Что для тебя — любовь?

       Наконец наступило утро. Новый день уже вещал о своем начале: в дом проникали первые лучи солнца — совсем ненавязчивые и мягкие, ласкающие кожу, а до слуха то и дело доносился щебет птиц, который, к слову, все же вскоре затих и позволил нам поспать чуточку подольше. И только к тому времени, когда свет в комнате уже вряд ли можно было назвать совсем утренним, мне удалось окончательно раскрыть глаза и оторваться от кровати хотя бы на несколько сантиметров.        — М-м… — непроизвольно промычал я себе под нос, лениво потягиваясь в мягкой постели и пытаясь развеять остатки сна, который все никак не хотел отпускать меня из своих объятий. В воздухе рядом со мной, под ярким солнечным лучом игрались пылинки, то исчезая из поля зрения, то вновь появляясь в нем, а ткань штор, которые были задвинуты только на треть, легко покачивалась из стороны в сторону из-за слабого дуновения теплого и уж совсем летнего ветра снаружи дома.        После тяжелой ночи и всего того, что вертелось в моей голове в течение вчерашнего дня, казалось, что такой долгий и крепкий сон был действительно самой важной вещью на свете. Из воздуха еще не испарился приятный аромат дождевой влаги, проникающий в дом через приоткрытые повсюду окна, а бодрящая свежесть скоро насовсем избавила меня от сонливости. В такие минуты — минуты утренние, первые после пробуждения — мысли всегда были полностью чисты, как белый лист, — такое редкое для меня чувство легкости наконец поселилось в груди, позволяя мне чуть ли не впервые за последние дни сделать нормальный и свободный вдох, наполняя легкие кислородом.        Только-только оглядевшись по сторонам и шаря взглядом вокруг, я не заметил рядом Саске. В голове появилось вполне логичное объяснение этому: они со страшим Учихой уже уехали по своим делам к месту проведения банкета, о чем он и говорил мне перед сном. И хоть место рядом со мной было пустым, сохранив после Саске лишь едва уловимый в воздухе оттенок его запаха, постель казалась до безумия теплой и совсем не одинокой. На мгновение я даже позволил себе маленькую слабость: рухнул обратно на кровать и, крепко обняв объемное (несмотря на летний сезон) одеяло, с упоением уткнулся носом в подушку, на которой спал Учиха — легкие тут же наполнились пьянящим и родным ароматом, в ту же секунду вызывая у меня странный прилив чувств и непроизвольную улыбку на лице.        — Наруто-о, — вдруг позвал меня кто-то из-за двери, после оставив на ней пару глухих ударов, — ты еще спишь?        В этом голосе я не мог не узнать Дейдару. Он звучал одновременно и тихо, как будто он старался приглушить его в том случае, если я еще сплю, и звонко, так что в мыслях мгновенно возникло легкое возмущение. «Даже если бы спал, наверняка проснулся от такого», — усмехнулся я про себя, поднимаясь с кровати и направляя шаг к двери навстречу Дейдаре.        — Доброе утро, — отозвался тот, как только я, пошатнувшись, приоткрыл ее перед собой. — Ты довольно долго проспал, — с улыбкой на лице заметил Дей, поправляя волосы и затягивая фартук у себя за спиной.        — Удивительно, что ты встал раньше меня, — не мог не ответить я, вспоминая о том, что они на пару с Итачи допоздна просидели за фильмом в комнате на первом этаже. — Ты что-то готовишь? — все же решив не заострять на этом внимание, спустя секунду бросил я и подошел чуть ближе сзади, чтобы помочь Дею.        Сейчас, к этой минуте, воспоминания о ночи казались мне все более и более смутными, как будто смятыми среди других моментов, хранившихся в памяти, и словно бы теряющихся где-то между ними. Мой разговор с Саске перед сном, тяжелые, подобно металлу, мысли, мое ночное пробуждение — все представлялось мне не более чем отголоском какого-то одновременно и тяготящего, и освобождающего от некого груза сна. Казалось, солнечные лучи, что сейчас так настойчиво проникали в комнату, с каждым следующим мгновением все упорнее развевали остатки от этого тягучего облака, а вместе с ним из моей головы испарялось все… или почти все, что тревожило меня еще несколько часов назад. Хоть я и сам прекрасно понимал: это ощущение будет жить совсем недолго.        Мне хватило всего секунды, чтобы перед тем, как окончательно покинуть спальню и спуститься с Деем вниз, непроизвольно обернуть взгляд за спину. На прикроватной тумбочке в неизменном положении лежал мой телефон — телефон, на экране которого все еще можно было увидеть сообщения от Шикамару, где он просил меня перезвонить, сообщения, которые мне наверняка не удастся выбросить из головы в течение всего предстоящего дня; телефон, служащий неким напоминанием о том, что все, произошедшее ночью, — точно не сон или не выдумка, не игра уставшего разума, а проблемы и трудности, окружающие меня, никуда не испарились. Они неизбежны, и от этого вряд ли можно было ускользнуть, закрыв глаза и тихо шепча себе под нос: «Я ничего не вижу».        — Д-да, — немного запнулся Дейдара, — я делаю блинчики…        Вздрогнув, я перевел взор обратно на Дея, оторвавшись от телефона и вспоминая, что за окном уже стояло утро. Брови невольно встретились на переносице: на его лице поселилась странная растерянность, среди которой нельзя было не заметить оттенок легкой печали и даже просьбы. Дейдара… он как будто просил меня о чем-то, и я не мог не понять, сложив в голове два и два: подобные ночи, что они проводили с Итачи, те разговоры, — все это должно оставаться только между ними двумя. Словно именно такое время — ночное, интимное — и являлось тем, что обычно называют слабыми местами, особенно чувствительными точками, давить на которые лучше не стоит. Такое время стоило оставлять там, где оно заканчивалось, и лишние упоминания о нем… задевали?        Я повел взглядом вниз, вдруг почувствовав легкий укол вины. «Наверное, мне стоило уйти в тот же момент, когда я заметил их вдвоем, сидящих в той комнате», — тут же мелькнуло в моей голове, пока я упорно старался стереть все, что могло отражаться на моем лице: возможно, легкий стыд, неуверенность, отдающую укоризной горечь. Очевидный вопрос «Зачем я вообще стал подслушивать их совершенно личные разговоры?» так и вертелся на языке, однако именно там ему и следовало остаться, поэтому спустя пару секунд я лишь бросил тихое «Тогда пойдем завтракать» в сторону Дея, улыбнулся ему и, опередив, двинулся вперед.        Гостиная и кухня были залиты дневным светом, местами приглушаемым плотной тканью штор, которые закрывали малую часть широких окон. За их стеклами виднелась совершенно обычная картина: ветви близстоящих деревьев слабо покачивались, задевая друг друга, время от времени на них можно было заметить маленьких птиц, щебечущих уже не так громко и звонко, как это обычно бывало по утрам; по тротуарным дорожкам, которые можно было разглядеть чуть поодаль, ходили живущие здесь люди: кто-то спешно шагал по своим делам, не обращая ни толики внимания на прохожих, а кто-то просто прогуливался до ближайшего кафе, чтобы устроить себе поздний завтрак или ранний обед в компании или без нее.        — Кстати, — остановившись на последней мысли, тихо обронил я. Нога ступила с последней ступени лестницы, ведущей на первый этаж дома, и я посмотрел в сторону Дея, — а сколько сейчас времени?        — Половина двенадцатого, — отозвался тот и, мельком обратив на меня свой взгляд, вернулся к готовке. Повсюду стоял приятный аромат свежеиспеченных блинов и сладкого теста, а вскоре от плиты вновь стали доноситься шипящие звуки, когда жидкость плавно растекалась по горячей поверхности сковороды и начинала запекаться с одной из сторон.        — Итачи и Саске давно уехали? — снова вспомнив про Учих, задался вопросом я, усаживаясь за ближайший барный стул и облокачиваясь подбородком о свои руки.        Почему-то сейчас, после всего того, о чем мне пришлось подумать прошедшей ночью, мысли об их отношениях и о них самих в целом вызывали у меня достаточно смешанные чувства. Теперь, казалось, вся ситуация вновь развернулась передо мной немного другой стороной, показалась под отличным от прошлого углом, хотя раньше, всего несколько дней назад, я и подумать не мог, что это ощущение вновь настигнет меня. В голове снова ожили те слова Итачи, что он произнес, говоря о своем брате: «В глубине души Саске все же остался собой, хоть какое-то время он и был вынужден выпускать шипы… Ему просто страшно, он боится за нас», — все вертелось и вертелось в где-то среди моих мыслей…        Наверное, только к этой минуте мне удалось окончательно осознать, что именно происходило на протяжении всего этого времени между этими тремя: между Итачи, Дейдарой и самим Саске. И это осознание — с моих губ даже сорвался тихий утомленный выдох — оказалось намного тяжелее, чем я мог предполагать. Это ощущение — тяготящее и давящее на что-то в глубине меня — чем-то напомнило мне то, что я испытал, еще будучи в Центре, когда Итачи впервые рассказал мне о боли Саске, о той аварии, о той трагедии, что произошла с их родителями… Я так отчаянно стремился узнать об этом больше, приоткрыть эту злополучную завесу тайны, что так долго не желала поддаваться мне, однако лишь после того, как мне действительно удалось услышать эту правду, услышать то, чего я с такой силой жаждал так долго, мне удалось понять: подобные вещи нельзя просто узнать, их невозможно принять или усвоить так легко, как это представлялось изначально. Такие осознания, когда они настигают тебя, остаются где-то внутри тяжелым, свинцовым осадком. Они заставляют все внутри сжиматься в колких спазмах, болеть, будто эта рана, о которой ты только что узнал, была нанесена не кому-то другому, а именно тебе самому.        Казалось, чем глубже я погружался в происходящее, тем больше боли мне причиняли подобные осознания. Я словно все сильнее пропитывался этой историей, частью которой и являлся, и она прожигала меня, разливаясь где-то в области сердца, заставляла мои и без того нелегкие мысли становиться лишь тягостнее и труднее для понимания.        Голова постепенно будто погружалась в какую-то дымку, взгляд затуманивался, а все то, что с ужасной скоростью мелькало в моих мыслях, казалось, и вовсе превращалось в один сплошной клубок ниток, который катался из стороны в сторону, то распутываясь и уже подавая надежду на что-то хорошее, то вновь завязывая на себе все новые и новые узлы.        — Ну да, около двух часов назад.        Я моментально встрепенулся. Это был голос Дея.        — Я попросил, чтобы они не задерживались, ведь к обеду уже должен будет приехать ваш врач, — все так же стоя ко мне спиной и продолжая жарить блины, спокойно говорил он. Его руки ловко перемещались от плиты к кухонным тумбам и обратно, а голос казался абсолютно расслабленным, как будто то, что сейчас нас окружало, было действительно самым обыкновенным утром в самый обыкновенный день.        «К-как… — тут же подумал я про себя, — как он может говорить так спокойно, когда вокруг происходит столько пугающих вещей?»        Эта мысль не давала мне покоя. Я абсолютно точно мог сказать, что в ту секунду, когда я только-только смог ее уловить, перед самыми глазами возникли воспоминания и о последних событиях, связанных с бывшим мужа Дейдары, и о том подозрительном звонке от нашего лечащего врача, который, к слову, уже скоро должен был лично появиться в этом самом доме, являющимся самым безопасным местом для нас всех. По всему моему телу, по каждой его клеточке, все быстрее разносилось жгущее ощущение тревоги, заполняющее меня изнутри. Оно стремительно пробиралось все выше и выше, сперва охватывая ноги и заставляя их чуть онеметь, затем кончики пальцев, в которых моментально почувствовалось легкое покалывание, вены рук, синим цветом светящихся под кожей… Мерзкие, холодные мурашки пробежали по позвоночнику, поднимаясь ближе к шее и голове. Картинка перед глазами плыла.        Я ощущал себя загнанным. Загнанным маленьким ребенком, потерявшимся среди наступающих проблем. Меня пугало то, что еще недавно мне казалось, все все они наконец начали медленно отступать, отпускать меня из своих цепких рук, мне казалось, что все эти трудности и боль вскоре должны были остаться где-то позади меня… Но сейчас я понимал, что на замену старым проблемам приходили все новые и новые, и теперь, когда я наконец мог с твердостью сказать, что мне удалось понять суть всего происходящего, они представлялись мне в разы серьезнее и страшнее, чем тогда, когда я находился в неком неведении. Меня пугало то, что в любую минуту, в любой момент могло произойти абсолютно что угодно, и никто из нас не мог спрятаться или укрыться от этой опасности. Она, словно хищный зверь, обхаживала нас сторонами, выглядывала издалека, время от времени нанося угрожающие удары, но оставляя самое сладкое на потом. Меня полностью поглотило чувство страха перед тем, что могло произойти, и то плохое предчувствие, что не так давно пробудилось во мне беспричинно, уже не казалось таким глупым или бредовым как раньше. Я определенно что-то чувствовал заранее, и это стойкое ощущение никак не хотело отпускать меня из своих ледяных и крепких объятий.        — Может, стоит отменить прием?.. — неожиданно для самого себя, процедил я себе под нос, не замечая, как глазам уже успели подступить горячие капли слез. Мне не хотелось плакать, и во мне не тлело чувство горя или печали, но они, будто по своей собственной воле, скатились по щекам, оставляя за собой неприятные мокрые дорожки. И только после, спустя долю минуты заметив, что на стол уже успела упасть пара капель, я судорожно зарылся лицом в ладони и попытался спрятать свое странное состояние в них.        — Отменить прием? — невозмутимо вторил за мной Дей, и, казалось, его фраза была незакончена, он хотел сказать что-то еще, но его голос вдруг затих, а приподнятые ранее уголки губ тут же опустились, как только он повернулся и остановил на мне свой взгляд. — Наруто… — вдруг сорвалось с его губ, — ты чего?        Он торопливо подбежал ко мне, но я же, казалось, и вовсе перестал замечать все, что происходило вокруг. Все, что я мог различить среди своих мыслей: «Неужели всего за несколько минут после пробуждения, когда так недавно я мог почувствовать, что мне удается спокойно дышать, мое состояние успело перерасти в это?»        — Ты снова плохо себя чувствуешь? — тихо проговорил Дей, пытаясь развернуть меня к себе и заглянуть в лицо.        — Прости, — лишь мог пробормотать я в ответ, чувствуя судорожные прикосновения его рук на своих плечах. — Мне так страшно, я чувствую что-то не то, — усмехнулся своим же словам я, понимая, насколько глупыми они могут прозвучать со стороны.        — Наруто, — твердо позвал меня Дейдара, наклоняясь ниже и вставая коленями на пол. — Посмотри на меня, хорошо?        Его теплые, еще пахнущие печеным тестом ладони накрыли мои руки и мягко сдвинули их с моего лица. Взгляд невольно поднялся к глазам Дея: он смотрел на меня пристально, ни на секунду не отводя взор, и как бы молчаливо звал меня к себе. В груди вновь разлилось странное чувство, которое внезапно заставило меня затаить дыхание и на мгновение словно остановить время — теплые слезы перестали ощущаться на щеках, а мысли, разрывающие голову, будто застыли внутри нее и стали понемногу умолкать, постепенно растворяясь и тая одна за другой.        — Умничка, — совсем тихо, шепотом отозвался Дей, мягко поглаживая мои щеки и успокаивающе глядя на меня, — постарайся привести дыхание в порядок. Дыши глубоко, — ласково продолжал он, после поднимая ладонь к моему лбу и на несколько секунд не отрываясь от него.        Казалось, только сейчас мне удалось заметить, что пульс был ужасно быстрым; тяжелые толчки гулко отдавались в груди, слышались в ушах, чувствовались даже в кончиках пальцев. Мерные удары тихо-тихо становились все медленнее и медленнее, с каждой следующей секундой мое сердце будто успокаивалось, а кровь, несущаяся по венам, казалась уже не такой горячей и обжигающей.        — У тебя поднялась температура, — негромко вздохнул Дейдара и в печали свел брови, рассматривая мое лицо. — Я принесу прохладное полотенце, подожди пару минут, — с легкой потерянностью проговорил он и, встав с колен, спешно направился к ванной неподалеку.        И в воздухе вокруг меня наконец повисла настоящая, самая настоящая тишина. Единственное, что могло вертеться в моей в те минуты: «Простите меня за это». Я боязливо опустил наполненный неуверенностью взор к своей груди, чуть оттягивая ворот домашней футболки и заглядывая под нее: кожа вокруг укуса Саске снова покраснела и набухла. Тогда я не хотел даже притрагиваться к этому месту, не зная, насколько сильно оно может болеть. Один только взгляд уже приносил мне ее.