***
«Еще так темно», — глядя через чуть приоткрытые веки, подумал я. Ветер уже успел стихнуть — висела полная и ничем непоколебимая тишина. За окном стояло совсем раннее утро — то время, когда роса еще тяготила траву и листья деревьев к земле, а солнце пока не показывалось из-за горизонта. Комнату освещала лишь небольшая лампа, стоящая около окна, от которой сочился приглушенный желтый свет. Приятное ощущение сонливости словно окутывало все вокруг, заставляя каждого в такое время невольно поддаваться ее влиянию и окунаться в сон. Я лениво приподнялся с теплой постели. Она будто тянула обратно, хотя, думаю, меня манило кое-что другое. Или кое-кто. «Так крепко спит, — мелькнуло в моих мыслях, прежде чем я опустил ноги на пол. На удивление, он оказался очень холодным, и только сейчас я понял, что окно было приоткрытым, из-за чего в комнату просачивался ночной прохладный воздух. — Теперь понятно, почему я так рано проснулся», — я потер уже замерзшие руки. Внезапно, только я собрался подняться и направиться к источнику холода, в погруженной в спокойствие комнате раздался резкий звук уведомления, пришедшего, как я сразу понял, на телефон Саске, потому что мой должен был валяться где-то на кухне. В первую же секунду это показалось мне странным: на телефоне Саске вечно был выключен звук — до него было практически невозможно дозвониться, но сейчас… «Он ждал чьего-то сообщения?» — тут же задался вопросом я. Конечно, во мне сразу же проснулось немалое любопытство, ведь даже на сообщения партнеров и коллег он обычно не спешил отвечать, а говорить об Итачи с Дейдарой нет никакого смысла: младший Учиха отвечал им только в тех случаях, когда у него было исключительно хорошее настроение, а такое, можно сказать, можно было застать очень редко. «Раз так, значит, что-то очень важное, — подумалось мне. — Так интересно…» Однако мне оставалось лишь в непонимании пожать плечами и, закрыв окно, вернуться обратно к кровати. Как бы сильно ни бушевал во мне этот резко нахлынувший интерес, я все-таки не мог себе позволить лезть в его… личную жизнь? Думал я так не из-за какого-то страха быть пойманным, а, скорее, из-за понимания, что если он захочет мне о чем-то рассказать, то это произойдет; а если посчитает, что это меня касаться не должно, — так тому и быть. И все-таки этого понимания было недостаточно, как бы глупо это ни звучало. Я тяжело выдохнул и лег на край постели, неосознанно стараясь не придвигаться близко к спящему Учихе. В груди снова проснулось смешанное чувство грусти из-за мысли, что я, возможно, все же никогда не смогу стать для Саске близким человеком, как тогда, в детстве. По-настоящему близким… «Наверное, это такое приятно — возвращаться домой после тяжелого дня и быть уверенным в том, что тебя ждут и в тот момент, как ты заступишь за порог, встретят с улыбкой; или с утра спрашивать у человека, как ему спалось, а после провожать на работу; выслушивать его переживания; делиться чем-то, не задумываясь, разговаривать, никак себя не сковывая». Странное беспокойство медленно заполняло грудь. В какой-то момент в прошлом я пообещал себе забыть о таких мыслях, а если они вдруг начнут появляться из ниоткуда — быстро гнать их подальше. Но сейчас, лежа напротив Саске, наблюдая за его окутанным облаком сна лицом, на котором хотя бы в такие секунды отражалось полное умиротворение, я чувствовал, как они накрывают меня с головой, и мне никак не справиться с их потоком. Конечно, тот страх, который мне каким-то образом удалось побороть вчера, — страх быть отвергнутым, страх того, что Саске никогда не захочет вспоминать прошедший вечер и только больше отдалится, — уже не казался мне таким масштабным и устрашающим. Конечно, незачем лгать, во мне до сих пор трепетали странные чувства, связанные с поведением Учихи. Еще месяц назад я и мысли не мог допустить, что он сможет подпустить меня так близко к себе. Теперь меня тревожили вопросы, которых я больше всего остерегался: что все-таки лежит в корне всего этого? Почему и с каких именно пор его отношение ко мне так поменялось? И как я сам, по словам Итачи, повлиял на то, что младший Учиха стал меняться изнутри?.. Уже не отдавая себе отчета о своих действиях, а целиком и полностью сконцентрировавшись на мыслях, я даже и не понял, в какой момент моя собственная ладонь легла на щеку спящего. Легко вздрогнув от осознания, я чуть шире распахнул веки, но все равно не торопился убирать руку с лица Саске. Он же немного нахмурился, видимо, сквозь сон почувствовав что-то холодное на своей коже. «И правда… — протянул я про себя, обводя черты лица Учихи слегка обеспокоенным взглядом, — такое умиротворение можно увидеть на нем только тогда, когда он спит». От этой мысли мне даже на пару минут стало немного тоскливо. Рука уже плавно проскользнула к волосам Саске, и я, аккуратно пробираясь в них, стал медленно поглаживать его голову, словно успокаивая ребенка, который плачет или болеет. В одно мгновение мне даже показалось, что Учиха действительно какой-то горячий, будто его все сильнее охватывал жар. Сперва я списал это на свою сонливость, на то, что мне просто мерещится, но спустя несколько минут, когда глаза уже стали слипаться, как будто требуя сна, я начал только больше волноваться. Будучи не в силах успокоиться и понимая, что, не проверив, заснуть я просто-напросто не смогу, я чуть приподнялся на локтях и тихо наклонился ко лбу Саске, легко прикоснувшись губами к нему. «Да он и вправду весь горит! — вдруг мысленно закричал я, вновь касаясь губами его головы, словно стараясь убедиться в обратном. — Что же делать? Он простудился? Здесь же должны быть какие-нибудь лекарства?» За несколько секунд я успел и впасть в панику, и мысленно перебрать в голове все те таблетки, что мне приходилось пить во время болезней, и успокоиться, а затем снова запаниковать, потому что Саске, по-видимому, с каждой минутой становилось только хуже. «Нужно позвонить Дейдаре и спросить у него, что он привез из лекарств!» — уже напрочь забыв о том, что за окном, как максимум, было часов шесть утра, тараторил я про себя. Однако, только я хотел подняться с кровати и броситься к телефону на первый этаж, в нос внезапно ударил странный запах, в одно время и слишком знакомый, и кажущийся каким-то слишком далеким. Я, замерев, принюхался. Мне совсем не удавалось уловить что-то отчетливое. Казалось, в этом аромате смешивалось не так много всего, но все эти запахи — или, вернее сказать, их отголоски — словно переплетались друг с другом так, будто нарочно пытаясь запутать того, кто их ощутил. Было в них что-то… манящее. Разум постепенно заполнялся туманом — сперва совсем неощутимым, но с каждой секундой он становился все плотнее и слаще. По всему моему телу, по каждой его клеточке пробежало легкое и приятное чувство, словно что-то невидимое медленно ласкало меня, заставляя кровь в моих венах разгоняться и пульсировать до кончиков пальцев и ушей. — Ч-что это?.. — абсолютно не понимая всего происходящего, тихо выдал я себе под нос. И только сейчас мне удалось заметить, что глаза Учихи уже были приоткрыты. — Саске… — непроизвольно выпалил я на выдохе, чувствуя, как сладкая дрожь медленно разливается по моему телу. Однако тот не ответил. Или просто не мог ответить. Брови Саске сошлись на переносице, словно всего его что-то сковывало изнутри. Я мог лишь сквозь темную пелену раннего утра пытаться вглядеться в его глаза, чтобы найти нужные слова хотя бы там. Аромат же становился все сильнее и властнее. «Что происходит? — только вертелось в моих мыслях. — Что мне делать?» Но как бы мне ни хотелось, где-то внутри себя я понимал, что я уже не силах подняться с этой кровати. Возможно, даже к лучшему — по крайней мере, мне почему-то так казалось.Глава 16
21 декабря 2019 г. в 15:05
— … и ему не пришлось долго ждать: она уже стояла у входа в компанию, на этот раз беседуя уже совершенно с другим мужчиной. «Что за!.. — тут же пронеслось в его голове. — Разве она не замечает, как он смотрит… — Нет! — как он пялится на нее?!» — возмущению парня не было предела.
В тихом голосе Саске чувствовалась соответствующая интонация. Временами, слушая его, я даже удивлялся тому, как выразительно он может читать, — если закрыть глаза, можно было подумать, что ты прямо здесь и сейчас находишься в том месте и в то время, о которых говорится в книге.
Сейчас я, затаив дыхание, лежал настолько близко к нему, насколько только мог. Прильнув к его теплой груди, вслушиваясь в то, как он неторопливо читает, я уже давно потерял счет времени. Признаться, чем крепче я прижимался к Саске, тем сильнее меня одолевал страх того, что все это вот-вот должно закончиться, что через пару минут или прямо сейчас — в эту секунду! — он аккуратно попытается высвободиться из моего заключения и вежливо попросит меня держаться на том расстоянии, которое обычно разделяло нас на протяжении последних двух лет.
Однако шли секунды, а затем, сменяя их, — минуты… Казалось даже, часы. Иногда я даже думал, усмехаясь, что время и вовсе остановило свой ход, и я и вправду останусь в объятиях Учихи на всю оставшуюся жизнь, как сам того и желал. Но Саске все так же оставался в одном положении, словно замерев, как и я, и все продолжал бежать глазами по строчкам небольшой книги, вполголоса произнося прочитанное вслух. Вокруг стояла полная тишина; ничто не могло нарушить нашего покоя, не считая шелеста книжных страниц и редких порывов ветра за окном, за которым трудно было что-то разглядеть: свинцовые тучи занимали все пространство на небе, не позволяя ни одному солнечному лучу упасть на землю.
— Ты в порядке? Хочешь спать? — послышался голос Саске.
Я же невольно чуть отпрянул, поднимая взгляд к его лицу. И только сейчас, немного приподнявшись на месте, я почувствовал, насколько тяжелой кажется мне моя голова. Я действительно хотел спать, но говорить это мне почему-то ужасно не хотелось…
«Ведь завтра так уже не будет? — проговорил я про себя. — Ни завтра, ни через два дня… Никогда».
Казалось, какая-то пугающая мысль все глубже въедалась в мою грудь, и я никак не мог противостоять ей. Я совсем не знал, что Саске думает по этому поводу, не знал, как он относится к этому всему. Наверняка сегодняшний день станет для нас обоих обычным исключением, о котором он захочет поскорее забыть и вернуть все на круги своя. Поэтому лучше бы время и вправду остановилось на этой секунде. От всего того, что снова стало крутиться в моей голове, меня уже бросало в жар, невыносимое ощущение.
— Тише, тише, — Учиха вдруг, осторожно прикоснувшись к моему затылку, постарался снова прижать меня к себе. Поддаваясь, я опустился на прежнее место, которое уже успело нагреться, и только сейчас смог заметить, что мои пальцы стали, словно сами по себе, сжиматься на одежде Саске.
«Ему некомфортно со мной? Я мешаю?» — все продолжало вертеться в моих мыслях. К глазам снова стали подступать слезы. Наверное, сегодня я чувствовал себя таким слабым, как никогда. Мне очень редко приходилось ощущать себя настолько уязвимым, как сейчас, а если и приходилось, то я быстро пытался скрыть это всеми способами, чтобы никто не смог этого заметить, и каким-то образом мне становилось легче. Но не сегодня. Даже если Саске решил сделать исключение в этот день, то и я могу позволить себе сделать его, побыв хотя бы один вечер искренним и настоящим и, наконец, подумав и о себе.
Возможно, со стороны я зачастую казался сильным человеком, который способен преодолеть любое препятствие, что поставит перед ним жизнь. По крайней мере, я считал, что я обязан справляться со всем тем, что ложится на мои плечи тяжелым грузом, и притом справляться в одиночку, прибегая к чужой помощи только в самых крайних случаях. Я действительно думал, что мне удастся выдержать это одному, и мне приходилось лишь давить и давить на себя все сильнее, взваливая все на те же плечи все больше тяжестей. Однако я никогда не задумывался о том, что будет в тот момент… когда я сломаюсь; в тот момент, когда все вокруг покажется до ужаса невыносимым и ужасным. Что будет тогда?
«Мне не нужна опора. Я смогу вынести. Мне нужно думать о других» — и тогда эти слова начинают казаться до тошноты отвратительными. Я сам начинаю казаться себе крайне беспомощным, слабым и все-таки никому не нужным человеком.
В такой момент… В такой момент человеку нужен человек. Ему нужно плечо, на которое он сможет, не раздумывая, положиться. Ему нужен тот, кто разделит с ним все эти мысли, разделит все, что тревожит душу, и все, что ложится на нее камнем; разделит с ним чувства, все переживания и всю боль, которую тому пришлось вынести.
А Учиха уже давно прекратил читать. Теперь висящую тишину нарушал не шелест книжных страниц и даже не сильный ветер за окном, словно пытающийся пробиться внутрь дома через него, а только мои тихие непрекращающиеся всхлипы, которые я уже никак не мог контролировать.
— Можно я хотя бы один вечер побуду эгоистом?.. — наконец сорвалось с моих губ. Они, как и голос, предательски дрожали, но, если честно, мне было уже совершенно плевать на это. Я хотел ощутить лишь одно — тепло Саске, его приятный и такой родной для меня запах, его объятия, которыми я все никак не мог насытиться.
Ответа, конечно же, не последовало, и с каждой следующей секундой, что шла после моих слов, я все больше терял надежду на то, что смогу получить на них хоть какой-то отклик. Она стремительно, подобно свече, которую упорно стараются задуть, угасала, и, казалось, если она угаснет в эту минуту, то угаснет навсегда.
Ноющая боль в груди лишь обострялась. Глаза стали постепенно закрываться, все мысли — медленно рассеиваться исчезать. Казалось, я был на грани, будучи уже не в силах что-либо с собой поделать. И только мои веки успели сомкнуться, я отдаленно почувствовал, как Саске легко пошевелился и, совсем аккуратно притянув меня еще чуть ближе к себе, медленно прикоснулся к моему лицу. Его пальцы скользнули по моему подбородку, и Учиха легонько повернул мое лицо к себе так, что между нашими носами осталось лишь пару сантиметров. Его губы соприкоснулись с моими — так мягко и робко, что сперва я даже не успел понять, что вообще произошло. Саске не торопился проникать языком внутрь, а наоборот, словно растягивая момент, с каждым разом, снова и снова припадая к моим губам, оставлял на них все более легкие и невесомые касания.
— Саске… Что ты… — попытался выдать я сквозь поцелуй, однако Учиха, видимо, решил сделать вид, будто ничего не замечает и не слышит.
Его теплые руки неспешно спустились к моему туловищу, обвивая меня, через несколько секунд я был накрепко прижат к Учихе со спины. По всему телу нарастающей волной пробежала слабость; я обмяк в его объятиях, полностью расслабляясь. Наконец напряжение, сковывающее всего меня ранее, стало покидать мое тело, а боль — постепенно сменяться чувством резко нахлынувшей эйфории и приятным волнением.
— Прости, — чуть отстраняясь от моих уже влажных губ, только и смог проговорить Саске.
Через мгновение Учиха, сведя брови, уткнулся в мое плечо, легко потираясь о него носом. Он, как и всегда, не изменял своей немногословности, к которой я уже успел привыкнуть, однако в его голосе слышалось что-то совершенно новое для меня, что-то, чего раньше слышать я не мог. Или мне не позволяли.
Это было невыносимо… Смешанные ощущения поглотили меня с головой, на удивление, совсем не затуманивая мой разум. Мне совсем не верилось, что такое могло произойти в реальности.
«Наверняка я уже заснул, — подумалось мне, — и все это — лишь игра моего воображения. Но даже если это и так, сейчас мне нет никакого дела до этого».
— Я просто хочу побыть так подольше, — не осознавая, сказал я вслух, на что услышал едва слышимое «Мгм» в ответ и был прижат еще чуть крепче.
Волосы Саске приятно щекотали шею. Все мысли — даже те, что совсем недавно казались одними из самых важных, — постепенно покидали мою голову. Я не мог точно знать, за что именно Саске извиняется, да и вряд ли он сам стал бы произносить это вслух. Однако мне было достаточно и этого — наступившего молчания, которое само по себе казалось наполненным словами, ощущения чужих рук, которые так крепко притягивали меня к себе, и мягкого аромата, что окутывал нас обоих с ног до головы, словно наполняя собой все — до сантиметра — пространство вокруг.
Почему-то именно сейчас, дыша полной грудью — ровно и спокойно, я наткнулся на мысль, что это был все тот же запах, который мне удавалось чувствовать в последние дни. Но, как мне казалось, в нем точно что-то изменилось или только начало меняться: он стал ощущаться чуть более ярко, чем раньше, стал приобретать какую-то наполненность, будто днем-двумя ранее ему чего-то недоставало — чего-то очень важного, чего-то незаменимого; словно, когда-то разбившись на осколки, он начал принимать прежнюю форму, воссоединяя осколок за осколком.
«Странное ощущение», — только и успел подумать я.
Тяжелые веки наконец полностью сомкнулись. Легкая боль на щеках, кожа которых немного воспалилась из-за высохших слез, медленно проходила. Я и сам не заметил, как провалился в долгожданный сон.