* * *
От кружащихся по залу пар немного рябило в глазах, но Энакин с трудом удерживался от того, чтобы не пританцовывать в такт музыке, ноги сами просились в пляс. Он не был мастером в танцах, но та часть бала, где вышколенные танцоры показательно ступали по четкому узору, давно закончилась. Да и музыка сменила тон с полумаршевой на мелодичные ритмы, толкающие в спину. Оби-Ван стоял у колонны и тоже разглядывал танцующих. Заметив Энакина, он широко улыбнулся и кинулся к нему, тут же заключая в объятие. — Энакин! Энакин, как же я скучал, Эни… слушай… Эни… — Оби-Ван отстранился, не отпуская плечей Энакина. — Что-то я… Так странно. Мы ведь виделись совсем недавно, — пробормотал он себе под нос. Недавно. Да, пожалуй. Энакин задумался, понимая, что как-то плохо помнит последние дни… но нет, глупость. Вчера они сражались с огромным уйту и выводком его детей, и он мог сильно пострадать — у Оби-Вана были все поводы беспокоиться. — Мы не виделись с тех пор, как я провалился в гнездо уйту. — Перед глазами тут же встали воспоминания лазарета, отрывочные и резкие: гладкие стены, холодная медицинская кушетка и слепящий глаза белый свет. — Так что ты имеешь полное право на эти чувства. В смысле, можешь меня и дальше хватать, мне даже приятно, — приосанился Энакин. Оби-Ван фыркнул, но прижал пальцы к виску. — Я… Словно помню все немного иначе. Хотя… нет, ты прав. Что-то я… — он тряхнул головой и поднял ее, чинно кивая Энакину. — Рад, что все уладилось, — его лицо озарила хитрая улыбка, и Энакин рассмеялся. Теперь они стояли вдвоем у колонны, глядя на взметающиеся юбки и плащи. — Завидую им немного. — Ну так что же ты тогда, иди потанцуй, — Оби-Ван махнул в сторону зала. — Серьезно? — Энакин вскинул брови. — Я не помню в Кодексе джедаев правила, запрещающего танцевать. — Хм, пожалуй. Тогда я пойду. — Конечно, — сдержанно улыбнулся Оби-Ван. Энакин сделал несколько шагов, затем развернулся, слегка склоняясь и протягивая Оби-Вану руку. — Серьезно? — спросил тот тоном, который Энакин минуту назад слышал от себя. — Я не помню в Кодексе джедаев правила, запрещающего танцевать, — вкрадчиво вернул ему Энакин. Оби-Ван повел бровью, как всегда, когда он был доволен Энакином или тот его удивлял, но вслух сказать об этом не мог. Или не хотел. Оби-Ван вложил свои пальцы в протянутую ладонь и крепко сжал ее. — Я неважно танцую, — сообщил он уху Энакина, когда они встали в подобие танцевальной позы. — Отвратно, если честно. — О, — Энакин обвил рукой его талию, — должен же мой мастер быть плох хоть в чем-то. Для пользы моей самооценки. Оби-Ван прижал Энакина ближе, покачиваясь. Их неловкие движения все же попадали в тягучую музыку, и вряд ли они выглядели совсем уж по-идиотски. Оби-Ван оторвал руку от плеча Энакина, заправил отросшую и начавшую завиваться прядь за ухо и опалил смешком кожу: — Одних полетов тебе уже недостаточно? — Ну… что бы ты ни говорил, но ты совсем не плох. — В сравнении с тобой… — ...А, в сравнении со мной, ты просто ужасен, конечно! — Энакин рассмеялся в шею Оби-Вана. — Нам потребуется больше совместных тренировок, чтобы попробовать исправить это. Оби-Ван увлек Энакина в поворот, прижимаясь щекой к щеке. — Говорить о тренировках сейчас? И где ты такого понабрался? — притворно возмутился он. — У меня был прекрасный учитель, — сознался Энакин, переплетая пальцы с пальцами Оби-Вана и сжимая. Рука в руке. Тепло чужого тела, дыхания, смеха — все сплелось в нежное окутывающее марево, качающее на своих волнах в такт музыке. Энакин моргнул. Второй раз. Третий. Притянутые к груди ноги затекли, тело ныло от неудобной позы. С трудом вытолкнув себя руками, Энакин поднялся с пола и завалился на скамью. В реальности все было иначе. Энакин так и не решился. Оби-Ван так и не подошел ближе. В реальности холодные белые лампы снова горели, возвещая начало нового дня.* * *
Мол еще раз прокрутил запись камер слежения. Ему нравилось то, что он видел: одна из камер оказалась удачно направленной прямо в лицо Кеноби. Мол сдвинул ползунок вперед, вернул назад. — Все идет точно по плану, владыка Сидиус, — вклинился он в давно идущий разговор Сидиуса и Тирануса. Две мини-голограммы на его столе оживленно спорили, и после комментария Мола Тиранус стал выглядеть еще жальче. Он вздернул подбородок и сквозь зубы поинтересовался: — В ваше понятие «по плану» входит тот факт, что мы лишились возможности почти бесплатной и незаметной добычи талахитового металла? Мол скривился. — Мы лишили армию Ордена генерала Скайуокера, мы почти лишили Орден генерала Кеноби — он точно нескоро вернется к своим обязанностям и явно не с прежней концентрацией. Совет смущен, и в наших руках есть один голос Совета, как видите, даже в спорном деле почти решающий. Ну а смерть юного рыцаря я рассматриваю как вишенку на десерте. Подведу итог: мы получили от Рахатана даже больше, чем могли рассчитывать. Сидиус поднял ладони вверх. — Господа, это несомненно победа. Пока в сражении, но она приведет нас к победе в войне. Победа не меньшая, чем вопрос талахита. И оба вы внесли неоценимый вклад в эту победу. Совет джедаев подавлен, а ведь мы только в начале пути. Продолжай свою миссию, Дарт Мол. Дарт Тиранус... Синие фигурки исчезли, и Мол усмехнулся. Продолжать миссию. О, он продолжит. Не из преданности Сидиусу, от которой мало что осталось, а для того, чтобы закончить свое дело. Но пока их дороги совпадали, ему пора было толкнуть эту телегу еще ближе к обрыву.* * *
— Владыка, простите мне мою дерзость, но самодовольство Мола… — Не беспокойся о нем. — Его неожиданное возвращение вынудило вас нарушить правило двух… — Меня ничто не может вынудить, — от голоса Сидиуса в комнате стало холодно, и Дуку поспешил опустить глаза. — Оставить его в живых, оставить его одним из нас — это было взвешенным решением. Мол нужен нам на данном этапе. — Я ни в коем случае не оспариваю ваши решения, владыка. Но медитации, призванные помочь его плану, отнимают много сил и времени, которые я мог бы потратить с большей пользой. Например, на разработку и воплощение нового плана о том, как вышвырнуть Республику из системы Дельта-Веги. Кстати, я чуть не забыл сообщить вам, что Гривус теперь полностью в моей власти. — Прекрасная работа! Прекрасная! — Дуку кивнул, принимая нечастую похвалу, хотя, в отличие от выходок Мола, его планы всегда приносили предсказуемо прекрасные плоды. — Пожалуй, ты прав. Твое внимание фронту сейчас важнее. Я увеличу свой вклад в концентратор, этого должно хватить. Не беспокойся о Моле, — повторил Сидиус. — Его запросы и стремления низки, он не политик и не хозяин ситуации, мы используем его себе во благо и выбросим, когда он перестанет быть полезным.* * *
Сидиус выключил связь, погружая комнату в блаженную темноту. Он порядком устал от пустой болтовни и мелочной крысиной грызни, которую приходилось наблюдать каждый раз. Он не мог дождаться того момента, когда вновь останется лишь с одним учеником. Послушным и преданным. Ждать осталось недолго. Он положил ладони на концентраторы, погружаясь в глубокую медитацию и направляя потоки Силы сквозь пространство все дальше и дальше до впаянного в плоть Мола приемника.* * *
Оби-Ван прибыл точно по расписанию. Энакин не поднимал головы, смотря на то, как мельтешат ноги вдоль решетки. Оби-Ван сегодня был неспокоен и взвинчен. — Ответь, почему, когда мы прибыли, ты первым делом полетел уничтожать вышку КА-37? Энакин обессиленно выдохнул. — Вышка связи, которая координировала действия атаки ворхаров. Действительно, зачем же ее было уничтожать? Оби-Ван заложил руки за спину, останавливаясь. Энакин поднял голову — в глазах Оби-Вана все еще стоял тот же вопрос, на который он уже ответил. Энакин пожал плечами. — Зачем задавать вопросы, если потом не верить ответам? — Каждый раз я надеюсь услышать все-таки правду. Всю. — Зачем? — Потому что я веду следствие… — Зачем? — снова повторил Энакин, и Оби-Ван нахмурился. — Зачем следствие, зачем эти спектакли, если Совет все сразу для себя решил? Вот так, — Энакин поднял вверх руки: покрасневшее запястье живой руки и царапины на протезе под наручниками, — ведут себя не с ценными свидетелями и даже не с подозреваемыми. А с виновными. Оби-Ван вздохнул, покачав головой, и опустился в кресло. — Нам поступили данные со спутников. С помощью этой вышки по шифрованному каналу велась связь с Раксусом. На спутнике эти куски принимали за помехи, но это были передачи информации. Раксус. Средоточие сил Конфедерации. Мог бы развести руками — Энакин бы это сделал. Он чувствовал себя праздничным деревом, на которое собирались повесить вообще все, что найдут: от лент до цветных консервных банок. Нет. Деревом висельников. — Ты видишь, насколько все серьезно. И я обращаюсь ко всей твоей сознательности с просьбой наконец заговорить. Так всем будет проще. — Но я уже все рассказал, — простонал Энакин. — Почему ты врешь? — воскликнул Оби-Ван, подаваясь вперед. — Я не… — Врешь! — Оби-Ван скорбно свел брови, опуская глаза. Через два вздоха он поднял голову и с новой решительностью заговорил: — Пришли результаты вскрытия тела Матиаса. Найдены следы воздействия электричества на его тело. Эксперты проверили твой плащ, есть подпалины на рукавах. Энакин смотрел в пространство. Он очень надеялся, что это удастся сохранить в тайне. Непонятно, на что надеялся, конечно, — он уже виновен в глазах Совета, был виновным с первой ночи, но… проклятье. — Мы ведь договаривались, — полным горечи тоном добавил Оби-Ван. Договаривались! Договаривались… Энакину стоило двух лет упорных тренировок, чтобы даже в состоянии полузабытья не позволить себе сорваться в кажущемся безнадежным бою на атаку молниями. Они даже не были смертельными, Энакин контролировал их, но Совет настоял… но Оби-Ван попросил, и Энакин вымуштровал себя. А в ту ночь это не было случайностью. — Я пытался его спасти, — сказал Энакин. Смысла рассказывать он не видел, сочтут глупыми оправданиями. Но смысла молчать — тоже. Энакин переставал видеть смысл вообще в чем-либо. Он опустил плечи и, разглядывая свои пальцы, продолжил: — Во время сражения на Морхайле мы потеряли много клонов. На самом деле куда больше, чем думает Республика… чем думает Совет. Но когда мы оттеснили крейсер, и на земном поле боя стало безопасно, туда высыпали местные лекари. Они снимали с бойцов броню, клали им на грудь крупных фиолетовых улиток. Касаясь кожи подошвой, те бились током. Я видел эти разряды. И клоны снова дышали. Не все, это работало только при определенных травмах и если действовать быстро, мне пытались объяснить, но я мало понял. Когда я увидел Матиаса мертвым… его тело еще не остыло, я думал, что еще не поздно его спасти. — Энакин сглотнул. — У меня не получилось. В повисшей тишине Энакин слышал собственное дыхание, слышал, как ходит влага в носу. Сдержаться бы, да смысла и правда больше не осталось. — Совет не станет слушать. Нервный смех ободрал горло. — Удиви меня чем-нибудь. — Что еще ты знаешь? Был убит совсем молодой рыцарь, мальчишка... Сколько еще должно погибнуть, пока мы барахтаемся в неведении? Сколько еще смертей ты повесишь на свою совесть? Энакин зажмурился, но не удержал слезы. Та покатилась, щекоча кожу, по щеке, по шее. Оби-Ван был прав. Тот, кто убил Матиаса, оставался на свободе. И даже если история Энакина в Ордене кончилась, этот — настоящий — преступник все еще был опасен. — Есть кое-что... — Подняв влажные глаза на Оби-Вана, он решился признаться: — Я нашел дневник Матиаса. И спрятал. — Где? — Оби-Ван привстал. Энакин горько усмехнулся. — Я думал, надеялся, что ты останешься на моей стороне. И отдал дневник тебе. — Ты ничего мне не давал… — Ну, после заседания Совета я не был уверен, я хотел убедиться, что ты поддержишь меня, поэтому поначалу скрыл его... но... ты прав. Могут погибнуть люди. В конце концов, ты все еще прекрасный сыщик, и как бы ты не относился ко мне… к нам, ты ведь пойдешь до конца? Правый карман, Оби-Ван. Оби-Ван опустил руку в карман, непонимающе нахмурился, но затем его брови дрогнули, и он вытащил кусок «пустоты». Сняв создающего морок и лишающего объект веса жучка, Оби-Ван вцепился в потрепанный дневник в кожаной обложке. — Я сказал все, — выдохнул Энакин вместе с последним воздухом из груди. — Оставь меня. Оби-Ван ушел молча.* * *
Холод. От него не спасает плотная ткань плаща. Холод. Пар вырывается изо рта. Холод. Чтобы не замерзнуть, нужно идти. Холод. Если идти, устаешь и тратишь энергию. Но вокруг не найдется ни еды, ни воды, чтобы ее восполнить. Вокруг пустыня. Холод. Энакин обернулся вокруг оси. Темно-фиолетовое небо лежало на песчаных дюнах, простирающихся до горизонта. Он знал это место, и в то же время оно казалось ему совсем незнакомым. Давным давно, в прошлой жизни, он — заигравшийся ребенок — разбил свой под в глубине пустыни. До разлетевшихся на куски шестерней и взорвавшегося репульсора. Без шансов. Перед падением его завертело, и он совсем потерял ориентацию, но все равно побежал туда, откуда ему казалось, он прилетел. Он бежал до боли в боку и горящих ступней, увязая в песке, но каждый бархан лишь сменялся новым. Он брел, растирая бока, а на волосы ложился иней. Ресницы смерзались. Его шатало в разные стороны, он петлял, он… Он вышел к дому. Потом, годы спустя, Энакин понял, что выбрался благодаря Силе. Именно она вела его между песчаных холмов верным и кратчайшим путем. Теперь он вырос и мог сделать это осознанно. Энакин закрыл глаза, пустил сканирующую волну и вздрогнул от холода внутри себя. Вокруг была пустыня и только пустыня. Он не находил ни ее краев, ни дорог, ни излучающего безопасность укрытия с ручьем. Пустыня покрытого инеем острого песка. На сколько хватало взгляда. На сколько хватало Силы. На всю бесконечность вокруг. Энакин смотрел на звезды — он не знал этого неба. Они не могли подсказать. Они, наоборот, словно издеваясь, перестраивались, он не мог никак запомнить их узор. Энакин вспомнил сказку, которую рассказывала мама, про Деву Пустыни с горящими глазами и ледяным сердцем, что отпускала своих пленников, когда они могли различить в созвездиях на небе подсказку. Как Энакин не всматривался в нескладные, рисуемые воображением руны, выходило все одно. Одиночество. Холод. Энакин снова попробовал найти путь. И снова ответом ему была студеная колкая бесконечность. Он уронил дрожащие руки. Кажется, это конец. Он вдохнул воздух, позволяя холоду наполнить свои легкие, пуская его внутрь — бесполезно сопротивляться. Тот хлынул в грудь, но не заполнил ее. В груди оставалось тепло. Энакин вдохнул снова, и снова воздух опалил холодом ноздри, но не взял своего. В солнечном сплетении упрямо ютилось тепло. Словно маленький огонек. Энакин приложил пальцы к телу, надавил, пытаясь прочувствовать его. Похожее на горящую лучину, едва заметное, но упрямое… от него в пространство словно тянулась нить. Тонкая, как паутинка, дрожащая, но она была. Энакин последовал за ней. Ветер бросал в лицо горсти песка, заметал ступни, пытался задуть трепещущий огонек, но Энакин прижал ладонь, не позволяя пустыне погасить его. И шел. Ноги дрожали — уже от усталости, а не от холода. Ресницы липли друг к другу, лицо мерзло от проступающей испарины, но Энакин шел вперед. Он перестал доверять ногам, себе, но под ладонью все еще трепыхалось живое пламя, и он верил ему. Впереди забрезжил свет. Дом… это его дом? Перед глазами плыло, но Энакин видел, что за домом со знакомыми очертаниями не начинается город, а продолжаются песчаные просторы. И все же — вот он. Дом. Над крыльцом качается масляная лампа, вокруг которой вьются беспокойные мотыльки. А на крыльце… его ждут… Энакину особенно тяжело дались последние шаги, но он все же рухнул в показавшееся горячим объятие Оби-Вана. Тот обнял его руками, укутывая широкими рукавами плаща, но Энакину казалось, что его всего обволокло теплом. — Эни, дыши… ты смог. Ты выбрался. — Это ты меня вытащил. Ты — мой маяк. — Нет, Эни, ты вышел сам. То, что тебя тянуло ко мне — это ведь твое… Энакин, послушай, мне нужно будет уйти. Это все очень важно. Оби-Ван прижимал к себе Энакина так, словно не собирался уходить никуда никогда. Но он снова сказал: — Мне надо идти. — Не оставляй меня! — Энакин вцепился в ворот туники Оби-Вана. Он так устал, он не выдержал бы больше. — Ты справишься, — широкая ладонь прошлась по макушке, затылку, остановилась на шее. Оби-Ван заставил Энакина поднять голову и прижался своим лбом к его. — Я вернусь. Я скоро вернусь. Энакин снова коснулся груди. За ребрами бушевало горячее печное пламя. — Хорошо. Оби-Ван отступил, и первый же порыв ветра притушил огонь. Но в солнечном сплетении под ладонью Энакина билось тепло в прежнем неукротимом ритме. — Хорошо, — повторил он Оби-Вану вслед. В камере было прохладно. Не холод. Так… неприятные мурашки под рубахой. Энакин лег на бок и уставился на ритмично мерцающую решетку. В солнечном сплетении зудело, но Энакин боялся поднести пальцы к груди. Он боялся, что почувствует там только пустоту.