лав из

Эд запрокидывает голову, сжимая пальцами переносицу: кровища тепло льётся из носа по губам, стекает по плёнке на шее и забирается под свободный ворот чёрной футболки. Это всё не впервой — главное, что хуй, с которым Эд подрался, выглядит ещё более разукрашенным, поэтому его утащили на себе друзья. Бедненький маленький маменькин сынок, прикидывающийся местным авторитетом, — Эд ненавидит таких так же, как его самого ненавидит школьная администрация, общение с которой его ждёт в самом ближайшем будущем. Только кровь остановит — и сразу к директору. Можно было бы выйти на улицу и набрать снега, чтобы приложить к носу, но Эду влом, медпункт ближе. Эд скребётся в дверь пальцами, чтобы не пачкать дерево разбитыми костяшками, и открывает, не дожидаясь ответа. — Драсте, — гнусавит он. — Дайте лёдику, плиз. Он смотрит поверх кабинета, куда-то в форточку, — боится опустить голову, поэтому немного охуевает, когда слышит слева чей-то тяжёлый вздох вместо причитаний медсестры. Голову всё-таки приходится опустить, и кровь хлещет теперь уже всерьёз, Эд вытирает её голой ладонью, да так и оставляет пальцы под носом. — Ты опять? Медсестры в медпункте нет, зато есть Булаткин, и выглядит он так убито, что у Эда снова чешутся кулаки разобраться с абстрактным обидчиком — такие уж у него рефлексы в последнее время, если дело касается Егора, и Эд вообще не понимает, что с ним происходит. Или не хочет понимать. У Егора бледный вид и испуганные глаза, он держит левую ладонь на коленке пальцами вверх: Эд сразу замечает, что безымянный распух и покраснел. — А с тобой-то шо? Егор меланхолично смотрит, как на белый пол медпункта капают красные капли, и думает, что об этом срочно надо написать песню. — Да баскетбол же был. — Чёрт, Эд совсем забыл про тренировку; Егор теперь глядит на свои кроссовки и тише добавляет: — Ты же не пришёл, и вот. Эд чувствует, как начинают гореть щёки: они с Егором за последнее полугодие внезапно сблизились, как-то застряв вместе в раздевалке. Эд никогда бы не подумал, что будет якшаться с капитаном школьной команды по баскетболу и звездой местного разлива, — Егора же любят абсолютно все, от мала до велика, а Эдик очень не любит мейнстримы. Эд смутно помнит, что в младших классах Егора здорово чморили, и понятия не имеет, как из изгоя он вырос в знаменитость. Он всего-то десятиклассник, но уже успешнее и популярнее всех выпускников, включая Эда: Егор капитан школьной команды по баскетболу, Егор поёт на всех школьных праздниках собственные песни, у Егора несколько тысяч подписчиков в инстаграме (и иногда его узнают девчонки на улицах), Егор отличник, Егор катается на школьные олимпиады, Егор то, Егор сё, Егор, Егор, Егор. Эд не представляет, какой у школы будет траур, когда через полтора года Егор наконец-то выпустится. Он сам бы и не догадался, что Булаткин — не робот и не модель идеального человека, если бы дверь раздевалки в начале сентября не заело, и им не пришлось бы вдвоём куковать до прихода физрука. Егор оказался поразительно адекватным парнем, и сейчас Эд даже рад, что они нормально познакомились: в его окружении так мало адекватных людей. Эд иррационально чувствует вину за то, что не пришёл на тренировку, хотя понимает, что его присутствие ничем бы не помогло: при всём желании, он не смог бы отпиздить мяч, раз тот сломал Егору палец. Что за бред. От неловкого разговора их спасает медсестра. — Егор, мы позвонили твоим родителям, но… Выграновский, ты опять? Эд закатывает глаза, разводит кровавые ладони в стороны и торжественно подтверждает: — Я — опять. Егор коротко смеётся, и Эд ему ухмыляется — зрелище наверняка не из приятных, ну и что. Он не модель, в отличие от некоторых, и его это не парит. Зато у Эда десять татух, и он живёт как хочет — самодостаточнее любой дамы с кучей кошек. Медсестра продолжает говорить с Егором, пока вытирает кровь с лица Эда, обрабатывает его ссадины и пихает в нос дурацкие ватки, из-за которых у него всё чешется. Родители Егора заняты и не могут срочно его забрать, чтобы отвезти в травму, а одного его отпускать нельзя, потому что ему ещё нет восемнадцати. Булаткин понуро вздыхает. — Ну вы хоть перевяжите его, — не выдерживает Эд. — Без рентгена не могу, вдруг ещё хуже сделаю. — Да здесь же травма в паре кварталов, камон. — Мы не имеем право выпускать несовершеннолетних учеников, до окончания учебного дня они под нашей ответственностью. — Но я совершеннолетний, — пожимает плечами Эд. — Я знаю, от этого все наши проблемы, — недовольно бормочет медсестра. — Нет, я... э-э... могу проводить Егора до травмы. И до дома. И куда там надо. — А тебе сейчас разве не к директору? — К нему. — Вот у него и спросишь. Эд фыркает и, ободряюще похлопав Егора по плечу, смывается из медпункта. * — Нет. — Да почему? — Родители Егора будут не очень рады, если ты его проводишь. — Да им по ходу ваще плевать, не? — Выграновский. — Что? Ну скажите им, что это не я его проводил, а, не знаю, Попов или девчонка какая-нибудь. — Почему бы мне тогда и впрямь не попросить Попова? — Его нет в школе. Никого из наших нет, уроки закончились. — А ты почему здесь? Эд разводит руками, мол, вот, зацените видок — сам собрал чужими кулаками, был занят. Директор вздыхает. — Я не могу с тобой его отпустить. — Слушайте, он там сидит в кабинете с распухшим пальцем в полном ах… э-э, офигевший, короче. Вы шо, серьёзно? Он эта ваша гордость школы или кто вообще? Директор неожиданно улыбается. Он неплохой мужик, пускай и не в восторге от Эда (от него никто не в восторге, кроме малолеток всяких, пялящихся на его татухи) и сто процентов ждёт не дождётся, когда Эд уже исчезнет из их школы, а не исключает его, только потому что осталось всего ничего. Ругаться на Эда бесполезно, звонить его родителям — тоже. Эд в свои восемнадцать совсем немного анархист, но в целом неплохой парень: беспокоится, вот, неожиданно — да ещё и за кого. — Хорошо. Может, Булаткин на тебя повлияет, и ты хоть за ум возьмёшься. Эд думает, что если Булаткин на него ещё немного повлияет, то возьмётся он не за ум, а за хуй, но комментарии оставляет при себе. * Успевший повеселеть за короткий путь до травмы, Егор сникает снова, стоит ему зайти в мрачное помещение с тусклым освещением и затёртой плиткой под ногами. Эд помогает ему выпутаться из куртки, не зная, кому из них более неловко, — но они оба проходят это испытание, мужественно избегая смотреть друг другу в глаза. В травматологии людно, Эд здесь бывал не однажды и не дважды, но ни разу не сидел в пустом коридоре: вокруг всегда снуют несчастные люди, побитые жизнью или другими людьми. Эд с Егором сначала садятся на соседние кресла у нужного кабинета, но Булаткин почти сразу уступает место какому-то хромому пацану. Эд со вздохом встаёт за ним, и теперь они оба уныло подпирают стенку. Егор совсем умолкает и пялится в пол, когда мимо них проталкивают чувака на инвалидной коляске, и Эду вдруг очень хочется увести Булаткина отсюда. Он ведь наверняка не привык даже к обычным поликлиникам, что уж говорить о травмпунктах для простых смертных. — Я здесь раз десять был, — пытается отвлечь его Эд. — Типа, с одной только рукой раз пять уже. — Серьёзно? — Егор резко переводит на него взгляд, недоверчиво приподнимая бровь. — Да ладно. — Да, прикинь, счастливая рука, до сих пор болит, когда сгибаю. — А мне теперь, наверное, месяца два не играть, да? Егор так спрашивает Эда об этом, словно он хоть сколько-нибудь шарит в медицине, и смотрит на него так грустно, что аж в груди щемит — ну что за хуйня, зачем Эд вообще в это полез. — Вдруг это просто трещина, — пожимает плечом он. — Тогда месяцок походишь и всё. — Блин… — Ты же капитан, можешь себе позволить, чё ты. Будешь приходить и на всех орать, шо они долбоёбы безмозглые… — Эд осекается, поймав недовольные взгляды сразу нескольких взрослых в радиусе пары метров, но Егор воровато ему улыбается, так что на всё остальное становится резко похуй. — Не парься, физрук тя любит, никто тебя из команды не попрет. Егор, позабыв о своём мрачном настроении, горделиво приподнимает подбородок и тянет: — Да, я знаю. Меня все любят. Эд закатывает глаза и легонько пихает его в плечо. Через пару минут Егора наконец зовут в кабинет.  * — Зайдёшь? На Егоре цветастая шапка с завязочками, и Эд весь недолгий путь до его дома думал, как хочет их дёрнуть и завязать под чужим подбородком. На левой ладони Егору загипсовали два пальца — безымянный и мизинец, — и пообещали, что он быстро поправится, особенно если ложками начнёт жрать сухое молоко, которое Эд теперь тащит в своём рюкзаке. Прогрессивная медицина, хули. Эд чешет короткий ёжик волос на затылке, зачем-то оглядываясь по сторонам, словно если кто-то из его друганов случайно заметит, что Эд решил заглянуть в гости к Егору, его отпиздят за углом. Это, конечно, не так: во-первых, никто из друганов Эда не живёт в этом районе, а во-вторых, он и сам кого хочешь отпиздит. Проблема в другом. — Нет, э-э… Мне типа надо домой. Это тоже пиздёж. Эд пока не понимает, как вести себя с Егором — он даже мысленно признаться не может, что тот нравится ему не просто как человек и совсем не как друг. Эд думает о нём не то чтобы целый день, но когда вспоминает, становится немного проще жить. Всё это такая сопливая хуйня для девчонок, что Эдику хочется врезать себе по лицу ещё раз, лишь бы не вспоминать так часто и не представлять, как прикольно, должно быть, общаться с Егором ближе. Типа, орать с ним над мемами, или ходить в макдак, или звать его в кино на тупые кровавые ужастики, которые на самом деле никого не пугают. Эду всё это недоступно, потому что он до сих пор не разобрался, надо ли — и, судя по темпам своего мышления, разберётся ещё не скоро. К тому же, у звёздочки, как и полагается, есть девушка — по крайней мере была в начале четверти, он сам рассказывал. Эд не испытывает по этому поводу ровно никаких негативных эмоций, но и не может сказать, что обоссаться как счастлив. Просто это лишний повод наблюдать со стороны и не лезть. Да и учиться осталось каких-то полгода, а потом они с Егором и вовсе перестанут видеться. В общем, те крохи рационального мышления, что ещё присутствуют в голове Эда, как-то слишком активно советуют ему сделать пару шагов назад и не напирать, и Эд к ним прислушивается. Егор выглядит немного расстроенным, но Эд уверен, что ему кажется. — Ладно, тогда спасибо, что проводил. И вообще. — Ага. Выздоравливай там, всё такое. Егор улыбается, поправляет съехавшую набок шапку и, неловко помахав на прощание, скрывается в подъезде дорогой многоэтажки. Эд проходит половину пути до дома, когда вспоминает, что забыл отдать Егору сухое молоко.