Spica (Колос. Рабочее)

«Нужно встретиться, желательно в ближайшее время». Долохов смял небольшой кусок пергамента, буквы исказились и тут же стали резко тлеть. Бумага запахла паленным и следом вспыхнула обжирая сухую мозолистую ладонь. — Да, товою же ж мать! — ругнулся Антонин, встряхивая рукой, — чертов перестраховщик! Серые хлопья последний раз мигнули маленьким огоньком и потухли на деревянном полу. Для перестраховки Антонин наступил на пепел и ногой затер его. Потом задрал ногу и посмотрел на черный носок. Тот в ответ смотрел на него дыркой на пятке. Стянув деталь одежды с ноги, Долохов долго раздумывал: или выкинуть его, или бросить в стирку, а потом заштопать. Не придя к какому либо решению он, стянул второй носок и бросил их у ножки кровати. Следом скрипнул дверцей шкафа, достал нову пару и шлепая босыми ногами спустился вниз. Центр этого дома всегда была кухня, тут делали все, даже Чадо уроки. Почему так, Долохов понять никак не мог. Зато с удовольствием прошелся к печи, чмокну мать в щеку и наступил в какашку. Птичью какашку. — Гавран! Вымесок ты засратый. Еще раз в доме насрешь, жить в коровнике будешь! — заорал Антонин растопырив пальцы на ноге. — Так к деньгам же, — хохотнула Наталья и махнула рукой убирая птичью неожиданность. — Ты кухню в сливную яму не превращай! Тут итак уже проходной двор, а не хата! — зло выплюнул мужчина и достал палочку, кинул очищающее на ногу, сел на лавку и стал натягивать носок попутно пробегаясь по углам на наличие грязи. — А ты не забывай что ты не люд простой. Тебе на что магия дана? — обиделась Наталья и уперев руки в бока повернулась к мужчине спиной. Антонин в углах не нашел ни пыли, ни грязи и скрипнув зубами громко топая вышел из кухни. — Чего это он? — тихо спросил Гарри, отрываясь от пергамента. Рука его зависла в воздухе и с пера вот-вот готова была сорваться капля чернил, но тут же втянулась обратно, поблескивая черным металлическим наконечником. — Елдыга он. Бирюк покусал, Бирюком и стал. Может случилось чего, ходит сам не свой, — вздохнула Наталия и заправила выбившуюся прядь за ухо. Гарри нахмурился, вскочил с лавки и побежал вслед за Долоховым. На втором этаже его не было как и на первом. Мужчина нашелся в небольшой мастерской задумчиво копающимся в ящике. Гарри подбежал к нему и обхватив за талию руками уткнулся носом в бок. Антонин удивленно обернулся на ребенка. — Ты чего? — Тетя Наташа сказала, что тебя Бирюк покусал, я не хочу чтоб ты превратился в Бирюка. Может травку заварим? Есть такая? От превращения в Бирюка. Или мазь? Мназон много разного принес, мы тебя вылечим! Обязательно! — затараторил Поттер, бубня набор фраз в рубашку Тоси. Долохов улыбнулся и прижал ребенка к себе. — Травки нет такой, но есть кое что другое. Вот ты меня обнял и мне стало легче. Правда-правда. Всю хворь как рукой сняло. — Я тогда тебя часто обнимать буду, чтоб ты не заболел Бирюком. Хорошо? И тетя Наташа тоже обнимать будет. И Мназон. Я ему скажу обязательно! — Договорились, а теперь беги дописывать пропись. Уроки сами себя не сделают, — наигранно строго сказал Антонин и чмокнув ребенка в макушку подтолкнул его к выходу. — Ага, — широко улыбнулся Чадо и поскакал на кухню. Долохов выдохнул и оперся рукой о станок, в другой руке сжимая межконтинентальный.

***

Малфой встретил Долохова постной рожей. Осунувшееся и похудевшее лицо на фоне светлых волос выглядело серым. Под глазами появились морщины. — Рассказывай, — не стал тянуть кота за хвост, попросил Антонин, попутно листая меню непримечательного на вид кафе. Местом встречи в этот раз выбирал Люциус. Хрустнув последний раз салатом, Малфой сухо сглотнул и отложив приборы, достал из сумки папку. — Тут все что я смог найти. Если коротко и по сути: старшие Карадока похоронены на центральном кладбище. Но только мать и отец. Их памятники я видел собственными глазами. Рядом был еще один, но он немного странный, только имя и фамилия девочки. Ни даты рождения, ни даты смерти. А вот про самого Карадока ничего не известно. Пропал. Ни тела, ни упоминания. Я даже поднял лицевые счета, дорого обошлось конечно, но оно того стоит. Все заморожено, снятий или переводов не было с того года. — Нет тела — нет дела, значит. А родственники? Или знакомые? — Пусто. У Дирборна была девушка, но после его исчезновения связь прервалась. Сейчас она замужем. Из родственников только старушка, живет в Уэльсе, торгует травами. Кроме нее и кошек в доме никого нет. Живет замкнуто ни с кем не общается. Хотя на кладбище ходит каждый год. Ты думаешь это он? — Скорее всего. Свои грехи ближе, нам виднее. Ты остальных предупредил? — спросил Долохов массируя переносицу. — Да, — коротко ответил Малфой и уставился на свое отражение в окне. На улице было темно, так что рассмотрев себя как в зеркале Люциус вздохнул и отвернулся, — если что-то появится еще я тебе напишу. — Хорошо, — согласился собеседник и захлопнув папку, уменьшил ее и засунул в карман. Малфой уже встал и собрался уходить как Долохов окликнул его: — Оставь координаты где их похоронили. После ухода Люциуса, мужчина допил кофе, больше похожее на сладко-горелую гадость, рассчитался и зайдя в туалет с тихим хлопком исчез. Центральное кладбище было таким же кладбищем как и везде. Мраморные плиты, кресты, серая ровно скошенная трава с проплешинами сырой земли. И три одинаковых мраморных надгробия. Семья Дирборн. Глаз зацепился за средний памятник. Как и говорил Малфой. На гладкой плите было выбито: Рози Дирборн, «Бог создал цветы, чтобы украсить нашу жизнь и нашу смерть. Подобно цветку». И никаких дат. — Рози значит, — Долохов горько выдохнул и взмахнув палочкой, оставил у странного надгробия, одиноко лежащую красную гвоздику. И не задерживаясь больше ни на секунду, сжал межконтинентальный, возвращаясь домой. Дома все уже готовились ко сну. Если в Лондоне был поздний вечер, то дома стояла ночь. Наталя месила тесто под хлеб на завтра. Митюха махал в коридор веником собирая пыль и новую паутину от проснувшихся после зимы пауков и прочей живности. Гавран как обычно засунув голову под крыло спал на своем насесте. А Бурый развалился у порога между кухней и коридором и задумчиво наблюдал за каждым. — Чадо спит? — спросил Долохов мать, та молча кивнула не прерывая своего занятия, — хорошо. Я… тогда тоже пойду. Покойных снов. Извиняться за поведение ему было неловко. Поэтому проглотив слова, он чмокнул ее в висок и развернувшись пошел в свою спальню, в душе надеясь что мать поймет. Всегда понимала.