За Вами к небесам

       И вот оно, стадо овец.               Лживые. Мерзкие. Двуличные. Одним словом — люди.               — Элизабет Зегер, если это твоё настоящее имя, — с желчью произносит мужчина у трибуны, глядя на меня с презрением сверху вниз. Я лишь поёрзала на месте, привязанная по центру помещения прямо к столбу, — ты обвиняешься в незаконном проникновении на поверхность из Подземного города, хранение и использование ненастоящих документов и хранение холодного оружия.               В зале были все: Гарнизон, Военная полиция, Разведкорпус. Они собачились между собой, особенно Военная полиция нападала на Разведкорпус.        — Я не удивлён тому, что именно в рядах Разведкорпуса была найдена такая крыса, — засмеялся мужчина в форме Военной полиции, поправляя ремни, — ведь это всего лишь одна большая шайка, выходящая на самоубийство.               Разразился громкий смех. Желчный, паршивый. Я бы хотела возразить, но не в том я положении, чтобы открывать рот. Я бросаю взгляд то на Военную полицию, то на Разведкорпус. Вторые стоят по стойке смирно, никак не реагируя на нападки в их сторону. Впереди стоял Эрвин Смит и, конечно же, едва ли не его правая рука, капитан Леви. Если Эрвин Смит смотрел со всей строгостью, то на лице Леви не было ничего. Разве что скука. Скука в такой момент.        — Разведкорпус проверяет документы новобранцев точно таким же образом, как их проверяют в Военной полиции или Гарнизоне, — начал Эрвин Смит, — скажу даже больше: их смотрят одни и те же люди. И в том, что на поверхности оказался лжежитель поднебесья, нет их вины.        — Да как же! — завопил ещё один человек с ряда Военной полиции, его слюни так и брызгали за пределы трибун. Он бросился на ограждение, вцепившись в него руками. — Военная полиция — это люди гордые и честные! Наши ребята никогда бы не допустили того, чтобы среди нас гуляла голодранка! — вновь смех.               Крики. Ругань. Судья стучит церемониальным молотком по подставке, прося тишины, но гул лишь усиливается. Я зажмурилась. Звон в ушах. Голова идёт кругом. Как это всё произошло?..               Инстинктивно я хотела бы закрыть уши ладонями, но руки, что были так сильно привязаны к столбу, не давали мне этого сделать.               — Закройте свои рты, чтоб вас! — завопила я, сорвав голос. На удивление, повисла гробовая тишина. Внутри, в грудной клетке стало отчаянно биться моё сердце. Страх… это грёбанный страх.        — Жалкая голодранка из подземелий смеет закрывать нам рот?! — завопил всё тот же мужик из рядов Военной полиции.        — Да, смею! — заорала я, перебив его. Задрав голову кверху, я уничтожающе взглянула на него. — Что такой, как ты, знает о жизни в Подземном городе, а?! ЧТО ТЫ ЗНАЕШЬ?!        — Элизабет Зегер… — начал было судья своим монотонным голосом, но я лишь бросила и в его сторону точно такой же взгляд, что тот замешкался.        — А Вы? Вы, судья, знаете?! Хоть кто-нибудь знает?! — тишина, прерываемая шёпотом между рядов. Я кое-как привстаю на коленях. — Военная полиция — честные ребята? Да видела я вашу честность, когда вы брали взятки, чтобы откормиться, как хряки, заживая в достатке, пока другие голодают! — поднялся оглушительный гул со стороны рядов Военной полиции, который был прерван стуком молотка судьи. — Вы не знаете, какого это, когда ты живёшь под землёй: без воды, света, элементарно свежего воздуха. Вы не знаете, когда за каждый кусок хлеба приходится драться, подобно крысам! С детства мы учимся не жить, а выживать! Я выбирала это? Я ВЫБИРАЛА ЭТО?! — мой голос сорвался.        — Закрой свой рот.               Я поперхнулась воздухом, уставившись прямо перед собой, куда-то сквозь трибуну.               Это не был голос кого-то из Военной полиции. Это не был голос кого-то из Гарнизона, что просто молча стоял всё это время. Это был голос откуда-то со стороны рядов Разведкорпуса. Такой знакомый…        — Капитан?.. — шёпотом проговорила я, медленно повернув голову в правую от меня сторону. Это был голос капитана Леви. Он стоял рядом с Эрвином Смитом, скрестив руки на груди. Он смотрел на меня с раздражением, нет, злобой. Казалось, что сейчас он спрыгнет оттуда, дойдёт сюда, схватит меня за волосы и разобьёт моё лицо об этот каменный пол, припечатав подошвой сапогов.        — Всем плевать на то, как тебе было тяжело в Подземном городе, — его леденящий взгляд пронзал меня насквозь, руки мои дрожали так, что казалось, будто вибрация, получаемая в итоге, начинала разрывать верёвки на них. — Ты нарушила законы, лгала всем, кто тебе доверился. Всё, что ждёт тебя, так это казнь.               Одобрительный гул со стороны Военной полиции. Я на несколько секунд вяло повисла, но затем вжалась в столб и, приподнявшись, начала орать ему, что есть силы.        — Я не прошу Вашей жалости, капитан! — он нахмурился ещё сильнее. — Всё, чего я хотела, так это поступить в Разведкорпус. Эти долгие пять с лишним лет я проливала кровь за свою мечту, умываясь ею. Своя, чужая, кровь титанов. Всё без разбору!        — И зачем же, если ты не горишь желанием сражаться за человечество? — надменно спросил он.        — За свою цель, за свою мечту.        — Довольно, — громогласно раздался голос судьи и удар церемониального молотка об подставку. — Элизабет Зегер, ты приговариваешься… — повисла тишина. Я слышала стук собственного сердца. Эта пара секунд длилась, как мне казалось, бесконечно и мучительно, — к депортации обратно, в Подземный город.        — Лучше казните меня! — вырвалось у меня. У меня началась истерика. Я резала себе руки об верёвки. Нет! Только не туда!                             Малышка Элизабет, ты ведь знаешь, что мы тебя найдём…               Нет… Нет-нет-нет!         Ну же, стой смирно, маленькая, и ничего не будет плохого. Сначала будет немного больно…               Меня стали уводить, а все люди, что были в зале, начали расходиться.               — Капитан Леви! — бросила я, удерживаемая двумя мужчинами. Он остановился спиной ко мне. — Вспомните меня, капитан! Несколько лет назад! Переулок! — я начала задыхаться. Он повернулся ко мне, одарив взглядом, в котором, словно, не было души.        — Уводите быстрее, — лишь произнёс он.               Этот голос был холодным. Настолько, что пронёсся по всему моему телу. Внутри что-то защемило, но больше всего стали болеть глаза. Щиплет… так щиплет… Что такое?               Я опускаю голову вниз и изображение становится размытым. Моргаю и на полу появляется капля. Потом вторая. Третья. Непроизвольно моё лицо искажает какая-то внутренняя боль, обида и отчаяние. Я всхлипнула и перестала сопротивляться, прихрамывая уходя из зала.                     

*несколько дней спустя*

       Прихрамывая, я иду по улице. Иногда я вынуждена поправлять капюшон, чтобы никто не видел моего лица. Ободранная коричневая накидка, которую я нашла по возвращении сюда, — это всё, что помогало мне это время скрывать свою личность.               Если кто-либо из тех, кто знал меня прежде, ещё жив, то мне несдобровать. Пять с лишним лет назад я вырвалась отсюда с треском на всю подземку. Все местные группировки стояли на ушах, ведь их обвела вокруг пальца малолетка. Обвела вокруг пальца я и тех, к кому примкнула ради достижения своей цели.               Ну же, маленькая, не сопротивляйся.               Воспоминания нахлынули на меня, как только меня вытолкнули по лестнице сюда, закрыв за мной люк. Сыро, ужасная и пронзительная вонь, тяжёлый воздух. Рубец на боку отчаянно пульсировал, ощущая свою родину. Долгое время я билась обратно в люк, прося вызволить меня отсюда. Умоляя о казни.               Лучше смерть, чем просто существование.               Будет больно только сначала, а потом…               Если эти ублюдки меня найдут, то…               В меня врезается кто-то. Я едва не падаю вместе с костылём, но удерживаюсь на ногах. Мальчишка лет восьми, может быть, чуть больше.        — Простите! — виновато прокричал он, убегая от меня.               Русые волосы, карие глаза, худощавое тело и лохмотья. Вспоминаю, как сама была точно такой же. Только другого пола.               Слегка усмехаюсь, но внезапно меня настигает осознание.               Была точно такой же. Точно такой же.               Что делала я в его возрасте?..               Резко касаюсь бедра, на котором висел мешочек с монетами, который я успела «конечно же честно» заработать. Моя рука касается лишь только ремня. Никакого мешочка.               Вот чёрт…               Оборачиваюсь, но силуэт мальчика был уже слишком далеко.                      Да хрен там я брошу свои деньги!               Я знаю короткий путь. Жила здесь очень много лет и не думаю, что что-то изменилось за эти пять лет. Спешно сокращаю путь через переулки, то и отстукивая костылём по земле и камням.               Замедляюсь, как только слышу голоса. Встаю за угол, прижимая к себе свою деревянную опору.               — Ну-ка, — густой басистый голос мужчины, — что тут у тебя…        — Отдайте! Это мои! — тот мальчик, за которым я гналась.        — Твои? — послышался скрипучий голос уже другого мужчины. — В этом месте нет ничего твоего. Тем более у такого, как ты.        — Я их сам… — мальчуган пытался подобрать слово, — нашёл!        — Закрой пасть, малолетка! — звук удара и крик ребёнка. Всхлипы. Ещё один звук удара. — Ты всего лишь вошь, потому с того, что ты сдохнешь, никто и слезинки не проронит. Маленький… — удар, — беспомощный… — голодра…                      Делаю выпад из-за угла, рассекая костылём полурадиус перед собой. Капюшон слетает с моей головы, а костыль с треском ударяется об башку амбала, сидящего на мальчугане и избивающего его. На земле была кровь. Кровь этого ребёнка. Спустя секунды две груда жира падает на землю.        — Э-э-э! — успевает лишь заорать второй, но я с локтя ударяю ему в солнечное сплетение. Тот жадно пытается сделать вдох, но лишь падает на колени, а затем пластом опрокидывается на землю.               Во время драки я не думала ни о чём. Лишь только о том, куда ударить, куда метнуться, сколько силы приложить, чтобы избежать последствий. После же драки… я…               Из моей глотки вырывается крик. Нога…               Только сейчас я начала вспоминать о своём ранении. Припадаю на пятую точку, хватаясь за колено. Шиплю, крючусь от боли.               Нельзя сидеть. Нельзя медлить. Не сейчас!               Поворачиваюсь и вижу сидящего в углу мальчика. Его лицо всё было в крови и он испуганно глядел на меня. В какой-то момент он закрыл лицо ладонями, глядя из-за пальцев на меня.               Кое-как, со скрежетом зубов, я встала, опираясь о стенку, а затем вонзила в землю свой костыль с появившимися трещинами. Если я надавлю ещё немного, то он сломается пополам. Тихо выругиваюсь. Начинаю идти в сторону мальчугана и мужика, лежащего без сознания. Опираюсь о стенку, начиная поддевать свой мешочек, лежащий на земле, костылём. Тот благополучно поддаётся моим действиям и я, дотягиваясь до него рукой, забираю его.        — Сколько проблем, сколько проблем… — усмехаюсь я горько. После этого я снова вонзаю костыль в землю и направляюсь к выходу из переулка.        — Куда ты? — послышался мне дрожащий голос из-за спины.        — А ты предпочтёшь оставаться здесь? — задаю встречный вопрос я, даже не замедлившись. — Хочешь — оставайся. Я не хочу.               И я выхожу из переулка.                     

***

       Прошло много лет с тех пор, как я…               Дверь со скрипом открывается вовнутрь. Тёмное помещение, в нос врезается запах гнилых досок.               Прошло много лет с тех пор, как я была здесь.               «Дом, милый дом…» — вырывается устало у меня. Маленькое помещение не имело никакого освещения. Будь он на поверхности, то был бы хотя бы эдакий романтичный свет луны, но…               Внутри становится очень холодно. Так холодно, что я начинаю дрожать. Инстинктивно я стала закутываться в накидку. Глаза снова предательски щиплет. Проморгавшись, я устремилась к углу комнаты. Надавив костылём на краешек доски, она поднялась наполовину вверх, показывая всё то, что было под ней. Тарелки, блюдца, кое-какая одежда. Наполовину разложившаяся, правда. Пойдёт на тряпки.               Слышу шаги. Отскакиваю от доски и прижимаюсь к противоположной стене около входа. Дверь открывается и я оказываюсь позади неё. Делаю медленный замах костылём, но в комнате оказывается маленький силуэт ребёнка.        — Ты какого чёрта здесь делаешь? — я повалила его, придавив горло серединой костыля.        — Простите… я следил… за Вами… — едва слышно говорил он.        — Зачем? — требовательно задала вопрос я.        — Н-не знаю, — пропищал он. — Мне некуда податься!        — А мне-то с этого что?               Повисла тишина. Ребёнок смотрел на меня сначала испуганно, а затем его карие глаза изобразили вселенскую грусть. Поняв, что на меня это не действует, он просто стал смотреть сквозь меня.               Встаю с него, опираясь на костыль.        — Так и быть, я уйду, — проговорил деловито он, отряхивая себя. Он стал осматриваться. — Всё равно дом не имеет никакой цены и у тебя нет ничего, — ка-а-ак дала бы костылём по башке за такие слова. — Только отблагодарю тебя за спасение.        — Отблагодаришь? — недоверчиво спросила я, приподняв бровь. Хотя, зачем? Всё равно я накинула капюшон. — Каким это образом?        — Для начала: спасибо, — скрестил он руки на груди, судя по всему. — А для продолжения: я могу жить с тобой. Так уж и быть!        — Одолжение делаешь? — усмехнулась я. — Не нуждаюсь.        — Да ты послушай! — я стала обходить его, но он лишь вцепился в мой плащ. Наглец, что был мне по плечи, был настойчивым. — Я вижу, в каком ты состоянии, — кивает на мою ногу. — Тебе нужна моя помощь.               С одной стороны, он прав, но с другой…        — А чего ты хочешь взамен?        — Взамен? Это же благода-а-арность! — протягивает он.        — В этом месте нет места благодарности. Ты что-то хочешь.        — Ладно. Общий кров, еда и вода. В общем, крыша над головой. Сечёшь?               Так я и знала, что будет это. Вздыхаю, окидывая взглядом комнату. Тут нет настоящего света, лишь только уличные фонари.        — По рукам, но свои установки и порядки ты будешь ставить в своём доме. В моём — ты всего лишь гость с обширными возможностями, но не более, — сказала я надменно, встав к нему в половину оборота. Он отпустил меня. — Сечёшь? — усмехнулась я.               В ответ мне послышалась ответная усмешка. Я не видела его лица из-за недостатка освещения, но готова поспорить, что самодовольное и ехидное.               Впрочем, в этом мы с ним и похожи.               Только так, как будет вкалывать он, не вкалывала даже я.               А, подождите-ка.               Никакого обеда и даже ужина, пока стены этого замка не будут блестеть. Вы меня поняли?               Грустно улыбаюсь, пытаясь поддержать саму себя, но на нижних ресницах снова начинают скапливаться слёзы. Натягиваю капюшон сильнее.