью, поэтому если уж так опускаться, то брать от этого какое-то удовольствие. Пятый облизывает тонкие пальцы, не отводя взгляда от лица Клауса. Как же хочется узнать, что он скрывает. На лице появляется все та же широкая улыбка, глаза больше не слезятся, а лишь загораются желанием. — Я хочу, чтобы ты выебал меня прямо сейчас, папочка. Хочу, чтобы ты наказал меня так, как я этого заслуживаю. Я хочу быть хорошим мальчиком, — произносит он все томно и более чем убедительно, облизывая свои губы. Хуй знает, как настроение так быстро сменилось, но Пятый отлично менял маски и умел вживаться в какую-либо роль. А если представить, что не было никакой ссоры, расставаний, боли и слез, то все вообще более, чем заебись. И алкоголь в крови позволяет сделать это.       И он готов поклясться всем, что у него было. (Ничем.) Что он явно не ожидал такого быстрого ответа. И выхуел с этого. Но долго это не длилось. Буквально несколько секунд, и он уже затуманенным сознанием принимается действовать. Не терять и минуты. Ни единой блядской секунды. Вот он — фас; зелёный свет; и флажок, блять, из белых трусов. Трясущиеся руки опускает к брюкам, стягивает те за считанное мгновение. Откидывает куда-то нахуй. Кладёт ладонь на его вставший член и сжимает тот сквозь трусы. Блядский Пятый. Такой горячий и сексуальный. Бери — не хочу. Готовый на всё. И ради ли желания? Или сам этого хочет? Клаус никогда не узнает. Тяжело дышит, словно пробежал целый марафон, а не измывался, будучи сверху. Стягивает бадлон. Не с первого раза, из-за чего злится ещё больше. Рычит. Чуть ли, блять, не с пеной у рта. Когда наконец-то оставляет его в одних трусах, отстраняется, осматривая это хрупкое и только начинающее крепчать тело. Хорошо слаженный. Такой красивый и хрупкий. Но с виднеющимися мышцами и подтянутым телом. — Вставай на колени, малыш. Слезает с него, помогая приподняться. Сам же начинает судорожно расстёгивать халат. Блядские пуговицы сбоку. Как же, нахуй, неудобно. Наконец-то, наверное с самой Божеской силой, он справляется. Откидывает халат в сторону, прямо туда, где разлит проклятый виски. А халату тоже особое приглашение не нужно. Он всё впитывает, до последних капель, вытекающих из бутылки. — Как же ты сладко, блять, выглядишь. Искусать бы тебя всего, к чертям собачьим, чтоб совсем места не оставалось. На этой ебучей белоснежной и гладкой коже. Пятый уже на коленях. С таким просящим взглядом. С задранной вверх головой. — Эта, блять, шея. Так бы и перегрыз. Клаус поднимается с кровати, обходя Пятого со спины. — Кто твой папочка, Пять? Голос совсем не такой, как обычно. Не строгий, а властный. Дающий понять, что стоит слушаться абсолютно во всём. Сам присаживается на колени, устраивая руки на его плечах. Сжимает те, надавливает вперёд, заставляя склониться. Рукой ведёт по линии его хребта, очерчивая каждый позвонок. Затем обхватывает по бокам и приподнимает, укладывая его на кровать. Сладкой задницей к себе. Плюёт на руку. Растирает слюну. И вставляет сразу два пальца. Больно? Пиздец как больно. Но ему хочется поскорее войти в него. Прости, Пятый. Сегодня тебе придётся многое вытерпеть. Он не просто растягивает его дырочку, а уже пальцами его имеет. Вторая рука оглаживает ягодицу, словно стараясь ту расслабить. Хорошая попытка, долбоёб. — Проси меня. Скажи, как сильно ты хочешь, чтобы я вошёл в тебя. Говори так, чтобы я поверил. И говорит он это абсолютно серьёзно. Ведь и правда, не поверит — так продолжит свои томительные пытки и издевательства. И хуй его знает, что взбредёт в его пустую голову.       Пятый, как послушный мальчик, встает на колени. В голове пусто и сейчас ему даже нравится играть в эту очередную игру, которая, скорее всего, не обернется чем-то хорошим. В глубине души Пятый понимает, что это — конец, но если это так, то почему бы не сделать его запоминающимся? Сделать все так, чтобы нравилось обоим. Слыша об укусах, Пятому кажется, что на этом все не закончится. Наверняка Клаус захочет отомстить за их прошлый опыт с бдсм, и он понимает, что пускать все на самотек и стать куклой Клауса — неправильно, но стоит посмотреть, что из этого выйдет. Всегда можно вернуться назад, предотвратить это, а если сильно захочется — то вернуться в тот день, когда они попытались сблизиться, исключить и это. Выбор есть абсолютно всегда, Пятый знает это, как никто другой. И пока он выбирает играть по правилам Четвертого. — Ну так сделай это, меня это лишь приукрасит, — с ухмылкой отвечает Пятый, поворачивая голову назад, чтобы взглянуть на Клауса.Его глаза все так же говорят о том, что все это — пиздеж. Пусть он и знает, что все эти отметины на теле — хуевое дело, так как сходит не быстро, а значит, будет напоминать о том, как и при каких обстоятельствах они были поставлены. — Ты, ты мой папочка, — все еще с улыбкой произносит он, скорее даже защищаясь этой самой улыбкой. Клаус, как будто бы, сам не свой. По крайней мере, Пятый никогда не видел его таким. Властный, строгий, даже его голос звучит по-другому. А может, у него действительно серьезные проблемы с головой? Пятый наклоняется, выставляя свою задницу на показ. Лицо опирается в кровать, но чтобы дышать, он поворачивает ее боком, при желании, так он хотя бы сможет видеть этого безумца. Сдержаться от двух пальцев внутри себя Пятый не в состоянии. Он хмурит брови, прикрывая глаза, приоткрывает рот, тяжело вздыхая. Даже так — больно, потому что Клаус не теряет времени и начинает двигать своими ебаными длинными пальцами. Все только начинается, но Пятому уже хочется закончить это шоу поскорее. Все это настолько безумно, что кажется ужасным сном, из которого невозможно очнуться. И если это так, то Пятый надеется, что ощутив боль, он проснется. — Войди в меня по самые яйца, прямо сейчас. Я хочу почувствовать тебя внутри себя. Пожалуйста, мне нужно это… Папочка, — и Пятый действительно, вскинув брови, молит об этом, потому что несмотря на все происходящее вокруг сумасшествие, он успел соскучиться по сексу с Клаусом, да и навряд ли бы он, в теле малолетки, смог бы еще с кем-то этим заниматься. — Выеби меня так, чтобы я не мог сидеть еще несколько дней. Я пиздецки хочу этого. Ноги трясутся, собственно, как и все тело, чего Пятый даже не пытается скрыть. Пусть Клаус думает, что все это лишь от того, как сильно хочется ощутить его внутри себя. Он специально наталкивает Клауса на стремные вещи, которые само собой, будут иметь последствия. Пиздецки интересно, когда тот остановится, да и остановится ли.       А что Клаус? Серьезно, кто-то сейчас думает о том, что этой гниде не поебать? Он растягивает еще не больше минуты, когда сразу же подставляет член. С небольшим количеством смазки и оставшейся на очке слюны. Мажет, трёт. Блядский урод. И сразу же входит. Проталкивает головку внутрь, закатывая глаза так, что непонятно, как всё ещё может видеть. И блять, словно в первый раз оказывается внутри. — Сука. Какой же ты, блять, узкий. И стонет так, что вся планета останавливается в этот момент. Толкается до самого конца. Хватает его за бока и натягивает до тугой боли в яйцах. — Как же я тебя ненавижу. Едва слышно, где-то в остатках сознания. Словно и сам не слышит того, как говорит этого. Отодвигается, входит резким толчком. С надрывным стоном. С рыком. Отбросить нахуй все существующие нормы. — Как же я тебя люблю. Вгрызается в его шею. Пытается в засос, но оставляет следы зубов, что долго ещё не покинут белоснежную кожу. Любит до ломаных костей. До мозолей на руках. До потери своего сердцебиения. Любит, и сделает всё, лишь бы тот был счастлив. Но сейчас — блядский животный секс. Желанное так рядом. Вот оно. Истинное наслаждение от такой отдачи того, кто, вроде как, всё ещё любит. После всего, что было сделано и сказано. Глупый, блять, Пятый. С тебя вытрахают всё, лишь бы ты передумал. Клаус хватает рукой за волосы, слегка тянет те. Наклоняется. Нюхает. — Сука. И пахнешь вызывающе. Уёбок. Четвёртый не останавливается. Наоборот, набирает обороты. Долбит дырочку Пятого как не в себе. — Мой малыш. Ты моё, блять, сокровище. Вытаскивает член, поводив по растянутой дырочке. Переворачивает Пятого. Смотрит так, словно видит восьмое чудо света. Нет, блять, так и есть. Самое святое и ценное, прямо сейчас, в его руках. — Мой… Полушёпотом, словно уже во сне. Смотрит на его дрожащее тело. Облизывается. Припадает к одному соску, затем к другому. Покусывает те, облизывает. — Мой. Опускает руку на его подрагивающий член, припадает ближе. Губами обхватывает головку. Начинает насаживаться. Смазывает слюной. Господи, блять. Что-то мычит сквозь отсос. Ещё немного и рот зальёт горячей спермой Пятого. Сам потерпит. Сейчас не до этого. — Кончи мне в рот. Кое-как выговаривает, отпрянув от него на секунду. Затем снова проходится языком от головки до яиц. Берёт до тошноты, но сдерживается. Так насасывает, как будто бы перед ним сама вселенная. Так и есть. Вся его вселенная, блять, сейчас перед ним.       Пятый просит — Пятый получает. Резко, глубоко, очень больно. Он не в силах сдерживаться, поэтому кричит, громко и пронзительно. Чтобы не продолжать это, он подносит ладонь к своему рту и зажимает его так крепко, что начинают болеть зубы. Все тело пульсирует от боли, в ушах звенит и он кое-как разбирает слова Клауса о ненависти и любви. Как странно. Ведь Пятый испытывает то же самое прямо сейчас. Укусы слишком сильные, заставляющие жмурить глаза до цветастых пятен среди темноты. Теперь Пятый — ебаная тряпичная кукла, которой можно вертеть как угодно и делать все, что угодно. Он вытерпит все, он обещал. Клаус — сумасшедший, наверняка не представляющий, как же сейчас хочется сдохнуть Пятому, лишь бы прекратить эту боль. Но он не заикнется об этом, а просто дождется, когда тело привыкнет к боли. — Не останавливайся, пожалуйста, — скулит он, после чего снова зажимает рот ладонью, с силой кусая ее. Нет, Пятый явно не мазохист, ему нравится, когда его дырочка подстраивается под размер Клауса и постепенно становится приятно. Все так грязно и пошло, у Пятого давно стоит, несмотря на то, что к его члену Клаус даже не прикасался. Тело трясется еще сильнее, когда Пятого переворачивают на спину. Он не открывает глаза, но чувствует на себе этот хищный, сумасшедший взгляд, скользящий по юному телу. Его прикосновения очень приятны, кажутся все такими же нежными, как и раньше. Осознавая, что сейчас Клаус собирается делать, Пятый немного отползает, понимая, что он долго не выдержит. И это, блять, настолько приятно, что Пятый громко стонет от первого же прикосновения теплых губ к своему члену. Клаус явно знает, что делает, потому что это настолько ахуенно, что глаза закатываются за орбиту и начинают болеть. Рука тянется к кудряшкам, некоторые из которых замазаны в крови. Пятый пропускает их сквозь пальцы, сжимая, но не оттягивая. Он не хочет, чтобы Четвертый останавливался. Но он делает это на несколько секунд, сообщая о том, что хочет. Пятый положительно кивает, после чего опускает свою голову обратно на кровать. Он старается расслабиться, но из-за накатывающего кома приятных ощущений, ноги пиздецки трясутся. — Папочка, я сейчас. — сбито произносит он, тяжело дыша. Пятый задерживает дыхание и зажмуривает глаза, крепче сжимает кудряшки между пальцев. Еще несколько секунд движений Клауса, и Пятый кончает своему ебаному Клаусу прямо в рот. Это пиздецки приятно, хоть он и не понимает, зачем Четвертый захотел, чтобы было все именно так. Что-то подсказывает, что на этом все явно не закончится.       Чтобы описать сексуальность Пятого, слов на это не хватит. Да и не в сексуальности дело. То, какой он — просто пиздец. Никаких слов мира не хватит для того, чтобы передать ему хотя бы малейшую часть своих чувств. Клаус и без слов понимает, что Пятый скоро кончит. Он прекрасно чувствует это. Его ещё сильнее дрожащее тело, стоны, которые не скрыть, и пульсацию его члена. Кровь стынет в жилах от этого. Его мальчик. Его. Когда рот заливает горячее семя, можно услышать, как Клаус издаёт смешок. Он сглатывает всё до последней капли. Довольно облизывается и ухмыляется. — Хороший мальчик, Пять. Очень хороший. Четвёртый припадает к его лобку, начиная тот зацеловывать. Счастью нет предела. Внутри всё переворачивает сотню раз, прежде чем он прекращает целовать его всё ещё дрожащее тело. И он бы с радостью продолжил, потому что не сделал ещё и половину того, что собирался. Но блядское тело, которое ещё никак не может привыкнуть к такой активности, начинает ныть. Чёртов организм. Ему не хочется думать о том, что будет завтра. Ведь если разобраться, то это нихуя не значит. И он смело может послать его на хуй, и сказать, что не помнит никаких обещаний. Или забить хуй, и сказать, что ничего не скажет. Но не сейчас. Он будет думать об этом уже завтра, когда проснётся от лютого сушняка. Если, конечно, не захочет блевануть посреди ночи. — Прости, я… Не договаривает. Не успевает. Ноги саднят от осколков, на которых он лежит. Бессознательно вырубается, без желания уходя к Морфею. Отпусти, чёрт ебаный. Нужно ещё дотрахать Пятого. Отпусти… И утро настаёт не так красиво, как в Американских фильмах про подростков. Клаус не просыпается накрашенный, без больной головы, и трясучки по всему телу. Он лежит на Пятом, который всё ещё мирно спит. Голова раскалывается так, что проще, наверное, просто отрезать её, чтобы не мучиться. Поднимается медленно, как будто бы под лсд. Выходит из комнаты, напоследок окинув Пятого взглядом. Движется в ванную, снова по ебаной стенке. Как же всё это осточертело. И как у него только органы ещё продолжают работать? — Бляяять. Воет уже в ванной, прикрывая за собой дверь. Осматривает себя в зеркале. Разбитая голова, синяки под глазами. Красота, блять. Затем смотрит вниз, глядя на порезы на своих ногах. Несколько более глубоких, видимо, спал прямо на них. А в принципе, похуй. Включает воду, особо не заморачиваясь над температурой, и залезает внутрь. Набирает ванную через кран, ожидая, пока та полностью заполнится. Но как обычно, досиживает только до половины. Затем лениво начинает мусолить себя, смывая кровь и пот. Выключает воду. Выползает. И чудом не подскальзывается на мокром полу. Как псина, трясёт головой, но понимает, что идея была хуёвой, когда в висках несколько раз стреляет. Поднимает голову, ощущая как в темечке, судя по всему, очередной Афган. Ходить по дому голым заебись идея, но его начинает трясти от холода, уже когда он выходит из ванной. Поэтому, всё же заходит в свою комнату. Внутри всё лаконично и странно выглядит. Похуй. Открывает шкаф. Роется дольше обычного. В итоге надевает на себя бесформенную жёлтую футболку и трусы. Наверное, стоит надеть что-нибудь на низ. Тратит ещё и на это время, но наконец-то достаёт обычные чёрные брюки в облипку. Ещё и на это тратит время, пока с усилием пытается те натянуть. Похмеляться для слабаков и неудачников. Он подходит под оба пункта, но всё-таки пропускает это. И выходит вниз, оказываясь на кухне. Мамы нет. Странно. Ладно. Открывает холодильник, выуживая оттуда готовый бутерброд. Но в сухомятку точно есть не станет. Поэтому ставит чайник, и усаживается, пока ждёт, как тот закипит.