Падение Дома Белого Лиса

      Ветер колыхал безжизненные черные ветви, которые скрипом разрывали тишину пустого леса. Редкие кустарники когтистыми лапами хватали редкого зверя, раздирая кожу и выдирая клочки меха, отчего они казались в разноцветных почках. Черный конь замотал большой лобастой головой, недовольно фырча, вонзаясь и разбивая промерзшую землю мощными копытами. — Тише, Свевенд, тише, — уговаривал коня ведущий его под узды Кеннет, ласково поглаживая по тяжело вздымающемуся боку. — Все в порядке, идем.       Он ворковал с любимым скакуном, пытаясь лаской и нежностью успокоить его буйный нрав, который проявился так некстати. Хотя это было неудивительно — они приехали в Ярнвид, Железный Лес, который был священной землей для тламатиниме. На земле этих лесов проводилось множество различных ритуалов, подчас таких жестоких, что кровь застывала в жилах. Природа здесь была другой, более жестокой и холодной в отличие от всей остальной. Сюда чаще наведывались духи и даже иногда Боги, а потому растения и земля пропитались их мощью и практически обрели собственное сознание. Животные давно покинули злосчастную рощу, не сумев выдержать давление, оказанное на них. Поэтому возбужденное поведение коня было понятно, но Кеннет был упрям в своем решении пройти с ним вглубь чащи.       Свевенд — прекрасный скакун. Он был несколько крупнее своих собратьев, в его теле была скрыта недюжинная мощь, характерная для диких мустангов. Он мог быть боевым скакуном и носить на себе славного воина, но еще когда тот был тонконогим неуклюжим жеребенком, его взялся воспитывать юный сын короля, следующий за традициями семьи. Так могучий скакун на зависть многим стал принадлежать Кеннету, который не собирался на нем сражаться и воевать, а больше путешествовал на его могучей спине.       Скакун поднялся на дыбы, готовый нанести своему хозяину мощный удар тяжелыми копытами. Но Кеннет не сдвинулся с места, а конь извернулся и опустился рядом, сломав ломкие ветки кустарника, втаптывая его жестоко в землю. — Успокойся, дорогой, — произнес с нежностью Кеннет, обнимая тяжелую голову скакуна, который вначале пытался вырваться. Но вскоре он перестал хрипеть и тихо фыркнул, поддаваясь ласковым прикосновениям своего хозяина. Свевенд, своенравный и гордый, порой не слушал даже того, кому служил, но только тот мог приручить дикого зверя, а он в свою очередь принял и доверился ему.       Кеннет перехватил уздечку и вновь повел Свевенда дальше, периодически снова к нему обращаясь, когда тот начинал упрямиться. Так они шли еще некоторое время. Под тенью этих скрипучих деревьев время прекращало ощущаться — ты мог как здесь находить и десять минут, принимая их за десять часов, так и, находясь сутки, ощущать их как полчаса. Все чувства сбивались, приходилось полагаться на инстинкты, которыми руководили равнодушные Боги, которые, если пожелают, могут заставить путника погибнуть в чаще. Однако Кеннет был уверен, что в этот раз его пустят к сердцу Ярнвида — слишком часто к нему стал являться Белый Лис, а потому тламатиниме считает, что имеет право сам уже обратиться к нему, чтобы заполучить ответы на свои вопросы, которые просто разрывали изнутри.       Деревья хватали его за плечи и руки, жестко царапали открытое лицо, оставляя мелкие кровоточащие следы, и выдирали из воротника белые клочья меха, но Кеннет продолжал уверенно идти вперед. Там его ждет особенное место, называемое Каменным Кругом — единственный участок чащи, где не росло ничего, даже самого живучего сорняка, а земля была вся убрана ветрами, что оставили только каменный настил, абсолютно гладкий, как будто отполированный. Легенды гласили, что сам Всевышний умертвил это место, когда единственный свой раз являлся в этот мир, и именно здесь он дал своим слугам, шести Божествам, телесный облик, поместив их сознание в тела погибших животных, чьи трупы не успело сжечь пламя. По легендам, именно отсюда началась вера, распространившаяся на шесть великих Домов.       Стук копыт стал звонче от того, что слой земли, скрывающей камень, был все тоньше. Деревья расходились в сторону, становясь все ниже и скрюченнее, как страшные тени истязаемых людей, которые погибали в ужасных муках.       Кеннет вышел на Каменный Круг.       Он оставил взволнованного Свевенда у его края, где еще были дохлые кустарники. Конь если и порывался пойти за хозяином, то дикий природный инстинкт самосохранения заставлял его беспомощно топтаться и ржать на границе. А Кеннет шел все дальше. — Наконец ты пришел, — прозвучал равнодушный заоблачный голос. Юноша медленно повернулся на звук, сталкиваясь с бесцветными невидящими глазами. — Ярл Ерианус, — произнес Кеннет, почтенно склонившись перед Главой Дома Пурпурного Змея. — Вы знали, что я приду? — Разумеется, — кивнул мужчина, медленно подходя к тламатиниме. — И ты знаешь, откуда.       Кеннет знал. Он всегда знал, что Ерианус проходил то же обучение, что и он, однако по каким-то причинам не смог пройти его до конца. Однако Змей все равно обвился вокруг его шеи, направляя и указывая, помогая, когда нужно. Возможно, поэтому Кеннет относился к нему с большим уважением и почтением, чем к другим ярлам. — Что тебя заставило отвернуться от дороги до дома в эти чуждые земли? — произнес туманно Ерианус, останавливаясь прямо напротив юноши, изучая его белесыми глазами.       Кеннет уже не удивлялся осведомленности ярла — в конце концов, возвращались в родной Дом они как раз через его земли. Лейф равнодушно отнесся к словам брата, что тот поедет другой дорогой, и даже не попрощался перед расставанием. Кеннет боялся, что теми словами он разорвал последние связи со старшим, с тем, с кем у него были особенные отношения, не поддающиеся объяснениям и классификации. — Мне нужна встреча с Ним, — произнес Кеннет, зло щурясь. — На моих условиях, чтобы Он ответил на мои вопросы. — Ты еще слишком юн и наивен, — покачал головой Ерианус. — Боги всегда диктуют свои условия, неважно, при каких обстоятельствах. — Я постараюсь это исправить, — серьезно прозвучал ответ юного тламатиниме. Однако выражение морщинистого мертвенно-бледного лица говорило, что ярл воспринимает эти слова, как лепет неразумного младенца. — Ты решился на связь с Ним? — произнес Ерианус, отворачиваясь и идя к центру Круга. Каменный настил был покрыт белым инеем, который еле слышно хрустел под ногами. Кеннет вспомнил, как в первый раз он вступал на священное место, как он с трепетом и страхом обращался к Богам и как потом жестко отплатил за эту возможность.       Жалел ли он? Нет, Кеннет гордился своими умениями и возможностями, которые он приобрел, отказавшись от кровной семьи и став частью семьи духовной. Однако ему постоянно говорили одно: «Ты слишком молод». Тлатокан, высший совет тламатиниме, относился с большим скептицизмом и отказывался зачастую принимать юношей, лишь мужчин, которые переступили порог тридцатилетия. Кеннет пришел к совету в восемнадцать. Ему пришлось долго уговаривать и доказывать, что, несмотря на возраст, он готов принять сложное и великое учение, отказавшись от прежней жизни.       Но нынешние события показывали, что тлатокан был прав — ему тяжко расставаться с той жизнью, потому что в ней было еще слишком много важного. — Он постоянно ко мне является в последнее время, — произнес Кеннет, вставая рядом с Ерианусом в центе Круга. — Но он не говорит ничего открыто и ясно, а я хочу, наконец, получить ответы. — И не скажет, — кивнул ярл, доставая из ножен искривленный серебряный кинжал. — Однако могут сказать другие.       Кеннет в то же время скинул с себя на землю плащ и, путаясь с завязками, принялся снимать рубаху. — Хотите сказать, что кто-то еще хочет со мной поговорить? — спросил насмешливо юноша, вздрагивая от промёрзшего, пахнущего холодом и хвоей воздуха, коснувшегося горячей бледной кожи, заставляя ее пятнами покраснеть. Кеннет повел плечами, зябко ежась, чувствуя мелкие уколы от множества острых игл мороза. — С нами всегда хотят говорить, — туманно произнес Ерианус, поднимая невидящий взор к небу, на котором сгущались темно-серые тяжелые объемные облака, а воздух ледяными порывами приносил запах приближающейся грозы. — Просто мы не всегда хотим их слушать.       Кеннет ощутил на обнаженных плечах тяжесть, которая давила его к земле, и он не мог ее ослушаться, медленно, со скрипом в сопротивляющихся суставах опустился на камень, болезненно упираясь в серый гранит коленями. Голову запрокинул, выставляя на показ бледное в шрамах горло. Ерианус достал бутыль, с тихим щелчком открывая его. В воздух сразу ворвался запах спирта и бузины, в котором резко выделялся аромат горькой ромашки. Кеннет медленно отрыл рот, задерживая дыхание, а ему на язык полилась тонкая струйка темно-алой жидкости, которая постепенно заполняла ротовую полость, обжигая горечью, как огнем. Кеннет едва не закашлялся, но сдержался, сжимая горло и не дыша, однако и без того несколько темных вязких капель кляксами упало на бледную кожу щек, подбородка и шеи. Ерианус поднял бутылку, вновь закрывая ее, а Кеннет закрыл рот, до конца проглатывая огненную жидкость, заставляя себя не морщиться от боли, которая стекала ниже по гортани к желудку, расползаясь по всему телу, захватывая его клетка за клеткой.       В воздух взметнулся кинжал, блеснув серебром в редких серых лучах солнца. Острый конец коснулся ключицы, входя на несколько миллиметров в плоть. Лезвие провернулось, расширяя, делая из тонкого пореза широкую рану. Надавливая на клинок, Ерианус повел его ниже, параллельно шву на груди, останавливаясь, когда они сравнялись по длине. Он медленно вытащил кинжал и вновь погрузил его в тело с другой стороны, копируя порез. Кровь стекала по груди и животу, странно согревая озябшее тело, которое мелко подрагивало то ли от получаемой боли, то ли от холодного воздуха. Пояс брюк намок и неприятно лип к бедрам, и Кеннет боялся думать, как ему придется отдирать засохшую кровь. Но думать получалось с трудом — настой начал действовать, избавляя его от мыслей и рассуждений, заполняя его серебристо-лиловым туманом, который почему-то еще и давал ощущение запаха лаванды, заглушая аромат крови, хвои и сухой земли.       Голова упала на грудь. Он прекратил слышать окружающий мир: пропал свистящий в скрипящих ветвях ветер, перестал храпеть и встревоженно ржать Свевенд, исчезло легкое дыхание Ериануса и шорох его одежд. Остановилось движение воздуха, который касался разгоряченной от боли кожи. Мир прекратился ощущаться. — Эй, соня, не спи, солнце уже стало, — послышался, как сквозь толщу воды, знакомый голос, который Кеннет не слышал уже много лет.       Он открыл слипшиеся глаза, с трудом поднимая отяжелевшие веки. Темный Круг встречал его тишиной и пустотой. За его пределами все захватил тяжелый густой туман, который был похож на молоко. Кеннет попытался встать на ноги, но каждое движение раздавалось болью в мышцах, и он падал обратно. Воздух одновременно казался и холодным, и горячим, обжигал горло и легкие, отчего дышать было очень тяжело. Дыхание было тяжелым, хриплым и частым, как у больного лихорадкой. Глаза хотели закрыться, чтобы вновь почувствовать облегчение, но Кеннет неожиданно получил легкий щелбан в лоб, что заставил в шоке уставиться на того, кто это сделал. — Я же сказал очнуться, королевич, — произнес нависший над ним молодой мужчина.       Кеннет удивленно смотрел на светлое лицо с озорными раскосыми глазами цвета молодой зелени, обрамленное пшеничными волосами, которые непослушно завивались на висках и на макушке. Он пораженно уставился на протянутую руку, всю покрытую шрамами от ожогов и порезов, как будто в первый раз ее видел. Но это был не первый раз: последний произошел несколько лет назад. — Рагнар? — не веря, произнес Кеннет, чувствуя, как это имя царапает горло, оставляя кровоточащие следы внутри. — Конечно, я, — улыбнулся мужчина мягко и подбадривающе. Кеннет едва сдерживал слезы, которые уже жгли уставшие глаза. Он несмело сжал чужую ладонь, которая обожгла его мертвецким холодом. И это было понятно.       Рагнар умер почти семь лет назад.       Он был наставником юного наследника, чьей задачей было воспитать в еще несмышлёном ребенке умение владеть всеми видами оружия, видеть бой и смело сражаться. Рагнар был во многом старше своего воспитанника, но он никогда не относился к Кеннету с пренебрежением взрослого и опытного воина и не преклонялся, как перед сыном короля. Он мог его шпынять, посмеиваться над некоторыми неудачами, подшучивать и подтрунивать. Но Рагнар всегда был справедлив и щедр на похвалу, когда его ученик проявлял свои умения и мог его удивить.       Кеннет смог подняться на ноги, ведомый сильной рукой. Он встал почти вплотную к бывшему наставнику, почти утыкаясь ему в шею. — Надо же, как ты подрос, почти меня догнал, — произнес с улыбкой Рагнар, кончиками холодных пальцев касаясь рыжих волос, убирая упавшие пряди со лба, едва соприкоснувшись с кожей. — Да и в целом ты вырос и похорошел.       Слова и прикосновения вызвали трепет в сердце и сбили тяжелое дыхание. Кеннет всегда так реагировал на близость наставника и его похвалу. Он ловил все его взгляды, все его улыбки, каждое касание и слово, сохраняя в своей памяти.       Кеннет никогда бы и никому не признался, что Рагнар был его первой любовью.       Которая погибла по его вине. — Зачем ты здесь? — еле шевеля пересохшими губами, произнес Кеннет, поднимая взгляд, несмело заглядывая в сияющие зеленые глаза. — Пришел напомнить о том, чему я учил тебя, — произнес строго Рагнар, кладя ладони на чужие плечи. — Ты должен вспомнить и быть готов держать в руках меч, а также нанести смертельный удар. — Я не могу, я не… — запинаясь, пролепетал Кеннет, но Рагнар прервал его, схватив ладонями за голову. — У тебя нет выбора, — с печальной улыбкой произнес он, соприкасаясь с учеником лбами. — Есть только необходимость.       Кеннет вздрогнул от холодного прикосновения, которое заморозило безумный поток его мыслей и остудило сбившие чувства, и одновременно распалило, напоминая, как наставник делал это, навсегда прощаясь с подопечным. — Можешь взять мой Херлиф, — благословил Рагнар на владение своим собственным мечом. — Я его передал тебе, но уверен, что ты ни разу им не воспользовался с того дня. Поэтому приведи его в порядок. — Хорошо, — послушно произнес Кеннет, готовый пообещать все, что угодно, своему павшему возлюбленному. — Умница, — с ласковой улыбкой похвалил Рагнар, погладив ученика по щеке, оставляя ледяной след. — С тобой еще кое-кто хочет поговорить.       Кеннет не успел возмутиться и сказать еще несколько слов воину, прежде всего попросить прощения, как его мягко развернули за плечи, и слова вновь застряли в горле. — Какое глупое выражение лица, — прохрипел старик, опирающийся на крепкий тяжелый посох, недовольно нахмурившись. — Совсем шестеренки заржавели? Решил превратиться в безмозглого лягушонка? Тогда вали в болота.       Губы дрогнули в улыбке в ответ на это злое ворчание, в котором все же чудились нотки призрачной теплоты. Кеннет бросился к морщинистому сгорбленному старику с длинными спутанными пепельными волосами и такой же бородой, которая скрывала половину лица и всю грудь. Он схватил его руками, крепко обнимая, жмурясь в плечо, глубоко вдыхая знакомый запах сушенных трав и старой древесины, которым была пропитана комнатка целителя, где часто сидел мальчишкой Кеннет, следя за работой лекаря, слушая его ругательства и ворчание. — Что за детский сад?! — крикнул грозно старик, обхватывая длинными крючковатыми пальцами свободной руки плечо Кеннета. — Не разводи сырость, у меня и так суставы болят.       Однако несмотря на это злое ворчание, Кеннет чувствовал, что тот не отталкивает его от себя, а наоборот трепетно прижимает, слегка поглаживая по спине. — Господин Агне, простите в этот раз, — пролепетал молодой человек, беспомощно всхлипнув, сжимая потертую рубаху, пропитанную запахом множества растений, в своих руках. — Какой ты еще лисенок, — проворчал старик, тяжело вздохнув. — Прекращай, ей-богу. Ты совсем от рук отбился.       Он резко оттолкнул от себя бывшего ученика, строго глядя на него глубоко посаженными почти черными глазами. Этот взгляд всегда преследовал Кеннета, где бы он ни был, особенно когда нависал над столом целителя, ловя каждое движение костлявых рук, мечтая когда-нибудь научиться также. Агне был лекарем при дворе и старым тламатиниме, который на склоне лет решил вернуться к обычной жизни. Ходило множество слухов по поводу возраста целителя, но точно было известно, что его руки привели в мир обоих наследников Харальда, а уже тогда он был в преклонном возрасте.       Характер у Агне был отвратительный. Он постоянно ругался, ходил злой и раздраженный и не стеснялся обрушить поток бранных слов на любого, даже на короля. Но маленький Кеннет, хоть и побаивался грозного старца, однако что-то тянуло его к тламатиниме, какие-то неведомые силы, и он ходил хвостиком за Агне, хотя тот его гнал прочь и запирался от любопытного мальца. И хоть вначале Кеннет просто смотрел издалека на чужую работу, постепенно старик привык к ребенку и стал вводить его в курс дела, передавая свои знания и накопленный опыт. Учитель умер за несколько месяцев до совершеннолетия ученика и строго запрещал ему идти по его пути, но, как и всегда, Кеннет упрямо пошел против его слов. — Все-таки ты пошел к тлатокану, — мрачно прохрипел Агне, придавливая одним взглядом к земле. — Простите, что ослушался, — пристыженно опустил голову Кеннет. Через мгновение тяжелый конец посоха с силой опустился на рыжую голову. Удар выбил все возможные мысли и заставил прикусить язык. В прямом смысле слова, отчего во рту появился неприятный привкус крови. — Прости, не прости! Смысл извиняться, если все уже сделано, — прохрипел Агне, тяжко опираясь на посох. — Сколько пытался тебе это вбить, так до сих пор не дошло.       Кеннет быстро сморгнул появившиеся из-за удара слезы и пристыжено взглянул на строгого учителя, который, несмотря на кажущуюся дряхлость, излучал силу и уверенность. — Я исправлюсь, — произнес ученик, упрямо вздернув подбородок. — Сколько лет я это слышал, — закатил раздраженно глаза Агне. — Ничего не меняется. Как и твоя невнимательность. Глаза разуй и память напряги, идиот, а то так и останешься несмышленым лисенком! — А если я просто не знаю, — неуверенно произнес Кеннет, но тут же снова получил удар посохом, но уже в бок, отчего заныли ребра. — Все ты знаешь, просто не хочешь вспоминать, — гневно зарычал целитель. — Ты неглупый мальчишка, или иначе я никогда бы не стал тебя учить. Просто начни уже думать и видеть то, что у тебя под носом!       Старик тяжело вздохнул и опустил тяжелую сухую руку на голову ученика, неловко и неуверенно проводя по ней, как будто поглаживая. — Ты сможешь справиться с этим, — неумело улыбнулся Агне, шокировав Кеннета. — Помни, для чего нам дан дар лекаря, и направь его в нужное русло. — Я правда смогу? — неуверенно спросил он, потупив взгляд. — Сможешь, — раздался позади еще один голос, от которого слезы сами застлали глаза, и Кеннет медленно повернулся, одновременно боясь и желая увидеть его обладателя. — Ты все сможешь, ведь ты мой сын.       Перед ним стояла мама. Такая же прекрасная и светлая, как и при жизни, с бурей в темно-синих глазах, с огненным потоком на плечах и солнечной улыбкой. Она протянула к нему руки, и Кеннет, запинаясь о собственные ноги, бросился в ее объятья, все же разрыдавшись на ее груди. Ее холодные, но ласковые руки прижали сына к себе, ласково и нежно перебирая спутанные волосы, как всегда в детстве пряча свое дитя от враждебности мира. — Мама, прости, — шептал Кеннет, всхлипывая и жмурясь, утыкаясь в шею матери. — Прости, что я бросил вас, прости, что меня не было рядом. Прости меня. — Ты ни в чем не виноват, дорогой, — произнесла ласково Адалина, отнимая лицо сына от себя, заглядывая в его глаза. — Тебе не за что извиняться. Ты вернулся, и это главное. Ты молодец.       Она коснулась обескровленными губами лба сына, снимая с него напряжение и вину, прощая то, что сам он себе простить не мог. — Как и другие, я хочу напомнить тебе то, чему всегда учила, — уже строже произнесла она, хмуря светлые брови, полностью концентрируя внимание своего ребенка и ученика на своих словах. — Напомнить, что сила не только в оружии, а больше в разуме. Не дай чувствам и эмоциям затуманить его — ум должен быть светел и ясен. Тебя многие недооценивают, так дождись момента, чтобы жестоко их разочаровать.       Юноша кивнул, сжимая в ладонях руки матери, соглашаясь с ней и принимая ее наказ, который ясно говорил: «Уничтожь жестоко и изящно врагов семьи». — Мама, кто тебя… — начал задавать волнующий вопрос Кеннет, но его прервал прозвучавший грохот грома, который оглушил, принося невыносимую головную боль, которая подкосила, заставив упасть на колени. — Он пришел к нам, — произнесла с глубокой печалью Адалина. — Кеннет, милый, не бросай Лейфа. Сейчас ты нужен ему как никто. Стань ему надеждой и опорой. Обещай мне, дорогой, обещай.       Кеннет зажмурился, когда прозвучал еще один громовой раскат, слившийся с последними словами матери, который расколол сознание на множество частей. Он не сдержался, и из его груди вырвался болезненный крик. Кеннет закашлялся, держась за горло, и склонился в болезненном припадке. Шатаясь, он поднялся на ноги, распахивая глаза. Сфокусировавшись, тламатиниме поймал белесый невидящий взгляд Ериануса. — Ритуал прерван, — произнес ярл своим загробным голосом. — Это означает серьезные последствия для вас. — Я знаю, — прохрипел Кеннет, сплевывая кровавый сгусток на камень, снова заходясь в приступе кашля.       Он растер алые подтеки на груди, почти полностью окрашивая торс в красный. Не обращая ни на что внимания, трясясь то ли от боли, то ли от какого-то страшного предчувствия, то ли от всего увиденного, Кеннет принялся натягивать рубашку, быстро и неловко ее завязывая. Сверху прозвучал еще один раскат грома и следом сверкнула молния. — Грядет беда, — задумчиво произнес Ерианус. — Боюсь, она уже явилась, — сипло произнес Кеннет, еще морщась от боли в теле. Он подхватил плащ, быстро и неряшливо накидывая на плечи, и взлетел на спину Свевенда, который тут же понес всадника прочь из леса.       Не помня себя, Кеннет гнал скакуна, чтобы как можно скорее добраться до родного дома, который, как Торре-дель-Буо-Негро, сегодня окрасился в черный. Конь хрипел под ним, но неутомимо несся вперед, оправдывая свое имя. Однако когда он примчался во двор поместья, Свевенд чуть ли не валился с ног. — Прости меня, — обнял любимца за шею Кеннет, сползая с взмыленных боков, затем отдал строгий жесткий приказ подбежавшему конюху. — Из кожи вон вылези, но чтобы он пришел в себя!       Мужчина неловко и испуганно закивал головой, но Кеннет уже со всех ног бежал к дому. Он не видел людей, которые встречались ему по пути, не запоминал дороги, по которой шел. Его вела интуиция и огромная необходимость. Он распахнул тяжелые двери, вваливаясь в чужие покои. Кеннет замер на пороге, тяжело дыша, пытаясь сфокусировать плывущий взгляд. Тело ныло и болело, еще кровоточащие на груди порезы жгло, а голова раскалывалась и гудела. Однако он взял в себя в руки и собрал оставшиеся силы, чтобы сделать шаг вперед. Кеннет приблизился к сгорбившемуся перед постелью Лейфу, проводя нежно ладонями по спине. Брат поднял пустой взгляд, заставляя вздрогнуть от бездны, которая там образовалась. Кеннет вплел пальцы в его спутанные черные волосы, как это делала всегда мама, и коснулся губами его лба. — За что это все с нами? — слабо произнес Лейф, в чьем голосе уже слышались рыдания. — За что?!       Он уткнулся лбом в чужой живот, не видя, как на лице брата отразилась боль, вцепился дрожащими пальцами в одежду и горько навзрыд разрыдался, крича от отчаяния. Кеннет просто поглаживал брата, сам глядя на мертвенно бледное лицо отца, чей застывший взгляд упирался в потолок.       Не стало великого короля.       А на столе возле кровати лежал небольшой скромный букетик ландышей.