Выше облаков

      Гарри казалось, что он просто расплавится через мгновение. Или растечётся бессмысленной лужицей. Собственное тело неожиданно начало восприниматься куском мягкой глины под жадными умелыми ласками чужих холодных рук. Остатки здравого смысла, догорающие углями в сознании, твердили о недопустимости творящегося безобразия, о пресловутых нормах морали и невозможности подобного легковерия, но Гарри не был уверен, что это имело хоть какое-то значение.       Он даже не успел заметить, когда оказался сидящим прямо на столе, обвивая ногами бёдра Тома и издавая бессвязные стоны. Окончательное осознание, что всё происходит в реальности, что Том действительно целует его наяву, недвусмысленно демонстрируя своё возбуждение и намерения, ударило словно бы обухом по голове. Хотелось задохнуться от наплыва раздирающих эмоций. Хотелось ругаться в адрес Дамблдора за то, что не устраивал балов раньше и в адрес собственной сдержанности и глупости юности.       Желание Тома определённо родилось не вчера. Сумасшедшая жажда обладания, сквозящая в каждом его прикосновении, явно взрастала долгое время в условиях невозможности получить желаемое — Гарри понимал это просто на собственном опыте. Если бы он только намёком заподозрил, что со стороны Тома имеет место быть хотя бы желание — всё могло бы быть по-другому уже давно. А он предпочёл оставаться слепым нерешительным котёнком, жалеющим себя и упивающимся своими снами и желаниями, которые считал недопустимо порочными.       Сожаление о собственной глупости испарилось, когда Том прикусил его ключицу, просто разорвав, очевидно, чем-то помешавшую ему водолазку резким движением. Гарри вздрогнул, пытаясь податься ближе и неосознанно сжимая ноги сильнее, что заставило Тома зашипеть. Ощущение полноты жизни во всём её многообразии красок било наотмашь, раскрывая что-то ещё непознанное, но влекущее до потери любых ограничений, до стёртых и забытых границ, до утраченной морали и отсутствия сожалений по этому поводу.       Он так долго запрещал себе даже мечтать о прикосновениях, так долго всхлипывал во снах от ласк умелых рук, которые в реальности оказались в разы чувственнее, что сейчас сумасшедшее желание сплавилось с отчаянием недоступности, невозможности получить необходимое, душившими его ранее, рождая какой-то совсем пугающий коктейль в крови. Гарри казалось, что он горит. Необъятно много, ослепительно ярко и невозможно совершенно — именно так воспринималось происходящее, лишь с отдалённым пониманием, что пока всё не вышло ещё даже за пределы обычных ласк.       Слабенькая мысль, что ему просто необходимо немного выдохнуть накал эмоций, которые действительно грозили разорвать или просто свести с ума, побудила попытаться мягко отстраниться, но Том не позволил, удерживая его в объятиях, хотя и прекратив целовать. Пристальный взгляд, в котором сейчас отчётливо читался невысказанный вопрос, заставил Гарри занервничать. Меньше всего он хотел, чтобы Том решил всё прекратить. Но и страх продолжения терзал не меньше — отчаянный стыд и опасение опозориться своей неопытностью, напомнили о себе слишком живо.        — Гарри? — всё же снизошёл до некоторой формы вопроса Том, что правда, не утруждая себя произнесением чего-либо, кроме его имени побудительным тоном.        — Я… Почему именно я? — вопрос у него просто вырвался, терзающий его с самого момента осознания, что он вызывает у Тома желание. — То есть я просто хочу сказать, что это неожиданно и странно… Чёрт! — Гарри запустил руки в волосы, не понимая как себя вести. Эмоции несколько улеглись, заглушённые нервозностью и стыдом, словно реальность возжелала вдруг напомнить, что подлинных чудес не существует, а любое действие имеет свою причину и основу под собой. — Я чувствую себя невероятно глупо. И, наверное, всё испортил. Мне жаль, — голос дрогнул на последней фразе, не в силах вместить собой все эмоции, которые будило у самого Гарри его собственное утверждение.        — Зачем же? — Том странно сверкнул глазами и притянул его к себе, неожиданно невинно и очень успокаивающе целуя в висок. — Гарри, ты напоминаешь человека, идущего на смертную казнь. Думаешь, я стану принуждать тебя к чему-то? Боишься меня?        — Нет, — слишком поспешно и горячо возразил Гарри, опасаясь, что вопросы имеют под собой основой реальное убеждение Тома в подобном. — Я не боюсь. Мерлин, да я с ума по вам схожу уже несколько месяцев. Или лет. Просто это дико. Я жалел о своей глупой и недостойной выходке с этим вульгарным костюмом, думал, что мне лучше уйти и устыдился, запоздало осознав, что не смогу посмотреть в глаза профессорам, если всё раскроется. А потом вы просто подошли и… Всё это кажется невозможным, — он перевёл дыхание, отчаянно ругая себя за косноязычие и не зная как правильнее выразить то, что хотел сказать, чтобы это было понято верно. — Просто… вы же никогда… никак не показывали своей заинтересованности. Я чувствовал себя последним глупцом, когда осознал свои чувства к вам…        — Чувства? — Том чуть прищурился, а в холодном голосе скользнуло любопытство. — Что-то выходящее за рамки юношеского желания?        — О Мерлин, — Гарри закрыл глаза, чувствуя, как вновь вспыхивают жаром щеки. Отчаянный жест удивил его самого — он спрятал голову на плече Тома, отказываясь продолжать находиться лицом к лицу. К разговору о чувствах, да ещё и с таким проявленным Томом прагматизмом, он точно готов не был. — Я… Нам обязательно об этом разговаривать?        — Желательно, — суховато отозвался Том, но настаивать не стал, подозрительно легко сменив тему. — Ты волен уйти, если действительно хочешь.        — Что? Нет, — с отчаянием воскликнул Гарри, даже выпрямляясь обратно от неожиданности. Собственное поведение начало вызывать лёгкое отвращение, и он решительно напомнил себе, что на факультет храбрецов его отправили не зря. Достаточно позора на сегодня. Лучше он, даже стыдясь, сформулирует в нормальную речь все свои мысли и опасения момента, чем окончательно всё испортит непониманием. — Я не хочу уходить. Будь моя воля — никогда.        — Смело, — Том наградил его испытывающим взглядом. — Тогда что именно не так?        — Я растерян вашим поведением и происходящим. В моих снах вы неоднократно жестко брали меня на этом же столе, но в реальности у меня нет опыта. Однако присутствует неуверенность, слишком много сомнений и непонимание — чем я мог вас заинтересовать. Мне кажется, что это очередной сон или просто ваш сиюминутный каприз. Я говорю глупости. Я отчаянно хочу продолжить начатое, но…        — Страшишься этого в то же время, — утвердительно закончил за него Том, в глазах которого застыло нечитаемое выражение. — Ты умеешь удивлять. Не каждый на твоём месте решился бы честно озвучить свои опасения. Прекрати мне выкать пока мы наедине — это просто нелепо.        — Я… да. Прости, — стушевался Гарри, отдавая себе отчёт, что он чересчур остро реагирует даже на незначительное замечание, но не в силах справиться с всё ещё бушующими эмоциями и только усиливающейся паникой. Сцена казалась ему нелепой до ужаса и немного сюрреалистичной, собственное поведение и вовсе вызывало желание завыть. — Я, наверное, привыкну. Если, конечно, есть смысл привыкать.        — А ты сам хочешь, чтобы он был? — Том чуть склонил голову к плечу, неожиданно оказываясь слишком близко. — Поделишься со мной своими фантазиями?       Гарри вздрогнул, с трудом сглатывая. Голос очаровывал. Голос искушал. Голос обещал подарить наслаждение. И всё это пугало. Пугал Том, раскрывшийся с совершенно новой стороны. Опасный хищник: холодный, расчётливый, явно умеющий добиваться своего любыми способами, но в то же время — манящий, очаровывающий холодом и красотой без малейших усилий. Желанный. Пугающий. Вызывающий безотчётное стремление бежать от него, пока возможность ещё есть. Гарри помотал головой, пытаясь усмирить слишком разыгравшееся воображение, обнаружившее столько противоречий, сколько один человек в себе сочетать точно не мог.        — Я не могу. Не хочу озвучивать, мне… — Гарри обессилено закрыл глаза, устав от собственного стеснения. — Мне неловко. Мне стыдно. Мне непривычно. Неужели это не очевидно?        — Гарри, спокойнее, — голос Тома приобрел неожиданно бархатные нотки, которые странным образом одновременно успокаивали и заводили. — Я не предлагал тебе рассказать. Я не хочу заставлять тебя чего-то стыдиться. Я готов дать тебе время освоиться. Я всего лишь рассмотрел гипотетическую возможность — ты можешь мне показать.        — Показать? — Гарри моргнул. — Вы… ты имеешь в виду легилименцию?        — Именно, — спокойно подтвердил Том, как-то нехотя добавив: — Я ни на чём не настаиваю, разумеется. Это просто предложение.        — Я… — Гарри чуть нервно облизал губы, вновь охваченный противоречивыми желаниями. — Я согласен. Наверное. Почему бы и нет? — риторический вопрос прозвучал неуверенно; он, казалось, пытался убедить сам себя, что во всём творящемся нет ничего странного, хотя и прекрасно отдавал себе отчёт, что оно было, и даже в преувеличенной концентрации.       Насколько вообще нормально целоваться со своим преподавателем, которого, казалось бы, знаешь годы, а на самом деле — не знаешь совсем? Сознание словно раздвоилось, разрываясь между придуманным, немного идеализированным образом, который до этого существовал только в скрытых от всех мечтах, и реальностью, где Том образу не соответствовал значительно, а вот любые ожидания превзошёл бескомпромиссно. Гарри же только терялся всё больше, теперь понимая, что ощущает человек, получивший нечто давно желанное, но привычно считающееся недостижимым.        — Просто расслабься и смотри на меня, — уравновешенным, по-прежнему холодным голосом проинструктировал Том, чуть сжимая пальцами его виски, и Гарри поспешно постарался выкинуть из головы любые размышления момента, сосредотачиваясь на своих сновидениях.       Паника улеглась как-то неожиданно. Том ненавязчиво, едва ощутимо массировал его виски, что странно успокаивало. В какой-то момент всё вообще показалось простым и понятным. Что за ужас он себе успел придумать? Есть его глупая идея, обернувшаяся неожиданными последствиями. Есть Том, в которого он влюблён давно и безнадёжно. Есть явно обоюдное желание близости. Он совершеннолетний, проблем с законом у Тома не будет. А если не болтать лишнего, то их не будет ни в каком аспекте. Так зачем он решил всё усложнить?       Позабыв, что Том вообще-то занят, а сеанс легилименции нежелательно прерывать резко, Гарри сделал то единственное, что в один момент показалось исключительно верным — потянулся за поцелуем, не заметив удовлетворённой усмешки, молнией сверкнувшей в глазах Тома, прежде чем он ответил на поцелуй без доли сомнения, взмахом руки уничтожая остатки пресловутого костюма. Страсть, сильно угасшая под давлением непростого для Гарри разговора, вспыхнула вновь мгновенно, разжигая пожар в крови.       Но теперь всё воспринималось исключительно правильным и единственно возможным, не оставляя места никаким сомнениям. Гарри уверенно покрыл шею Тома поцелуями, чувствуя только зарождающееся чувство абсолютной потери контроля. Он не хотел думать. Сейчас думать казалось ужасающе неправильным. Хотелось чувствовать, и он позволил себе притянуть Тома ближе, вжимаясь в его торс всем телом и невольно подаваясь бедрами навстречу, пытаясь найти необходимое соприкосновение. Том издал какой-то неопознанный задушенный звук, и резким движением ссадил его со стола, побуждая встать на ноги.        — Зачем? — протестующе пробормотал Гарри, не разжимая объятия, что потребовало приложения некоторого усилия.        — В спальне нам будет комфортнее, — хриплым шёпотом отозвался Том, потянув его за руку, но Гарри неожиданно даже для себя воспротивился.        — А мы не можем остаться здесь? — неуверенно поинтересовался он, уже не обращая внимания на лёгкий румянец, проступивший на щеках. — Стол…       Том окинул его странным взглядом, а потом рассмеялся — каким-то обречённым тихим смехом, параллельно притягивая его в объятия и пробегая пальцами вдоль позвоночника в дразнящей ласке, что только побудило Гарри прогнуться, прижимаясь сильнее. Он так и не понял — откуда вдруг преисполнился смелости, но пальцы уверенно и неожиданно легко расстегнули пуговицы шёлковой рубашки, бесцеремонно стаскивая её с плеч Тома. Чуть отстранившись, Гарри провокационно облизнул губы.        — Твой смех должен означать согласие? — полностью изгнать из голоса неуверенность Гарри так и не смог, но всё же озвучил вопрос в этот раз куда более уверенным тоном.        — Пусть он означает разрешение — прямо высказывать свои желания и делать всё, чего ты действительно хочешь, — усмехнулся Том, странно сверкнув глазами, и втянул его в долгий поцелуй, покусывая его губы.       Гарри слабо застонал — новые ощущения нравились, добавляя странно необходимые нотки к разгорающемуся всё больше возбуждению. Что-то непонятное, вспыхивающее в груди лишь короткими искрами до этого, но обжигающей молнией сейчас, толкало воспользоваться неожиданно щедрым предложением Тома. Гадая — не испортит ли он всё, разозлив Тома действием, которое ему вряд ли понравится, Гарри тем не менее на ощупь нашёл свою палочку на столе и мягко толкнул Тома к стене.       Уверенный взмах, отработанный в своё время до автоматизма, хотя смысла в этом в тот момент времени и не виделось — и руки Тома оказались прикованы к стене. Тёмные глаза полыхнули недобрым огнём в ту же секунду, и Гарри, судорожно вздохнув, поспешно приблизился, приникая к чужим губам в долгом поцелуе. Руки, обретая уверенность с каждой секундой, пустились в путешествие по ещё не изученному телу, желая прикосновением запомнить каждый его миллиметр. Понимание, что действие пугало лишь в гипотетическом отношении, но обрело правильность в осуществлении, приободрило.       Уже уверенно он проложил дорожку поцелуев по шее к ключицам, чуть прикусывая одну из них, сжал губами сосок, а за ним и второй, вызвав действием невнятное шипение у Тома, но не задерживаясь надолго, а потом опустился на колени, покрывая короткими поцелуями живот. Чувствуя, как напрягается тело Тома под его губами и руками, Гарри легко расстегнул его брюки и спустил их вместе с трусами вниз. На секунду твёрдость намерения поколебалась ещё пробивающейся сквозь обретённую уверенность стеснительностью, но Гарри отогнал её прочь.       Полный какой-то неожиданно отчаянной жажды, оттенка неверия и приглушённого предвкушения взгляд тёмных глаз только окончательно побудил к действию, заглушая мимолётное сомнение. Гарри решительно провёл языком по возбуждённому члену от основания к головке, не разрывая зрительного контакта, а потом вобрал плоть в рот. Незнакомый вкус не вызвал отторжения, скорее побудил распробовать, а тихий стон Тома, который тот, похоже, просто не смог сдержать, воспринялся одобрением, расположив к более решительным движениям.       Вбирая член в рот настолько глубоко, насколько только получалось, стимулируя ласку и активным участием языка, Гарри мысленно вознёс хвалу тайком прочитанным книгам. Понимание, что он дарит кому-то абсолютное яркое наслаждение, о чём недвусмысленно свидетельствовала мелкая дрожь, охватившая тело Тома и его приглушённые стоны, обжигающий взгляд, не оставляющий его ни на секунду и бурное воображение, рисующее картину взглядом со стороны — всё это возбуждало до предела, даря полную раскованность.       Отстранившись через некоторое время, он широко развёл колени, осев на пятки и скрещивая руки за спиной. Глаза Тома вспыхнули каким-то совсем сумасшедшим огнём от этой картины, а Гарри только вернулся к своему занятию, чуть прогибаясь в спине и двигая головой интенсивнее. Том рванул руки, очевидно, беспалочковой магией разрывая удерживающие их кожаные браслеты, теперь закреплённые в стене. Сильные руки мгновенно вздёрнули Гарри вверх, грубо сжимая его плечи.        — Ты хоть понимаешь — что делаешь? — хриплый сейчас голос Тома срывался, а губы уже безжалостно прижались к губам Гарри в грубом поцелуе.        — Это была одна из моих самых грязных и непотребных фантазий, как я считал, — чуть задушенным голосом признался Гарри, когда поцелуй прервался, откидывая голову назад и осознанно подставляя возможным ласкам шею. — Я представлял, что ты связал мне руки за спиной. Я сижу у твоих ног и ласкаю твой член ртом, тогда как ты за этим неотрывно наблюдаешь. Просто попытался это осуществить. Но если тебе не понравилось, я больше не стану…        — Мой, — перебил его Том холодным коротким утверждением, не подлежащим оспорению, что читалось просто в интонации, с которой оно было произнесено. Его губы настойчиво, до сладкой боли втянули кожу возле напряжённого кадыка, а потом он хрипло поинтересовался: — У этой твоей фантазии имелось продолжение?        — Да, — выдохнул Гарри, едва не заскулив, когда чужая рука уверенно обхватила его возбуждённый член, сжимая и настойчиво лаская. — Ты швырнул меня на свой стол лицом вниз, — выдавил он, мгновенно умолкая, когда действие получило немедленное осуществление. Дыхание сбилось окончательно на рваный ритм, а Том начал покрывать короткими укусами его спину, тогда как его свободная рука уверенно огладила ягодицы. — Мерлин, — судорожный стон вырвался из горла, когда Том сжал его член слишком сильно, параллельно проникая в него скользким пальцем.        — Продолжай, Гарри, — потребовал Том, не прекращая ни одной из своих ласк.        — Ты… о, чёрт… Взял меня — медленно и мучительно в начале, но потом… — голос сорвался, когда пальцы Тома, которых незаметно успело стать два, хотя никаких неприятных ощущений это и не принесло, задели простату.       Извиваясь и срываясь на короткие отрывистые стоны, Гарри даже не пытался продолжать, осознавая, что не сможет и пары слов произнести внятно, теряясь в буре новых, острых и захватывающих ощущений. Тело колотило мелкой дрожью, а низ живота, казалось, охватило пламя. Ускоряющиеся движения пальцев, скользящих уже абсолютно свободно и постоянно задевающих простату, грозили отправить за грань, но Том пережал его член у основания, заставляя скулить от осознания недостижимости желаемого удовлетворения немедленно.        — А потом? — побудил его продолжить Том, но Гарри только отрицательно замотал головой, замирая в напряжении, когда головка члена уверенно толкнулась в него.       Том, похоже, решивший осуществлять его фантазию ровно так, как она была озвучена, проникал в него мучительно медленно, даря не слишком комфортное давящее чувство наполненности, но не боль, которой Гарри втайне опасался, хотя никогда бы и не признал этого вслух. Такие же медленные движения только раздразнили, заставляя желать большего. Вновь возникшее слишком отчётливо понимание — это происходит с ним на самом деле, просто здесь и сейчас, с тем, о ком он мечтал, так, как он мечтал, усилило возбуждение уже до какого-то невозможного предела.        — Ты просто садист, — едва проговорил Гарри, осознав, что Том не ускорит темп и не станет вообще ничего предпринимать, пока не услышит дальнейшие пожелания. — Потом ты без перехода взял мощный быстрый темп, безжалостно вбиваясь в меня. А после уложил меня на спину… О чёрт, да. Вот так, — задохнулся Гарри, едва не теряя сознание от сумасшедшего удовольствия, когда Том начал двигаться в нём почти грубо, входя теперь на всю длину члена, постоянно задевая простату и нисколько не считаясь с причиняемой несильной, но ощутимой почти сладкой болью, которую Гарри неожиданно для себя осознал идеальным дополнением.       Растворяясь в наслаждении, давно потеряв любое ощущение реальности и понимание, что мир всё ещё существует, Гарри только с недоумением распахнул глаза, когда почувствовал, что его переворачивают, укладывая на столешницу спиной. Том склонился над ним, втягивая в поцелуй, терзая его рот безжалостно, но тем ещё более возбуждающе. Глухо застонав прямо в поцелуй, Гарри дёрнулся, пытаясь устроиться хоть чуть удобнее, но добился только того, что Том приподнялся, нависая над ним.        — Что было дальше, Гарри? — хриплый голос звучал сейчас едва ли не ласково, а вот в глазах, кажущихся чёрными, горел какой-то, казалось, негасимый огонь и плескалась бесконечная жажда, не подлежащая удовлетворению.       Не доверяя своему голосу, дрожа всем телом от возбуждения и сжигающего желания достигнуть пика удовлетворения, Гарри только помотал головой и мягким толчком побудил Тома выпрямиться. Уверенно закинув ноги ему на плечи, он чуть подался бедрами навстречу, взглядом выражая бесконечную просьбу. Глаза закрылись сами по себе, когда Том, на удивление не став требовать озвучивания действий, мягко скользнул в него слитным движением, подтянув ближе к краю столешницы.       Они дразнили друг друга слишком долго, начиная со смазанной разговором, прерывистой прелюдии, и теперь надолго не хватило обоих — несколько минут интенсивных глубоких толчков толкнули Гарри за столь желанную грань, вырвав почти крик ликования. Том не продержался и минуты, явно теряя остатки контроля при виде юного тела, содрогающегося от испытанного оргазма. Гарри, утонувший в какой-то странной лёгкости, незнакомой раньше в таком проявление неге, только чуть протестующе застонал, когда Том аккуратно опустил его ноги, отозвавшиеся дрожью напряжённых позой мышц.        — Чёрт, я идиот, — пробормотал Гарри, всё ещё учащённо дыша. — Стоило прийти к тебе каким-нибудь вечером, одетым во что-то непотребное и провокационное…        — Полагаю, я бы просто выгнал тебя, назначив наказание в дополнение, — вновь холодно отозвался Том, хотя его рука скользила по внутренней стороне бедра Гарри, лениво лаская и уже явно не преследуя цели возбудить.        — Серьёзно? — удивился Гарри, приподнимаясь на локтях. — Но почему тогда сегодня?..        — Не имеет значения, — в голосе Тома скользнуло предупреждение, что как-то резко развеяло непринуждённую атмосферу пресыщенного удовлетворения.       Гарри резко сел на столе, запоздало краснея от осознания ситуации в полной мере. На мгновение ему показалось, что всё случившееся всё же являло собой очередное сновидение — придя в себя окончательно, он не мог поверить, что действительно озвучивал свои тайные фантазии вслух, да ещё и столь непринуждённо. Что-то скользнуло по краю сознания, царапая. С трудом сосредоточившись, Гарри резко осознал напрягающий момент — применение вроде как легилименции со стороны Тома. Он мгновенно обернулся.        — Ты не смотрел мои воспоминания, — почти обвиняющим тоном констатировал он. — Ты что-то внушил мне.        — Не стоит мне приписывать лишнего, Гарри, — Том недобро прищурился, тон его стремительно похолодел. — Я всего лишь приглушил твои эмоции и временно заглушил чувство вины и стыда. Что обернулось для тебя исключительно благом, если ты не заметил.        — Я не говорю… — Гарри закусил губу, не желая затевать ссору, но и не в силах полностью подавить вспыхнувшее возмущение. — Это было нечестно.        — Я редко играю честно — это слишком скучно, — Том непринуждённо приподнял уголки губ в намёке на улыбку, явно желая сгладить момент, а не дать ему развитие. Гарри только вздохнул, временно принимая такую данность. — Может, всё-таки переместимся в спальню? После бала количество не ночующих в своих башнях старшекурсников определённо увеличится, так что до утра тебя вряд ли кто хватится. Мисс Грейнджер ты можешь отправить записку.        — В душ, если можно, — Гарри чуть неуверенно улыбнулся, опуская глаза. — И есть хочется. Но ты, разумеется, не обязан…        — Дверь, ведущая в ванную комнату, расположена слева от входа в спальню, — Том небрежно махнул рукой в сторону двери в углу кабинета, очевидно обозначая жестом направление движения. — Я закажу эльфам ужин.        — Спасибо, — искренне поблагодарил Гарри, чувствуя всё большую неловкость. — Вот только моя одежда…        — Возьмёшь в шкафу в спальне любую приглянувшуюся рубашку или мантию, — безразлично пожал плечами Том, определённо отказываясь признавать это проблемой.       Гарри только скованно кивнул, чувствуя себя всё более странно. Человек, в чьих объятиях он только что плавился, сам задыхающийся от страсти, поменялся в считанные минуты, вернувшись к привычной для него холодности и отстранённости так легко, словно ничего и не произошло. Не то что бы Гарри думал, что заслуживает какого-то особого отношения, но в его понимании случившийся секс должен был означать хоть что-то, немногим большее, чем разрешение обращаться без привычного официоза в отсутствии посторонних.       Сомнения вспыхнули с новой силой, пока он регулировал температуру воды. Собственное поведение всё ещё воспринималось относительно спокойно, вероятно, сказывались действия Тома с его сознанием. В противном случае — Гарри неплохо представлял себе весь ужас, который должен был бы ощутить, осознав, насколько недопустимо и развратно себя вёл. Повернувшись так, что упругие струи воды били по щекам, Гарри устало прикрыл глаза. Слишком много мыслей теснилось в голове.       Так и не найдя ответ на вопрос — было ли случившееся единственно верным вариантом развития событий или самой большой ошибкой в его жизни на данный момент, Гарри выключил воду, закутываясь в большое махровое полотенце, обнаруженное висящим на отдельном крючке и, вероятно, предназначавшееся для возможных гостей или просто запасное. Но даже если оно и принадлежало Тому — это только согревало пониманием. Качая головой, удивляясь собственным странным реакциям и гадая, что его ждёт за ужином, Гарри вышел в спальню.       Дверцы шкафа отворились легко, а глаза мгновенно разбежались, пытаясь одновременно охватить взглядом множество вещей, каждая из которых висела на отдельной вешалке. Заметив удлинённую рубашку глубокого зелёного цвета, Гарри сразу же настроился взять именно её, предварительно решив вытереть насухо волосы, не желая мочить стекающими каплями воды безупречную ткань. Приглушённые голоса, доносящиеся сейчас из кабинета, воспринялись сознанием не сразу. И только несколько секунд спустя он вздрогнул.       Кто-то пришёл к Тому в гости? Или, что многим хуже и опаснее, заглянул кто-то из коллег, желая узнать — куда он пропал с бала? От второго предположения мгновенно пересохло во рту. Почему-то Гарри был абсолютно уверен, что узнай директор или декан о случившемся между ним и Томом, они совсем не станут считаться с тем, что он совершеннолетний. В первую очередь — он ученик. И, если он всё правильно помнил, отношения учителей с подопечными запрещены правилами школы. Страх за Тома и возможные для него последствия в случае раскрытия взметнулся удушающей волной, лишая способности здраво рассуждать.       Гарри, ступая бесшумно, приблизился к двери, которую, к счастью, не закрыл до конца, когда вошёл в спальню. Через узкую щель кабинет просматривался частично, но рабочее место Тома вполне попадало в поле зрения. Стол выглядел абсолютно обыденно: бумаги, книги и стопки пергаментов исправно покоились на своих привычных местах. Очевидно, Том успел навести порядок, уничтожив все следы их спонтанного секса. На секунду Гарри ощутил облегчение, а потом заметил бутылку вина, стоящую ближе к краю столешницы.       Мысль, что Том решил выпить за ужином, улетучилась, когда он наконец сосредоточился на присутствующих в кабинете людях. Впрочем, действующих лиц добавилось незначительно — всего лишь профессор нумерологии Септима Вектор, одетая в слишком яркое, на вкус Гарри, платье с глубоким декольте. Что-то в груди болезненно сжалось, когда он осознал, что изящные женские пальцы уверенно гладят шею Тома, спускаясь на грудь, а тот явно не спешит их отталкивать. Ещё убеждая себя, что он просто что-то не так понимает, Гарри попытался сосредоточиться на происходящем разговоре.        — Том, что-то изменилось? — голос преподавательницы звучал совсем не так, как Гарри успел привыкнуть слышать на занятиях. Сейчас в нём отчётливо скользили соблазнительные, призывные нотки. И никакой строгости. — Хочешь прекратить наши встречи?        — Я предупреждал тебя, что это всего лишь приятное времяпровождение для нас обоих, и ничего сверх того, — холодно и безразлично отозвался Том, так и не оттолкнув, впрочем, ласкающую уже его грудь руку.        — И мне не нужно большего, — усмехнулась Септима, шагнув ближе к Тому. — Просто бутылка вина и обоюдное удовольствие. Откажешь даме? — чуть лукаво поинтересовалась она.       Гарри машинально попятился вглубь комнаты, отказываясь понимать происходящее и честно отвечать себе на вопрос — откуда вдруг в груди вспыхнула обжигающая боль. Он знал, что между Томом и профессором Вектор что-то есть. Своими глазами видел их флирт на ужинах и даже жаловался на это Гермионе. Наверное, удивляться сейчас полученному подтверждению догадок было глупо. Но разум абсолютно отказывался понимать — зачем Тому понадобилось искать удовольствия ещё с ним, Гарри, если у него имелась постоянная любовница?       Захваченный бурей эмоций, чувствуя жгучие злые слёзы обиды, выступившие на глазах, Гарри, уже не заботясь о том, что мыслить чётко и ясно сейчас совершенно не способен, отчаянно не желая оказаться свидетелем грядущего развлечения в кабинете, даже не усомнившись, что оно произойдёт, вцепился в единственную мысль, которая виделась спасением. Он просто должен немедленно уйти отсюда. Оказаться не в своей спальне, где не получится закрыться от всего мира и избежать вопросов, но в Выручай-комнате, куда не сможет войти никто, пока она занята.       Опасливо косясь на дверь, Гарри шёпотом позвал Добби — одного из эльфов школы, почему-то прикипевшего к нему всей душой и всегда с радостью выполняющего его мелкие просьбы — и быстро подав ему знак молчать, велел перенести его в коридор восьмого этажа, даже не озаботившись тем, что так и не оделся, лишь по-прежнему сжимал в руках полотенце. И только отпустив эльфа и войдя в появившуюся в стене дверь, Гарри сильно запоздало сообразил, что Добби, вероятно, пришлось нарушить правила, перенося его по замку.       Хотя, возможно, официального запрета на это и не было — всё же домовые эльфы обычно не контактировали с учениками. Добби же вообще являлся исключением из правил, получив в своё время каким-то непонятным образом свободу, которой иногда любил похвастаться, а может, просто подчеркнуть. Гарри устало опустился в ближайшее кресло, прикрывая глаза. Сейчас его должна волновать никак не свобода Добби. Мысли сами вернулись к Тому и сцене в кабинете. Гарри, успевший немного остыть, попытался трезво оценить увиденную сцену, не исключая, что он мог всё преувеличить.       Конечно, ничего слишком личного его взгляду не предстало. Но то, что Том не оттолкнул уверенную ласку, позволил Вектор по-прежнему считать, что она имеет право к нему прикасаться, говорило Гарри только о том, что ничего прекращать тот и не думал. Возможно, просто решил совместить развлечения и с ней, и с новоявленным влюбленным, юным и глупым любовником. В груди болезненно заныло. Как там сказал сам Том в их разговоре? У него нет моральных принципов? Он редко играет честно? Очевидно, в этих фразах было больше смысла, чем сам Гарри понял в тот момент.       Глотая разъедающую обиду, категорически не понимая — что ему делать дальше, измученный тревогами и волнениями вечера, которых выдалось слишком много, Гарри только мысленно попросил у комнаты кровать, отправил зачарованную записку Гермионе, не желая заставлять подругу волноваться попусту, и свернулся калачиком, закутываясь в тёплое, но почему-то не согревающее сейчас одеяло. Он просто уедет завтра домой. В привычной для него обстановке разложить по полочкам всё случившееся будет намного проще. Как и осознать, что он потерял мечту, едва успев её обрести и точно не успев ей насладиться.