***
"… прошедшей проверки образец, именуемый, как Ляпис Лазурит, несмотря на свою агрессивность, проявил достаточную степень разумности, дабы контакт с ним стал возможным… стал возможным…" Механический голос на аудиозаписи повторяется вот уже в который раз, и, кажется, даже сами стены запомнили каждое его слово и чертыхание, досконально, точно мантру, выучили значения и показатели той самой Ляпис. Как же повезло соседям-коллегам за этими звуконепроницаемыми стражами… Пери раз за разом нажимает на диктофон, переслушивая аудиозапись прошедшей вылазки в лабораторный отсек. Сердце в её груди до сих пор стучит, не прекращая отбивать ритм африканских бубнов, готово вылететь из груди, от одних только воспоминаний, яркой картиной проигрывающейся в голове, подобно той самой записи. Без начала и конца. Вновь и вновь. «Неплохая работа, Ротерс, но я бы на вашем месте не была столь личностна с образцом. Для чего вы её развлекаете, рассказывая о нас? Может ещё сказку прочтём и о каждом эксперименте доложим?» Проклятая дылда. Голос Эйми в голове смешивался с собственным на диктофоне, оглушая, закрепляясь внутри сильнее. Перонелл со злости резко выключает аппарат и откидывает его в сторону, не желая более воспринимать и нотки этих мерзких, въевшихся в самые корешки мозга, фраз; а бедный, ни в чем не повинный диктофон, с ярким звуком проскальзывает по кровати и, в конце концов, приземляется на пол. «Ну и провались ты!» Блондинка с тяжёлым вздохом прикрывает глаза, упираясь локтем о колено, и всеми силами старается отключить наплыв мыслей. Выходит не очень удачно. В тишине те, словно активизировавшись, начали нападать сильнее, вызывая вереницу не только воспоминаний, но и рассуждений. Собственно… а почему она так нервничает? Ничего, совершенно ничего сверхобыденного не произошло. Подумаешь, контакт с редким образцом, первое запечатление себя в её едва очнувшемся сознании. Это же вдвойне полезно! Подопытная запомнит её в первую очередь, будет воспринимать, как главную личность в своей бесконечно долгой тюремной жизни. Страх и уважение будут сильнее, чем к каким-то там коллегам. Да произошедшее несёт за собой одни сладкие плоды! Стоит радоваться, что Эйми сглупила, отправив на знакомство именно её. Зря недооценивает важность отношения и восприятия самоцветов, считает их безмозглыми животными. Очень зря. Именно так думала Пери, всё ещё продолжая слегка надавливать на уставшие глазные яблоки под веками. Время шло, будто бы и не обращая внимания на тяжёлые мыслительные самокопания какого-то учёного. Впрочем, она уже успела отойти от истязаний самой себя. Ротерс отнимает руки от лица, словно нехотя бросает взор на упавший диктофон, ещё какую-то пару секунд смотрит на своего скорбно лежащего, ни в чем не повинного друга и с бурчанием перекатывается на край кровати, дабы поднять беднягу с пола. «Не дай бог ещё раскололся…» К счастью девушки аппарат остался целым и невредимым. Ему не привыкать. Уже какой раз его бросают. А раньше ещё и могли обо что-то стукнуть. Должно быть потому, что зло вымещать больше не на ком. Но зато потом его вновь поднимают, заботливо проверяя работоспособность и просматривая на царапинки. Единственный верный друг, пусть и не живой. Лучше каких-то там Михаэлей. Блондинка вздыхает и опускается на кровать, прижимая диктофон к груди. Как же горели глаза у этого образца, с каким рвением и ненавистью она готова была расколотить стекло. Наверняка, если бы она вырвалась, то повалила бы учёную, разорвала своей магией, не оставив на холодном полу отсека и мокрого места. На бледном веснушчатом лице мелькает непонятная эмоция. Успела бы Эйми нажать на кнопку разрушающей порции электричества или же с наслаждением смотрела бы на это шоу, попутно связав руки и мямле-Михаэлю? Второе казалось более реальным. Инганнаморте не упустит свой шанс глянуть на вопящую от боли коллегу. Лазурит покинула думы и вновь вернулась к ним в голове учёной в новом амплуа. Безусловно, Пери не была наивным новичком, впервые столкнувшимся самоцветом, а мысли её были далеки от страха перед чужеродным существом и одновременным удивлением. Нет. Теперь всё было совершенно по-другому. То, что было у них до этого, не могло идти ни в какое сравнение с редким и таким ценным экспонатом. Вопросы на повестке дня пополнялись каждую минуту.«Не забыть! 1. Проверить Лазурит на наличие способности управлять жидкостями внутри живых тел. Кровь? Лимфа? Цитоплазма? НАСКОЛЬКО велика сила? 2. Может вызывать воду из влажного воздуха? 3. Лишение воды вокруг приводит к лишению сил? (соединить со вторым пунктом) 4. Узнать о степени криокинеза. 5. ПРОВЕРИТЬ ДОПОЛНИТЕЛЬНО: возможен ли контроль людей и животных посредством первого пункта!!!
Некоторые слова на бумаге выделены красным, а то и подчёркнуты дважды. Стикеры с «проверить» висят теперь по всей комнате и их куда больше в сознании девушки, просто под рукой, как назло, нет ручки. Лазурит только успела появиться в её жизни, но уже стала идеей фикс. Объектом, которым хотелось заниматься постоянно. Все двадцать четыре часа на семь. Плевать на сон и пищу, даже мнение вокруг не особо заботит. Хотя — Пери вынуждена была себя поправить — такое увлечение у неё было всеми самоцветами. Раса восхищала и одновременно пугала. Вызывала ли ненависть? Едва ли. Только самый глупый исследователь испытывает такую грязную эмоцию к своему подопытному. Ненависть — это слабость. Пери была не из таких. Все во имя науки! Все для блага Земли и её процветания. А опыты над захватчиками в этом прекрасно помогут. Устоять перед новыми знаниями для Перонелл всё равно что ребенку удержаться от порции новогодних конфет. И да, она была не против попасть на планету этих незваных гостей. Даже в качестве пленницы. Впрочем, возможно это скоро и станет возможным. Только в несколько ином смысле. На общей конференции компании президент — настолько высокопоставленная шишка среди местных, что Пери почти не видела его здесь даже во время больших собраний. Это же стало огромным исключением — вещал о скорейшем обновлении Немезиды, снабжением станциями, которые будут находиться за пределами Земли, что даст возможность следить за самоцветами не только на планете и вблизи орбиты. К станциям по их фантастическим обещаниям прилагались и летательные корабли. Правда, девушка по-прежнему не представляла, как они будут преодолевать огромные, многолетние пространства, дабы достичь желаемого. И все-таки, сейчас бы хватило и обычного наблюдения. Это было бы огромным шагом для Немезиды. На данный момент, компания насчитывала три главные станции и несколько мелких баз, где исследований не проводилось, а самоцветы лишь временно содержались для перевозки. Или же там проводили время солдаты, готовясь к захвату, патрулируя ближайшие территории. P.R.R.A.P и в самом деле стала громадной, всемирной программой, расширяющей свои горизонты, становящейся всё более и более опасным противником и беспринципным исследователем. Попасть сюда — значит навсегда обречь себя на бремя молчания, посвятить всю жизнь науке и великому делу. Как жаль, что люди о них узнают ещё очень и очень нескоро. Хотя, может быть, оно и к лучшему? У Перонелл не было близких родных или же друзей, которым об этом можно было похвастаться. Впрочем, как и у каждого тут. Немезиде нужны были люди, для которых она одна стоит на первом месте. Точно собственница, она не допускала в свою обитель людей с семьёй и другими близкими отношениями. Да и какой человек согласится добровольно расстаться с любимыми, жить в громадной станции, расположенной высоко в морозных горах и лишь изредка отправляться «назад в мир», возвращаться к людям на жалкие несколько месяцев. Это называлось отпуском и он реально был большим. Но времени для Немезиды, моральных сил и себя было уделено гораздо больше. Многие даже не отправлялись на отдых, ведь возвращаться им, по сути, было не к кому. Ни жён, ни мужей, ни детей. Даже кошку завести было бы проблематично (а Пери порой так сильно хотелось). Они словно уходили из мира, были тайными спасителями всей планеты. Но и получали за это немалое количество денег. «Накоплю и уйду» — так считали многие. Но отпустит ли когда-нибудь Немезида? Станет ли хоть когда-то денег достаточно? Перонелл в этот момент всё больше и больше вспоминалась сказка о Золотой антилопе и её деньгах, которые со временем для жадного раджи превратятся в черепки. Было ли в планах у Ротерс покидать своё место? Безусловно, нет. И не ради денег. В её жизни не было ничего, кроме науки, и она не желала это исправлять. Напоминание о предстоящем первом эксперименте прерывает мысли девушки, возвращая её в реальность. Она поднимает руку, бросая взор на наручные часы и невольно ухмыляется. Ну наконец-то. Этого было так трудно дождаться. Даже в животе заурчало, и точно не от голода. Время для Лазурит показать свои крылышки и мощь во всей красе. Этот момент нельзя упустить. И главное — оказаться на месте первой, успеть подготовить для дела всё и вся, опередив Эйми и остальных. А ещё, возможно, поболтать с подопытной. Пара вопросов на аудиозапись, дабы запечатлеть и голос самоцвета, очевидно, не повредят.***
Звук лёгких, почти невесомых, но достаточно быстрых шагов вновь наполняет белые коридоры, вызывая у Перонелл приятное, но слегка извращённое в своем понимании, ощущение дежавю. Не прошло и дня, как она точно также торопилась на встречу с новым образцом, а ощущения внутри, даже после двух встреч, преисполнены насыщенности и нетерпеливости, точно это самое «свидание» далеко не третье, а самое первое и волнительное. И Пери действительно волновалась: увидеть не всю мощь Лазурит, но даже малую её часть — уже само по себе великое событие. Наверное, она так горела в предвкушении чего-то по-настоящему сильно только в момент знакомства с новообнаруженной расой, первым своим самоцветом, пусть и искаженным. С тех пор настолько огромного нетерпения она не ощущала. Девушка проверяет время на наручных часах повторно: каждая минута промедления для неё — потеря минуты рядом с самоцветом, а это не слишком способствует благотворной деятельности за спиной Эйми; личной деятельности, о которой не стоило знать никому, кроме друга-диктофона, конечно. Следовало поторопиться. В играх за выполнение дополнительных квестов могут дать неопределенную второстепенную, как и задание, награду. Но тут Ротерс знала, к чему стремится, чего хочет, и как красиво обернутся в будущем её старания вне списка общего плана. Восторг нёс её, как ветер берёзовый лист, по коридорам, вдоль проверочно-санитарного отдела, прямиком к синеволосой цели. И вот она, камера образца Ляпис Лазурит. Но образца в ней нет. Перонелл неопределённо смотрит на пустой «аквариум», замирая на месте. Стеклянные стены полностью целы, ни единой трещинки, даже царапинки! Ляпис не могла сбежать, иначе бы алым светом на экранах рабочих телефонов всех сотрудников сопровождался сильный удар тока где-то находящегося сбежавшего камня. А вообще, сбежать невозможно, иначе грош цена Немезиде и всем тем, кто жизнь в ней оставил во благо науки! Светловолосая с полной уверенностью отбрасывает эту глупую, непозволительную мысль. А вот следующих пары секунд хватает для логического «щёлк!» в голове. И ещё пары секунд для того, чтобы развернуться и пойти в лабораторный отсек, где должны происходить испытания образца. На протяжении всего пути учёную охватывают полностью противоположные чувства тем, что пестрили в ней несколько минут назад. Трезвый ум здраво рассуждает, кто за этим стоит, но совершенно не может предположить, почему и с какой целью. График исследований меняется в крайне редких случаях и ведет за собой обязательную расписку с обоснованиями сдвига и серьёзными причинами. Причин же для перестановки этого мероприятия нет и быть не могло. Впрочем, если Немезиду по такому случаю посетил кто-то важный… Перонелл фыркает, так и не понимая, отчего же она не в курсе такого обстоятельства, ускоряет шаг, внутренне нервничая больше дозволенного, почти до дрожи в бледных пальцах, и раз за разом посылает мысленные проклятья в сторону виновников этого сбоя в графике. Прекрасно, просто, чёрт бы их побрал, прекрасно… Гигиеническая проверка, обязательная для таких мест, обезвреживание одежды и строгая верификация с увеличившейся охраной, словно по мановению волшебной палочки, не задерживают чуть покрасневшую от проступающего недовольства девушку, пропускают быстро и даже — о чудо! — не рассматривают часами её пропускную карточку. Первое, за что цепляется взгляд учёной, только бросившей его на отсек через огромный дверной проём — Эйми. Она стоит с журнальчиком и что-то неторопливо в нём пишет, успев даже за это короткое время выдать пару выкриков тем сотрудникам, что гораздо ниже её по рангу. По огромному помещению снуют рабочие в тёмной униформе, прямо как муравьи, подготавливая всё для испытания Ляпис. Которая, кстати, лежит без сознания в новом аквариуме, с едва различимым посторонним предметом, который облепил её камень позади, точно гигантский птицеед своими мерзкими лапками. Возмущение Перонелл бескрайнее, кипит и бурлит, подобно лаве в жерле вулкана, готовой излиться с минуты на минуту. Но жестокая правда в том, что она ничего не может сделать. Абсолютно ничего, лишь мысленно удовлетворить себя яркой картинкой с впихиванием этой несчастной в клетку к какому-то обезумевшему образцу, в порче которого виновата сама Инганнаморте. Злоба накатывает с такой силой, с какой образец Лазурит несколько часов назад била стеклянные стены камеры. И обрушивается этой ударной волной по плитке в разуме Ротерс. Всё, планы, катитесь к чертям! И почему так рано? Почему образец без сознания? Что они натворили с её камнем и, проклятье, без ведома той, кто теперь с ними наравне! Не с какой-то жалкой лаборанткой-ассистенткой, а с ней, с собственной коллегой! Перонелл, конечно, не надеется на разумные ответы от Эйми, но подлетает к ней и, сгладив поток мыслей, максимально спокойным тоном хочет и обязана задать первый вопрос; но перед тем, как она успевает это сделать, Эйми, словно гончая, учуявшая запах приближения своего забавно негодующего кролика, даже не посмотрев на неё, произносит: — Ротерс, почему же вы пришли так поздно? — сказано нарочито громко, во всеуслышание. Кажется, Эйми даже интересно услышать оправдание: вдруг оно не будет тривиальным, будет не о времени встречи? — Исследование должно начаться лишь через два часа. Почему вы так рано всех собрали? — а вот голос Перонелл не в пример выдает её истинный настрой. Как бы ни старалась девушка спрятать эмоции, те нашли пробоину в стенах самообладания, и тоненькой струйкой изливались в речь и поведение. Естественно, Эйми не может упустить это шоу. Наслаждается зрелищем, соизволив для этого даже оторвать внимание от журнальчика. — Я отправила вам предупреждение, что начнём его раньше. — Губы трогает едва уловимая улыбка, которую можно принять за секундную дрожь. Если ты, конечно, не знаешь, что за человек перед тобой. — Неужели вы не получили моего сообщения? Или проглядели, увлечённая чем-то более важным? Эйми теперь откровенно улыбается. И точно не из-за новой заметки в журнале. И Перонелл точно ничего не получала. Она застывает, ощущая холодок вдоль своего позвоночника. Вовсе не пристыженный, нет. Скорее опасный и предупреждающий о том, что дышать следует чаще, сосчитать до десяти, и ни в коем случае не стоит пытаться проверить ударопрочное стекло такой же тупопрошибаемой головой Инганнаморте, словно тараном. Но почему-то Пери знает, как процесс деления соматических клеток, что в этом быстром противостоянии победит черепушка Эйми. Для верности девушка вместо ответа достаёт рабочий телефон, самостоятельно просматривает входящие оповещения и, ожидаемо не заметив и намёка на специальный конвертик с яркой пометкой, тыкает этим самым экраном чуть ли в лицо коллеги. Со стороны Ротерс это действие кажется вполне твёрдым и даже чуточку уличающим, а вот для Эйми выглядит, как очередная сценка из комедийного сериала, главная неудачница которого сейчас так близко, и так забавно пыжится, сдерживая всю злобу. Ах, поскорее бы бедняжка лопнула! То-то будет потеха. — Ох, вероятно, произошел какой-то сбой, Перонелл, мне так жаль. Ну ничего! У вас есть ещё целых пятнадцать минут, дабы помочь всем. Вас же не затруднит проверить микрофоны и видеокамеры на панели? Вы достаточно хорошо этим владели на предыдущей должности. — Она пожимает плечами, предварительно даже состроив жалобное выражение лица, но то пропадает уже через секунду, стоит какому-то несчастному опрокинуть тяжелого манекена. Гончая-Эйми оголяет клыки мгновенно, принимаясь отчитывать бедолагу. Пери остаётся только покоситься на этот дешёвый театр, мысленно пожелать рабочему удачи и крепких нервов, а самой удалиться к знакомой до чёртиков панели. Безусловно, слушаться Эйми не в её планах, но выбора не оставалось. Лучше так, чем продолжать разговор с неприятной особой за спиной, к тому же до начала мероприятия оставались считанные минуты. Планы Перонелл были пущены коту под хвост окончательно. Приходилось плыть по течению и в следующий раз не допускать подобных критических и глупых ошибок. Всеобщая муравьиная суета становится всё заметнее. Вероятно, образец был усыплен давно, и оттого сотрудники боятся проникать в стеклянный отсек. Вдруг эта опасная дикарка проснётся? Спешка не принесла им ничего путного: делать всё нужно было по графику, и тогда не пришлось бы рисковать, внося корректировки в самый последний момент, оставить Лазурит в уже готовом помещении со всеми приспособлениями, не усыплять её и не надевать этот проклятый… Ротерс всё пытается приглядеться к устройству на камне, увеличивая изображение на камерах для большей чёткости, вспомнить, говорили ли ей вообще о данном предмете с целью контроля самоцветов. Штука была явно новая, ещё неизвестная по своей структуре и правилам эксплуатации. В голове Перонелл не было ни единой мысли, каким образом аппарат работает, но выглядел тот малоприятно. И это только со стороны. Стоит попытаться разобраться с ним впоследствии… Возможно, спросить у Эйми, проглотив все упрямства внутренней гордости? — А я уже решил, что ты не придешь! Что за опоздания, Ротерс? Это крайне противоречит вашему продвижению по карьерной лестнице! — знакомый голос позади заставляет девушку едва заметно вздрогнуть, но не оторваться от настраивания звукопередачи из стеклянной камеры, только вымученно закатить глаза. Ему почти удалось переделать свой тон под противный тон Эйми. Где аплодисменты, спрашивается? — С твоим искусством пародирования и клоунады стоило бы пробоваться на актера дубляжа, ты об этом не думал, Йенсен? Может быть, это твоё законное призвание, а не безуспешное вскрытие космических осколков? Ещё не поздно, у тебя есть шанс. — О, не будь занудой, я лишь хотел развеселить твою угрюмую мину, а то со стороны можно подумать, что ты расстроена или страдаешь от тяжелого приступа кишечной инфекции. Тебе нужна встряска, Пи! — юноша не рискует привести свои угрозы в исполнение — уважение к личному пространству на высшем уровне — вместо этого он спокойно становится по другую сторону от девушки, пристально следит за её движениями, а затем вдруг сам приобретает серьёзное выражение и мягко переводит взор на напряженное лицо Ротерс. — А если серьезно, что с тобой? Не помню, чтобы ты хоть раз опаздывала даже на те исследования, где твоя помощь не требовалась. А тут, такой момент, и ты в главной роли приходишь за какие-то пятнадцать минут, так ещё и копошишься здесь. — Меня не предупредили об изменении времени исследования, — следует чёткий и короткий ответ. Без эмоций. — В смысле не предупредили? Эйми, получив информацию о приезде начальства, сразу же принялась за оповещение… ох… чёрт. Прости. Я не подумал, что она решит так глупо поступить. Это же совсем не в её стиле. Может быть, и в самом деле произошла какая-то ошибка? Перонелл не хочется об этом говорить. Она с усталостью и недовольством поднимает покрасневший взор на Михаэля, не глядя на кнопки, продолжает вводить какую-то, только ей понятную комбинацию, после чего нехотя отвечает: — Закроем тему. Я надеюсь, что в следующий раз получу оповещение ОТ ТЕБЯ в первую очередь. А пока что поведуй мне об этой штуковине на камне образца. Мне не нравится этот её горячий дует с ошейником. Не нравится, что вы опять обкололи её без моего ведома. Эйми думает, что мы вдруг из рукава достанем еще одну Лазурит? Вы не можете так рисковать, увеличивая болевую нагрузку на оболочку и психику нестабильного существа. По лицу Ротерс нельзя гарантировать то, что она не вспыхнет прямо сейчас с опасностью поражения окружающих в радиусе десяти метров. Причём, гнев будет вполне себе справедлив. — Я с тобой полностью согласен, и, поверь, мне бы хотелось действовать более… гуманно. Хотя бы с этой галечкой… — его взор плавно скользит на голубую спину за стеклом. Йенсен тяжело вздыхает. — Но, увы, в моей прерогативе бо́льшая часть состоит в химических исследованиях, ваши — в клинических. Без тебя Эйми правит парадом. Мне остается контролировать дозу, некоторые микроскопические исследования и… пока всё. Но про аппарат рассказать могу. Действительно крутая штука. Что-то на основе ультразвуковых волн, только в малом воздействии, дабы не вызвать трещины на самоцвете. Воздействует похлеще тока, я тебе скажу, и более экономно! Малейший импульс вызывает неприятные болевые ощущения. Предположительно головокружение, тошнота, зуд в камне и прочее… не опасно, пока не увеличить напор. И не снимается без пульта управления или специальной комбинации цифр. Это тебе не ошейник, который спадет при обновлении оболочки. Прицеплен к выступу на камне, малюсенькая штучка, а польза колоссальная. Боюсь, что снять её можно только вырвав с камнем, если не знаешь, как это делается безопасно, конечно. Девушка молча слушает новую для себя информацию, чуть сдвигает брови к переносице и чудом удерживается от того, чтобы не приложить руку ко лбу. Играть с такими штуками — попросту глупо. Они впервые пробуют подобное воздействие и решают испытать его на ком? На редкостной поставке, вид которой, возможно, не так част даже на самой планете самоцветов? Она окружена идиотами. Полными. — И я об этом узнаю только сейчас. Что ж, спасибо. Где ты хоть вычитал о таком? — Пери возвращается к своему заданию, завершая последние корректировки. Такое плёвое дело занимало обычно минуты две-три. Сейчас же вышло чуточку дольше, но это только для одной цели, которую Ротерс явно превратит в жизнь без присутствия Йенсена. — На самом деле, мне только сегодня рассказала Эйми… — Прекрасно. Что ещё скажешь? — Пока что нечего сказать. — Михаэлю не хочется злить мелочами свою коллегу, которая и так на эмоциональном взводе из-за наглого руководства Эйми, и из-за того, что, как масло в терпеливое пламя, добавил недавно он сам. Лучше оставить её в тишине, хотя бы на какое-то время. А точнее до начала проведения исследования. — Я пойду в зал. Юноша удаляется, даже не оглядываясь и не препятствуя чужому успокоению. Это единственное, что он может сделать, и девушка искренне благодарна ему за это. Пожалуй, чего не отнять у Йенсена, так это понимания её склонной к эмоциональности натуре. Между прочим, редкое умение, почти на вес золота. За мыслью следует тяжёлый вздох. Перонелл, пусть и считает работу недостойной своему рангу, всё равно выполняет её детально и скрупулёзно: пробегает несколько раз по разноцветным светодиодам, мелким кнопкам и экрану состояния всей этой громоздкой системы, чётко регулирует всё по нормативам, выученным досконально. Взгляд ловит движение на камерах. Кажется, образец Ляпис проснулась. Из динамика на панели управления слышны отрывистые крики рабочих вперемешку с голосом Эйми. Однако Перонелл не вслушивается, а следит за реакцией самоцвета на… на немного сменившуюся обстановку. Ярко читаемый страх заставляет образец впиться пальцами, как когтями, в белый лакированный пол своей тюрьмы. Глаза морозными камушками бегают по окружению. Интересно, она выстрелит водой из радужек, как герои лазером в однотипных фантастических фильмах, которые в детстве Ротерс часто крутили монотонной плёнкой по телевизору? Глупо, ну, а вдруг? Самоцвет осторожно, подобно дикому зверьку, оглядывается, даже вдруг принимается часто дышать, что совсем не свойственно для привычного состояния её физической оболочки, и вдруг испуганно замирает. Заносит руку за спину, проводит голубыми пальцами по одной из металлических лап птицееда, сидящего на камне. Резко, как рефлекторно, как уничтожение непозволительного — хватает эту часть устройства и резко дёргает. Учёную в этот же миг сковывает ужасающий озноб, а фантомная боль расплывается где-то в районе лопаток, будто она сама почувствовала всю опасность происходящего на своей шкуре. Перонелл тут же вспоминаются все страшные слова Михаэля. Чудесно, Эйми, наш самый ценный образец не знает об этом устройстве! Хотя предположения, что Ляпис вообще могла знать о нём, глупы не меньше этой лживой безопасности для Немезиды, за которой кроется злым пурпуром простая жестокость. Раздробленный страшным птицеедом голубой камень продолжает стоять перед глазами. Ротерс в секунду отрывается от экрана камер, не глядя, но аккуратно прокручивает колёсико регулятора громкости в минус, зажимает алую кнопку, над которой серебристыми английскими выложено «MIC» (microphone). По левую сторону от кнопки загорается такой же красный светодиод и мигает с интервалом знаков «тире» в Азбуке Морзе. Учёная старается негромко и спокойно говорить, лаконично излагая суть и используя имя образца, чтобы привлечь его внимание: — Ляпис Лазурит, не прикасайся к этому устройству. Оно может сильно навредить твоему камню, если попробуешь снять его или не будешь подчиняться. Светодиод гаснет. Ляпис её точно слышала. Единственное, что Ротерс могла сделать в этой ситуации — предупредить. Смягчить удары на поворотах, чтобы не разбиться через пару кругов. Если, конечно, Эйми в очередной раз не вывернет до упора руль, не зажмёт педаль газа. Перонелл немного спокойнее, она быстрым шагом направляется в зал испытаний к остальным.***
Паника чёрными ядовитыми щупальцами проникает в самые потаённые глубины сознания, склизко сжимает его, лишает способности мыслить трезво и здраво, мешает даже предпринять хоть что-то, что не повлечет за собой опасные последствия. Любое действие сейчас — точно потянуть неведомую нить. Кто знает, что будет на противоположном конце? Ляпис дышит часто и неровно. Кислород ей для существования практически не требуется, но почему-то это помогает не трястись от переполняющих эмоций и не сгореть от бурлящей силы, что переполняет её в ответ на опасность. Лазурит помнит, чем кончилась предыдущая попытка воспользоваться ей против стен и людей. Это не принесло ничего хорошего. Только боль и страх. Приняться бросаться на стекло вновь — просто глупо. Сидеть и ждать своей участи — ничем не лучше. Пробуждение пришло неожиданно и как-то оглушающе. Точно так же, как и в тот раз. За единственным исключением — наличием чего-то постороннего и пугающего на самом чувствительном и незащищённом месте во всём хрупком организме — на камне за спиной. Словно когтистая лапа сжала её сердце и в любой момент готова разорвать его неровными и острыми зазубринами, и с этим ничего нельзя поделать. Дёрнешься — камень расколется быстрее, чем успеешь вскрикнуть. Так казалось теперь. После предупреждения, произнесённого ненавистным голосом. Ляпис даже не хочется проверять, соврали ли ей. Это слишком опасно, но не значит, что самоцвет смирится с таким унижением и опасностью, как крепление на камне. От мысли, что к нему кто-то прикасался, становится невообразимо тошно и противно. Нет сомнений, чья вина в содеянном. Нет сомнений, кто самолично нацепил эту штуку. Гидрокинетик осторожно приподнимается, всё ещё не сводя пристального взора с того места, где пару минут назад была светловолосая девушка; буравит стекло тяжёлым взглядом, точно желает испепелить преграду, воплощая те самые страшные мысли Ротерс в жизнь. Но ничего подобного не происходит. Ляпис лишь недобро щурится и резко оглядывается, пытаясь поймать каждую фигурку рядом, контролировать всё, что творится вокруг. А происходит и в самом деле многое. Людей становится гораздо меньше, чем было в начале, вся суета как-то резко прекращается, оставляя всё вокруг в уничтожающей тишине, давящей на уши и само сознание покруче любого ошейника. Ляпис поднимает голову вверх, пытаясь разглядеть через стекло этаж, что находится выше местопребывания учёной. Там (она способна разобрать всё, даже не взлетая) восседают около восьми человек. В отличие от привычных местных представителей человеческой расы, они не носят белую одежду. Напротив, одеты как-то странно и совершенно непривычно для скудных знаний Лазурит об этой планете. Тёмные костюмы, какие-то диковинные ромбовидные куски ткани на шее, словно у некоторых слияний. Наверное, это один из слоёв в местной людской иерархии. И, очевидно, они выше, чем Перонелл по своему значению. Интересно, насколько зависимы от высших чинов на Земле низшие? Местная иерархия была почти похожа на ту, что царила в Хоумворлде, и подобное ещё сильнее обостряло неприязнь Ляпис к окружающему. — Исследование по типу верификации физических способностей предоставленного объекта. Вверенный образец — Ляпис Лазурит. Раса — самоцвет. Предположительный ранг — гидрокинетический воин. Доставлен на базу — двадцатого ноября… — ровный женский голос, явственно отличающийся от успевшего въесться в самую подкорку сознания голоса Ротерс, заполняет всё вокруг. Заставляет синеволосую с неприязнью дёрнуть носом, обернуться вокруг себя, выискивая его обладательницу. Это оказывается более чем просто. Высокая девушка в белом халате, с аккуратным пучком тёмных волос и надменным видом стоит подле той самой учёной и ещё нескольких людей, которых Ляпис никогда не видела. А даже если и видела, то не запомнила. Все они на одно лицо. Такое словосочетание, как «гидрокинетический воин» заставляет откровенно усмехнуться. Их вид не предназначен для боевой направленности, но разве люди могут знать о таких элементарных вещах? Вещающая тем временем продолжает свою речь, принимаясь перечислять какие-то имена, должности, данные… Лазурит не понимает и половины слов. Ей это и не нужно. Она больше думает над тем, каким образом устроить катастрофу в этом помещении. Настоящую бурю, направленную на устранение и обезвреживание каждого находящегося человека поблизости. Возможно, кому-то достанется особая, более насыщенная порция гнева. Возможно… Гидрокинетик морщится, даже фыркает, когда вновь слышит упоминание о себе, точно о каком-то предмете. Голоса переговариваются между собой, активно перебирая показатели пленницы, предполагаемые способности, форму и изгибы камня. Обсуждают всё. Вплоть до степени разумности. Это не даёт сосредоточиться даже флегматичной Ляпис. Внимательный взгляд, выискивающий отопительную систему, трубы, по которым течёт спасительная жидкость, раз за разом привлекает другое — движения за стеклом, отблески белого света, красная точка, которая вдруг падает на символ Алмазов на груди Ляпис, а затем медленно спускается ниже, поочередно то на одну конечность, то на другую. Лазурит с отвращением отходит в сторону, не желая, чтобы эта точка оставалась на её теле, чем бы она в самом деле ни была, но та упорно следует за ней. Самоцвет проделывает эту штуку ещё раз, отдаляясь на более продолжительную дистанцию. — Повернись спиной и сохраняй неподвижность, образец, — следует довольно громкая команда прежним голосом. Ошейник предупредительно мигает. Лазурит уже успела отметить, что блики у него неодинаковые. Вот этот, более резкий по частоте своих угасаний, предшествует возможному удару током. В обычном рабочем состоянии он так не ведёт себя. Подобное не так сложно запомнить. Начинаешь замечать уже с третьего раза. Возникшая тишина — вот что создают люди в ожидании точного немого выполнения команды. Безусловно, некоторые в ней не сомневаются. Как те напыщенные индюки выше. Ляпис видит, что они продолжают переговариваться, указывать на неё взмахом ладони и пристально рассматривать, словно зверушку в зоопарке. Другие же, которые в белых халатах, более напряжены. Взять хоть взгляды долговязой и её маленькой пешки, противной Лазурит до самых глубин сознания. Уж эти явно нервничают, и от того узкие ноздри одной здорово расширяются, а вторая сжимает в руках какой-то прибор. Что ж, их ожидает небольшое разочарование. Ведь подчиняться Лазурит не собиралась. Игнорируя слова темноволосой, самоцвет остаётся на месте, даже не стремясь отреагировать хоть как-то. Приказы человека — пустой звук для той, что может лишить её жизни в считанные секунды. Если захочет, конечно. Команда повторяется в ещё более злобном тоне. Кажется, кого-то скоро прорвёт. Это невозможно не уловить. Как задрожал в гневе голос у той, что прежде говорила столь уверенно и властно, как она пыхтит и пристально прожигает непокорную взглядом своих тёмных глаз. О-о-о, Ляпис хватает одного быстрого взора на эту картину, дабы получить свою долю удовлетворения. Насколько же глупо рассчитывать, что она будет крутиться перед ними, подобно какому-то разноцветному Турмалину на балу перед Алмазами. За этим повторным непослушанием так и ощущается скорейшее наказание. И Ляпис с каким-то спокойным ожиданием предчувствует его, но к неожиданности удар током откладывается. Низкорослая противная учёная за стеклом отчего-то окликает свою коллегу, нервно поправляет очки, тыкает пальцем на квадратный портативный предмет в руках, затем на крупное отсвечивающее нечто рядом, очевидно какой-то экран, нажимает пару клавиш и вуаля! Ляпис способна увидеть, что картинка на экране изменилась, показывает её саму, теперь уже со спины и даже может увеличиваться под действиями Ротерс на маленьком планшете. Две девушки ещё какое-то короткое время бегло переговариваются между собой. Диалог явно не самый приятный, но он быстро заканчивается, не успев даже разродиться в полную силу. Одна кивает другой, отворачивается и принимается вновь описывать каждый изгиб и некие цифровые значения самоцвета. То неприятно, но не настолько, чтобы открыто бунтовать. Ведь это попросту не имеет смысла. Чудесным образом все само собой разрешается: долговязая более не старается повергнуть Ляпис в движение, даже перестает светить на неё своим лазером. Отлично. У Лазурит есть время подыскать иной план действий, вернувшись к прежнему. Она все больше и больше ощущала себя, как в старые времена под гнетом Алмазов. Взор людей вокруг был именно таким: приказным, требующим немедленного и покорного повиновения, отсутствия любого своеволия. Казалось, что они и не ожидают другого, кроме как подчинения. Хотя, некоторые не были настолько наивными. Как, например, пресловутая Перонелл Ротерс, отчего-то прервавшая возможность наказания, переведя неповиновение Лазурит во что-то незначительное, то, что можно исправить без особых цирковых взмахов кнутом. Причины подобного поступка абсолютно не волнуют самоцвет. Если так сделали, значит, на то были особые цели. Гидрокинетик теперь спокойно поворачивается к людям спиной, точно ей плевать на их речи, взгляды, действия, и принимается осматривать помещение, подходит к стеклянному квадратному сосуду, наполненному водой и останавливается. Видимо, это бывший аквариум или ещё что-то, Ляпис в этом не особо разбирается. Но, что самое важное, внутри вода. Так для чего же эти люди оставили ей настолько опасное оружие, полностью вверив в руки, тем самым вовлекая себя в страшную опасность? — Образец Ляпис Лазурит, продемонстрируй способности гидрокинеза, используя различную жидкость. Для начала из сосуда, затем из своего самоцвета. Сформируй разную геометрическую форму. Ты знаешь, что такое геометрическая форма? Самоцвет даже не поворачивает головы на эти нелепые слова, продолжает рассматривать перелив чуть неспокойной воды, опускает в нее руку, плавно водит и сжимает в кулак. Обволакивающая структура жидкости успокаивает её, даёт больший прилив сил и чувств, на который невозможно не отреагировать. Близость собственной силы помогает держаться и дарует что-то такое, чему Ляпис не смогла найти объяснение для кого-то, кто не является представителем её вида. — Невыполнение приказа приведет к наказанию. Дважды я его произносить не буду. Ты перед членами организации, направленной на исследование твоей расы. Перед высшими её представителями… Злобный голос всё нарастает в своей концентрации желчи, обогащается рычащими низковатыми нотками. Лазурит не нужно оглядываться, дабы знать, что говорящая уже покрылась аловатыми пятнами гнева. Должно быть, ей перепадёт своя доля наказания за то, что не успела выдрессировать образец перед тем, как показать его начальству. Не успела выдрессировать за сутки. Но это никого не будет волновать. Пятно позора уже успело нависнуть над Эйми Инганнаморте и всей её шайкой-лейкой в количестве двух коллег. Никому из них не выгодны выходки нового образца, но разве их можно было предотвратить, когда тот прибыл поздней ночью и ещё совсем не знает местных порядков? Видимо, как раз с такой целью на камень Лазурит нацепили штуку, порождающую ультразвук. Дабы вернее контролировать. Ляпис не могла всего этого знать, она просто следовала своему характеру, не собираясь исполнять команды на потеху публике. Хоть трижды представителей какой-то там Немезиды. Пустое слово, ничего не значащий набор букв. — Исполняй! Реакция после таких слов следует почти незамедлительно. Самоцвет наконец-то отрывается от игр с водой, медленно поворачивает голову к распалившейся дамочке, буравит её взором насыщенно-синих глаз, а затем резко, без всякого предупреждения, сжимает руку в кулак, скапливает вокруг него всю воду в аквариуме и одним движением отправляет водяную фигуру прямо в успевшую измениться в лице девушку. Кулак из жидкости с громким звуком сталкивается со стеклянной преградой, оглушающе лопается и рассыпается в миллиарды капель, оседая на полу огромной лужей и оставляя чёткий водяной след на самом стекле. Лишь на минуту помещение погружается в пробирающую тишину. Никто не говорит и слова, только с какой-то пугающей завороженностью наблюдает за стекающими по поверхности каплями, изредка перемещая взор на полностью спокойную пленницу. Буря силы, её истинное доказательство и вспышка проявления, никак не сочетается с безмятежным видом своей обладательницы. То и пугает. Но ни один из этих людей не признается в этой эмоции. Тишину рушит крик образца. Такой болезненный, жалобный и продолжительный, что нормальному человеку явно станет не по себе. По телу Лазурит проходит что-то куда более неприятное, чем разряды тока. Незнакомый, совершенно чужеродный и никогда не воспринимаемый ранее импульс, исходящий от устройства на самоцвете, вынуждает согнуться пополам, осесть на пол и крепко обхватить плечи от невыносимой боли. Тошнота и головокружение, совсем не свойственные для самоцветов, со страшной силой нападают, пульсируют внутри и вызывают крупную дрожь в теле Ляпис. Кажется, что вот-вот камень за спиной не выдержит, расколется на тысячи осколков или попросту треснет. Рука непроизвольно тянется к устройству, с целью вырвать его с корнем, но крик «довольно!» прекращает воздействие «птицееда». Гидрокинетик с тихим стоном облокачивается на стену рядом, не может открыть глаз от постоянных импульсов от камня и спазмов в физической оболочке. Это нечто совершенно иное, незнакомое, а от того пугающее ещё сильнее. — А теперь предоставь нам нормальные геометрические фигуры. Ещё один сосуд с водой находится за небольшой деревянной панелью позади тебя. Самоцвет с трудом открывает глаза и мутным взором пытается сконцентрировать своё внимание на людях впереди. Сформировавшаяся картинка лишь сильнее усугубляет состояние, пусть не физическое, но моральное, а оно плотно связано с первым. Губы темноволосой девушки трогает злорадная ухмылка, руки благоговейно касаются некой панели, даже с извращенной осторожностью поглаживают её корпус, практически не отрываясь от этого занятия. А вот рядом стоящая с ней Ротерс выглядит совершенно по-иному. В отличие от своей коллеги, она стоит по другую сторону от чудовищной панели, как-то слишком крепко сжимает в руках ручку и корочку планшета, хмурится, то и дело бросая на подопытную взволнованные взгляды. Контраст эмоций на лицо. Если бы Лазурит не пожирала изнутри злоба, ненависть, а также немалая доля страха, то она бы непременно заметила эту разницу, смогла бы соотнести её и решить что-то в свою пользу. Но, увы, Ляпис была слишком сильно поглощена бурей в себе, не в силах анализировать такой простой человеческий фактор. Юноша рядом с парой учёных и вовсе остаётся без внимания. Хотя к тому стоило бы приглядеться, и не в последнюю очередь. В жизни Лазурит он играл крупную роль сейчас. Приказ Эйми оказывается исполненным через несколько минут, которые уходят на то, чтобы осторожно встать на дрожащие ноги, подавляя головокружение, сконцентрировать свои силы и, не оглядываясь, вызвать из воды заказанную фигурку. Та медленно переходит из одного состояния в другое: круг, квадрат, характерный для самоцветов ромб, даже подобие некой знакомой головы, которая лопается уже в следующую секунду, стоит Ляпис только сжать ладонь в кулак и оборвать действие силы. Помещение остаётся в поглощающей тишине. Стекло достаточно плотное, дабы пленница за ним не услышала лишнего: шептания «важных» наверху, переговоров троицы учёных вполголоса, вопросов, которые были произнесены вслух, специально для фиксирования более точных данных. Она не слышит, но видит. Это её почти не трогает, лишь слегка раздражает. «Ударь по деревянной стене так, чтобы она не разбилась. Отлично. Теперь на полную силу. Прекрасно». «Произведи несколько ударов одновременно. Повтори.». «Сформируй водяной пузырь и перенеси манекен из одной части в другую». «Насколько мы располагаем информацией от членов группы «Энио», работающей при твоём захвате, а также данных с камер наблюдения, ты способна к полету, благодаря некому подобию крыльев за спиной. Продемонстрируй». Требования сыпятся на Лазурит, подобно граду. На этот раз любое движение её сильно контролируют: это остро ощутимо благодаря ошейнику на шее. Тот характерно жужжит, а вкупе с тяжестью «птицееда» за спиной становится и вовсе вознесенным хлыстом, которым готовы свистнуть в любой момент. А Ляпис не настолько сильна, дабы противиться всем и каждому, зная, что последует за этим. Впрочем, даже это не влияет на характер выполнения указаний. Всё делается максимально неохотно, вяло. В каждом движении Лазурит, в каждой мелочи, капле воды, поднятой в воздух, так и сквозит неприязнь, действие из-под палки. Учёным дают понять: зайди они сюда, уравни шансы хоть на несколько процентов, и самоцвет им покажет настоящую мощь, куда более весомые аргументы в пользу своей силы. Пока же оставалось только ждать. На последнюю команду она и вовсе откликается раздраженно. Крылья вызываются резко, они делают пару ленивых взмахов и тут же возвращаются в камень, даже не поднимая свою хозяйку в воздух. — Этого недостаточно, — следует ответ почти сразу. — Полёт, образец. Сделай пару кругов вдоль камеры, постепенно набирая высоту. Полагаю, этого будет достаточно… — Эйми делает какую-то заметку на электронном дисплее, что прикреплен к самой панели, и продолжает. Видимо, дамочка уже успела расслабиться, не видя серьёзных причин в физическом подавлении самоцвета. А ей так хотелось! Конечно, дабы показать начальству всю мощь подавления чужого характера. Но одновременно с этим осознавалась и другая деталь. Покорное выполнение второму этажу понравится куда больше, чем наказание за наказанием. — Можешь даже остановиться на какое-то время в воздухе. В общем, покажи все возможности своих крыльев. Ты поняла? Выполняй. Наблюдающей за всем этим привычным, но теперь почему-то каким-то мерзким фарсом, Ротерс хватает одного взгляда на самоцвет, дабы понять — она этого не сделает. И блондинка права. От наглости и дерзости Эйми, которая теперь всё больше и больше набирала обороты, самоцвет кипел, подобно чайнику. Взрыв мог состояться в любой момент, а чем бы он закончился в итоге… вопрос не особо спорный. Спасение приходит откуда не ждали. Мужской баритон доносится из динамиков внутри «аквариума» Лазурит. Слишком чужой и непривычный после женских голосов учёных. Удивительно, что доступ к динамикам был не только у троицы, но и у кого-то ещё. — Нам известно, что у особей вида Ляпис Лазурит есть способности к криокинезу. Уверен, эта представительница может точно также, что пусть и покажет. Посовещавшись, мы решили, что данная демонстрация сейчас намного важнее, учитывая, что полёт камеры уже зафиксировали, и мы видели запись не единожды. Произнесённые слова вызывают на лице Эйми практически очевидные изменения. Девушка часто хлопает глазами, недоумевая, как же её долгожданная порка могла вдруг так кардинально оборваться, но после этого всё-таки берет себя в руки: собирается огласить новый приказ для существа повторно, тянется к динамику и оказывается быстрее Перонелл, которая хотела перенять бразды командования на себя, но, увы, не успела. Выходку ей ещё припомнят, в этом нет сомнений. — Приказ отдан, образец. Ты его слышала. Можешь использовать тот же сосуд, что и прежде. Впечатли нас. Слова опасно повисают в воздухе. И вновь результат не заставляет себя долго ждать. Грань терпения Лазурит медленно, но верно подходит к концу, не падает и на долю, а только растёт, растёт, впитывает весь гнев и злобу, становясь зажигательной смесью первого класса опасности. Когда уже от неё отстанут? Всё это нелепое сборище жалких трусливых людей, которые без повода взяли её под свой контроль и теперь отдают команды для собственных потех и развлечений, словно она, Ляпис, их заводная игрушка. Вода грозным морским угрём, медленно извиваясь, поднимается из аквариума, по-настоящему животными движениями скользит по воздуху, к босым ногам хозяйки, послушно замирает рядом и всё угрожающе покачивается. Это длится не так долго: уже в следующее мгновение «угорь» вздымается вверх и резко опускается вниз, со всей силы врезается в пол, стремительно превращаясь в трёхметровую стену из неровных брызг и основной массы воды, прячет за собой синеволосую, изолируя от наблюдателей. Проходит минута, другая… Ляпис не спешит появляться из-за ледяной преграды. Она припадает плечом к стене, медленно сползает по ней вниз и усаживается прямо на пол, защищённая хотя бы с одного поля зрения. Холод собственного создания словно изолирует и её мысли, трезвит разгоряченный разум и эмоции, успокаивая самоцвет столь необычным способом. Одного острого кусочка этой стены хватит, чтобы лишить жизни любого несчастного, а для Ляпис не стоит огромных трудов создать хоть сотни таких осколков, если понадобится. Она льнёт горячим виском ко льду, чуть поглаживает его светлую, едва прозрачную поверхность синими пальцами и глубоко выдыхает. Как долго в её жизни будет продолжаться сплошной гнёт и жестокость? Такое чувство, что роль пленницы прочно въелась в личность Лазурит и теперь не отпускает её, даже тогда, когда она крушит собственные оковы и превращается в жестокого и неумолимого надзирателя. — Убавь балл по шкале разумности, Ротерс, — доносится по-прежнему громкий женский голос. — Образец, камеры имеются по периметру всего помещения. Твоя выходка не имеет смысла. Разрушь стену, предстань перед комиссией и дождись нового указания спокойно. Пока не последовало очередное на… Договорить Эйми не успевает. Рычащий звук, а следом за ним и грохот удара сотрясают «аквариум». Прямо на глазах представителей Немезиды ледяная стена рушится без предварительной паутинки трещин, и разлетается тысячей крупных и мелких осколков в разные стороны, избегая лишь виновницу своего крушения. Подавить испуганный возглас не могут даже видавшие многое учёные, что уж говорить о представителях управления наверху. Острые обломки врезаются в стекло, в стоящего поблизости манекена, в прозрачный сосуд, что не выдерживает пары попаданий и лопается, разбавляя лёд опасным стеклом. Зрелище куда более впечатляющее, чем водяной «угорь». Помещение за куполом превращается в ужасающее поле боевого взрыва, и в центре него — разгоряченный образец, лицо которого искажено неподдельной ненавистью, жаждой отмщения и праведной злобой. Взрыв точки кипения наконец-то произошел, и то, каким он предстал перед беззащитными людьми, ярое доказательство того, почему с самоцветами нельзя перегибать палку. Перонелл с ужасом и извращённым восхищением не смеет отвести взора от своей Лазурит. В ней не осталось и тени прежней флегматичности, покоя, которые она стремилась сохранить перед жалкими людишками. Гидрокинетик источает невидимые, но четко ощутимые волны угрозы, опасности, перед которой обычный человек попросту бессилен. Камеры на стене одна за одной дают сбой. Видимо, поразивший их лёд попал точно в цель, разрушив объектив, да и всё устройство в целом. Лазурит знала, куда бить. Дело осталось за малым. Голубые руки уверенно вздымаются вверх, повелительно собирая осколки вокруг себя, формируют гигантское облако из игл и — Ротерс задерживает дыхание — собираются отправить его в одну единственную оставшуюся в живых камеру… не успевают. Мощный ультразвуковой удар срывает с уст синеволосой нечеловеческий, просто отчаянно-звериный крик. Её тело буквально трясет в воздухе, не давая свалиться на пол, не отпуская, мучая и изводя дикими волнами на чувствительном камне. Вопль переходит в хриплый задыхающийся рёв, и всё это лишь за какие-то жалкие пару секунд. Очевидно, «птицееда» на камне активировали в полную мощность. — Эйми, хватит! Ты её разрушишь, чёрт бы тебя побрал. Это уже чересчур! Остановись ты! Руки девушки тянутся к выключателю, но его сжимает ладонь Инганнаморте, не позволяя прервать наказание. Эйми держит небольшой рычажок с садизмом жестокого зверя и, что самое пугающее, нисколечко не изменяется в лице, лишь буравит мечущуюся от боли Лазурит поблёскивающим взором. — Лишиться образца? Ты этого хочешь? В первый же день его испытаний? Перед ними? — кивок головы отправлен в сторону второго этажа. — Да ты совсем с ума сошла?! Тебя снимут с должности! Внезапно воздействие прекращается, позволяя Ляпис обессиленно распластаться на полу и сжаться в маленький болезненный клубок, всё ещё ужасающе крупно дёргаться и даже начать мерцать, точно некая голограмма, вышедшая из строя. Пери готова поклясться, что единственный в своём роде образец уже успели испортить, а от того гневно оборачивается к темноволосой девушке, собираясь высказать ей всё напрямую, а после этого броситься проверять целостность драгоценного объекта для исследований. — А теперь, образец, последнее испытание… — у Эйми хватает сил для того, чтобы продолжать свою удивительно спокойную речь. — Смена оболочки. Не даром вы маскируетесь под людей. Значит, можете под кого-то ещё. Демонстрируй. Сейчас. До Ляпис же не доходит и голос мучителя. Она почти не слышит ничего, что происходит вокруг, способна распознать сугубо свою боль, чудовищный зуд посредине лопаток, собственный тихий скулёж и явные неполадки в физической оболочке. Ту всё трясёт, как-то кошмарно искажает, заставляя конечности нездорово подёргиваться. Это не пройдёт бесследно, неужели для других подобное не очевидно? — Видимо, понимание доходит для такого вида только одним путем… На этот раз Эйми врубает ошейник. Не на полную силу, всего лишь чуть ниже середины, но для ослабленного образца она сродни максимальной. — Ты зачастила со своими наказаниями, Эйми… она даже не успела ничего предпринять… — шок блондинки становится всё больше. Её коллега переходила очевидные границы, готовая разрушить голубой камешек из-за одной естественной для любого пленника выходки. Обращение к человеку перешло на «ты», и Пери этой детали даже не заметила. Она прикрывает звуковой динамик, чтобы перепалку не услышало начальство, силится оттолкнуть темноволосую, дабы прекратить эти ужасные выходки, но из-за силы той практически ничего не выходит. Ситуация перерастала в фатальную. — Она… ослушалась приказа, уничтожила камеры, напугала начальство, опозорила нас прямо перед ними! Тебе этого мало, Ротерс? — девушка почти что шипит, смотрит на блондинку с недоумением, точно не она здесь делает ужасную ошибку, а сама Перонелл, не понимая ясного. — Предупреждения были озвучены. Образец упорно стоит на своём, не подчиняется и срывает исследование, ставя под угрозу Немезиду и её членов. Наказание более чем оправдано! — Нет, не оправдано! Нам ничего не грозит за стеклом, как ты не понимаешь? Это естественная реакция загнанного и измученного существа! Она напугана, ослаблена! Чего ты ожидала? Красивого фонтана со сказочными водяными фигурками! Так получай! Её физическая оболочка попросту не выдержит стольких повреждений. Всё закончится тем, что форма разрушится напрочь, и останется лишь самоцвет! Если останется… — ещё одна силовая борьба проходит впустую. Пери упорно не подпускают к панели, как бы та ни старалась обойти учёную, дотянуться. Фарс происходящего нарастал. Протокол явно пополнится негативными комментариями о работе троицы. — Мы не знаем, сколько продлится регенерация этого вида. Потому что она… — в качестве последнего оправдания Ротерс указывает пальцем на самоцвет, который уже не реагирует на ток, а просто лежит на полу и изредка крупно бьётся в судорогах. Очевидно, до крушения оболочки остались жалкие крохи, — единственный уникальный образец, что был нам доставлен! Занятые перепалкой не замечают, что электричество продолжает действовать на подопытную. Прекращает эту кошмарную пытку сообразивший, что ситуация вышла из-под контроля, Михаэль. Пока Эйми активно защищает панель от Перонелл, он блокирует комбинацией кнопок действие обоих инструментов наказания, но и это оказывается уже запоздалым спасением. С громким звуком голубая оболочка лопается, оставляя после себя короткое свечение, маленький камушек, по-прежнему облепленный ультразвуковым устройством и увесистый ошейник. Оба ужасающих прибора со звоном одновременно ударяются о пол. Благо, птицеед приземлился не хрупким камнем вниз, иначе слишком высока была бы вероятность раскола после подобного падения, однако самоцвет в "лапах" продолжал крепко удерживаться. Не соврали таки с его возможностями. Склока между девушками моментально прекращается. Обе с ужасом взирают на самоцвет и пресловутые конструкции, то немногое, что от него осталось. Первая от ступора отходит Эйми. Она медленно поворачивает голову к Перонелл и гневным шипением выдаёт то, что морозит каждую клеточку светловолосой: — Это… твоя вина, Ротерс.