***
Я, словно проплывая по улицам Подземного города, направлялась в самый его центр, — рынок. Да, даже в таком месте, как Подземье, был рынок. Конечно, он не мог похвастаться ассортиментом товаров, да и вообще наличием чего-либо более менее совпадающего с человеческими нормами, но это всё, что есть у жителей этого места. Под моими сапогами хрустела сама земля. Отвратительный запах витал в воздухе, словно отравленный. У домов валялись люди с больными ногами и просто искалеченные. Жители Подземья выглядели, словно живые мертвецы, кое-как цепляющиеся за эту «жизнь». Я оказалась в самом настоящем Аду. Натягиваю капюшон своей коричневой накидки сильнее, чтобы никто не видел моего лица. Непроизвольно мои губы смыкаются в полоску, когда я вижу впереди себя рынок. Я так давно здесь не была… Когда я была маленькой, я часто бывала здесь. Однако не для того, чтобы обзавестись какими-то игрушками или сходить с родителями за продуктами. Я проворачивала, своего рода, аферы, чтобы добыть то алкогольные напитки, что были дорогим удовольствием здесь, то хотя бы просто продукты. Я заговаривала зубы продавцам, хоть это и получалось с трудом. В этом месте не верят никому, даже детям, а ведь оно и верно, ведь с пелёнок каждого учат воровать. Денег здесь брать особо неоткуда, потому что работы просто элементарно нет. Есть, конечно, всякого рода группировки, которые так или иначе пересекаются с людьми с поверхности, оттого они получают сверху деньги за всяческие услуги. Например, продают людей. И не каких-то, а именно девушек или маленьких детей. Девушек, думаю, понятно зачем. Главные критерии оценивания — внешность, покорность и отсутствие болезней. Если девушка пролетала хоть по одному пункту, то она оставалась вместе с остальными гнить здесь без какого-либо солнечного света, так нужного организму человека. В обратном же случае, её забирали на поверхность, отдавая в помощницы (проще говоря, слуги) тому, кто купил её. Дети же — это просто масса, которой можно придать желанную форму. Если мальчик, то вполне сойдёт хороший слуга, а затем можно отправить в Военную полицию, а то и даже Гарнизон, чтобы облапошивать простых жителей и наживаться на их бедах. Если девочка, то сценарий служанки всегда кстати, хотя не исключается такой же, как и у мальчика, но это крайне-крайне редко. На удивление, у меня почему-то был очень стойкий организм. Я, конечно, болела, но у меня было гораздо меньше всяких болячек, чем у большинства людей, живущих в этом месте. Как говорила мать: «Господь даровал моей дочери ангельское лицо!», но она это говорила, чтобы продать меня. Сотню раз меня пытались продать, но я всегда сбегала или делала что-то такое, из-за чего меня возвращали обратно. Например, когда мне было семь, мужчина, который меня купил, начал неоднозначно гладить меня по коленке. Тогда я ещё не понимала, что это значит, да и сейчас не особо понимаю, в чём смак использования детей, как… как… в общем, Вы поняли. Я продолжу свой рассказ. Тогда он хотел было забраться мне под платье, но я резко вцепилась ему в руку, разодрав её до крови. Ещё я очень громко кричала. После этого он выпихнул меня из повозки с криками, что я ненормальная. Уж лучше ненормальная, чем использованная. И каждый раз я возвращалась домой. Снова и снова. А мать за каждое возвращение била меня палкой по рукам, ногам и спине, кричала на меня. Говорила, что я бестолковая, не приношу никакой пользы и только сижу на их шее. Однако, когда ей нужны были продукты или отцу спиртяга, то первый человек, которого, по их мнению, стоило бы послать, был никто иной, как я. С этими мыслями я отдаю торговцу подсохшим хлебом пару монет, не произнеся ни слова. Взяв в руки буханку, я ощупала её. Твёрдая, что можно ею убить, если замахнуться или скинуть. Это никак не идёт вровень с тем хлебом, что был на поверхности. Когда я оказалась в городе на поверхности, первое, что врезалось мне в нос, так это приятный душистый запах свежеиспечённого хлеба. Ни один запах на поверхности не мог сравниться с ним. Из-за того ли это, что это первый запах, который я почувствовала, или он, действительно, такой неповторимый, — я не знаю. Но знаю точно, что именно с ним у меня и ассоциируется поверхность. В моих же руках сейчас был не тот вкусный мягкий хлеб с приятно потрескивающей корочкой. Это был грёбанный камень хлебообразной формы. Однако в животе неприятно сосало и урчало. Не в моём положении сейчас требовать какие-либо изыски. Да и Пол дома ждёт, если ещё не сбежал.***
Безветренность Подземного города угнетала меня с каждым днём всё больше и больше. До тошноты неприятный запах въелся в мои лёгкие, рвотный рефлекс всё же был подавлен. Выгребная яма с живыми трупами вновь стала моим домом. Оказавшись на пороге своего старого кое-как стоящего дома, я поморщилась. Определённая симпатия, проявляемая к чистоте, была привита мне капитаном. И теперь я от этого очень сильно страдаю. Протянул руку помощи дважды и этой же рукой ударил мне по щеке. — Ты закончил?.. — едва входя спрашиваю я Пола. Как только доски под моими ногами жалобно скрипнули, я всё же посмотрела вперёд: ведро было брошено прямо по центру комнаты, а вода была разлита по периметру. — Ну твою-то мать, Пол! — Так-так-так… — послышался мне мужской голос. Я моментально отпрыгнула, почувствовав, как колыхнулся воздух сбоку от меня. В место, где я стояла, был брошен нож. Его острое лезвие ужасающе блеснуло, вонзившись в деревянную стенку. Лёгким движением я выдернула его, приняв боевую стойку. В темноте комнаты показался высокий мужчина в бандане, прикрывающей часть его лица. Только серые глаза с едва заметными зрачками смотрели на меня. — Какого хрена забыл в моём доме? И где пацан? — вывожу вперёд лезвие, поправляя капюшон. Мужчина выводит из угла за своей спиной Пола, толкая его мне навстречу. Тот поскальзывается на мокром полу и падает на локти. — Я уж думал, мы тебя потеряли… — мужчина опускает бандану и показывается его лицо, — малышка Лиз. Его губы сложились в усмешку, а глаза с прищуром смотрели на меня. У меня перехватило дыхание и задрожали руки. Он это заметил, ведь та рука, что держала нож, была навесу и очень сильно дрожала, словно лист на ветру. Мужчина засмеялся. — Леон… ублюдок! Развлеки меня, малышка Лиз… Ты ведь хочешь сделать приятно своему другу? — Я тоже скучал по тебе.***
Капитан Леви сидел за своим столом, перебирая отчёты. Две стопки уже подписанных и три не подписанных. Мешки под глазами мужчины прямо будто предназначались для хранения любимой провизии Брауз. Звонкий стук в дверь. — Войдите, — слегка хрипловато подал голос Леви, после чего прокашлялся, продолжая подписывать одну страницу за другой. В кабинет зашла Ханджи. Тихо, ничего не говоря. Она какое-то время стояла у раскрытой двери, сжимая в руках свёрток. Это продолжалось полминуты, пока капитан не вздохнул, всё-таки подняв на неё взгляд. — Леви, — начала она, — это вещи Зегер. — И? — он сложил руки в замок перед лицом. — По идее они должны были быть отданы ей, но из-за того, что она хранила холодное оружие, вещи были переданы в Военную полицию. Но там открестились и сказали, чтобы с «этим мусором» разбирался «самый лучший капитан всех крыс на земле», — говорила она это спокойно и даже грустно. Не повышала голоса, мимика её была скудна. — Получается, что это я, — она кивнула на этот риторический вопрос. — А какое мне дело до вещей Зегер? Выкинула бы их. — У неё было не так много вещей, но… — Ханджи закрыла за собой дверь и проследовала к столу Леви. Она положила прямо перед ним свёрток. — Разверни. Мужчина неторопливо потянулся к свёртку, разворачивая его так, словно он оттягивал неизбежное. И вот перед ним лежал нож. Блестящее лезвие было начищено идеально. Настолько идеально, что в его отражении капитан видел себя. — И что мне с этим делать? — спросил он, а на его лице не дрогнул ни единый мускул. — Ты… не узнаёшь этот нож? — осторожно спросила майор. — А должен? — Зегер ведь тоже из Подземного города, как и ты. Да и в последние мгновения в зале суда она кричала тебе, чтобы ты что-то вспомнил. Быть может, вы были знакомы когда-то? — Не неси ерунды, очкастая, — проговорил скептически капитан, заворачивая нож обратно. — Все, кого я знал из Подземного города, — мертвы. Ты об этом знаешь, — он посмотрел ей в глаза, а по коже женщины пробежались мурашки. Она вспомнила те раздавленные тела его товарищей, что видела на поле боя много лет назад. Она в первый и последний раз видела его таким подавленным. Она виновато опустила взгляд. — Да, знаю, — Зое направилась к выходу из кабинета. — Что будешь делать? — В смысле «что»? Ничего не поменялось. Потеря новобранца ничего не изменила в Разведотряде. Пускай даже и такого ценного, как Зегер. Пускай и раздолбая. — Так или иначе, она постоянно прикрывала Йегера. Как там говорили меж рядов? «Лажает Йегер — убирает Зегер?», или как? — Угу… — Леви убрал свёрток в сторону и продолжил подписывать отчёты. На это Ханджи лишь грустно улыбнулась. — Возможно, что в Разведотряде особо ничего не поменялось, но… — Леви поднял глаза и его взгляд пересёкся с её. Она попыталась заглянуть ему в душу, в то, что должно было остаться, — не поменялось ли что-то в тебе с лишением Зегер? — он приподнял одну бровь. — Да-да-да, — она подняла обе руки ладонями к нему, как бы сдаваясь, — возможно, и даже вероятнее всего, что я несу чепуху, но мне показалось, что Элизабет была тебе ближе всех новобранцев и ты даже проникся к ней какой-то симпатией, как к новобранцу и… — она тараторила и тараторила, что раздражало мужчину всё больше и больше. — Забудь. Это же ты. Несу ахинею. Пойду, проведу парочку тестов на Йегере. Она моментально выбежала из комнаты, хлопнув дверью. Мужчина встал из-за стола и направился к окну. Слегка опираясь на подоконник руками, он стал смотреть куда-то далеко. Но затем его взгляд сфокусировался на его собственном отражении в стекле. Он повернулся и вновь окинул взглядом нож. — Именно, что ты несёшь бред, очкастая, — он потёр подбородок. — Я никогда не знал никакой Зегер до недавнего времени.