Аромат с мятными нотами

Юнги уже под сраку лет. Ну как под сраку, без двух годочков тридцать. У Юнги свой малый бизнес из пары тройки кофеен и вполне себе устроенная жизнь. А еще у Юнги младший брат, которому полгода назад исполнилось шестнадцать. Тогда это все и началось... Юнги заехал в отчий дом, чтобы подарить мелкому новенькие аирподсы, пожрать праздничных вкусняшек и свалить к себе. Но через час после «официального приема» родители засобирались, забегали в спешке и в такой же спешке смылись из квартиры, осчастливив Юнги просьбой. Просьба заключалась в: — Чонгуки попросил вечеринку с друзьями и без нас, ты же присмотришь, да? В смысле, блядь? У Юнги вообще важные дела. Поехать домой, переодеться и в бар. У него договоренность. А еще, вечеринка без родителей — это вечеринка без взрослых. Совсем без них. Юнги не вписывается. Но Юнги знает, что, если Гук разнесет с друзьями дом, маму хватит удар — и Юнги шибанет отдачей. Просили же... Юнги заглядывает в комнату к Чонгуку. — Мелкий, велено за вами смотреть. — Мы будем пить, — звучит в ответ абсолютно спокойное и совсем не истеричное. — Блевать — в туалете, остальное меня не касается. Как оказалось, касается... В самом прямом смысле. У Юнги отменился бар и попойка. Но Юнги не гордый, Юнги решил, что пить можно в любой компании, пусть и компании малолеток. Пришел он к этому, правда, не сразу. Сначала все же был гордый и в таком же гордом одиночестве сидел в родительской спальне, ковыряясь в телефоне, но, когда за дверью громкость шума и смеха повысились до критичной отметки, решил вылезти. Собирался выдать пизды, а в итоге влился в дружный коллектив пьяных, молодых и безбашенных. А потом кто-то предложил сыграть на гитаре и посидеть вокруг костра. Костра не было, гитары тоже. Был фонарик на телефоне, кружок дебилов вокруг и отрытый в кладовке старый, как говно мамонтов, синтезатор. Юнги уже не помнил толком ни хрена, зато пальцы помнили. Жмякали чего-то там по выдранным из подкорки нотам, и получалось вроде даже ничего. На пьяную ничего, на трезвую, скорее всего, ад кромешный. Но мелкий с друзьями наколдырились давно, а Юнги просто быстро догнался. Возраст, чтоб его. И собственно, этот возраст плюс синтезатор нагнали ностальгию. Юнги с чего-то ради заплетающимся языком вещал, как скучает по музыке, а брат пихал в плечо со своим: — Так начни играть по новой. По новой? Это с самого начала? Нахрен бы не сдалось, да и муторно это все. В музыкальную школу поздно, а по репетиторам кататься такое себе удовольствие. Найди еще подходящего, чтобы не бесил и по пальцам указкой не бил, как было в детстве. Потому что в детстве Юнги терпел, а сейчас-то и с разворота может вмазать. И как-то так вышло абсолютно случайно, что Юнги взяли на слабо. Юнги под сраку лет, это да. Но, похоже, из этой сраки юношеский азарт еще не выветрился. И записался Юнги по документам Чонгука в музыкальную школу. Вообще, думал: не прокатит. Мелкий, конечно, говорил, что Юнги с виду та еще малолетка, даже алкоголь без паспорта не продают. Разумеется, это так, преувеличено знатно. Но, блядь, прокатило. Юнги ходил в школу, в ту самую, что и пятнадцать лет назад... смех и грех. Затыкал уши наушниками, абстрагировался от внешнего шума и занимался себе в удовольствие. И рожу кирпичом делал. Потому что без кирпича морщинки в уголках глаз и губ уже проглядывались. Плюс еще гардероб слегка обновил, добавив парочку безразмерных футболок, черные скинни-джинсы и темно-синие кеды. Волосы в мятный перекрасил тоже тогда, не ясно зачем. Видимо, на волне запоздавших максимализма и вызова, брошенного обществу. Юнги думал, что с месяцок походит, поржет да забросит к чертям. Но сначала увлекся, а потом... Потом Чимин. Смешной такой, с неуклюжими лапками и пухлыми пальцами. Юнги заметил его сразу, маячащего за спиной. Но вот внимание обратил позже. Когда тот блеял что-то за свое сердечко и похоронный марш. Юнги не идиот, Юнги смекнул быстро и вытянул подростка на улицу, чтобы тот не опозорился еще больше. Спросил, что за шутки такие, а получив признание в симпатии, опешил. Ну и чего делать с этим? Юнги согласился на газировку с мороженым... боже, что за цирк... просто из-за мордашки Чимина. Мальчишка то краснел, то бледнел, то в обморок собирался хлопнуться. Юнги казалось, что принять предложение хорошая идея. Посидят, поговорят, Юнги объяснит, что Чимин промахнулся больше, чем на десять лет, да разойдутся с миром. Первая влюбленность, она же всегда такая... недолговечная и безжалостная. Но что-то пошло не так. Юнги отвлекся на сыпавшиеся вопросы, на наивно блестящие глаза и профукал свой «каминг-аут». Помучился угрызениями совести пару дней, пообвинял себя в растлении малолетних, обозвал извращенцем, а потом заметил, что Чимин, собственно, ни на чем не настаивает. Гормоны из всех щелей вроде не прут, да и вообще сущий ребенок. Ему-то надо всего лишь мультики, чипсы с попкорном да поболтать. Юнги не то чтобы собирался обзаводится несовершеннолетним другом, но у него был Чонгук. Младший брат, одногодка Чимина, и Юнги честно не видел особой разницы. Чимин забавный, разносторонний, не тупой, с ним не напряжно... Юнги забыл, что Чимин не младший брат, совсем нет. Чимин однажды смущенно клюет в щеку и сообщает, что симпатия никуда не ушла. Юнги вспоминает, с чего все началось, — и да. Он знал прекрасно, что не ушла, просто удачно забил, забыл и съехал. А теперь вот к чему это привело. Чимин в Юнги по уши. Чимин в Юнги накрепко. И Юнги этому только поспособствовал. Юнги пытался оправдаться перед самим собой, что ничего сверх меры. Что ничего из ряда вон. Старшие же учат младших всему. Вот и здесь. Ни к чему не обязывающий петтинг. Просто тычинки и пестики на практике. Юнги вообще до последнего надеялся, что Чимин сам поймет. В конце концов, Юнги не придумывал про себя ничего. Ни где учится, ни чем занимается. Но правду тоже не говорил. Обходил все по кругу и вскользь. Чимин сам себе что-то придумывал, а Юнги не останавливал. Чистой воды долбоеб. У Чимина мозги розовой вуалью влюбленности замотаны. Чимин всем лишним деталям место находил и несостыковок не замечал. А их дохрена ведь. Образ Юнги весь в огромных дырах, но эти дыры иллюзорной радугой заделаны. Юнги понимает, что это пиздец. Осознает все до последнего процента. Юнги уже давно не весело и не забавно. Он не знает, как из всего этого выйти. Чимин, он же по уши, Чимин, он же накрепко. Чимин нежный и ласковый. Юнги изначально не хотел разбивать. Хотел, как лучше. А получилось, сука, как всегда. И вот что теперь делать? Что делать, когда это чудо стоит со смазкой, гондонами и многозначительным… — Ну... вот. — Что «вот»? По телевизору снова мультики. На низком столике у дивана тарелка с сухариками и, господи, ну куда... куда это «ну вот»? Понятно, конечно, куда. Юнги под сраку лет, он про сраки много чего знает. Но Чимин... Чимин ребенок. Хорошо, не совсем малыш, конечно, и чисто физически развит, ему хочется. Ему уже можно. Но не с Юнги же. С Юнги только в папочку и сладкого малыша играть, да только Юнги дэдди-кинк никогда не интересовал. — Ну... Юнги, я хочу. Юнги знает, что хочет. А еще знает, что нельзя. Не сейчас, не с ним и вообще... Как только сказать? А говорить не приходится. Юнги просто обходит Чимина по дуге. Берет паспорт и возвращается. — Слушай. Я... — и просто показывает дату рождения. Юнги видит, как глаза младшего расширяются, сначала в удивлении. Потом в неверии. А затем и в страхе. Ну ясно, как это выглядит. Страх бликует появившимися слезами. Юнги тянет руку, чтобы стереть и, может, успокоить. Объяснить, наконец, как полагается. Да отпустить Чимина с миром и проследить заодно, чтобы хорошо добрался без глупостей и осложнений. Но Чимин отшатывается. Чимин из рук все роняет и срывается с места настолько быстро, что Юнги не успевает нихуя. Чимин испаряется, оставляя в напоминание о себе по-дурацки смеющегося из колонок дятла Вуди, нетронутую тарелку сухариков и смазку с гондонами. Ничего себе наборчик, у Юнги такое разнообразие впервые. Юнги запирает распахнутую настежь дверь и возвращается в комнату. Врубает боевик, к сухарикам притаскивает банку пива, ну а смазка и презервативы... Это вполне себе вписывается в жизнь двадцати восьмилетнего Юнги, убирать не нужно. Ну что ж, случается. Первая влюбленность, она всегда такая. Кому-то обязательно будет больно. Юнги разбил Чимина на тысячу и один осколок, а плохо почему-то самому. Такая вот хуйня.