Падение Дома Белого Лиса

      В военной палатке стояла тишина, в которой фоном звучали лязг металла, топот и ржание лошадей и перекрикивание солдат, однако это нисколько не снимало напряжения с мрачных военоначальников. Взгляды собравшихся мужчин не отрывались от разложенной на столе карты, будто она может в миг измениться и показать им желаемое, а не действительное. К сожалению, действительность была слишком печальной, а изменение ее было слишком нереальным. — Когда они высадятся? — тяжело вздохнул Лейф, откидывая в сторону мысль, что этот вопрос он озвучивал около получаса назад. — Ближе к полудню, — спокойно ответил Убалду. Если он и замечал волнение предводителя, то нисколько не имел ничего против, прекрасно понимая, в каком положении тот находится. — Надо было их еще в заливе остановить! — ударил по столу кулаком Бенс. — А теперь они высаживаются под стенами нашей твердыни. — Мы могли потерять оставшийся флот, если бы пытались их остановить, — произнес Убалду, рассматривая карту, указывая пальцем на гряду скал. — Если бы не потопили орудиями, то стеснили бы сюда. А сейчас… — Сейчас корабли Империи подходят к нашим берегам без каких-либо препятствий, — злобно прошипел Бенс, хотя в его голосе уже было то выражение, которое говорит о первом отчаянии, которое еще маскируется за гневом. — Но теперь мы можем закрыть их в нашей гавани, — произнес Лейф, ведя по карте. — С земли — наши войска. С воды смогут развернуться наши корабли и, пополнившись армадой Гоито, закрыть здесь противника. — Вся его армада почти разбита, — покачал головой Убалду. — Да и как быстро они смогут прийти — это серьезный вопрос. — Да, но тем не менее это может сыграть свою роль, — отозвался юный король. — Никогда не знаешь, какая мелочь может перевесить чашу весов в нашу пользу. — Говоришь, как ваша покойная матушка, — несколько презрительно выплюнул Бенс. — Становитесь женоподобным, ваше величество? — Еще слово, и я отсеку тебе голову, — мрачно произнес Лейф, холодно взглянув на ярла. — И мне плевать, что это может подкосить наши войска. Ты слишком много позволяешь себе говорить. — Щенок, — раздраженно цокнул языком воин, сжав рукоять меча. — Венценосный. — Не время для распрей, — покачал головой Убалду, уже устав от этих речей, которые не умолкали все это время. Он не удивлялся, что с начала войны они в основном несут потери, хотя и оставалась надежда, что все может измениться. В конце концов, Лейф был прав — иногда мелочь может все изменить. — Надо собрать войска, — продолжил король, задумчиво постукивая пальцем по столу. — У нас есть большое преимущество перед противником: это наша территория и мы знаем ее лучше. — Если бы это еще работало, — фыркнул Бенс. — Почему-то это не работает с самого начала войны, которая ведется исключительно на нашей земле. — В такие моменты и поверишь в слухи, — в бороду буркнул Убалду.       Наступила тяжелая тишина. Слухи ходили и не прекращали жить, а пустили их как раз братья, и младший обещал доказать, что это не просто слухи. С любимым орлом он прислал вести, что нашел необходимое, но пока временно должен был задержаться в ставке Гоито, чтобы проследить за ним и не допустить удар в спину. Лейф не хотел верить, что кто-то из Совета способен на предательство. Давно повелись, давно объединились заклятые противники под знаменем шести рун и стали жить в мире во благо всех. Молодой мужчина уже не представлял себе, что кто-то из других Домов мог стать врагом и что надо будет на кого-то из них направить клинок. Лейф не сможет, даже если это окажется правдой. — Пора выдвигаться, — произнес Убалду, и его голос звучал будто сквозь туман. — Пора, — эхом повторил Лейф, сжимая гарду отцовского меча. Они в траурной тишине вышли из палатки.       Солдаты, увидев их, замолкли. Казалось, что даже буйные дикие северные кони перестали ржать и рыть землю. Не надо было отдавать приказы — все служивые уже чувствовали приближающееся время нового сражения.       Лейф смотрел на усталые, но решительные лица и вспоминал свой первый поход. Рядом с ним был отец, который вел многотысячные войска за собой. Для него это не было чем-то сложным, он будто просто играл в поддавки с детьми. Он, казалось, никогда не чувствовал волнения и страха, а потому и солдаты решительно шли вперед, не сомневаясь и не боясь.       Лейф сомневался. Лейф боялся. Эти чувства окутывают его, как любимый теплый плащ, но в отличие от одежды они не дают тепла и спокойствия. Скорее это похоже на покров тумана, что холодит, а в его сером покрове скрываются неизведанные твари. Он старается держаться с достоинством, но его сомнения легко ощущаются другими, а потому никто не может сражаться за него с тем же воодушевлением, что за его отца.       Лейф искренне завидовал Кеннету и его умению держать эмоции под контролем. Он не может вспомнить, когда в последний раз видел или чувствовал у брата страх или сомнение. Ярость, уверенность, холод — Кеннет нанизывал их как кольца на пальцы и блистал в них, не роняя своего достоинства. Лейф так не умел. А потому иногда боялся даже брата.       На берегу, меж тем, уже поднимались изумрудные стяги.       Чёрный волк сжимал в своей пасти оружие самой Смерти, ветер оживлял зверя, что казалось, будто он сейчас сойдёт с полотна и пронзит лезвием серпа всех на своём пути. Черные войска уже стояли наготове. За спиной Лейфа собирались войны Севера. — Еще один бой, — без эмоций произнес Убалду. — Именно! — оскалился довольно Бенс. — Еще один бой. Ещё один глоток жизни! — А кому-то — пир со смертью, — произнес Лейф. И опустил клинок.       Гласы труб разорвали долину. Следом раздались боевые кличи. Мягкая земля замедляла движение, она чавкала от впитавшейся крови и растаявшего снега. Скоро здесь не будет ничего, кроме жженых мест от погребальных костров Унии.       Тьма окружила мертвые земли.       Зеленые знамена Империи ловили редкие тусклые отблески солнца, запечатывая в нитях, превращая флаги в огненные всполохи. Пламя огня смерти. Черные волки несли эту смерть на своих клыках, а их посланниками стали воины великой Империи, что несли на своих клинках то же, что и черные демоны.       Горны продолжали звучать вперемешку с воинскими криками, наполняя тяжелый воздух, что только сильнее давил на людей, а также проникал с частым заполошным дыханием в легкие, разрывая изнутри.       Лейф не мог позволить себе остановиться.       Он шел только вперед, только напролом. Отцовский меч тяготит руку, запястье и плечо горит от напряжения и боли, но Лейф продолжает: вновь поднимает и вновь опускает, разрубая тела. Он не знает жалости. На войне ей нет места, ведь тебя никто не пожалеет, а потому мгновенно убьют.       Лейф не мог позволить убить себя. Теперь он король, за ним огромная держава, множество людей, чьи жизни он поклялся оберегать, приняв отцовскую корону. У него есть дом, что нужно защитить любой ценой, есть скромные остатки семьи, что стала всем для оставшегося в одиночестве мужчины.       Кеннет.       Как бы тот ни назывался, кем бы ни пытался стать, все одно — Кеннет остается Кеннетом, его тихим братишкой, зашуганным отцом, но при этом любящим свою семью. Лейф не принимает его новую жизнь и никогда не сможет принять. Тот, кем он пытался стать — не человек, и тем более не часть семьи.       Вновь сильный удар. Плечо болит сильнее, чужая кровь от неудачного пореза уродливыми кляксами измазала руку и щеку. Сколько он уже убил? Лейф не пытается считать, потому что знает — бессмысленно. Во-первых, их слишком много, во-вторых, если будет думать об этом, то может впасть в отчаяние.       Все безлики. Нет ни одного человека, у которого Лейф бы разглядел черты лица. Все расплывается, а потом сразу стирается из памяти.       Он привык. Он воин, а потому для него это в порядке вещей. Лейф уверен, что Кеннет бы так не смог. Не смог бы смириться с тем, что ему нужно убивать. Брат умеет видеть людей, умеет их понимать.       Кеннет не способен на убийство.       Лейф будет убивать за двоих. Потому что может. И возможно даже хочет.       Руки опускаются от усталости, гарда меча скользит от пота и крови, между пальцев неприятно липко. Ноги вязнут в каше из грязи и крови, запинаются о мертвые тела. Лейф не может остановиться. Он вторит крикам вокруг, поднимая прежде всего собственный боевой дух, потому как вряд ли его в этом шуме смогут услышать.       Тяжелый воздух, как смола, вобрал в себя хрипы дыхания, предсмертные крики, звон стали о сталь, топот ног, шум стягов и труб. Потому Лейф не услышал свиста. Даже боль почувствовал не сразу. Лишь странно обнаружил себя, стоящим на коленях. Меч становится опорой, и король смог подняться, вновь поднимая клинок в воздух.       Следом поднимаются и другие.       Стрела с черным оперением торчит из плеча, но рука не может так высоко подняться, чтобы вытащить ее.       Лейф просто продолжает идти вперед, прорубая путь мечом.       Он снова пропускает мимо ушей свист, и новая стрела оказывается в теле, пронизывая голень. — Лейф! — слышится взволнованный голос Убалду, но все расплывается в сознании мужчины. — За Унию! — рычит гневно Лейф, сжимая дрожащей рукой меч.       Но он не может подняться после третьей стрелы.