***
Принять вертикальное положение удается лишь после нескольких неудачных попыток, в течение которых самоцвет то и дело клонило на бок, порой сопровождая лишение сил в конечностях жестокой молнией головной боли, медленно отдающей вдоль позвоночника и ведущей к каждому нерву. Точно некая субстанция, которая неведомым образом прокралась внутрь, не желала, чтобы Ляпис покидала беззащитное положение на полу, не желала отпускать свою жертву, буквально насильно утягивая обратно. Но рано или поздно «щупальца» должны были потерпеть поражение. Стиснув ноющие зубы, Лазурит с трудом обводит взглядом ближайшую пару метров вокруг, морщится вновь и прикрывает помутневшие, подёрнувшиеся нездоровой молочно-белой поволокой глаза, силясь выудить из неподвластного хозяйке сознания хоть малую долю, крупицу таких нужных и необходимых сейчас воспоминаний. Её старания вновь оказываются провальными. Тишина теперь не кажется таким уж явным и однозначным спутником. Медленно пробуждающийся слух улавливает жужжание над головой, исходящее, вероятно, от небольшого количества светодиодных ламп, отдалённые голоса где-то за стенами и едва-едва различимый писк, кажется, находится в самой голове Ляпис. Она сильно зажмуривается, инстинктивно прикладывает кончики пальцев к вискам, желая изгнать этот мерзкий звук. Разум откликается душераздирающим, оглушительным и ужасающим импульсом: «Камень!» Рука Лазурит в панике скользит ниже, двигается по затылку к лопаткам, боясь ощутить на гладкой поверхности самоцвета злосчастную трещину, излом, который теперь не залечит добродушный мальчик, что называл себя Стивеном. Пальцы натыкаются на инородный предмет прежде, чем подходят к лопаткам. Толстый кожаный ремень с выступающими мелкими крапинками, утолщение позади с плотным корпусом… Ляпис в непонимании и зарождающемся диком страхе прикладывает к шее вторую руку, начиная судорожно ощупывать новую деталь собственной внешности, очевидно прикреплённую кем-то извне, давящую на нежную кожу, странным образом контролирующую. Ошейник отвечает на прикосновения ответным вибрированием и слабым участившимся писком. «Так вот, откуда он…» Ляпис инстинктивно дёргает предмет в попытке разорвать эту мерзкую, чужеродную штуковину пополам, но сразу же следом получает слабый разряд тока, распространяющийся по физической оболочке, предупреждающий, точно рычание сторожевого пса. «Лучше бы тебе остановиться». В страхе самоцвет дёргает ещё сильнее, прилагая максимум усилий, на который сейчас способно её тело, и за повторным нарушением незамедлительно следует удар, гораздо более болезненный, но недостаточно высокий по характеристике, дабы разрушить физическую оболочку. Кажется, ей пояснили наглядно, какой результат будет для того, кто уверует в возможность снятия ошейника своими руками. Но Лазурит не собиралась отступать от этого так просто. Оглушительный писк продолжает раздражать её слух. Опустив взгляд ниже, она улавливает и вспышки красноватого свечения, сопровождающие вибрацию и звук. «Ты же не настолько глупа, дабы пытаться вновь, верно?» — словно вещает штуковина, и гидрокинетик предпочитает принять её предупреждение к сведению. По крайней мере, пока. Рука возвращается к ощупыванию камня, за прикосновением к идеально гладкой поверхности следует облегчённый вздох. С самоцветом всё в порядке. Это самое главное. Медленно, но верно, навязчивый звук урежает частоту своей пульсации, успокаиваясь и оставляя пленницу в относительной, но тишине. Спокойствие… нужно только успокоиться, не паниковать и принять верное решение, не дав жалкому куску земного изобретения себя напугать. Окутавшее вновь безмолвие отрезвляет воспалившиеся до предела мысли, толкает на новый, более решительный шаг, нежели борьба с кожаным ремнём. Сил хватает на то, чтобы подняться на ноги, сделать несколько несмелых шагов вперёд, точно привыкая к телу вновь, а затем, сжав увлажнившиеся ладони в кулаки, продолжить осторожное движение. Практически прозрачная преграда останавливает это короткое шествие, ограждая от дальнейшего, точно диковинного зверька в невидимой клетке. Голубые пальцы медленно, с опаской касаются поверхности, проверяя её составляющую, боясь, что и та, подобно световому лучу в камерах на корабле, вот-вот разрубит тело пополам одним мощным импульсом, оставляя на полу лишь каплевидный камень. Кожа заметно вибрирует по мере приближения к преграде, но… прикосновение выходит абсолютно безболезненным, ничем не примечательным, побуждая Лазурит уже более смело опустить всю ладонь на поверхность, а следом за ним и вторую. Словно обычное стекло… хрупкое, ненадежное, разбиваемое лишь одним слабым ударом о его прозрачную составляющую. Она продолжает почти ласково поглаживать поверхность подушечками пальцев, а затем резко, даже чересчур неожиданно для своего смиренного и ослабленного состояния, отводит руку в сторону, сжимает ладонь в кулак и мощным мгновенным рывком направляет часть своей силы на беззащитную стекляшку. Долгожданный побуждающий звук дробящейся, разносящейся вдребезги преграды уже сладкой песней играет в душе самоцвета, но в ответ на ожидания она получает лишь глухое столкновение и легкую болезненность в районе костяшек. Стекло остается целым. Без единой трещины или даже царапинки. Абсолютно таким же, каким было до этого. Красноватый маячок вдалеке точно злорадно подмигивает недоумевающей, Ляпис, которая с удивлением переводит взор со своей руки на стекло и обратно. Такого не может быть. Она способна пробить ударом пару слоёв металлической поверхности, если пожелает. Неужели её сил не хватит на то, чтобы справиться с каким-то жалким, никчемным, бесполезным… Удар, гораздо больший по силе, следует вновь, но результат остаётся не менее удручающим. Отражение Лазурит по ту сторону, кажется, нахально ухмыляется, смотрит снисходительно и насмешливо, дополняя свой образ вновь проснувшимся светодиодом ошейника. «Может быть, попробуешь ещё раз? Или ты настолько ослабла?» — одним только видом вопрошает та, зеркальная Ляпис, и безмолвно фыркает. У настоящей же это вызывает агрессивное полурычание. К обычным кулакам присоединяются пара водяных, принимаясь за борьбу против отражения, против стекла, против очередного плена. Удар, ещё удар, ещё один и ещё… Поверхность принимает их абсолютно смиренно, не реагируя и не пытаясь противиться. С губ самоцвета срывается злобный, одновременно жалкий, боязливый возглас. Шум, глухие удары, плеск жидкости, настолько громкий, подобный морскому прибою. Пленница в отчаянии бьётся, словно экзотическая птичка о прутья своей клетки, которая не знает, что каждое её движение приносит вред собственным крыльям. Она в последней попытке взлетает, начиная наносить удары выше, но получает лишь боль и пульсацию. Ничего иного. Силы покидают девушку через несколько минут, показавшихся целым часом. Гидрокинетик дышит рвано, опускается вниз, возвращая крылья обратно в самоцвет, ощущая, насколько тяжело их контролировать, словно воздух за всё это время стал в разы суше. Невольный стон окропляет тишину вновь. Пот мелкими бусинками скатывается по телу, сливаясь с каплями собственной воды, изредка капая на влажный пол. Ляпис не сдерживается, прижимается спиной к стеклу, не желая смотреть на своё жалкое отражение, не желая видеть то, что находится за ним. Камень касается стекла, и это вынуждает самоцвет тут же дёрнуться, словно подобное ощущение ей противно, мерзко. Как она могла здесь оказаться? Возвращение должно было закончиться отнюдь не этим… Где Стивен? Где все Кристальные самоцветы, к которым она наконец-то нашла смелость вернуться? Где те, в чью команду повстанцев, защитников Земли от гнева Алмазов она хотела вступить? Сознание услужливо откликается на эти вопросы, позволяя хозяйке получить ответы в награду за попытку сражаться.***
Пожалуй, только на этой планете литосферная оболочка местами была настолько… приятно обволакивающей. Ляпис переступает с ноги на ногу, пытаясь привыкнуть к необыкновенным ощущениям прохладного песка под голыми стопами. Сверху тот уже успел значительно остыть, но, если только опуститься чуть более глубоко, сразу ощутишь тёплое покрывало тысячи тысяч песчинок. Волшебно. Подобного на Луне, как и на любой планете вообще, невозможно найти. Самоцвет ещё добрые пять минут остаётся на месте, внимательно наблюдает за мерным приливом волн, пенные барашки которых с тихим шипением растворяются впереди, так и не поспевая добраться до синеволосой особы. Наверное, именно местные океаны — та малая часть, которой не хватало Лазурит за время долгого и одинокого пребывания за пределами Земли. Настолько живые, наполненные уникальными созданиями, которые не встречались более нигде во всем множестве галактик, они не могли не врезаться в память той, для которой вода являлась основой силы. Должно быть, это забавно: найти бесподобное и вдохновляющее начало себя в том месте, которое столетиями было твоей огромной тюрьмой. Но на лице гидрокинетика нет и намёка на улыбку, даже взгляд насыщенно-синих глаз отражает абсолютное спокойствие и умиротворение, которые внутри самой Ляпис, увы, не находили места. Она медлит, словно ожидает подходящий момент, хотя прекрасно понимает, что его быть не может. Что изменилось в жизни всех тех, кого она знала, за этот короткий для самоцвета, но мучительно длинный для Лазурит, период? Её не сильно интересовала судьба многих, лишь лёгкое любопытство побуждало к выяснению ответа на вопрос, но вот жизнь мальчика, который спас её, которого она сама покинула в час нужды, заботила, пожалуй, достаточно, чтобы вернуться. Выходит, последнее и было самой весомой причиной возвращения на Землю? Желание объединиться, вступить на защиту голубой планеты и Стивена. Не быть пленницей своих страхов вновь. Усыпанное, точно бриллиантовыми крапинками, тысячами звёзд, небо притягивает взор, но уже не манит, не побуждает распахнуть крылья. Гораздо сильнее Ляпис притягивает пляжный домик за несколько километров от этого места. Притягивает и одновременно отталкивает едва уловимым опасением реакции его обитателей. Пелену воздуха рядом разрывает свист. Самоцвет лишь краем глаза успевает отметить пролетающее крупное нечто с правой стороны от себя, а следом за этим плеск воды, лёгкий, но достаточно напрягающий треск и синеватую вспышку на месте, где приземлился неизвестный объект. — Идиот криворукий! — окрик позади сродни удару молнии. Ляпис в недоумевающем изумлении оборачивается к голосу, делает рефлекторный шаг назад, ещё не успевая испугаться настолько, чтобы рвануть из опасной точки куда подальше. Разве на Земле может поджидать опасность? Разве может быть кто-то опаснее, чем другие самоцветы? Промедление становится огромной оплошностью — подреберье со всей неожиданностью обжигает неприятный укус, пронизывающий резкой болью и расплывающимся, точно некой ядовитой волной, покалыванием. Голубая рука тут же обхватывает злосчастный заряд, вырывает его из своего тела; мимолетным взглядом Лазурит подмечает, что это похоже на те странные маленькие иглы с пластмассовыми крылышками, которые на фестивале Стивен бросал в круглую мишень на стене. Не придавая этому особого значения, гидрокинетик лишь с отвращением морщится, отбрасывает мерзкий предмет в сторону, спеша покинуть негостеприимное и странное место. Но едва лишь крылья успевают распахнуться за спиной, как чёрный сетчатый объект вновь пролетает рядом, и не убаюкивает цель в своих объятиях только по одной причине — та была готова к нападению, успела увернуться, а заодно и приметить того, кто рискнул атаковать самоцвет. Человек, в этом у Ляпис теперь не было сомнений, мигом оказывается в тесном морском пузыре, благодаря неведомой для него силе поднимается в воздух, оказываясь подвешенным в «аквариуме» без единой возможности выбраться наружу. Толща жидкости давит на него со всей своей мощью, от испуга юноша открывает рот в беззвучном крике, посылая крохотные пузырьки жизненно необходимого кислорода на поверхность, но эти мольбы о помощи так и остаются всего лишь воздухом. На лице синеволосой в этот момент нет и капли эмоций, но ледяное спокойствие в глазах страшнее любой атаки. Пока противник в жалких попытках пытается выбраться из водяного плена, распалённое внимание самоцвета улавливает ещё одно движение за чередой каменных глыб. Реакция не заставляет себя долго ждать — океанская волна, точно под натиском Посейдона, обращается в гигантское щупальце; резким, змееподобным движением бросается на несчастного и отбрасывает его назад, в глубокие воды, не заботясь о том, насколько удачно приземлится тот о зеркальную поверхность, прежде спокойного и умиротворённого океана. Воды и впрямь под стать эмоциям девушки. До этого казавшиеся безопасными, притягательными и мирными, теперь они превратились в настоящую пучину бездонного Ада, с чудовищными клыкастыми монстрами в самой своей глубине. Взор Ляпис не полыхает праведным огнем, наоборот — душит холодом и мглой, не обещающей противникам и капли милосердия. Не тому, кто напал на неё первым. Бедро награждается ещё одним дротиком, а после тот получает и область у самого камня. Ляпис от неожиданности издает гневный возглас, чуть дёргается, ощущая наплыв слабости в теле, но затем сразу же берёт себя в руки, сжимает ладони, выискивая очередного соперника. Жертва оказывается обнаруженной и атакованной ледяной фигурой, едва схожей с самой Лазурит. У гидрокинетика же в этот момент остаётся всё меньше и меньше сил на борьбу. Энергия странным образом вытекает из неё, покидает тело и теперь той не хватает даже на то, чтобы одним рывком оказаться за несколько километров от этого места, не хватает и чтобы подняться выше. С трудом Ляпис удаётся удерживать себя в воздухе, но и то не может продлиться слишком долго. — Стреляй, ну же! — успевает уловить её приглушённый слух, и на этот раз один из людей не промахивается. Разум, уже порядком усыплённый тягучей, вялой, точно горячая карамельная конфета, субстанцией, отказывается подчиняться Ляпис. Синие глаза, потянувшиеся беловатой плёнкой, с опозданием расширяются, тело едва-едва успевает дёрнуться прочь, но этого оказывается недостаточно; уже в следующую секунду паутинообразная сеть мёртвой хваткой оплетает парящий самоцвет, даруя физической оболочке болезненный заряд тока. Возникшая на две секунды тишина на побережье кажется оглушительной, а затем… Ляпис не способна удержать жалобный возглас, но и тот обрывается, так и не успев зародиться в полную меру. Вода с шумным плеском Ниагарского водопада теряет форму, мощным потоком омывая песчаный берег, на котором разыгралась баталия, в которой одинокому самоцвету не было суждено взять верх против восьмерых противников. Оказавшаяся на земле, мокрая от собственных крыльев, что так резко и нездорово потеряли форму, вздрагивающая от невнятного, пугающего зелья, поглощающего всё внутри, пойманная лишь успевает мельком взглянуть на рослого мужчину над собой, прежде чем очередной разряд лишает её сознания окончательно.***
Приглушённый непробиваемым стеклом протяжный механический звук за спиной вырывает из воспоминаний грубо и резко. Он тяжёл и пугающ, проходит по телу Лазурит, подобно не менее яркой волне того электрического тока, но в этот раз не осязаемого физически, а скорее фантомного, пробирающего самое нутро и распространяющегося к каждому атому худой фигурки. Страх, а это именно он, концентрируется в центре грудной клетки, там, где у нормального человека расположено сердце; призывает Ляпис одним движением подняться со своего места, спешно развернуться, едва-едва подавляя в себе желание призвать магию, ощетиниться, аналогично пойманному в капкан зверьку, которому не остаётся ничего другого, кроме как до последнего защищать свою собственную жизнь. Подобная реакция с её стороны не останется незамеченной. Взгляд синих глаз впивается в невысокую гостью в белом халате, которая на тёмном фоне, невидимой гидрокинетику из-за яркого света комнаты, кажется чересчур выделяющейся, насильно приковывающей внимание. Человек даже не смотрит на пленницу, не спеша, до пугающего непринужденно, подходит к клетке, останавливаясь в паре-тройке метров от её стен, и продолжает черкать ручкой на листе, закрепленном в коричневый плотный планшет с металлическим зажимом. Ляпис не выходит из боевой стойки, по-прежнему сосредоточенно буравит вошедшую, впитывает и поглощает любое её движение, не скрываясь рассматривает, пытаясь лишь одним взором выведать всё, что возможно в данной ситуации. Всё, что представляет из себя враг по ту сторону стекла. Ниже гидрокинетика на целую голову, она бледна, слаба и совсем не опасна на вид. Лазурит не думает, что этот противник помешает её побегу, если непрошибаемые стены прямо сейчас обвалятся, конечно. Темп записи кажется слишком быстрым. Самоцвет тщательно приглядывается к рукам, что плотно сжимают пишущий предмет; к губам, которые беспрерывно двигаются в неслышном для девушки бормотании. Человек напрягает. Только одним своим видом, непонятным, диким и неправильным поведением. — Где я? — хриплый, словно и не её вовсе, голос срывается с губ Лазурит, остаётся висеть вопросом в оглушительной тишине. Ответа не следует. Лишь бормотание прекращается, ручка в бледных пальцах останавливает своё монотонное движение, но уже через мгновение всё повторяется. Гостья делает несколько шагов вперед, огибая корпус «аквариума», следует по направлению к некой непонятной конструкции, прикреплённой к стеклу, и нажимает таинственную кнопку, которая со стороны пленницы практически не видна. Освещение в клетке мгновенно убавляет свою яркость; жуткая, словно звуковая, волна проходит по телу, и, кажется, оставляет после себя неприятную вибрацию, от которой самоцвет желает поскорее опуститься на пол. Но сдерживается. Светловолосая же тем временем чему-то довольно улыбается, кивает, почёсывая висок колпачком ручки, а затем уверенно дописывает начатое, словно нажатая кнопка и последующий за ней импульс чётко расставили точки в её вопросах над и. — Ты не расслышала мой вопрос? Я спрашиваю, где я. Зелёные глаза за круглыми стёклышками вмиг отрываются от заполняемого листа, впериваются в Лазурит пронизывающе и совершенно не благожелательно, как на цветок в горшке, который внезапно заявил о недовольстве грунтом под своими корнями. По спине от этого взора проходит неприятный холодок. Ляпис имела мало контактов с людьми, и подобные эмоции, читаемые в глазах представителя этой живой структуры, кажутся странными. Стивен на неё смотрел совершенно по-иному. Девушка же прерывает этот короткий зрительный контакт, возводит очи долу, затем со вздохом достаёт маленький прибор, щёлкает большим пальцем по его корпусу и подносит штуковину прямо к своим губам. — Запись семь-один-три. Подопытный образец «Ляпис Лазурит» выходит на контакт стандартным для всех остальных самоцветов образом. Закономерный, приевшийся вопрос «где я?». Кажется, это начинает входить в раздражающую систему. Попыток контактировать не оставляет. Делаю вывод — существо разумное. — Взор вновь останавливается на гидрокинетике, который тем временем ошеломлённо приникает к стеклу, вслушиваясь в каждое слово. — Очевидной агрессии образец не проявляет. Вторичного нападения на стекло не обнаруживается. Поправка. Образец «Ляпис Лазурит» на долю процента разумнее предыдущих. Быстрее учится. Диктофон возвращается в карман халата, а ручка вновь оказывается у ученой, которая, перевернув страницу, активно переходит к своей документации. Впрочем, ненадолго. Мощный удар по гладкой поверхности привлекает её внимание, заставляя остановить записи и с удивлением обратить интерес к той, что начинала вызывать всё больше и больше шума. Взгляды сталкиваются вновь, и на этот раз они уже не поверхностны. Обе стороны замирают, точно увидели друг друга по-настоящему впервые, поглощают чужой взор с абсолютно противоположными эмоциями. Зелёные глаза чуть подрагивают, а вот синие смотрят неотрывно, точно ледяные. Первой сдаётся вновь светловолосая. Контакт прерывается, но гораздо более тяжело и заметно. — Кто ты, прожги тебя квазар, такая? Что это за место? Я знаю, что ты меня слышишь, — голос явно достигает ушей девушки, и на этот раз пленницу она не может проигнорировать. В награду Ляпис получает продолжительный вздох, очередной недовольный, словно чуть раздражённый жест, но не замечает дрожь, которая охватывает блондинку, беспокойства, что искрится в её глазах. — Перонелл Ротерс, — она переворачивает лист обратно и вальяжно убирает планшет под мышку, — одна из тройки главных ученых-геммологов, представленных на экспериментальную работу с новыми образцами. В данном случае, с тобой. Ручка, зажатая меж пальцев равнодушно указывает на Лазурит, которая на долю секунды переводит взор на синий колпачок, а затем обратно к говорящей. — Моё имя переводится как «камень». Забавное совпадение, к слову, тебе так не кажется? Будем знакомы. Но, думаю, ты ещё успеешь меня запомнить. Видеться мы будем чаще, чем тебе бы хотелось, — Перонелл замолкает, открыто зевает, не стремясь подавить это действие, словно лишь одно банальное пояснение стоило ей огромных трудов. — Что-то еще? — Мне повторить в третий… — Ах да. — Девушка морщится, словно мысль о предстоящем сродни для неё с тупой зубной болью. — Как же вы все любите задавать этот вопрос… Не понимаю, для чего вам такая информация. Неужели планируешь её использовать? Сомневаюсь, что это как-то поможет тебе, образец, но, если так сильно нужно… Ротерс на мгновение задумывается, а затем возобновляет речь. На этот раз голос звучит уверенно, чётко и даже чуточку восхищено. — Ты находишься в Немезиде. В могущественной организации, основанной за счет правительств различных частей мира для работы и исследований новообнаруженной… поправка: обнаруженной уже шесть лет назад, инопланетной расы. Самоцветов. Так будет проще для твоего понимания. Иначе говоря, ты — теперь наша морская свинка для исследований. Не возражаешь? — На губах учёной расплывается снисходительная ухмылка, а взгляд неожиданно приобретает неприятный маслянистый оттенок. Ляпис же кривится от этого тона, даже в отвращении отходит от стекла на шаг, но продолжает слушать, невзирая на постепенно увеличивающуюся дрожь в кончиках пальцев. — Ясность внесет одна аббревиатура, которой мы следуем. P.R.R.A.P — программа оперативного реагирования: анти-инопланетная… впрочем, неважно. Чтобы окончательно удовлетворить твоё любопытство, Лазурит, скажу, что находимся мы достаточно далеко от точки, где ты была поймана. Канада, величайшая горная система на всей Земле… тебе это что-нибудь говорит? Не думаю. — Когда меня выпустят из этого проклятого места? — пленница без предисловий прерывает речь учёной, отводит взгляд куда-то в сторону, не может подавить дрожи в своей интонации. И Ротерс это замечает. — Я бы на твоём месте на это не рассчитывала, Ляпис Лазурит. — Короткий смешок слетает с бледных губ, режет и без того напряженную атмосферу своей жестокостью. — Поэтому будем считать, что на твои вопросы я ответила. Захочешь больше информации — обратись на досуге ко мне как подобает. Будешь хорошо себя вести — получишь ответы. Идет? А теперь побудь послушным подопытным кроликом, повернись-ка спиной, мне нужно увидеть твой камень ещё раз, записать верный оттенок, структуру… Девушка по мере своего монолога вновь раскрывает планшет, пролистывает несколько уже заполненных страниц, останавливается на одной определенной и щёлкает ручкой, готовая к действиям со стороны самоцвета. Таковых не происходит. Ляпис остаётся на месте, даже не шелохнувшись. Кипящие, словно настоящая лавина в жерле вулкана, бушующие и неподвластные никакому контролю, эмоции расплываются по телу самоцвета. Прежняя дрожь переходит в очевидный тремор, который побуждает её невольно сжать кулаки и изо всех сил сдержаться, не броситься на стекло в жалкой, гнусной попытке разбить то, не показать свою слабость вновь. Будь в помещении трубы для переноса воды, любая отопительная система на водяной основе, та немедленно бы взорвалась, обращаясь в гигантскую ужасающую кобру. Змею, которая беспощадно поглотила бы девушку в белом халате за высказанное желание. Взор глаз за стёклышками очков в ожидании поднимается, левая бровь изгибается, выдавая нотку нетерпения Пери. — Ну? Мне долго ждать? — за словами следует нервный щелчок ручки вновь. — Нет. — Что ты сказала? — очевидно, девушка полагает, что не расслышала ответ. Ведь отказ от приказа был слишком глуп и самонадеян для существа в таком положении. — Ты не имеешь права даже взглянуть на него. На лице блондинки оскал расплывается шире. Она делает несколько шагов вперёд, оказываясь практически вплотную перед самоцветом. Их разделяет лишь стекло, несколько сантиметров ударопрочной преграды, сквозь которую Лазурит слышит больше, чем ей полагается. Гораздо больше, чем хочется. Разница в росте заметна каждому, но та стирается, стоит Ротерс ступить на обрамляющий «аквариум» выступ, возвыситься над самоцветом на добрые пять сантиметров. В изумрудных глазах пропадает прежний испуг, словно их обладательница сейчас ощущает полнейший контроль над ситуацией, полную власть и главенство. Никакого страха и трепета. — Ты уверена в своём ответе? — Перонел не шепчет. Но толщина стекла позволяет услышать фразу пугающе приглушенно. Точно подобное должно остаться только между ними. Брови гидрокинетика с ненавистью опускаются к переносице. Взгляд не сулит ничего хорошего, остаётся неприступным, ледяным. Обжигающе холодным. — Советую тебе сменить тон, Ляпис Лазурит, стать безропотной и покорной, пока не пожалела. Мне стоит повторить свою просьбу? Гидрокинетик молчит. Мурашки на физической оболочке становятся просто невыносимыми. Она уже ненавидит человека перед собой. Ненавидит всем своим существом, но не может выместить гнев, не может даже исчезнуть из этого места. Ухмылка превращается практически в снисходительную улыбку. Ротерс тяжело вздыхает, прикрывает глаза и, сняв очки, принимается протирать стёклышки, словно сейчас это действие неимоверно важно для её дела. — Ну неужели тебе сложно? — говорит она лениво и устало, будто объясняет маленькому ребенку, что уколы безболезненны и нужны уже в тридцать пятый раз. — В этом нет ничего трепетного или же пугающего. Вполне стандартная, незамысловатая и простая для тебя, как для образца, процедура. Показать камень, пф… — девушка фыркает и пожимает плечами, словно воистину не понимает, почему самоцвет перед ней выказывает своё недовольство и бунтует. — Да что ты можешь знать об этом?! — прежде сжавшаяся пленница мигом выпрямляется и с глубокой неприязнью впивается взором в эти глаза, лишённые защиты в виде очков. Атмосфера в камере моментально становится наэлектризованной и опасной. Угрожающе опасной. На миг Перонелл кажется, что сейчас случится нечто непоправимое, и она оказывается практически права. Уже в следующую секунду образец с огромной яростью выплескивает свою силу на панель, ударяя кулаками ровно в том месте, где стояла Ротерс. Блондинка в страхе не сдерживается, съёживается, дёргается от разбушевавшейся, боясь, что стекло не выдержит этого напора. Но оно оказывает учёной хорошую услугу — защищает от праведного возмездия. Пери выдыхает, выравнивает спину и предстает перед Лазурит в прежнем самоуверенном виде. Только теперь улыбки на губах нет, а черты лица заметно заостряются, превращая маленького никчемного, по мнению самоцвета, человека, в настоящую угрозу. — А я ведь тебя предупреждала, образец. Блондинка поднимает кисть в неком жесте, который Ляпис не успевает распознать. За движением руки следует мгновенный мощный разряд тока, гораздо более весомый по силе, нежели все от ошейника до этого. Синеволосую неистово колотит, бьёт, вырывая из горла протяжный крик, полный нечеловеческой боли. Сливаясь с водой, ток усиливает своё действие, даже после прекращения импульса, заставляя худенькое тело рефлекторно дёргаться и вздрагивать. Ляпис не в силах устоять на ногах: она падает на колени, по-прежнему находясь лицом к своему мучителю, опускает голову, удерживая себя лишь одними ладонями, дабы окончательно не опуститься на холодную плиту всем телом. — И, кстати, зря ты устраиваешь столь драматичные сцены. — Человек вновь оказывается рядом. Тень позволяет Ляпис понять это и без прямого зрительного контакта. До боли знакомый голос, кажется, звучит прямо у её ушей, пробирая, сжимая в своих ледяных тисках и разрывая. — Пока ты была в отключке, я успела детально рассмотреть твой камушек. И, более того, проверить структуру, его грани на ощупь. Это было познавательно, знаешь… — лёгкий смешок кажется не просто неуместным, а диким, сумасшедшим. Синеволосая чувствует резко подступившую тошноту к горлу. — Тебе нечего скрывать от меня, Лазурит. Подумай об этом хорошенько. Тень покидает гидрокинетика, но та не в силах поднять голову, дабы посмотреть, действительно ли это. Через две минуты ответ сам предъявляет себя, раздаваясь по другую сторону от пленницы. — Сильно не расслабляйся. Через несколько часов к тебе нагрянет больше гостей. И в этот раз лучше бы тебе не проявлять излишнюю импульсивность. Помнишь? Будь покорным кроликом. Механический звук является последним, что рушит тишину в этой комнате. Ляпис остаётся одна со своими мыслями и нервной дрожью, что ежесекундно пробирает её тело.