Глаза-океаны

Привет, Джеки. Спасибо за то, что не забываешь своих стариков и пишешь нам письма. По себе знаю — когда ты в Разведке, то твоя жизнь сужается до штаба и вылазок. Не переживай, дорогая, папа на тебя уже не так сердится. Вообще не понимаю, почему ты волнуешься — он тебя горячо любит, поэтому поймёт и простит. Вообще, я рад, что ты не выбрала Гарнизон. Сидеть на Стене, распивать вино и петь похабные песни, а при опасности не уметь себя защитить — это не то, чего я хотел бы для своей любимой внучки. Будем честны — в Военной Полиции ты бы разочаровалась. Ты у нас с обострённым чувством справедливости, а там полное отсутствие дисциплины, злоупотребление властью, да и, насколько я знаю, с красивыми девушками у них другой разговор. Твоего папу, конечно, удручает тот факт, что ты не обзаведёшься семьёй, ведь первое, на чём ставят крест служащие в Разведке — семья, но твоей маме служба не помешала встретить свою любовь и родить тебя. Я ему об этом периодически напоминаю, пусть он и ворчит. Так, а теперь я отвечу на твои вопросы по поводу «Рандеву». Дела в баре идут хорошо, клиентов меньше не становится. Дали объявление, что нам нужны ещё работники. Надеемся, что кто-нибудь откликнется, иначе без дополнительных рук нам придётся закрываться. Кстати, в дом рядом с нашим въехала очаровательная женщина. Её зовут Элизабет, она восхитительно готовит (она угощала меня и твоего папу, когда знакомилась со своими соседями), а ещё она одна (не удивляйся, я и это уже узнал). Джеки, не возражай против моей затеи попробовать их свести — мужчина не должен быть один. Теперь, когда ты выросла, Натаниэль может заняться и своей личной жизнью. Я знаю, как он любил твою маму, но она сделала свой выбор, когда оставила тебя и его. Позволь ему сделать свой. P.S. Если тебе что-нибудь нужно, то не стесняйся, пиши. С любовью, твой дедушка Алистер.       Жаклин отложила письмо в сторону и, зажмурившись, попыталась подняться, держась за ушибленное на тренировке плечо, но стрельнуло так, что она судорожно выдохнула и оставила попытки сесть на кровати.       — Давай, калека, помогу тебе подняться, — раздался над ухом голос Луизы, которая, наклонившись и обхватив ладонями талию Жаклин, помогла подруге. — Сильно болит?       — Ноет.       — Захариус сильно орал?       — Скажем так… Мне досталось меньше.       День, в принципе, был неплохим: с утра удалось позавтракать кашей, а не бесформенной жижей тёмно-зелёного цвета; даже хлеба всем хватило. Затем Жаклин провела несколько часов с Ханджи, помогая ей с переписыванием многочисленных исследований для начальства. После этого Захариус вытащил их на очередную вылазку. Титанов в этот раз было не так много (четверо или пятеро), поэтому они довольно быстро вернулись назад. И когда уже до штаба было рукой подать, проснулась неуклюжесть Картера.       — Ебать, — прокомментировал Майк, глядя на то, как на земле валяются Жаклин, держащаяся за плечо, и Лукаса, который сам от себя такого не ожидал. — Ты мне скажи: как можно было сбить наездника с лошади, когда никто никуда не торопится? Хотя, знаешь, не отвечай. Это талант, Картер, причём очень хуёвый.       — Я-я не специально! Я не хотел!
       — Но твои родители, видимо, заделали тебя специально. Так, отодвинься от Уолкер от греха подальше.       — У Лукаса, вроде как, проблемы со зрением, — выслушав Жаклин, припомнила Луиза.       Уолкер вздохнула.       — С головой у него проблемы.       — Это да, — со вздохом согласилась с ней Лейтнер. И добавила: — У него с жизнью проблемы. Удивительно, что он до сих пор не съеден.       — С ним даже титаны связываться не хотят, — Жаклин фыркнула. — Ты уже была в столовой?       — Нет. Я искала Марлен: она сказала, что у неё для меня есть письмо.       Она подняла руку и продемонстрировала небольшой прямоугольный конверт, на котором знакомым Уолкер почерком были написаны данные получателя. Она в удивлении приподняла брови и, Луиза, почему-то смущаясь, буркнула, отвечая на её вопрос:       — Да, это письмо от Эрика.       — А как же «красавчик-блондин»? Боги, Луиза, ты разбила Эрвину Смиту сердце, выбрав Эрика Эрхарда!
       — Чтобы разбить Эрвину сердце, надо постараться, — Лейтнер закатила глаза. — Между прочим, Эрик в письме интересовался тобой. Хочешь прочитать?       — Избавь меня от этого.       — Дифирамбы, конечно, твоим волосам и фигуре не поёт, но довольно мило расспрашивает о тебе. Мне кажется, ты ему нравишься.       — Это самое глупое, что ты когда-либо произносила.       Жаклин хмыкнула, поглаживая пальцами задетое плечо. Нравиться Эрику Эрхарду? Она за годы, проведённые вместе, думала, что ему нравится только один человек: он сам, поскольку Эрик был ещё тем нарциссом. Но красивым нарциссом, это признавали все: высокий, голубоглазый и с чёрными волосами. И причёска у него была самая модная и красивая: гитлерюгенд, как объяснял им Генрих, — сын владельца парикмахерской и их товарищ. Вот только с языком не повезло: Эрик утверждался за счёт издевательства над другими и был ещё тем сексистом. И пусть сейчас он вёл себя иначе: раскаялся в содеянном, пусть и не написав Элеонор лично и пытался поддерживать контакт со своими бывшими «товарищами по несчастью» (годы в кадетском училище были непростыми), Жаклин не знала, действительно ли он пересмотрел свои взгляды или же пытается обмануть их.       Но одно Джеки знала точно — Эрику она не нравится. Как человек — да, он говорил ей, что ему нравится её чувство юмора и упёртость, но как девушка… Что ж, если они сойдутся, этот день станет всемирным праздником.       — Да, ты права, Джеки, не всё письмо о тебе. Просто… — Луиза прикусила губу и опустила голову. — Он спросил, как я отношусь к тому, чтобы сходить в бар, когда будет свободный вечер.       — И как ты к этому относишься?       — Я не знаю. Меня парни не приглашали в такие места.       — Пойдёшь?       — Ты мне совсем не помогаешь! Я хочу твоего совета, но вместо этого ты отвечаешь вопросом на вопрос.       — Луиза, ты всё равно поступишь так, как посчитаешь нужным, — Жаклин отняла руку от плеча и переплела пальцы с пальцами с Луизы. — Могу только поделиться своим мнением.       — Думаешь, стоит?..       — Не думаю, что Эрик будет тебя спаивать, а потом затаскивать тебя в постель. Он, может, не самый приятный человек, но такое противно даже ему. Сходи, развейся. В конце концов, если тебе не понравится, то ты сможешь уйти.       Лейтнер кивнула, складывая письмо так, чтобы оно влезло в карман куртки. Затем она улыбнулась и предложила Жаклин пойти поужинать.       — Кстати, ты видела Элеонор? — поинтересовалась Луиза, когда они покинули комнату и направились к лестнице, чтобы спуститься в столовую.       — Нет. А ты?       — Тоже нет. Я уехала рано утром и только недавно вернулась.       — Где ты была всё это время?       — Меня Смит отправил в архив, поэтому я целый день занималась поисками нужных ему бумаг. Готова была уже там повеситься. Странно, я думала, что она с тобой, раз со мной её не было.       — Видела её за завтраком, но она очень быстро поела и куда-то унеслась.       — После ужина я спрошу про неё у Марлен, если сама не объявится.       И, кивнув друг другу, набросились на еду.

***

      Жаклин проснулась ночью. Плечо ныло, она уже была готова пойти в медпункт, чтобы там предприняли что-то существеннее повязки, как услышала всхлипы. Нахмурилась, пока пыталась понять, кто лил слёзы в подушку. Когда до неё дошло, что плакала Элеонор, Жаклин, осторожно сев, пододвинулась к краю кровати и, вытащив из-под одеяла ногу, ощутимо пнула в бедро спящую на соседней кровати Луизу, которую даже пожар или нашествие титанов не разбудят. Поэтому, если кому-то что-то от неё было нужно, то приходилось применять силу (трясти за плечи, дёргать за ногу или хлопать дверью так, что сыпалась побелка), чтобы вырвать её из сна.       — Встаю, майор Захариус, я уже готова… — она приподняла голову и заморгала, смотря на сидевшую на постели Жаклин. — Джеки, бл…       — Эль вернулась и плачет, — Джеки прижала палец к губам, указывая на стоявшую в другой части комнаты кровать. Лейтнер принялась тереть глаза, пока Уолкер, стараясь двигаться как можно тише, подходила к кровати Элеонор. Вздохнув, Луиза поднялась следом, кутаясь в одеяло.       — Эль? Всё хорошо?       — Да! Ложитесь спать, девочки! — раздался приглушённый из-за одеяла голос Гарднер. Луиза и Жаклин переглянулись.       — Да как тут спать ложиться, если нас скоро затопит, — Луиза попыталась пошутить, но по взгляду подруги поняла, что шутка не удалась. Она присела на краешек кровати и, схватившись за одеяло, скинула его с Эль.       — Эй…       — Говори, что случилось, иначе я позову Смита. Или Захариуса, что будет ещё хуже.       — Всё х-хорошо…       — Тогда заканчивай обливать слезами подушку, раз у тебя «всё хорошо»!       — Так, Луиза, сходи, пожалуйста, за водой, — вмешалась Жаклин, видя, что у Лейтнер затряслись руки.       — На соседней тумбочке графин и стакан. Возьми сама.       — Принеси, пожалуйста, из колодца, — с нажимом произнесла Уолкер. Протяжно вздохнув, Луиза швырнула одеяло на кровать, торопливо обулась и, схватив куртку, выскочила за дверь. Подождав, пока шаги в коридоре стихнут, Жаклин повернула голову к Элеонор. — Ты не скажешь, да, что случилось?       — Мне так стыдно об этом говорить. Я чувствую себя грязной и жалкой.       — Это как-то связано с тем, что мы тебя сегодня целый день не видели? — осторожно поинтересовалась Джеки, стараясь подбирать слова так, чтобы Гарднер не забилась в ещё большей истерике.       — Д-да. Напрямую, — выдохнула она и закрыла лицо ладонями.       — Эль…       — Я больше не могу. Мне не с кем поделиться, и то, что я знаю… Это знание сводит меня с ума!       И Жаклин решилась. Она села рядом с Элеонор и сжала пальцами её плечо.       — Можешь поделиться со мной. Знаешь же, что я умею хранить секреты.       — Ты разочаруешься во мне, когда узнаешь мой секрет.       — Это уже я буду решать, — уверенно произнесла Жаклин, не сводя с Эль глаз. Гарднер, отняв ладони от лица, посмотрела ей в глаза.       — Правда не будешь осуждать?       — Я — твоя подруга, Эль. Я поддержу тебя.       — Только Луизе не говори, я боюсь, что она не поймёт меня. Обещаешь, что не скажешь?       — Обещаю.       В следующее мгновение Эль прошептала два слова, и Уолкер очень хотелось, чтобы ей послышалось, но дрожащие губы и покатившиеся по щекам Элеонор слёзы подтвердили, что всё сказанное — правда. И, видимо, чтобы закрепить эффект от слов, она повторила:       — Я беременна.