Что для тебя — любовь?

       Дождь все не прекращался. Казалось, солнце и вовсе окончательно померкло за темными тучами: последние его лучи, раньше слабо пробивающиеся сквозь плотную пелену, затмевающую небо, полностью исчезли. На городские улицы стремительно опустились сумерки, которые разбавлял лишь фонарный свет и яркие вывески; сам город начинал светиться, приходя на замену солнцу.        Прошло уже пару часов с нашего с Шикамару разговора, и неприятный осадок, оставшийся после него, уже растворился; на моем лице вновь появилась улыбка.        «Саске должен вернуться совсем нескоро», — подумал я про себя, опрокидываясь на спинку дивана и включая ноутбук, находящийся на моих коленях.        С одной стороны, я, на собственное удивление, чувствовал некое облегчение от мысли о том, что в течение еще нескольких часов не придется говорить о тягостных для меня вещах; но с другой — хоть большая квартира и была в полном моем распоряжении, и я мог делать все, что моей душе угодно, почему-то без присутствия младшего Учихи здесь казалось как-то… пусто?        Быстро проверив парочку сайтов и пролистав непрочитанные сообщения, которые отправил мне Нара еще в то время, когда находился в университете, я зашел в новостную ленту на главной странице. Признаться, иногда было действительно весело и даже интересно почитать всякие сплетни, которые писали о Саске; а писали, кстати, довольно часто и не только о нем. Уже через несколько секунд мой взгляд остановился на строчках: «Неужели Учиха Итачи решит покинуть свою компанию, оставленную ему и его младшему брату, Саске, погибшими родителями? Братья предадут то, что так тяжело буквально завоевали их мать и отец?»        «Погибшие родители?..» — мысленно повторил я, пытаясь вспомнить хоть что-то, что я знал об этой трагедии.        Казалось, пальцы дрогнули сами по себе, и я, открывая эту статью, продолжил читать: «Прошло уже немало времени с тех пор, как знаменитая компания, принадлежащая влиятельному клану, вмиг потеряла обоих своих управляющих — Фугаку и Микото Учиха. Хоть об их гибели известно совсем немногое, некоторые слухи гласят о том, что их смерть не являлась случайностью: для того, чтобы завладеть бизнесом родителей и стать единственным его управляющим, Итачи преднамеренно подстроил аварию, которую те просто не смогли избежать. И, конечно же, сразу после этого происшествия на их замену явился старший Учиха, что до сих пор порождает различные разговоры среди людей».        «Разговоры, разговоры, — вторил я про себя, ощущая, что в груди неприятно разливается знакомое чувство, отдаленно напоминающее обиду. — Неужели и Саске, и Итачи обречены всю жизнь выслушивать то, о чем говорят люди вокруг? — опустил голову я, закрывая ноутбук. — И не только они. Их близким тоже приходится… нелегко», — спустя минуту добавил я, думая о Дейдаре и о самом себе.        Но, только я хотел отвлечься от этих мыслей, в голове тут же повис вопрос: «А что насчет родителей Саске?». Если подумать, я ведь и правда очень мало знаю об их смерти — не больше, чем большинство людей. И затрагивать эту тему, хоть и не так часто, но разговаривая с самим Саске, я не хотел. Единственное, что было мне известно, — они погибли в то время, когда младший Учиха уже исчез из моей жизни, то есть примерно в том возрасте, когда мы оба учились в старшей школе; об этом кричали все заголовки новостных строк. Вспоминая те года, я понимаю, что тогда я чувствовал нечто действительно ужасное — как я мог не оказаться рядом в такой трудный для Саске период жизни? Мне было больно от одной только мысли, что я узнал об этом из новостей, а не со слов самого Учихи; больно от ощущения, что я ничем не могу помочь человеку, который когда-то был для меня самым близким другом… Нет, не «был», а «до сих пор является и навсегда останется таковым». И даже сейчас, находясь так близко к Саске, я до сих пор не нашел в себе сил поговорить с ним об этом. «Возможно, так будет лучше. Если он когда-нибудь захочет обсудить это или наконец хоть немного открыться мне, то теперь я точно буду рядом», — тешил себя мыслью я.        Вставая с дивана, я направился к окну, за которым и сейчас виднелись лишь размытые очертания городских улиц. Чуть приоткрыв окно, чтобы в душной, скорее, от моих мыслей квартире стало хоть немного свежее, я снова поплелся в спальню, уже не зная, чем себя занять. Упав на кровать и вновь повернувшись к широкому окну, о которое с силой разбивались капли дождя, я увидел в нем свое отражение. Присматриваясь чуть пристальнее, я перевел взгляд на свой живот, ладонью проскальзывая к нему и приподнимая край футболки к груди.        «Если у нас появится ребенок… — задумался я, — полюбит ли его Саске?»        Только секунду я поймал себя на мысли о том, что если этот ребенок таки появится на свет, какая судьба будет его ждать? Наверняка с фамилией Учиха ему, можно сказать, уже предначертана все та же жизнь, как у Саске и Итачи: будущее руководство крупной компанией, никогда не прекращающиеся разговоры среди людей, какие-то ожидания и надежды, возлагаемые с самого детства…        Почему-то с каждой минутой казалось, что кровать становится все мягче, а в воздухе словно повис какой-то приятный, но едва уловимый аромат, слегка щекочущий нос. Уже несознательно, погрузившись в свои мысли, я ощущал, как кончики моих пальцев продолжали мягко поглаживать живот, по коже которого через несколько секунд пробежались мелкие мурашки. Чем больше проходило времени, тем сильнее учащалось мое дыхание, и с каждым следующим вдохом я все сильнее ощущал, будто моя грудь медленно наполнялась чем-то тягучим; чем-то, что охватывало мое тело, заставляя его двигаться словно само по себе, а лишние мысли постепенно испаряться из головы. Казалось, к животу, в местах, где касались мои руки, начала приливать кровь, а все вокруг меня стремительно погружалось в сладкую истому, которой я, не успев задуматься, беспрекословно подчинялся. С каждым мгновением какое-то непонятное для меня забвение все сильнее охватывало сознание. В мыслях осталось лишь одно: «Что со мной происходит?»        Напряжение возрастало. Странное ощущение, покалывающее кожу живота, медлительно спускалось все ниже; приятная тяжесть сковала бедра и поясницу, которая, будто не слушаясь меня, начала выгибаться, словно телу чего-то не хватало настолько, что оно начинало ныть изнутри. Внезапно сквозь затуманенные ощущения я почувствовал, как что-то влажное и теплое, стекая на постель небольшими каплями, начало щекотать внутреннюю часть моих бедер, а в комнате, подобно эху, раздался сдавленный и протяжный стон. Спину вновь охватила легкая дрожь, а перед глазами постепенно темнело.        «Течка!.. — из последних сил собираясь с мыслями, протянул я про себя, пытаясь подняться на локтях. — Где-то должны были остаться подавители», — буквально заплакал я, опуская ноги с кровати и стараясь встать. Однако слабость, охватившая меня, оказалась намного сильнее, чем я мог себе представить — ноги тут же подкосились, заставляя меня замереть на месте, лишь бы вовсе не рухнуть на пол.        — М-м, — снова сорвалось с моих губ, и я сделал пару неуверенных шагов по направлению к выходу из комнаты.        Перед глазами то и дело все расплывалось, через пару секунд вновь возвращаясь к прежнему виду. Несмотря на открытое окно, мне казалось, что в помещении стало еще душнее и жарче.        «Давно не было… так сильно», — хватая ртом воздух, которого становилось все меньше, думал я, вспоминая, что последние годы, пока я жил с Саске, испытывать подобного мне не приходилось: я сразу пил таблетки. В то время, когда я еще жил с родителями, а после — один, мне приходилось переживать течки самостоятельно, но тогда не было никакой необходимости принимать такие сильные лекарства. Однако, когда я съехался с Саске, мой организм, видимо, слишком резко отреагировал на присутствие рядом альфы. Потому и препараты, — которых сейчас мне, кстати, очень не хватало, — понадобились другие.        Внезапно, пока я беспорядочно шарил руками по ящикам, в которых должны были находиться таблетки, помимо бьющегося о стекла дождя и моего прерывистого дыхания, тишину нарушил звонок телефона, доносящийся из спальной комнаты. Так и не найдя лекарств, я медленно направился обратно в спальню. В голове не осталось ни одной четкой мысли; витали лишь отрывочные: «Неужели Саске забрал все таблетки? Нельзя было подождать хотя бы конца начавшейся течки? Что же теперь делать?»        Добравшись до кровати и взглянув на телефон, я широко распахнул веки. На экране светилось имя Учихи. Я поднял трубку:        — Алло, — тихо, стараясь сдержать дрожь в голосе, то и дело пробиравшую меня, ответил я.        — Ага, — коротко бросил он. — Мне сегодня звонил Шикамару, еще днем. Он спрашивал о тебе. Если еще раз не возьмешь трубку, и он начнет доставать меня, я заблокирую его номер, понял? — сказал он ровным тоном, после позволив повиснуть молчанию.        Хоть его слова и могли показаться резкими, но почему-то чем дольше мы жили вместе и чем больше говорили, тем чаще я ловил себя на мысли, что голос его отнюдь не грубый; в нем не было даже намека на нежность или заботу, но мне все сильнее начинало казаться, что, даже если бы Саске когда-нибудь и захотел выразить подобные чувства, по-другому у него все равно бы не вышло. Уголки моих губ слегка приподнялись, чего я сперва даже не заметил.        «Если еще раз не возьмешь трубку…» — отрывок его фразы застыл в воздухе. Возможно, сейчас моя голова была затуманена, а мысли слишком спутаны, но я посмеялся в телефон, нарушая тишину между нами.        — Немного смешно слышать это от человека, который никогда не берет трубку. Саске, обычно до тебя невозможно дозвониться! — почти залился смехом я, не замечая, как между словами начали проскальзывать слишком глубокие вдохи. — Неужели, увидев, что тебе звонит мой лучший друг, ты забеспокоился за меня? — лежа на постели, продолжал смеяться я, уже закрыв глаза. Слова слетали с языка быстрее, чем я успевал подумать. Вдруг я замолчал. И только молчание доносилось мне в ответ.        «Неужели… правда?» — успело промелькнуть в моей голове, прежде чем я, и вовсе забывая о собственной сдержанности, выдал тихий стон.        — Наруто?.. — донеслось с другого конца, однако это только усугубило мое состояние.        Именно сейчас, произнеся мое имя так тихо и аккуратно, словно подстраиваясь под мой приглушенный голос, Саске лишь заставил новую волну возбуждения пронестись по моему телу; каждый сантиметр кожи вмиг будто вспыхнул с новой силой, а сдерживать тяжелое дыхание становилось все труднее.        — Т-ты, кстати, мои подавители, случайно, не забирал? — только и смог практически выдавить из себя я, чувствуя, что жар снизу живота с каждой секундой становится все сильнее; бедра, словно в нетерпении, начинали двигаться сами по себе, а из-за смазки, слабо стекающей по ним, ткань домашних штанов стала, промокая, неприятно прилипать к коже.        — Забирал, — на удивление, еще тише ответил тот, будто отводя телефон подальше от себя.        — Тогда… — едва начал я, однако был в то же мгновение был перебит коротким: «Сейчас буду», после чего послышался только шумный выдох и короткие гудки, доносящиеся как будто откуда-то издалека.        Убирая телефон от уха, я снова закрыл глаза, в смутном сознании пытаясь представить лицо, с которым Саске произнес последнюю фразу. Но как бы я ни старался, скорее, пытаясь отвлечься, у меня ничего не выходило: не то какое-то зверское возбуждение, охватившее меня, было настолько невыносимым, не то разворачивающаяся ситуация складывалась для меня так по-новому, что я не мог себе даже вообразить, с каким выражением Учиха будет смотреть на меня в таком виде.        Почему-то веки становились тяжелее, впрочем, как и все тело. Уткнувшись носом в мягкое одеяло, я почувствовал, что движения бедер постепенно стихали, позже прекращаясь. Вновь полной грудью вдыхая приятный аромат, исходящий словно из ниоткуда, я пытался медленно восстановить дыхание. Беспорядок в сознании сменялся на полную пустоту; теперь мысли, ранее будто гудящие в моей голове, и вовсе испарились из нее, позволяя мне хоть и ненадолго успокоиться.        — Вот же… — совсем отдаленно послышалось мне.        Казалось, словно чьи-то слова едва-едва просачивались сквозь какую-то дымку, доходя до меня настолько смутно, что я мог уловить лишь их отрывки. Постепенно голос, доносящийся до меня, становился чуть громче, после снова затихая и сливаясь с тишиной, звенящей в моих ушах.        Внезапно я остро почувствовал холодное, будто обжигающее, прикосновение к своему телу; чья-то рука неторопливо, почти невесомо проскользнула от талии к груди, пробегаясь вдоль ребер, из-за чего я тихо, стараясь рассеять вокруг себя облако сна, посмеялся, не сумев сдержать мягкой улыбки. С каждым следующим мгновением в грудь постепенно проникал приятный запах, подобный тому, что я чувствовал от собственной постели.        «…но если он мой, почему я ощущаю его от другого человека?» — промелькнуло в моих мыслях, и я наконец приподнял веки, пытаясь сфокусировать взгляд.        — Я вижу, ты меня очень ждал, — с какой-то странной интонацией проговорил Саске, склонившись надо мной, не отводя взора с собственной руки, и сейчас поглаживающей меня. На его лицо мягко ложился тусклый свет, исходящий из другой комнаты, из-за чего казалось, словно он вот-вот растворится перед глазами, сливаясь с темнотой, окружающей нас.        — М-м, — несмотря на все свое желание произнести хоть одно внятное слово, я все равно, не в силах сдерживаться, выдал тихий стон.        Его холодные пальцы, от прикосновений которых по телу снова, но с еще большей силой, чем прежде, пробежалась крупная дрожь, то опускались, то вновь возвращались к моей груди, словно дразня, лаская кожу. Повернувшись на спину и совсем легко подаваясь навстречу движениям Саске, будто стараясь почувствовать касания его рук чуть ярче, не так воздушно, я приподнял грудь вверх, выгибаясь в пояснице. В одно время меня охватила и ужасная слабость, из-за которой хотелось просто расслабиться в чужих руках, и только нарастающее возбуждение, не позволяющее мне даже нормально дышать.        — Так не терпится? — тише сказал Учиха, медленно поднимая на меня свой полный томления взгляд.        Могло показаться, что его слова или движения были властными и даже уверенными, но только взглянув в его темные глаза, я увидел… нет, скорее, я смог почувствовать, что в них таился немой вопрос, обращенный ко мне; словно он, прикасаясь ко мне все чаще, просил у меня разрешения на что-то.        До конца не осознавая, что все-таки повисло в моих мыслях, я аккуратно, как будто боясь спугнуть ранее до ужаса неприкосновенного Саске, поднял руку и накрыл ею его ладонь. Возможно, с виду Учиха и казался холодным, но я никогда не мог позволить себе называть его бесчувственным.        «Он далеко не бесчувственный. Просто почему-то ему необходимо скрывать это, и пока эта причина остается для меня загадкой. Наверное, мне стоит лишь набраться терпения», — подумал я, казалось бы, в абсолютно неподходящий момент. Однако именно в эту секунду, находясь так близко с Саске, я, хоть и совсем смутно, ощущал словно повисший в воздухе трепет. Возможно, мой рассудок был слишком опьянен, но взывающие о здравомыслии чувства стремительно исчезали, сменяясь на совершенно другие ощущения.        Молча, не отводя взора, я смотрел в глаза Саске, осторожно касаясь его руки, от которой до сих пор веяло уличной прохладой и влагой дождя. Чуть промокшие волосы легко спадали на его лицо; насколько же мне хотелось потянуться к его мягкой коже, убирая с него мешающие пряди, однако, только я поймал себя на этой мысли, сердце вдруг будто пропустило удар, в следующую секунду начиная биться, казалось, в разы быстрее прежнего. Ладонь, чуть дрогнув на месте, так и не сдвинулась ни на сантиметр из-за сковывающего меня чувства — чувства боязни перед реакцией Учихи, который и без того позволил мне находиться ближе, чем можно было допустить; во взгляде которого, возможно, и ненадолго, но растворилась былая холодность и отстраненность.        Совсем неторопливо стягивая с себя костюм, расстегивая маленькие пуговицы одну за другой, он заставлял меня чувствовать, что с каждой секундой томление, бушующее внутри меня, становилось все сильнее и сильнее. Из-за странных ощущений, смешивающихся между собой, меня снова охватил жар, а щеки вновь залились краской; я отвел взгляд, не понимая собственных чувств. Все тело, будто бы сгорая изнутри, уже свело в нетерпении, а сердце билось насколько быстро, что вот-вот должно было остановиться. Но в груди, несмотря на все это, таилось немалое волнение, постепенно сменяющееся страхом.        — Наруто, — прошептал Учиха, немного склоняясь ко мне, из-за чего я снова вздрогнул, — не бойся, — продолжил он. Его голос, нотки которого словно впитывались в воздух, делая его еще слаще, был настолько тихим, что могло показаться, будто мы находимся в гуще толпы, и слова Саске не должен был услышать никто, кроме меня одного.        — Просто… — пролепетал я в ответ, неосознанно цепляясь за края его рубашки и судорожно притягивая ближе к себе.        «Это все для меня впервые», — мысленно закончил оборванную фразу я, слегка зажмуривая глаза и потянувшись навстречу к Саске, руками обвивая его шею. В голове вертелось лишь неразборчивое: «Если не сейчас… то, может, я больше никогда не смогу его так обнимать».        — Я не причиню тебе боли, — словно поняв меня с полуслова, выдал он, уже полностью оголив торс. — Тем более, ты уже такой мокрый, — буквально прорычал, не сдержавшись, он, лаская меня сквозь домашнюю одежду, которая была снята уже наполовину. Я же, уже не в силах контролировать свои порывы, неразборчиво простонал что-то в ответ, спиной откидываясь на подушки.        В темноте, разбавленной лишь рассеянным желтым светом, все чувства начали обостряться, и каждое, даже случайное, касание заставляло меня вновь и вновь вздрагивать; а из-за звенящей тишины, окружающей нас, каждый вдох казался еще громче, только лаская слух.        Уже более спешно сняв с меня остатки одежды, Саске, не давая мне опомниться, прильнул к моей груди. Его руки, блуждающие по моему телу, медленно то спускались, то поднимались обратно, словно ненарочно задевая мои соски, которые в ту же секунду затвердевали. Непроизвольно прижимая Учиху крепче к себе, я начал подаваться навстречу его прикосновениям, но через мгновение, вдруг выгнувшись всем телом, выдал протяжный стон: Саске, в то же время накрыв своими губами один из сосков, начал поглаживать мой возбужденный член, временами чуть останавливаясь, будто пытаясь заставить меня самого толкаться в его ладонь. Горячими касаниями языка, оставляя влажную дорожку, он поднялся к моей шее, буквально впиваясь в нее мокрыми поцелуями. В тот же миг меня одолело невыносимое желание укутаться в его объятиях настолько сильно, насколько это было возможно, но, едва я попытался обнять Учиху, он тут же свободной рукой обхватил мои запястья так, что теперь я не мог и пошевельнуть ими.        — Погоди, — он легко отстранился и свел брови, пытаясь побороть собственное возбуждение и привести дыхание в порядок, — сейчас мое время. Успеешь еще, — он вновь без единого намека на улыбку прильнул к моей шее.        Спустя всего мгновение по моему телу с новой силой пробежалась крупная дрожь: Саске, чуть поднимаясь, провел языком по уху, легко прикусив его, вновь сдавливая в ладони мое возбуждение.        — От тебя так пахнет… — видимо, не выдержав, выдал он, делая глубокий вдох и носом утыкаясь в мои растрепанные волосы. — Какой-то елью и прохладой, — поспешно добавил он, и я почувствовал, как его хватка постепенно ослабевала.        Саске же, одной рукой удерживая меня, а другой поглаживая мой, казалось, плавящийся изнутри член, продолжал ласкать сперва мочку моего уха, которая уже словно начала гореть, а затем снова спустился к груди и животу. Движения его ладони становились все быстрее, из-за чего я все больше слабел, безропотно поддаваясь ему. Внезапно, чуть приподнимая поясницу, я почувствовал, как в меня медленно проникает сначала один, а спустя пару минут и второй палец, проскальзывая внутрь довольно легко. С губ уже сами по себе начали срываться стоны, перемешанные со сбитым дыханием. Медленными движениями растягивая меня, Саске вновь, не замедляясь, вдохнул полной грудью; совсем легко соприкасаясь с его телом, я почувствовал, как его кожа покрылась мурашками.        «Теперь, вспоминая обо мне, он будет чувствовать этот запах», — подумал я, пытаясь осторожно высвободить свои руки, однако Саске, заметив это, лишь повел бровью и отстранился; с совсем незнакомым мне выражением он сжал мои руки еще крепче, обездвиживая их. Даже не осознавая, насколько мой взгляд был пристальным, я продолжал наблюдать за каждой мелькающей на лице Учихи эмоцией: то, сжимая челюсти, он пытался взять себя в руки, как будто опасаясь чего-то, то снова поддавался желанию, из-за чего движения его рук становились все более нетерпеливыми, а дыхание учащалось.        — Х-хватит уже, — обессиленно простонал я, все глубже насаживаясь на его пальцы. Каждый сантиметр моего тела был охвачен жаром; я чувствовал, как каждое движение Учихи, каждый его мокрый поцелуй все больше обжигают мою кожу. — Я уже из последних сил держусь, — сам того не понимая, продолжил я.        Не проронив в ответ ни слова и даже не взглянув на меня, он вынул пальцы, отстранился и, пытаясь скрыть собственное возбуждение, закусил губу. В темноте блеснула застежка ремня, послышался звук быстро расстегивающейся ширинки, и он спешно стянул с себя брюки; уже через ткань было заметно, насколько сильно Саске успел возбудиться — его член, заметно упираясь в штаны, наверняка неприятно изнывал. Заметив это, я, стараясь отдышаться, слегка усмехнулся. Попутно достав из кармана небольшую упаковку, Саске наконец полностью обнажился, надевая презерватив и вновь склоняясь ко мне; после его взгляд снова пал на мое лицо, из-за чего я внезапно почувствовал, как щеки в ту же секунду вспыхнули от смешанных чувств. Не давая мне одуматься и ни на миг не отводя от меня взор, от которого в груди будто что-то защемило, Саске, аккуратно надавив головкой члена, начал медленно проникать внутрь. По венам тут же словно разлилось что-то теплое, а глаза закрылись сами по себе.        — Такой… такой горячий, — вымолвил я сквозь подступивший к горлу ком, из-за которого я не мог даже сделать глоток воздуха. Внезапно тело будто пробрало током: Саске, издавая до ужаса пошлые звуки, сделал первые толчки. Поясницу пронзила резкая боль, которая, словно вспышками, обострялась с каждым следующим его движением. Я болезненно всхлипнул.        — М-м… Извини, я больше не могу, — низким, немного осипшим голосом процедил он, сводя брови и снова прикусывая губу, однако через несколько мгновений комната начала наполняться и его, хоть и совсем тихими, словно сдерживаемыми всеми силами, стонами.        Казалось, еще немного, и я вовсе отключусь. Разведя мои колени, Учиха начал медленно двигаться, с каждым разом толкаясь все глубже и увереннее.        Боль постепенно стала утихать. Толчок — ее затмевает возбуждение и приятное чувство, будто разливающееся по телу; толчок — она снова сковывает меня, заставляет ноги легко онеметь.        — Ха-а, Саске, — вдруг высвобождая руки из уже слабой хватки, я обхватил его шею и плечи, прижимая его настолько крепко к себе, насколько только хватало моих сил. — Пожалуйста… — изнеможденно прошептал я, прислонившись к его уху и пальцами пробираясь в густые темные волосы.        Рассудок окончательно затуманился. С языка едва уловимо сорвалось последнее «быстрее», и уже через секунду в помещении раздался протяжный стон, сменяющийся судорожным дыханием, уже никак неконтролируемым мною. Саске резко, уже не так томительно, как минутой ранее, вошел до основания, тут же застывая; все мое тело словно пылало от одного только ощущения, как внутри меня, двигаясь, пульсирует что-то твердое и большое. Внезапно перевернув меня на живот и держа за обе руки, Саске начал вбиваться все быстрее и быстрее, буквально заставляя меня извиваться под ним и издавать до безумия смущающие хриплые стоны.        Все перед глазами плыло. Сбивающиеся с ритма движения, судорожные касания уже горячих рук к моему телу, от каждого из которых меня бросало в дрожь снова и снова, хлюпающие звуки вперемешку с прерывистым дыханием — все это, казалось, вот-вот сведет меня с ума. Уже влажные простыни, неприятно прилипающие к коже, были насквозь пропитаны смазкой, до сих пор стекающей по моих ногам, и смешанными запахами наших тел. То срываясь на сумасшедший ритм, не позволяя нам обоим вымолвить и одного внятного слова, то мучительно замедляясь, словно давая отдышаться, наши тела будто двигались в унисон, подстраиваясь под друг друга, разделяя между собой прожигающий насквозь жар.        В голове не находилось места ни для одной мысли, кроме смутного: «Сколько времени уже прошло?». Вдруг ноги снова свела судорога, а тело охватила накатывающая волна оргазма.        — Сколько раз ты уже кончил? — чувствуя, как я содрогаюсь, обессиленно цепляясь за его плечи, проговорил Учиха и перевел взгляд на использованные презервативы, оставляющее мокрые пятна на кровати.        Однако я мог лишь неразборчиво вымолвить что-то в ответ, буквально ослабевая на руках у Саске.        По окну все так же бил дождь. Он продолжал лить и всю следующую неделю, будто и вовсе не прекращаясь. Казалось, свинцовые тучи, устилавшие все небо, с течением времени опускались все ниже, становясь только тяжелее и гуще, а уличный воздух все сильнее пропитывался влагой и прохладой, которой так не хватало в последние дни, когда вот-вот должно было наступить лето. Однако все это время я мог наслаждаться этим воздухом лишь из открытого окна или балкона, на котором мы с Саске иногда, прерываясь на отдых и еду, молча наблюдали за плывущими по небу мрачными облаками. Каждый думал о чем-то своем, не то боясь, не то просто не желая проронить ни единого лишнего слова; и каждый гадал, о чем же думает другой, изредка отводя взор от охваченного мраком неба и переводя его к глазам рядом стоящего. Мы оба словно вели немой диалог, спокойно беседуя друг с другом; но наши так и не сказанные слова таки повисали в том пронизанном свежестью воздухе, вместо него наполняя легкие и еще надолго оставаясь где-то в области груди.