***
Перонелл смотрит на творение своих рук, а именно на идеально рассортированные пробирки, небольшую коллекцию инструментов, необходимых для проведения следующих небезынтересных нескольких часов, с гордостью самого настоящего созидателя, человека, который вот-вот станет на шаг ближе к чему-то необычному, потаённому и, безусловно, фантастическому! Мысли в её голове текут своим размеренным ходом, и разбавляет этот спокойный поток лишь одна — мысль о так и не обнаруженных видеозаписях, которые пропали, точно канули в лету. Естественно, эта проблема была действительно немалого масштаба, но… даже это не стало более весомым, чем общий позитивный настрой девушки к предстоящему. Иногда аспидный плавник этой проблемы появлялся на морской глади мыслей, но потом постепенно скрывался под водой. В конце концов, если бы эти записи к попали к кому-то, кто бы присмотрелся и анализировал их, то Перонелл уже давно бы попала в огромные проблемы, не так ли? Вернёмся к настоящему и будущему. Учёная дышала предвкушением, и всё плохое пролетало мимо транзитом, благо, даже не задерживалось надолго. Перонелл ещё успеет подумать над этим. Успеет решить все проблемы, расписать каждую из них опять единственному другу, а теперь… теперь за ней стоит дело куда более важное! Светловолосая учёная потирает руки в ожидании, ещё раз оглядывается на проверку — закончили ли два лаборанта свой законный перерыв, а затем глубоко вздыхает. Молодые парень и девушка, не столь опытные, как она в своё время, конечно, подавали, тем не менее, огромные надежды на будущее. Перонелл свято верила, что у этой парочки всё получится, только побегают вот так года два… три? Не очень-то и большой срок, зато в дальнейшем…! Помня, как она сама горела жаждой сделать хоть что-то, помимо «подай-расставь», девушка доверила своим подчинённым привести образец. На пару с охраной, естественно, в целях безопасности. Путь этой процессии предстоит весьма и весьма короткий, всего лишь вывести самоцвет из его «аквариума» и провести в соседнюю комнату, не более. Строгий контроль этих самых действий гарантировал полную безопасность для остальных, как и герметичные двери в случае чего (о том, что станет с сотрудниками, оставшимися один на один с разъярённым существом, предпочитали не думать). В любом случае, в этот раз Ляпис Лазурит не требовалась существенная сила для подавления воли или введение аналога транквилизатора специально для неё. Этот камушек и в самом деле была послушной в последние дни. Послушной, а ещё осведомлённой, что будет за попытку бунта. От того проблем и быть не могло. Дело пяти минут смело могли взвалить на свои плечи рядовые пешки. Ротерс бросает короткий взор на циферблат часов и вновь довольно улыбается, теперь уже совершенно иным мыслям. Это маленькое дело она провернёт практически в одиночку. Вероятно, остальные потешались за спиной неординарной Ротерс, но… ту это нисколечко не волновало. Пусть её действия считают причудливыми развлечениями, может даже странными и бесполезными, пусть! Главное, что она сама твёрдо верит в свои цели и методы! Она докажет своим коллегам (а может, и себе тоже?), чего стоят такие мелочи в исследовании. Простые, тщетные, как кажется… но может впоследствии и эффективные? Как бы то ни было, в этот раз действует она напрямую. Только она и сам образец. Всё. Такие близкие контакты редки, даже (!) без ограждения в виде преграды непробиваемого стекла. Последнее чуточку пугало Перонелл, но она прекрасно знала, что ничего плохого не случится. На Ляпис по-прежнему находился ошейник, — «Теперь это ее вечное украшение, не так ли?» — а система безопасности работала быстро и оперативно. Да в лаборатории даже воды не было, не считая масляных и водных растворов, но в абсолютно минимальных количествах… Поэтому бояться нечего. Точка. Пора начинать эксперимент. И образец Ляпис Лазурит он только обрадует! Она ещё узнает, на что способна — «Её надзиратель, мучитель? Кто она для неё?» — Перонелл Ротерс! Что может она и помочь той восстановить силы. Нужно только быть очень и очень послушной, правда, Ляпис? Небольшая дверь со знакомым «пш-ш» открывается, оставляя по ту строну охрану, что коротко кивает, оповещая о том, что пост их переходит в более пассивный режим, а другую троицу — двух лаборантов и образец — пропускает внутрь. Перонелл встречает их быстрым разгоряченным от эмоций взором, а фразу в таком же жаре выдает следующую: — Отлично. Идём строго по времени. И, спасибо, пока ваша помощь не понадобится. Это больше терапевтический, нежели исследовательский приём. Можете пока… — она делает неоднозначный взмах ладонью, который скорее означает «скройтесь где-нибудь там и не мешайте». Такую Ротерс парочка явно видит впервые. Особого благодушия от блондинки никогда не исходило, как, впрочем, и негатива, от того нынешнее поведение явно шло вразрез с привычным. Вот что творит с людьми своё собственное исследование… Без контроля старшего лица рядом. Впрочем, лаборанты и не горели особым желанием взаимодействовать с новенькой. Немногое потеряли, так сказать. Ляпис Лазурит же в это время с тревожным любопытством оглядывается по сторонам, подмечая для себя всё новые и новые угрожающие детали. Взор её быстр и взволнован. Зачем её сюда привели? Эта светловолосая коротышка предупреждала её о чем-то утром, только Лазурит слушала вполуха, как это обычно и бывало, стоило девушке заявиться к ней в очередной раз. Самоцвет была погружена в свои мысли и ощущения, планы, а вот на болтовню по ту сторону стекла ей было откровенно наплевать. Только, видно, зря. В этот раз следовало послушать учёную. Для разнообразия. Самоцвет ощущает, как тревожно зудит ошейник — уж он-то все чувствует, предательски напоминает Лазурит, что кого-кого, а электронику не провести. Он знает её маленький грязный секрет, и стоит глобальных сил, подавить в себе то, что вызывало волнение маленькой, но такой опасной вещицы. Редкое мигание лампочки на нём становится обыкновенным, периодичным, а сама Ляпис впредь держит свои чувства и эмоции в руках. Ещё не время. Рано. Ей подвернётся удачный случай, но не сейчас. Сейчас следует терпеть и не проявить случайно… — Образец, я вижу, ты взволнована. Но, поверь, повода для беспокойства нет. Как я тебе говорила, это не займет и часа. И, обещаю, ничего плохого с тобой делать не собираются. Но, в целях личной безопасности, — Перонелл чуть покачивает головой и даже почти благожелательно осматривает самоцвет, — и твоей тоже, придётся посидеть без лишнего движения. Она кивает в сторону своеобразного аппарата, представленного в виде кресла, чем-то смахивающего на медицинское, но с прикрепленным к нему множеством датчиков, расширенными подлокотниками с подозрительными световыми лампочками и выемками, да и в принципе комфорта в нём было на минимуме. Ляпис оно не нравилось. Но делать ей было явно нечего. Она обещала себе терпеть, не позволять праведному гневу разрушить план, который она начала выстраивать в своей голове, и лишний раз не проявлять упрямство там, где можно перенести процедуру. В большинстве случаев ей это удавалось. Даже с теми же чудными текстами и тестами, которые ей пытался всучить ещё один представитель расы человеческой, только более угловато и грубо сложенный на вид. Хотя она и мыслила, что это невероятно глупо — просить её прочитать что-то в человеческих книгах. Но почти не сорвалась. Почти. Во взгляде Ротерс она читает скрытое «Ну, у тебя же всё равно нет выбора, чего же ты медлишь?», но какая-то дикая, по мнению Лазурит, улыбка, сбивает с толку. Такое излишне… внимательное обращение напрягало самоцвет пуще, чем болтовня того самого Михаэля (она с трудом вспомнила это имя) — бессмысленная и чересчур приторная. Ляпис попросту отвлекают. Неужели теперь и эта коротышка будет вести себя подобным образом? Более чем странно и… подозрительно. Если Перонелл хотела произвести положительное впечатление, успокоить Ляпис, то вышло всё в точности наоборот. Синеволосая хмурится, но ничего не отвечает, плавно усаживается на то самое диковинное кресло, а после упорно продолжает прожигать учёную взглядом. К слову, он тоже о многом говорит. Его-то Ляпис не сдерживает. Но голос Перонелл Ротерс никоим образом не меняется. Видимо, одушевление в ней настолько велико, что недовольства она не замечает. — Я собираюсь провести парочку стандартных проверок. Это не входило в мои изначальные планы, но всё пройдет также быстро. Возможно, тебе даже покажется это интересным, образец Ляпис Лазурит. Сомнительно, что Ляпис это интересно. Что за глупые предположения? Исследуемая даже едва заметно поднимает бровь, но это всё, что даётся в ответ странноватой учёной. А она тем временем как-то уж слишком близко наклоняется к Лазурит, и та успевает уловить тепло, идущее от человеческой кожи. Ощущать это странно и дико, настолько необычно, что гидрокинетик несколько дёргается в сторону, стремясь увеличить расстояние между ними, но что-то не даёт этого сделать. Громкий щелчок. Теперь понятно, для чего там были выемки. На запястьях Ляпис закрепляется нечто наподобие незамкнутых колец. Условно незамкнутых, конечно. Верхнюю их часть завершает сияющая трубка, которая и скрепляет обе половинки кольца. Чем-то это сияние похоже на разряды электрического тока, но не вредит коже. Кольца с подлокотниками скреплялись короткими растягивающимися канатами, позволяющими конечностям более-менее двигаться на короткое расстояние и поворачивать запястья в любые стороны. Впрочем, Ляпис ничего из этого не проверяла. И проверять не хочет. Вместо этого она вновь с негативом встречает взгляд зелёных глаз, сжимает кулаки… — Всё-всё. Спокойно. Это не навредит тебе, если не будешь дёргаться и стремиться разрушить всё вокруг. Поверь, это лучше, чем ультразвуковой аппарат на твоём камне. — Она пожимает плечами, отворачивается, уходя от образца на пару метров за своими инструментами, что поблёскивая, ожидали бледных рук учёной, но затем разворачивается и дополняет: — В этот раз я вновь выстояла отсутствие этой штучки на твоей спине. Хотя начальство настаивало на обратном, но… я их переубедила. Полагаю, это достойно благодарности, как думаешь, образец? Пери отворачивается, особо-то и не ожидает ответа, полагая, что её молчаливая собеседница в очередной раз не удостоит её своими мыслями. Так каково же удивление, когда неожиданно до её слуха доносится тихий голос, даже с нотками насмешки, что и вовсе диковинно: — Благодарю, что сделала моё возможное наказание менее травмоопасным, Ротерс. За что ещё тебя поблагодарить? Девушка оглядывается вновь, не в силах сдержать своего очевидного изумления. Пару секунд она всё ещё смотрит на свой отмерший от немоты самоцвет, вглядывается в каждую чёрточку на её необычайно человеческом лице, а затем возвращает интерес инструментам, не в состоянии выдержать этот пристальный немигающий взгляд, в котором как раз-таки нет и следа от обманчивого образа. Наоборот — Перонелл становится до странного не по себе. Она тихонько сглатывает, но находит в себе волю к ответу. И ответ выходит практически на том прежнем приподнятом уровне: — На сегодня, пожалуй, достаточно. Скажи лучше, как ты себя чувствуешь, как тебе предыдущие тесты? Михаэль говорил, что ты их прошла достаточно… хорошо? Ответ на этот раз в виде фырканья. Это чуточку радует юную учёную. Ляпис, кажется, тоже немного забавляет этот вопрос. Совсем немного. Она перестаёт прожигать лопатки учёной своим бесконечно необычным взором и обращает его на собственные руки. На очередную вариацию плена, мучений. Крепления на её запястьях «безопасны», как говорит Ротерс, но это только до поры до времени. Стоит ей проявить свою волю, как боль поразит не хуже ошейника. В этом нет сомнений. И всё же… это было лучше, чем ощущать, как твой камень сжимает чудовищный прибор, какова сила его воздействия и сколь неожиданным может быть результат… Ляпис помнила боль и ужас, охвативший её, когда прибор начал зловеще вибрировать, порождая всё новые и новые приступы в теле, едва ли не разрывая заживо, не сводя с ума… казалось, в этот момент она была на шаг ближе к тому, чтобы треснуть, не выдержать такой мощи, такой опасной силы… Она неосознанно желает потянуться к своему камню, проверить его целостность (в последнее время она делала это всё чаще и чаще, как ребенок, оторванный от матери, не прекращает держать палец во рту), но натыкается на наручники, что сдерживают её стремление. Удивительно, но током они не бьют. Лишь только чуть одаривают опасным теплом. Но не причиняют вреда. Пока. Хорошо. Ротерс можно сделать поблажку сегодня. В её целях не было причинить боли. Но ограничивать свой негатив Лазурит не собиралась, ведь Перонелл оставалась для неё прежним врагом, пусть и не под номером один. Наверное, она даже с ней побеседует. Молчание наскучило даже такому самоцвету, как Ляпис Лазурит. — Можно сказать и так, — в голосе настоящий океан сарказма. — К чему вы мне это даёте? Неужели вам интересно, умеет ли наша раса разбираться в вашем алфавите? — Конечно, интересно! — Перонелл изумляется такому детскому вопросу. Что за вздор! Она забирает кювету со всем необходимым и присаживается рядом с самоцветом, не переставая говорить в истинном вдохновении. — Нам важны не только ваши физические способности, но и другие сферы. Ты же должна понимать, образец! Вы — совершенно новая раса, ваши возможности ещё не изучены, сколько всего мы не знаем о мире! Сколько всего можем узнать теперь! — Мысль об истинной цели исследований Немезиды молчаливым укором буравит своим взором девушку, от чего она тяжело вздыхает, но не умолкает. — Неужели и вам, в свою очередь, не интересно то, что творится вокруг вас? Зелёные глаза с ожиданием ловят взгляд синих. — Э-эм… нет. — Явно не тот ответ, который Перонелл с таким придыханием ждала. Она даже немного разочарована. Да и тему резко обрывают. — Что ты собираешься делать? Ляпис кивает на инструменты в металлической посудине. Парочка из них — заострённые и самоцвету это ОЧЕНЬ не нравится. Она елозит на месте, всё её тело напрягается, а желание продолжать беседу сводится на «нет» моментально. Лопается, точно мыльный пузырь. — Ничего страшного. Всего лишь проверить твою чувствительность… тактильную, температурную, болев… — Она замечает, как дёргается Ляпис, слыша это слово, и тут же мысленно хлопает себя по лбу. — Я могу всё показать на себе, образец. Это не повредит твоей физической оболочке, я обещаю. Но от самоцвета доверием не особо-то и пахнет. Перонелл вновь ощущает нарастающее волнение за то, что всё может пойти не по плану. — Ладно. Болевую исследуем в последнюю очередь. Вероятно, тебе интересно, для чего всё это, да? Лазурит нисколько не меняется в лице, но Пери всё равно оценивает это как «продолжай». — У каждого самоцвета мы исследуем нервную систему. Ваши физиологические процессы волнуют нас столь же сильно, как и всё остальное. Поэтому, для базовых данных все проходят эту процедуру. Если тебя это успокоит, люди её тоже проходят на приёме у врача. Ничего страшного в ней нет. Все действия я буду пояснять и показывать на себе. Готова? «Помни, выбора у тебя по-прежнему нет, образец». Это дополнение не произносится вслух, но Ляпис всё понятно и без слов. К тому же, она не собиралась разводить лишние эмоции без причины. Навредить себе самоцвет не позволит. В любом случае. Какими бы обещаниями не обкладывала её эта… эта девушка. Поэтому Лазурит не возражает. — Отлично! Тогда для начала — обычная тактильная чувствительность. Она берёт с кюветы небольшую палочку с намотанным на конце кругляшиком ватки и показывает сие орудие Ляпис, демонстрируя его полную безвредность. Самоцвет же, с несколько мгновений всматриваясь в новый объект, переводит взор на блондинку. Перонелл окатывает волной чужого недоумения и даже, в некотором роде, насмешки. От этого щёки слегка рдеют, но Ротерс быстро берёт себя в руки, вливаясь в разъяснения. — Смотри, я проведу палочкой по разным участкам твоего тела, а ты должна будешь ответить мне, ощущаешь ли эти прикосновения и указать точку. Вот так… Девушка касается палочкой своей ладони, быстро мажет и по предплечью Ляпис, а затем пытается сохранить серьёзность, глядя на подопытную, ведь та считает действия учёной откровенно бессмысленными. — Я знаю, знаю, как это выглядит… Но этого требует план. Тебе нужно будет закрыть глаза и не смотреть на манипуляции. В очередной раз голубое тело напрягается. Ну, конечно, на кой-черт образец доверится настолько, чтобы позволить не только проводить с собой различного рода махинации, но и ещё лишить себя главного — возможности созерцать. Неужели на неё придется воздействовать силой? Но тогда эксперимент может быть недостоверным и, что ещё более странно, Перонелл не хотелось влиять на Ляпис Лазурит подобным образом. Но тут случается неожиданное. — Это кажется ещё более бесполезным, чем предыдущее… — Голос гидрокинетика бесконечно спокойный и в то же время решительный. — Но хорошо. И лучше бы тебе не обманывать меня, человек… Перонелл кажется, что произошло настоящее чудо. Самоцвет закрывает глаза, оставаясь такой же напряженной, как прежде, но вполне подпускает к себе. Кажется… Но лучше не медлить и не радоваться слишком сильно! Тут же становясь прежней Перонелл Ротерс, весьма ответственной и верной своему делу, девушка берёт в руки палочку и принимается прикасаться к различным зонам на теле образца с особой дрожью кладоискателя. Подушечки пальцев, ладони, предплечья… каждое прикосновение сопровождается кивком Лазурит, что даёт девушке понять очевидное — пока всё идет успешно, её подопытная прекрасно всё чувствует, а манипуляция потихоньку продвигается дальше, к нижней части тела, о чём Перонелл предварительно предупреждает, дабы не вызвать неблагоприятной реакции для себя в первую очередь. Быстрая проверка босых стоп, на которой Ротерс полностью успокаивается и уже не ощущает прежней нервозности, да и образец потихоньку привыкает, не дёргаясь, а принимая процедуру как подобает. Ещё более спешное подтверждение чувствительности кожи на спине и на этом — всё. Первый этап успешно пройден! Что и сообщают самоцвету. — Я же тебе говорила, что это достаточно простая процедура. Теперь, вибрационная чувствительность. Всё то же самое, только с прикладыванием камертона. Вот он, — Перонелл выбирает из инструментов самую большую штуковину, которая для самоцвета оставалась наиболее загадочной. Ни на что не похожей. К слову, игрушка, заинтересовывает Ляпис. Ей даже дают её внимательно рассмотреть, попробовать на себе, на учёной (под короткий смешок оной) своими руками, дабы вновь подтвердить главную мораль сегодняшнего дня — Ротерс не причинит ей вреда. Не сегодня. Сегодня Ляпис может ей доверять. И та вновь доверяет. По крайней мере, спокойно отдаёт камертон обратно и закрывает глаза. Процедура вновь повторяется, вот только она, очевидно, нравится образцу чуточку больше. Вибрации, видимо, забавляют её, так как пару раз она фыркает под удивленный взор Перонелл, но затем вновь успокаивается, принимая свой неизменный отстраненный вид. Только вот после такого сама Ротерс теряет едва-едва появившуюся безмятежность. И, если раньше она просто волновалась из-за столь близкого положения с вполне разумным собственным образцом, боялась, что та опять начнет проявлять агрессию, то теперь тревожная нотка была иного плана. Какого? Перонелл сложно сказать точно. Пока что. Но звуки, издаваемые Ляпис, казались очень и очень… забавными. Хотелось бы, чтобы она сделала так ещё раз. Увы, далее Ляпис ведет себя куда более терпимо, и эксперимент продолжается в своем размеренном тихом русле. Удар вибрирующего камертона по телу — кивок, удар неподвижного — очередной кивок. Все зоны отвечают положительно, а Пери на какой-то момент приходит абсолютно дикая мысль: «А не проверить ли и камень на подобные реакции? Не проверить ли и его чувствительность?». Камертон откладывают в сторону и берут иной прибор — безобидное перышко, которое Пери на деле-то и не планировала, но в последний момент решила использовать. Кто-то до неё задавался вопросом, ощущают ли самоцветы щекотку? Нет? Ну, тогда она станет первой. — Перо. — Девушка вертит аккуратным чёрным перышком, показывая его Ляпис с разных сторон. — Ничего необычного. Чем-то похоже на первую проверку, только в этот раз… тебе будет… щекотно. Ты знакома с таким ощущением, образец? Взгляд той откликается очевидным «нет», но Перонелл не возлагала надежд на иной ответ, оттого он её не удивил. Происходящее по-прежнему оставалось безгранично любопытным и интересным. Ротерс охватывали куда более яркие чувства, нежели в самом начале, ведь к ним примешивалась ещё одна сумасбродная идея и… сам процесс оказался чересчур увлекательным. Даже для самого образца. Иначе как объяснить, что теперь она вновь поддалась манипуляции без какого-либо возмущения, подавая ладонь — первую точку проверки? Перонелл ведёт по голубым пальцам кончиком пера и видит, как ладошка невольно сжимается, видимо, особо-то и не контролируемая хозяйкой. Губы самоцвета трогает дрожь, она поджимает их, через силу расслабляет ладонь, а затем кивает. Самые необычные ощущения, всё верно, Ляпис. Перышко идет дальше. От ладони к предплечью, вдоль самой чувствительной внутренней зоны, едва ли доходит до плеча и на том отрывается. Лазурит глубоко вздыхает. — Что чувствуешь? — негромко спрашивает учёная и с блеском в глазах разглядывает свою бесконечно***
Не то чтобы Уолтеру не нравилась должность лаборанта — именно тяга к знаниям позволила ему стать одним из сотрудников Немезиды, в частности, добиться неплохих таких высот для своего возраста и, в конце концов, каждый день стремиться к большему, но такой график занятости был явно слишком завышен даже для него. Парень вот уже несколько дней был целиком и полностью поглощён своей работой, да так, что позвони матери и поведай о своих злоключениях, она немедленно потребует, чтобы сыночка бросил новую должность, вернулся обратно, а не перегружал себя сложными задачами, не портил своё и без того хрупкое здоровье («Хилый иммунитет, проблемы с почками и постоянная слабость — да ты же будешь постоянно болеть в этом суровом климате, дорогой!»). К счастью, мать понятия не имела, чем занимается её дитятко, и знать не знала, в какой сфере крутится её некогда подающий надежды малыш Уолли, который, несмотря на своё и в самом деле хлипкое здоровье, никогда не жаловался на него, пока в действительности не прижмёт. Он так мечтал добиться высот, мечтал доказать матери, что его проблемы — не помеха достижению самых высоких целей. И именно поэтому он не имел права отступать. Как бы тяжело ни было. Даже если он не спал нормально уже очень-очень давно, а недостаток ультрафиолетовых лучей немало сказывался на его хроническом недуге. Он не может показать своих слабостей в самом начале зарождающейся карьеры! И он ничем не хуже продвинутой в должности мисс (как это странно звучало, ведь она была немногим старше его самого) Ротерс! Однажды он будет работать бок о бок с ней в одинаковом положении, а может даже дойдет до… — Хэй, Уолтер, сегодня уж совсем дерьмово выглядишь… — женский голос напарницы рядом кажется слегка насмешливым. А может ему действительно только кажется. Молодой человек вновь пытается припомнить, когда же он нормально спал. Вместо сна теперь была еда. И сигареты. Много сигарет. Точно назло матери и её надзору за девственными лёгкими сына. — А ты отнюдь, Эш. Сияешь, точно начищенная монета. Что-то случилось? Вопрос, заданный вежливым тоном, заставляет девушку пуститься в пространственный рассказ о предстоящем заслуженном отдыхе. Она работала на полгода дольше Уолтера, он явно полагался ей, но, чёрт побери, как же тот ей завидовал. Шёпот, кажется, пробивает дырку в его височной кости, а вид учёной и образца, который, по идее, должен захватывать его дух, чуть плывет перед глазами. Вот дерьмо. Так больше продолжаться не может. — Это всё здорово. Рад за тебя. Прикроешь меня на пару минут перед Ротерс, окей? Я сейчас вернусь. Иначе свалюсь прямо здесь. — … и потом, уже забронированы биле… что? Ах, да… Да. Конечно. Иди. Чел, в самом деле, тебе нужен день отдыха. На тебя без слёз не взглянешь… Девушка провожает глазами напарника, который мышкой покидает лабораторию, переключив на себя внимание учёной лишь тогда, когда раздался звук двери. В тяжелых ситуациях покидать пост на момент проведения того или иного обследования разрешалось. Но только в крайних случаях. Уолтер никогда бы не воспользовался этим просто так, уж Эшли-то знала.***
Одна сигарета сейчас всё бы решила, ему стоит только вдохнуть отрезвляющий (и такой заманчивый теперь) дым в лёгкие, как пелена перед глазами отступит, заставляя вдохнуть куда больше воздуха, нежели обычно. Уолтер бредёт по коридору, двигаясь в направлении к ближайшей туалетной комнате, но точно не помнит, где она, ведь в этом грёбанном лабиринте ощущаешь себя подопытной крысой. Ориентироваться просто невозможно. А времени у него всё меньше. Всё внутри вновь стягивает от желаемой затяжки. Терпеть становится слишком невмоготу. Уолтер прислоняется к стене, дрожащими руками шарит по карманам, пытаясь найти небольшую коробку и зажигалку. Всего одна затяжка… Он наконец вылавливает из полупустой пачки сигарету, живо подносит её к губам, прихватывая зубами, и теперь дело за малым — поджечь конец. Кажется, с этой задачей Уолтер справляется только через минуту безуспешных игр с огоньком, но, в конце концов… Он чувствует, как горьковатый дым медленно, но верно, наполняет его изнутри, как уходит потихоньку и совершенно магически пелена перед глазами, проходит головная боль. Это ли не чудо? Чудо! Мама, как же ты была не права, ругая сигареты! Тем временем, серая змейка медленно поднимается вверх, устремляется к потолку, туда, где мерно сияет красный огонек, контролирующий любое возгорание, возможное в Немезиде и достаточно нередкое. Уолтер и не думает о его существовании. Всё, что волнует беднягу на данный момент — всего одна затяжка… Завиток дыма осторожно касается чуткого оборудования, к нему присоединяется ещё один, а уже в следующее мгновение коридоры наполняет жуткий вой противопожарной безопасности. Не проходит и секунды, как сигарета в руках лаборанта тушится настоящим потоком дождя сверху, и это окончательно отрезвляет несчастного Уолтера. Он испуганно поднимает взгляд вверх, затем опускает его на свою моментально промокшую сигарету и отбрасывает её в сторону, точно ядовитое насекомое. Осознание собственной катастрофической ошибки охватывает его настолько ледяной волной, что молодой человек в дрожи вжимается в стену, не в силах пошевелиться. «Какого чёрта!.. Молись, что бы эта глупость сошла тебе с рук, Уол-тер!» Он боится представить масштабы этого происшествия. И дело не в том, что он курил в неположенном месте, не в том, что спровоцировал систему пожаротушения в коридорах, а в том, что именно по иронии судьбы за ближайшей дверью против воли удерживали ту, кто окончательно порвет его будущее. — О, Господи… Только не в лаборатории, Боже, только не… Ошарашенный шёпот заглушают мерзкая сирена и дождь. Опасный дождь, что распространился по всему крылу этого здания.***
— Образец, мне требуется проверить все точно такие же показатели и у твоего камня. Думаю, мы пройдем это быстро и без проблем, поэтому приподнимись немного, дабы предоставить доступ к нему непосредственно. Пери вновь неосознанно уходит в проверку предметов в кювете, словно её не беспокоит сделанное заявление, словно она и не прокручивала у себя в голове это предложение вот уже десять минут, прежде, чем его озвучить. Но какое же это вранье себе лично! С камнем следует быть осторожнее, она это помнит, поэтому с проверкой болевой чувствительности она ещё не приняла точного решения, то поглядывая на тонкую иголочку в стерильной упаковке, то вновь на более толстую, успешно предоставленную для подобных манипуляций. Так что же выбрать? — Остановимся на игле с предыдущего раза… всё пройдет точно также, поэтому нет поводов для волнения, образец. Главное, не дергайся, иначе показатели будут не совсем точными… да и случайности нам ни к чему, так? Это её ошибка. Ошибка в том, что она отвернулась, не контролирует ситуацию, не смотрит своему страху в глаза. Поступи Ротерс иначе, всё могло бы кончиться менее плачевно, но, увы, даже она была способна на глобальные промахи. Перонелл пыталась успокоить себя, не подавать виду, как на самом деле боится она собственных желаний и как горит ими, точно по-настоящему безумный и влюбленный в своё дело учёный. Ей хочется приступить к этому делу немедленно! Прощупать гладкий камень на всей площади, проверить, как реагирует её образец на те или иные прикосновения, как сильно она откликнется на всевозможные манипуляции… Это захватывает дух, и лишь при одной мысли о том, как она будет осуществлять свои замыслы, девушку окатывает волной мурашек. Только вот с волной будоражащего возбуждения сливается и жуткий страх. Зря Перонелл не прислушивается к нему. И в какой-то момент становится поздно даже для этого. Она поворачивается к Лазурит с той же кюветой в руках, неспешно двигается ближе, лишь мельком думая о том, что в лаборатории слишком долго нет второго лаборанта; только на секунду пытается вообразить, что заставило самого наблюдательного помощника вдруг испариться в такой ответственный момент, поднимает глаза и… сталкивается с настоящим ледяным огнем — взором, который должен был стать для неё очередным звоночком. — Наклонись чуть вперед. Наручи на твоих запястьях не сработают, если ты беспокоишься об этом. — Она ставит кювету на столик. Продолжает игнорировать предупреждения, хотя голос в голове орёт о предстоящей опасности всё сильнее, точно умоляя прекратить, отойти! Но нет. — Образец? Ляпис молчит. Лишь сжимает прежде спокойные ладони в кулаки, вызывая на своём ошейнике до боли знакомое мигание лампочки. Стоит ей использовать магию сверх нормы, как её ударит зарядом тока. Но сейчас это абсолютно не важно. — Я не позволю тебе приблизиться к моему камню. Вот и весь ответ. Обрубающий любые дальнейшие вопросы, твёрдый и уверенный. В голосе Ляпис сталь и угроза. Она явно даёт понять, что попытки пойти наперекор её решению не приведут ни к чему хорошему. И лучше бы их даже не предпринимать. Будет только хуже. Гораздо хуже. От синего самоцвета исходят почти осязаемые волны опасности и решительности. Но Перонелл уже сложно остановить этим. Жажда исследований играет с ней злую шутку, не позволяет воспринять слова самоцвета, как нечто реальное. «Она всего лишь боится. Точно так же, как и в начале. Нужно показать ей, что это совсем не страшно. Нельзя отступать теперь. Не тогда, когда я так близко!» — Тебе придётся, Ляпис Лазурит. Иначе никак. — Она пожимает плечами, точно ей и в самом деле жаль. — Не бойся. Я всё сделаю быстро и качественно, а затем мы введем тебе одно вещество, которое поднимет тебя на ноги и улучшит твое состояние. Ничего сложн… — Нет. Перонелл изгибает бровь. Сопротивление это чуточку бередит её душу, тревожит и без того взволнованное чувство внутри, заставляя остановиться и чуть беспокойно взглянуть на мигающую лампочку, а затем на ожесточившуюся, точно шипящая кошка, Лазурит. Её тело заметно напряглось, словно ещё секунда — и она порвёт оковы, хотя Ротерс знает, что это попросту невозможно и глупо. Глупо! Ведь тогда самоцвет лишится оболочки моментально! Это она и напоминает непослушному образцу, только вот тон выходит таким, что Ляпис опять видит в нем угрозу. Очередная ошибка. Как же она сейчас похожа на свою мерзкую коллегу! — Сделаешь шаг ко мне, человек, и я обещаю, ещё один ты сделать больше не сможешь. Если бы Пери прислушалась, то беспокойство её возросло бы в разы. Что-то происходило под влиянием гнева образца, нечто, которое ни в коем случае не следовало выпускать на свободу. — Мисс Ротерс, может Вам не следует… — договорить лаборантка не успевает, её перебивают едва ли она начинает выражать свою мысль. — Прекрати, Эш, всё в порядке. Это временные сомнения, — взмах дрожащей ладонью и вновь обращение к Ляпис. — Лазурит, у нас нет на это времени. Будь послушным образцом, как и до этого, потерпи немного, и всё закончится. Я даже не буду проверять болевую чувствительность, если уж на то пошло, я просто его прощупаю. — Я сказала, нет, человек. Далее — молчание и злобный взор. Кажется, на этой фразе предупреждения образца закончились, и теперь она лишь выжидает, что сделает учёная. Надеется на слабость и тщедушность её, Ротерс? О, нет, самоцвет глубоко ошибается, раз верит в такое. Перонелл не могла позволить этому инопланетному существу ощутить, что её решения стоят выше желаний Немезиды. Только Немезида способна определить судьбу образца. И никто больше. Ляпис следует это помнить, иначе придется терпеть боль постоянно. И в этот раз Пери хотелось показать самоцвету раз и навсегда одну простую вещь. Пока она послушная — боль ей не грозит. Для её же блага! Чтобы в дальнейшем Ляпис не пострадала от чужих рук! По-настоящему приносить вред образцу девушка не собиралась, но объяснить, что перечить не следует было просто необходимо. — Мне бы не хотелось действовать силой, образец. И я надеюсь, что не придется. Закончим разговор на этом. Так… для начала мы проверим тактильную чувствительность. В руках у неё уже палочка с кусочком ваты, а также перчатки, которые учёная быстро откладывает в сторону. К камню она тоже желает прикоснуться голыми руками. Опять. Делает шаг вперед, двигаясь по направлению к спине испытуемой, не реагирует, когда Лазурит дёргается и упрямо не позволяет даже увидеть драгоценное сосредоточение всей своей сущности. — Вот видишь, ничего страшного. — Она мельком касается синих волос, точно случайно, этим доводя самоцвет до края терпения. — Осталось только наклонить голову и всё! В следующую секунду Пери недоуменно вздрагивает от неприятного ощущения на своей щеке, точно нечто угодило с потолка на её кожу. Девушка рефлекторно вытирает эту странность тыльной стороной ладони и с ещё большим удивлением отмечает влагу, оставшуюся на ней. — Что за… Ещё до того, как она успевает открыть рот, чтобы озвучить эту фразу, комнату оглушает жутким шумом включения системы пожаротушения и в это же мгновение потолок превращается в эпицентр грозовой тучи, испуская всю накопившуюся влагу на пребывающих в лаборатории. Белый халат моментально приобретает сероватый оттенок, промокает за считанные секунды, вызывая в теле далеко не самые приятные ощущения. Стёклышки очков становятся бесполезными. Близорукость Перонелл вновь становится её страшным врагом. Проклятье. Чёртова вода. Кто додумался врубить её в момент, когда… Ужас происходящего доходит до Пери только теперь. Кажется, что с момента, когда власть над самоцветом была практически абсолютной и теперь, когда она, Перонелл Ротерс, осознала полнейшую задницу, в которую попала, проходит огромное количество времени. Но нет. Пролетело не более нескольких секунд. Несколько секунд, когда Пери ещё дан был шанс спастись от справедливой, но бесконечно жестокой участи. «Нет-нет… она слаба… Слаба после возвращения оболочки. Бояться нечего… Успокойся и дыши, чёрт побери, ведь самоцвет не в состоянии даже…» Учёная со страхом переводит взор на макушку Лазурит, не в силах сойти с места, убежать, пока не поздно. Она, точно кролик под взором удава, продолжает зачарованно наблюдать сквозь бесполезные линзы, ожидать, что будет дальше. Уши невольно закладывает от ужаса, голос испуганной лаборантки тает, так и не успевая привлечь внимание Ротерс. Всё меркнет вокруг. Остается только самоцвет, который лишь пока не осознал огромную власть, переданную в её руки по счастливой случайности, по глупому совпадению… Но продлится это недолго. Ляпис в ступоре продолжает оглядываться по сторонам, отмечая маленькие лужицы, уже успевшие накопиться на плитке под её ногами, с дрожью реагирует на визжащие звуки, которые охватывают со всех сторон, вгоняя в ещё большее недопонимание. Неужели это очередная дикая проверка, совсем уж непонятная и диковинная? Что опять задумала эта Ротерс и вся её братия? Её тело ещё не отошло от гадких прикосновений человека, непозволительной смелости, что проявила эта коротышка по отношению к камню, оболочке, самой сути Ляпис. Более или менее равнодушное отношение к учёной улетучилось в миг, стоило ей упомянуть о камне, растворилось, точно его и не было, порождая вместо себя обжигающие волны ненависти и отвращения. Лазурит успела испугаться. Успела принять на себя всю реальную неизбежность желаний этого человека, ведь воспротивиться им — всё равно что подписать себе ещё больше мучений. Больше страданий. У неё действительно не было выхода. Какое бы решение не приняла она — издеваться над ней будут всё равно. Снова и снова. Вода крупными каплями стекает по голубой коже, синим локонам, а одна особо проворная капля быстрой мурашкой сползает к самому камню, оставляя за собой толстую дорожку влаги. Лазурит застывает. Лишь только чуть поворачивает ладонь, позволяя жидкости коснуться и её, а затем мягко сжимает увлажнившуюся руку в кулак. Кажется, это далеко не плановая проверка… и даже не проверка вовсе. Она точно так же, как и Перонелл, едва ли разбирает чужую речь, зов лаборантки и всё прочее, человеческое. Всё, что остается в центре восприятия Лазурит — вода. Спасительная вода, которая льётся с потолка, точно чудесный дождь, за который она успела полюбить эту необыкновенную планету. Голубые губы едва-едва приоткрываются от невообразимых чувств, воспылавших внутри самоцвета, от веры, которая проклюнулась в её душе, подпитываемая мощнейшей силой и энергией, переданной от Турмалина. Именно в этот момент Ляпис понимает, какой шанс выпал на её долю. И сегодня власть перейдёт в другие руки. Самоцвет лишь немного приподнимает ладони, заставляя водяные ленты послушно собраться с пола, восполнить себя дождем с потолка и, соединившись в две немалых размеров змеи, подползти к своей хозяйке. Магия слушается гидрокинетика безотказно, не давая даже повода для сомнений в силе. Только Пери позади трясётся и содрогается от ужаса, но просто не может оторваться от этого бесконечно опасного и прекрасного зрелища. Голубые пульсирующие и переливающиеся змейки плавно перетекают на запястья Ляпис, прямо туда, где плотно закреплены наручи, только чуть-чуть мигающие своим светом. Конструкция влагоустойчива, ей не страшен дождь, но вот что будет, если эту самую влагу используют в несколько ином русле? «Сколько тысяч долларов было отдано за него, не припомнишь ли?» Пери не помнит. Да это и не имеет теперь никакого значения. Вода на запястьях самоцвета замерзает, обрамляя руки толстыми кольцами льда, но не проходит и пары секунд, как комнату наполняет ещё один громогласный звук — это ледяные оковы на пару с металлическими разрушаются, освобождая конечности гидрокинетика наружу. Этот барьер её больше не сдерживает, а Пери невольно издает тихий испуганный вскрик, который окончательно пробуждает беднягу от гипнотического сна. Девушка судорожно начинает шарить по карманам, перебирать промокший халат в поисках одного самого важного — пульта от ошейника, который вразумит разбушевавшегося и опасного самоцвета. Иначе нельзя. Это необходимость! Требуется мощный разряд немедленно, иначе это может стоить жизни самой Ротерс! Она не греет в себе надежд, что Ляпис пожалеет её. Скорее, через несколько минут её тело разорвут точно так же, как и эти оковы, оставив от едва начинающей свою карьеру учёной замороженные куски плоти, размётанные по всей лаборатории. Если образец не придумает ещё более жестокого способа расправиться со своей обидчицей. Ошейник тоже улавливает опасность, исходящую от его пленницы, начиная подавать небольшие предупреждающие заряды непокорной и жутко сигналить своим мерзким огоньком, раздражая Лазурит пуще прежнего. Ну, ничего. Недолго ему сиять осталось… Ладони обхватывают злосчастную и позорную штуковину, которая причинила ей столько боли за все эти бесконечно длинные недели, пальцам даже удается поддеть неглубокие выступы на нём, а затем — сильный рывок, сравнимый с тем, что помог прорвать лед и… удар электричеством. Избавиться от ошейника не удаётся, вся сила, с которой Ляпис предприняла эту попытку, ушла впустую, но теперь-то она точно не остановится. Пока самоцвет отвлекается на прибор, Пери ведет игру со своей жизнью на секунды. В карманах пульта не оказывается, и паника бедняги возрастает до уровня катастрофической, заставляя девушку в ужасе начать размышлять, куда же она дела эту маленькую вещицу. Не отдала ли лаборантам? А может вообще потеряла на полу сослепу? Или… Точно. На столе с кюветой. Проклятье! Девушку толкает страх за свою жизнь, от того Перонелл без промедлений бросается к столику, разминувшись с Ляпис лишь на пару-тройку метров. — Уже убегаешь, Ротерс? Тонкая водяная «рука» хватает неудачливую блондинку за ногу и с силой тянет за себя, отчего учёная с грохотом падает на пол, едва ли не столкнувшись лицом с углом стола перед собой. Изо рта срывается невольный болезненный стон, ведь удар о плитку был слишком неожиданным и далеко не мягким. Бесполезные стеклышки очков становятся ещё более бесполезными в этот момент, ведь по ним проходит кривая трещина. Или Пери только кажется? К стону девушки присоединяется чужое шипение. Видимо, «терпение» аппарата на голубой шейке подходит к концу и он дает таки очередной разряд в тело проклятого самоцвета. Но если бы это его остановило… увы, Лазурит лишь злит это сильнее, но, к счастью Ротерс, это вновь толкает переключиться на него, а не продолжить разговор с учёной. У нее ещё есть время. И Пери пользуется им, спешно приподнимаясь, оглядываясь на обезумевшую, которая пытается сорвать с себя оковы в очередной раз, прибегая к самым радикальным мерам, на которые только способна, а затем, не медля, хватает пульт со стола и нажимает на кнопку. Кажется, никогда ещё чужой вскрик боли не успокаивал ее. Никогда не успокаивал переход власти вновь в законные руки, ведь с подобным, со столкновением с опасным существом один на один, со смертью, которая дышит прямо в затылок, девушке пришлось встретиться впервые. И, кажется, теперь она на шаг впереди. — Прекрати немедленно бороться, образец! Иначе будет намного хуже, я… я предупреждаю! — Голос предательски срывается, с потрохами сдавая истинные эмоции блондинки, не оставляя даже шанса сохранить прежний непоколебимый образ. Она не отрывает взгляд от всесильного, кажется, самоцвета, который морщится и дёргается от разряда, прошедшего по телу, до сих пор. Его недостаточно, чтобы пробить оболочку… но только пока. Пока Пери даёт ей одуматься. — Твоё сопротивление… оно… оно лишь приведёт к горьким плодам! И, если ты сдашься прямо сейчас, то их можно будет избежать! Ротерс с суматохой оглядывается по сторонам, ища пути побега или хотя бы, пытаясь найти лаборантку. Последней и дух простыл. Возможно, она метнулась за помощью, а может и просто убежала в страхе. Это более вероятно. Пери остаётся только до боли закусить губу. Её беспокойный подслеповатый взор всё же сталкивается с голубым. Даже через капли, собравшиеся на стёклах очков, благо, всё-таки не разбившихся, она способна уловить всю ненависть и жар, исходящий от этого взгляда. Пери понимает — образец не остановится. Ни за что. Как бы она не угрожала. И от этого становится ещё страшнее. Чудовищнее от понимания, что выхода из этой ситуации ровно два. И каждый приведет к потере одной или другой стороны. Ротерс, не смея сопротивляться очевидному, собирается прибегнуть к пульту, активируя решающий удар, но Лазурит её опережает. Руки её остаются практически безучастными к процессу, зато многочисленные щупальца воды беспрекословно выполняют волю хозяйки. Теперь, не ограничиваемая количеством жидкости, Ляпис прилагает все усилия для освобождения, призывая их разорвать проклятую вещь, обхватить её со всех сторон, и одним совместным рывком освободить голубую шею. Гнев и ненависть, которые слова девчонки, а также удары током, пропитали на полную, словно умножили эту атаку, не оставив бедному куску материала и шанса на выживание. Не оставили шанса и Перонелл, ведь теперь пульт её не спасёт. Ничего не спасёт. — Образец… Девушка трясется от ужаса и страха, а всё вокруг словно погружается в полнейшую тишину за исключением воя сирены и разбрызгивателей. Ляпис стоит неподвижно, только щупальца окружают самоцвет, едва-едва шевелясь, готовые броситься в атаку в любую секунду, стоит только их молчаливой хозяйке дать короткую команду. Пот, смешиваясь с водой, струйками стекает по спине блондинки, язык становится ватным и никак не желает формировать мысли в слова. От охватившего её чудовищного трепета Пери роняет пульт на пол, теперь уже абсолютно бесполезный. Он с негромким хлопком падает, угодив прямо в одну из луж. Девушка видит, как взгляд самоцвета медленно провожает это падение, а затем возвращается к Ротерс. Сердце уходит в пятки, а к горлу подкатывает мерзкий ком. Ощущение, что её вот-вот разорвут изнутри. А может, самоцвет уже это делает? — Лазурит… это… это какая-то ошибка… Я не… Договорить она не успевает. Щупальца срываются с места со скоростью обученных псов, объединяются в одно гигантское и чудовищное подобие руки, которая без жалости хватает хрупкое тело и с силой впечатывает его в стену, точно тряпичную куклу. Перонелл лишь успевает тонко и испуганно вскрикнуть, резко выдохнуть, едва ли не задохнувшись от столь вышибающего весь воздух из легких удара, рефлекторно пытается глотнуть хотя бы немного кислорода, но этой поблажки ее не удостаивают. Человек не заслужил жалости. Брови Лазурит чуть опускаются к переносице, правая рука поднимается в воздух, заставляя конечность перетечь в шар, несколько превосходящий саму учёную по размеру, и заключить её туда, сомкнув плотную воду вокруг. Ещё один крик заглушается толстым слоем жидкости. И за всё это время Ляпис не произносит ни слова, остается на своём месте, не приближаясь к мучительнице, которая вмиг превратилась в жертву. Лишь на секунду она бросила взор на знакомые камеры по периметру лаборатории, но не предприняла ничего в сторону этой аппаратуры. Пусть вся Немезида увидит, на что способна она, Ляпис Лазурит, и что будет со всеми, кто приблизится к ней теперь. И бедная сотрудница компании действительно познает всю ярость самоцвета прямиком на себе. Девушка с отчаянием барахтается в плотном водяном шаре, беспорядочно перебирая руками и ногами, со стороны, пожалуй, представляя комичное зрелище, словно игрушка, которую дёргает за ниточки жестокий ребенок. Комичность эта чёрная и пугающая. И ещё кое-что. Перонелл не умеет плавать. Её страх воды шел из глубин детства, и именно сейчас кошмар превратился в настоящую реальность. Девушка пытается вырваться из шара, судорожно тянется к поверхности, дабы глотнуть спасительного воздуха, но ток жидкости не даёт этого сделать, упрямо оставляя на месте, в самом эпицентре, и обнуляя движения. Впрочем, через несколько секунд голову её частично освобождают от воды, позволяя сделать вдох. — Эти ошибки вам всем будут стоить очень дорого. И в первую очередь тебе, Ротерс. Но Пери не слушает Ляпис. Вместо попыток оправдаться, она рывками дышит, а после громко и отчаянно кричит, зовет на помощь хоть кого-то… Вода вновь смыкается над макушкой. Достаточно криков. Они раздражают Лазурит. Перонелл едва успевает набрать еще одну порцию кислорода, но надолго её не хватит. «Ты не спасёшься, человек». Ляпис не произносит этого, но Пери догадывается, что именно об этом думает гидрокинетик. Шар становится намного меньше, а давление воды возрастает, точно тем самым из неё хотят выжать всё до последнего. Самоцвет тем временем делает несколько шагов вперёд, становясь ближе к собственной конструкции, видимо, желает разглядеть как можно больше на лице той, что издевалась над ней так долго… Она смотрит в зелёные глаза и, кажется, не питает и капли жалости. Только бесконечную ненависть. Слышен ещё один звук падения. Это очки Пери слетели и стукнулись о плитку, совершенно не сдерживаемые натиском воды. Кислорода и сил становится всё меньше, перед глазами девушки плывёт всё больше, а легкие жжёт и раздирает. Терпеть совсем нет возможности. Изо рта выходят несколько пузыриков, после чего девушка невольно делает вдох. Это конец. Или нет? Ведь Ляпис не позволит этому концу случиться столь быстро и легко. Чья-то холодная рука хватает Пери за подбородок и легко притягивает, освобождая из плена по шею, но на этот раз очнуться не так просто, а орать совершенно не хочется — попросту нет сил. Видя полусознательное состояние человека, Лазурит, недолго думая, заставляет жидкость, попавшую внутрь, выйти струйкой обратно, а после чуть сильнее сжимает чужое лицо, окончательно приводя в чувство бедную учёную. — У меня так много причин, человек, чтобы прикончить тебя прямо здесь и сейчас… самым необычным способом, который только мне захочется применить… Назвать тебе хоть один из них? Она сжимает свободную ладонь в кулак, и вода, точно гигантский питон, сдавливает тело несчастной, не доводя ситуацию до критической, но заставляя ту хотя бы открыть глаза и посмотреть своей противнице в лицо. Пери так и делает. У неё нет выбора. Теперь у неё. Но сказать ничего не может. Впрочем, самоцвету это и не требуется. — Вы, люди, причинили мне столько боли… столько страданий только из жажды собственных глупых исследований и иных других идей. Вы отняли у меня свободу, заставляя делать то, что я делать не желаю, использовали в своих грязных целях. Использовали не только меня, но ещё и многих других… За что вы так с нами поступаете, ответь мне? Перонелл лишь глубоко дышит, не в силах вымолвить и снова. Перед взором её — туман, всё тело болит и ломит, а горло осипло от такой борьбы за жизнь. Она с трудом пытается что-то сказать, но язык отказывается оформлять слова в речь. — А ты… ты одна из них. Одна из тех, кто имел наглость надругаться над моей физической оболочкой, посмел коснуться камня, и… — Лазурит чуть вздрагивает от переполняющего её отвращения и злобы, но продолжает говорить. — Назови хоть одну причину, по которой я сейчас должна оставить тебя в живых! Хоть одну! Эмоции захлёстывают её с новой силой. Пери едва ли успевает произнести неразборчивое: «Я не…», прежде чем Лазурит вновь погружает её обратно под воду. Хотя и не надолго. Но достаточно, чтобы Ротерс успела испытать ещё один прилив боли, а следом за этим осознать, что ещё одной пытки она попросту не вынесет. Не выдержит и сломается. Она готова просить и умолять или же… просто принять волю образца. Но не мучиться больше так. — Продолжай. — Холодный и безжалостный голос кажется далёким. Бедная девушка с огромными усилиями находит в себе волю к дальнейшему разговору, но прежде судорожно дышит и едва ли не плачет от ноющей пульсации в грудной клетке и голове. От страха перед пугающим самоцветом. И даже от глубоко забившегося сожаления за собственные деяния. — Я… Я никогда не хотела причинять тебе всё это! Не хотела сделать больно или заставить страдать… — Громкий шмыг. — Это не было моей целью! Я лишь… — она вновь прерывается, даже с каким-то судорожным жалобным всхлипом, идущим изнутри. Щёки увлажняются, и Пери точно не знает, слёзы ли то, или же пот и влага с волос. Значения никакого. Продолжить куда тяжелее, но ей-таки удаётся. — Я лишь хотела и-изучить тебя. Узнать больше о тебе, о таких, как ты, о твоих способностях. Т-ты — уникальная особь! Самая необыкновенная из тех, что мы встречали! Самая редкая и ценная! У нас таких никогда не было, и, когда появилась т-такая уникальная возможность… — … вы поймали меня, нацепив эти ужасные устройства, поместили в тюрьму, разделили меня с… — Самоцвет что-то ожесточенно проговаривает, но Пери не удаётся понять из-за очередной усиленно набегающей на её лицо воды. Очевидно, Лазурит теряла контроль над своими эмоциями, и это могло вылиться в преждевременную кончину учёной. — Вы издевались над моим телом, над камнем, поочередно воздействуя на меня этим…дестабилизатором… Взмах руки — и кусочки от оставшегося ошейника с небольшим количеством воды подплывают ближе, возникая прямо перед лицом Ротерс. — Как жаль, что я не могу показать на тебе всю силу, с которой эта штука воздействовала на меня… Куски тут же отлетают в сторону другой стены и там вмерзают в неё, превращаясь в дикую скульптуру, а Лазурит всё сильнее пылает праведным гневом. — Но хуже всего… что вы едва не разрушили мой камень этой мучительной вещью, что могла раскрошить его в порошок! — Но м-мы не знали твоих возможностей! — отчаянно кричит Перонелл, перебивая самоцвет. — Я выступала против! П-против всего этого, образец! Лазурит! Всё это время на тебя не надевали её только… только потому что я просила не делать этого! Ляпис замирает. Вода вокруг успокаивается, и даже сжатие вокруг тела Пери несколько ослабевает, позволяя дышать полной грудью. Вместо гнева и ненависти на лице самоцвета лишь холодная маска. И это пугает куда больше. Перонелл ощущает, что дрожь её передается воде, а горло предательски часто издает эти всхлипывающие звуки. Внезапно руку от подбородка убирают. Голубые глаза продолжают прожигать её холодом, глядя сверху вниз, а затем Лазурит произносит тихо-тихо, но достаточно, чтобы Пери это слышала: — Но ты позволила допустить это, Ротерс… Позволила этой женщине лишить меня оболочки, позволяла ей заставлять меня выступать, точно веселящего всех и вся из аристократии самоцвета… И, в конце концов, ты хотела сегодня причинить вред моему камню… Это куда важнее твоих ничтожных попыток сделать что-то хорошее, человек. Девушке остается только опустить голову. Ведь в понимании Лазурит всё действительно было так. Всё, что она делала для неё, не могло перевесить остальное. Никогда. Сказать было действительно нечего. Но молчать — все равно что злить самоцвета вновь. — Ты права. Я ничего не сделала тогда. Я пыталась, но оказалось недостаточно… — оправдания выходят тяжело и едва уловимо. Пери понимает, что в живых её не оставят всё равно, а значит… какой смысл пытаться скрывать то, что тебя глубоко-глубоко, но тревожит? — Мы все, все работники Немезиды, и не только мы… многие другие будут пытаться завершить начатое дело с образцами вашего вида. Даже если я погибну, это не изменит твою участь здесь, Лазурит. Не изменит участь тех, кто уже заключен. Ты не в состоянии спасти их, и даже навряд ли сможешь спасти себя… и поэтому… уходи. Уходи сейчас, пока ещё есть возможность. То, что сделала ты, не простят. К опасной особи применяют жестокие меры, о которых лучше не знать… И там я, даже если захочу, не смогу их ослабить. Поэтому спасайся. Хотя бы попытайся. Я не буду мешать. Можешь убить меня, если тебе так угодно, но ты уже потеряла слишком много времени. Как бы не были велики твои силы… их будет недостаточно, дабы спастись против нескольких отрядов «Энио»… Поэтому поторопись, образец… Молчание вновь возникает между ними, а слова Пери повисают в воздухе с горьким послевкусием. Учёная не смеет поднять голову, посмотреть на Лазурит, а та, в свою очередь, наоборот, не сводит взгляда со светловолосой макушки. Секунды, кажется, тянутся чересчур долго, оттого дальнейшие слова, произнесённые Ляпис, сродни неожиданному выстрелу. — Это я и собираюсь сделать. «Что?! Что ты собираешься сделать?!» Взор бедной напуганной девушки устремляется вверх, сталкивается с ледяным синим, решительным и безжалостным. Кажется, это конец. Лазурит всё-таки решила покончить с ней, с Перонелл, и это неизбежно. Маленькое тело напрягается, готовясь к самому худшему: к разрыву, давлению, к нашпиговыванию маленькими ледышками, да к чему угодно! Боже, раз уж она приняла такое решение, то пусть только закончит это побыстрее! Ротерс едва ли не с облегчённым выдохом воспринимает движение голубых рук, — «Вот, наконец-то, самоцвет сделает хоть что-то!» — когда водяной шар, окружающий её тельце, внезапно расслабляет свою хватку и громким потоком падает вниз, увлекая за собой и девушку. Только на этот раз столкновение с полом выходит куда более мягким и практически безболезненным, но жутко влажным. Удивленная учёная поначалу даже не понимает, что произошло, а от того с глупым видом хлопает глазами, упираясь руками о холодную мокрую плитку, и лишь только по прошествии нескольких секунд решает поднять голову. Гидрокинетик уже отдалилась на пару шагов и, видимо, потеряла всякий интерес к своей жертве. Удивительно, как сил и смелости хватает на следующий вопрос. — Так что… что ты будешь делать… об… Лазурит? Ляпис останавливается, медленно поворачивается к говорящей, промокшей и по-настоящему жалкой девушке, ещё один раз обжигает её своим взглядом, а затем холодно отвечает: — То, что должна. Одновременно с этим заявлением приходит жуткий испуг, страх от озвученного решения. Нет! У неё ничего не получится! Не выйдет! Скоро сюда явятся вооруженные до зубов члены отряда, и тогда Ляпис придёт конец! И, если она будет сопротивляться… Но разве у неё получится переубедить самоцвет? Получится после того, как она сама сподвигла её к такому решению? Пери только открывает рот, дабы сказать хоть что-то, бросить вдогонку, но её перебивают: — Перонелл… — Ляпис, которую разделяли добрые пять метров с девушкой, едва оборачивается вновь, но только в этот раз смотрит не в глаза, а куда-то сквозь маленькую фигурку, ненадолго замолкает, а после продолжает. — Те твои извинения передо мной, только когда я была в форме самоцвета… Они приняты. Едва ли девушка успевает понять значение фразы, как самоцвет уже с громогласным грохотом прорывает герметичную дверь одним мощным водяным ударом, и скрывается в темноте коридора, оставляя Перонелл наедине с визжащей сиреной, водяным потоком и собственными мыслями. А Ротерс безмолвно, с неверием не сводит взора с того места, где ранее была дверь, а теперь образовалась отвратительная неровная пробоина, и не может найти в себе сил, дабы подняться на ноги. Происходящее наконец доходит до неё, обжигая всё внутри. «О, нет. нет… что же я натворила…» Хочется рвануть вперёд и затащить этого глупого самоцвета обратно, защитить от неизбежной участи, ведь Перонелл знает, абсолютно уверена — Ляпис не справится. Где-то в глубине разума она оправдывает это желание преданностью Немезиде, обязанностью следить за образцом. Но тут же и эта спасительная мысль перебивается: какая к чёрту "преданность"?! Она только что дала образцу почти-напутствие на побег! Внутри девушка просит все существующие и несуществующие высшие силы о том, чтобы её мысли оказались ошибочными. Ротерс наконец-то поднимается на ноги, едва ли не поскальзываясь на полу, где вода уже набрала уровень сантиметра, и прихрамывающим шагом движется к выходу. Возможно, она хотя бы успеет проследить за своим образцом? Мысли сбиваются в кучу. Страх, теперь уже не за свою жизнь, а за жизнь инопланетного существа, пропитывает её омерзительным чувством изнутри, заставляя невольно воображать самое страшное, что только может произойти. Ну почему она не послушала голос разума и не остановилась тогда, когда это было возможно? Тогда, всё осталось бы так, как прежде! Слова, сказанные Лазурит, давят на неё теперь сильнее: осознание того, что Ляпис в образе камня слышала все признания и, в конце концов, приняла их, давят на несчастную учёную, разжигая печаль и горечь внутри. Мысли мешаются и не находят себе места. На Перонелл находит внезапный ужас: из-за всего, что случилось, и что нельзя было предотвратить. Смущение перед образцом за свои слова (направленные Ляпис а-ля диктофону) перетекает в страх перед наказанием Немезиды и… Пустоту. Перонелл чувствует душащую пустоту. Она так привыкла к Лазурит и работе с ней, что, кажется, она теперь не представляет жизнь без неё. Что будет дальше? Ротерс спустят на ранг ниже и она вновь будет анализировать искажённых? Тоскливо заполнять бланки? Жизнь вновь заиграет тусклой синевой, разбавленной высокими мечтами – но синевой грусти и отчаяния. Не лазурной, не холодной, как её глаза. Не такой. Лазурит придала синеве яркость жизни. И теперь забрала её с собой. Ну почему она так сильно волнуется за ту, кто едва ли не убила её? За ту, что даже не является человеком! Всего лишь объектом исследования и не более того! Почему она волнуется за инопланетное создание, в чьих силах разрушить всё вокруг, убить всех и каждого, если дать ей такую возможность? Почему, чёрт возьми, она готова вступиться за Лазурит? Перонелл обходит ответ. Не сейчас. Она лишь спешит к выходу, практически приравниваясь к нормальному шагу, выходит за пределы лабораторной комнаты, спешно оглядывается, страшась увидеть труп охранника, придавленного стеной. К её облегчению, следов крови или разорванного тела не обнаруживается. Возможно, мужчина ринулся за подмогой, а может покинул свой пост для чего-то ещё. Неважно. Вода льётся и тут, тихими ручейками сливаясь в настоящие гигантские лужи. Пери бросает взор дальше, по направлению к коридорам, и отмечает следы движения самоцвета — ещё одну вывернутую наизнанку дверь, а следом за ней сплошную тьму. Очевидно, аварийная система отключения электричества сработала в коридорах, но почему же в лаборатории такого не произошло? Думать об этом нет времени. Лучше бы обнаружить Лазурит, пока не поздно. Ротерс прислушивается, но сквозь сирену удаётся распознать лишь чёткий плеск воды и редкие удары. Значит, пока всё хорошо. Значит, Ляпис ещё движется… движется к свободе. Возможно, ей удастся выбраться из лабиринтов Немезиды? Пери бы смогла помочь это сделать, если бы только была рядом…. Именно поэтому надо поторопиться! Не всё потеряно! «Только бы отряд «Энио» не смог оказаться здесь так быстро… только бы самоцвет прорвалась, только бы не было жертв, только бы…» Крик боли, кажется, оглушает Перонелл, примораживает её к месту, заставляя резко распахнуть глаза и судорожно вдохнуть. Покалывание мурашек мигом обжигает тело от самого затылка и до пят. Учёная знает, кто это кричит, знает, ведь слышала этот крик не раз… Не успела. К крику боли примешивается ожесточённый и яростный клич, а следом за ними — чужие мужские голоса, отдающие короткие команды, и грохот. Чудовищный грохот и плеск воды, олицетворяющий только одну мысль — борьбы избежать не удалось. Девушка бросается на эти звуки, по-глупому, совершенно не свойственно для себя, не задумываясь над тем, как это может быть опасно. В темноте она с трудом разбирает дорогу, и думает только об одном: успеть. Успеть сделать хоть что-то! Пусть даже это «что-то» не в силах худенькой и слабой «лабораторной мыши». Мигание красной сирены помогает ей ориентироваться хоть как-то, но Ляпис ушла слишком далеко, чтобы догнать её теперь. И Пери путается в многочисленных поворотах, а возгласы, кажется, доносятся отовсюду. Следующий звук, что достигает слуха Перонелл, страшным мигом обрубает в ней что-то очень и очень важное. Что-то, что руководило её действиями все последние минуты, а теперь — умерло в один момент, разбилось, разрушилось. Она знает этот звук, как ничто иное, знает, так как слышала и видела собственными глазами, что сопровождает он. Какое чудовищное нечто свершается одновременно, и что происходит с самоцветом в такие моменты. В момент, когда его камень уничтожают в срочном безапелляционном порядке с помощью усиленной версии «паука». Громкий разряд, пробирающий до самой души, испуганный возглас жертвы, ещё непродолжительное существование её, горестное осознание, ведь посмотреть на свой камень она успевает, а затем характерный «пуф» и треск, характеризующий конец его существования. И теперь тоже самое произошло и с её образцом. Безвольный плеск огромной волны, громогласный вой сирены, а следом за всем этим — парализующая тишина. Всё это подтверждение лишь одному — Ляпис Лазурит больше нет. Остались одни лишь синие осколки, что теперь покоятся под тонким слоем воды в одном из отделений коридора. Самоцвет разбит. Перонелл не успела. Она рвётся в темноту, молится, чтобы это оказалось ошибкой, чтобы ей всего лишь послышалось, но за очередным поворотом учёную вновь встречает тупик. Лабиринты Немезиды стали слишком запутанными без света и помощи карточки. Без надежды. Не в силах больше вынести этого, девушка беззвучно оседает прямо на мокрый пол, уже совершенно не задумываясь над этим, а ощущая лишь жуткое чувство вины и бесконечную пустоту где-то в районе грудной клетки. Щёки увлажняются горячими солеными дорожками, а руки обхватывают мокрую макушку в тихом всхлипе. Сирена возобновляет свой неприлично высокий вой, и именно теперь, именно в этот момент, Перонелл по-настоящему остаётся одна.