Что для тебя — любовь?

       Трепет.        Признаться, тогда я не мог точно сказать, что именно я чувствовал, но, кажется, именно он полностью завладел моим сердцем в те минуты.        Мы с Саске действительно сбежали. Мы просто сделали это, оставляя позади все, что царило в зале для банкета, оставляя там и шумных людей с их бесчисленными разговорами, и яркий свет, льющийся с люстр, и ту суету, что охватывала все пространство внутри. Казалось бы, с того момента, как мы встали со своих мест, направив тихий шаг в сторону одного из запасных выходов, с того момента, как мы ступили наружу, за пределы погруженного в атмосферу праздника помещения, прошло всего лишь несколько минут, однако… В какой-то миг время для нас словно перестало существовать, и мы окончательно потеряли его счет. Все равно с каждой следующей секундой все это будто все дальше и дальше оставалось где-то за нашими спинами, где-то в затворках нашей памяти, как будто весь этот вечер — его запах шампанского, его смешанные между друг другом голоса, смех, беседы — все терялось в нашем сознании, словно было чем-то наподобие сна, не более. И кончался он только сейчас. Как будто только к этой секунде мы с Саске оба проснулись, наконец сумев развеять это мутное облако — облако, что не позволяло нам обоим дышать свободно и легко, так, как мы могли это делать только наедине друг с другом.        Тихий коридор, освещаемый редкими светильниками и лучами окончательно уходящего солнца, широкие окна, открывающие вид на живущий в каком-то своем ритме город, на который сейчас опускался закат в свои последние минуты, пустующая лестница, наши голоса и едва слышный смех, эхом разбивающийся о светлые стены… Мы бежали неспешно, скорее играясь, наслаждаясь своими же действиями, своими же желаниями и порывами, ведь помимо них у нас не осталось ничего: ни навязчивых мыслей, ни тех беспокойств, что одолевали всех нас в последнее время, — совершенно ничего. Мы просто бежали вперед — туда, куда смотрели глаза, не задумываясь, не заморачиваясь ни о чем — лишь поддаваясь какому-то спонтанному чувству, охватившему нас обоих.        Наверное, в эти секунды, видя перед собой улыбку Саске, хоть и совсем мимолетную, будто бы случайную, ощущая только одно — то, что в такие моменты я чувствовал себя по-настоящему живым, я впервые за долгое время снова почувствовал себя ребенком… Маленьким, не знающим бед ребенком, которого еще не успели тронуть все эти трудности, для которого слова «жизненные преграды» оставались лишь словами, для которого свобода и легкость — то, чем наполнен всякий следующий день, каждый из которых казался нескончаемым и таким обыкновенным для ребенка днем.        Коридоры становились чуть темнее. Казалось, будто вместе с банкетом, с его гостями и застольями мы с Саске оставляли за собой и его, сбегая все ближе ко тьме и медленно опускающейся на город ночи. Шумный смех становился все громче в царствующей всюду тишине, однако, если быть честным, где-то внутри меня проснулось ощущение, что на самом-то деле она была намного громче нас и, ворвавшись в ее владения, мы были вынуждены просто подчиниться, вскоре невольно приглушая свои голоса.        — Саске! — позвал его я, когда мне наконец удалось найти более-менее светлое место, несмотря на то, что лампы здесь были выключены и свет этот состоял исключительно из розовых лучей. — Ты не знаешь, что здесь? — я указал на ближайшую дверь, похожую на ту, через которую мы вышли из банкетного зала, но только этажом выше.        Учиха показался из-за угла, куда я завернул парой минут ранее — на его лицо упал мягкий, но кажущийся по-настоящему пылающим закатный свет, исходящий из больших окон неподалеку.        — Тоже банкетный зал, только немного поменьше, чем тот, что Итачи и Дейдара выбрали для сегодняшнего дня, — отозвался он на мои слова, как только полностью вышел из тени и подошел чуть ближе ко мне. — Хочешь туда?.. — с мягкостью улыбнулся он, внимательно заглядывая в мои глаза. Я тут же замер в легком недоумении.        — Туда? — переспросил я и вскинул бровями. — А нам можно? — взор вновь метнулся к двери, затем возвращаясь обратно к Учихе.        — Можно, можно, — только тихо посмеялся тот. — Итачи забронировал оба этажа, чтобы лишние люди не мешали проведению банкета, — объяснил он, легким движением открывая дверь и взглядом указывая мне на открытый теперь вход.        Бросив негромкое «Вау» себе под нос, я осторожно ступил внутрь просторного помещения, как будто до сих пор плохо веря в то, что мы действительно можем в него войти.        Казалось, здесь было даже тише, чем там, в пустых коридорах и на лестницах здания. Просторное помещение будто впитало в себя всю эту тишину, все спокойствие и полное умиротворение, что царило в нем весь сегодняшний вечер. Широко распахнув глаза, я осмотрелся по сторонам: на красиво отделанных стенах приятно рассеивался солнечный свет, ближе к концу зала сливаясь с наступающей темнотой; в нескольких местах стояли большие ненакрытые столы, рядом с ними — стулья, а около окон виднелись какие-то украшения и декор, видимо, оставшиеся после прошлого мероприятия и выглядевшие сейчас почему-то по-особенному одиноко и покинуто среди всей этой обстановки.        Меня с головой накрыло очень странное чувство, название которого я не знал, но ощущал на себе уже не впервые за свою жизнь — чувство, похожее на потерянность или некое одиночество в месте, которое по своей сути должно быть людным и наполненным жизнью, но сейчас пустующее и совсем оставленное всяким человеком.        — Это так… странно, — тихо проговорил я, не сумев подобрать других слов, и обернулся к Саске. — Мы здесь в полном одиночестве, как будто все это только наше! — как-то слишком по-детски прозвучал мой голос, когда я развел обе руки, словно открывая для кого-то свои объятия.        Губы Учихи тронула легкая улыбка. Сделав несколько шагов ко мне навстречу и пользуясь моментом, он мягко прильнул ко мне, вдруг обнимая меня всем телом и замирая на месте. На секунду потерявшись в удивлении, я охнул ему в плечо, теряя равновесие и едва удерживаясь на ногах. Однако, успев меня удержать, Саске мигом сжал объятия еще крепче. Легкие стремительно наполнились его природным ароматом, который я не мог не узнать среди приятных ноток его любимого одеколона и своих собственных духов. Казалось, со временем этот запах становился для меня все приятнее и роднее, всегда наполнялся чем-то новым всякий раз, когда мне удавалось так глубоко вдыхать его своей грудью, и это, наверное, никогда бы не переставало меня удивлять — каждый раз, когда я думал, что уже знаю Саске, знаю его мысли, знаю о нем все, он снова и снова открывал для меня что-то новое, какую-то неизведанную частичку своей души.        — Я так рад, что сегодня ты побыл рядом со мной, — спустя долю минуты прошептал Учиха, шумно выдыхая. — Думая сейчас об этом, я даже не представляю, как справлялся раньше, — тихо усмехнулся он, однако я не мог не заметить в его голосе грустные нотки.        В мыслях тут же промелькнуло все то, о чем я размышлял не так давно, сидя за столом, — улыбка, растянувшаяся на моем лице, стала медленно с него пропадать, а в груди будто бы все сильнее что-то сжималось, не позволяя мне сдвинуться с места и проронить хоть одно слово ему в ответ.        — Мне… так жаль, Саске, — сам не зная, что хотел этим сказать, проговорил я, так и не сумев хоть на сантиметр отстраниться от туловища Учихи.        Все его тело будто бы было пропитано чем-то согревающим, странным теплом, заставляющим меня только крепче прижиматься к нему и вслушиваться в биение и своего, и чужого сердца… Думая обо всем, что Саске пришлось пережить за те годы, пока мы были в разлуке и пока мы не могли нормально общаться, я не мог остановить внутри себя со все большей силой сжимающие мою грудь спазмы боли. Мне хотелось, искренне хотелось сказать ему что-то большее, передать все, что я ощущаю и думаю, все свое сочувствие и понимание к нему, однако все, что я смог сказать, — «Мне жаль, Саске». И этого казалось отвратительно, ничтожно мало, — так мало, что мне захотелось провалиться под землю из-за собственных слов и мыслей о них. Но сейчас, когда меня преследовали размышления, что тронули меня за столом, самую большую боль мне приносило кое-что другое — понимание, что это прошлое, его последствия будут тянуться за Учихой на протяжении всей его жизни…        — Мне действительно жаль, — уткнулся в его шею я, сам не понимая, что творилось в моей голове.        Руки Учихи плавно двинулись по моей спине, одна из ладоней легла на затылок, ласково поглаживая его и время от времени пальцами пробираясь в мои светлые волосы. Казалось, в тот момент я словно начал по-настоящему таять в его объятьях, утопая в смешанных чувствах и позволяя им полностью мной завладеть.        — Тише, тише, — подобно сладкой колыбели, успокаивал меня Саске, шепча на ухо теплые слова. — Все хорошо, — проговорил он, наконец размыкая свое заключение и, улыбаясь одним только взглядом, мягко посмотрел на меня. Тогда в его глазах читалось все, абсолютно все, что творилось у него на душе: сожаление, смятая боль и ласковая благодарность, что трепетала в его сердце. В один момент я понял, что на самом деле ему не так важно, какие слова я подберу, чтобы выразить ему все, что я хочу сказать, не так важно, что я сделаю, — как будто Саске понимал меня и без слов, поделив все свои чувства на двоих, и даже их отсутствие было наполнено особым для нас обоих смыслом.        — Пойдем?.. — вдруг улыбнулся он мне, оставляя легкое прикосновение на внутренней части моей ладони и чуть щекоча ее.        Я вопросительно взглянул на него в ответ, ощущая, что сердце почему-то билось быстрее обычного.        — Я хочу тебе кое-что показать.

***

       Мы ступали совсем тихо. Шаг за шагом — каждый из них казался ужасно громким во всепоглощающей тишине, что владела коридорами этого здания. Слух все же мог уловить отголоски какого-то шума и музыки, доносящихся с этажей ниже, время от времени до него доходили чьи-то голоса, однако и они вскоре затихали, как будто боялись нарушить то устоявшееся спокойствие, что царило здесь повсеместно.        Мы с Саске миновали пару коридоров, то выходя на свет и обустроенные части здания, то вновь возвращаясь к каким-то ходам, которые наверняка предназначались для персонала, а не посетителей, но все же это наверняка было меньшим, что могло волновать нас в тот момент. Мгновение — мы оставляем позади какие-то двери, мгновение — быстро заходим внутрь лифта, волнительно держась за руки и сжимая их в захватывающем трепете, который будто бы разливался внутри тела вместе с кровью. Яркий, непривычный для глаза свет тут же заставил меня зажмуриться, а ладонь — напрячься еще сильнее.        — Саске, — засмеялся я, растерянным взглядом прослеживая, как двери быстро задвигаются и лифт трогается с места, — куда мы идем?        — Увидишь, — постарался сдержать широкую и такую редкую для себя улыбку он, нажимая на самый верхний этаж и так и не смотря на меня, словно один его взгляд уже бы рассказал мне обо всем, что он хотел оставить только в пределах своей головы. Эта мысль заставила меня только ярче улыбнуться ему в ответ.        Когда лифт остановился, перед взором открылись несколько лестниц, ведущих еще выше. Не успев и подумать, я вышел наружу и тут же бросился за Учихой, который не стал медлить и побежал прямо к ним, ни на секунду не сомневаясь и не замирая на месте. Картинка перед глазами смазывалась, сердцебиение учащалось от бега и легкой усталости, в висках все сильнее билась приливающая кровь, из-за чего казалось, будто то волнение, что охватывало меня минутой ранее, стремительно сменялось странной эйфорией, настигающей меня все быстрее и быстрее.        Ускоряя шаг, я и не заметил, как где-то вверху показался свет или, скорее, нечто, что заменяло его, пока город был настлан ночным покрывалом — маленькие белые точки, сияющие над головой… С губ мгновенно слетел пораженный выдох, когда, приближаясь кверху, я наконец понял: все это время Учиха вел меня на крышу этого здания, и всего через пару шагов я уже должен был оказаться там.        — Саске! — с замиранием сердца вскрикнул я, широко глядя по сторонам и покидая темную лестницу. — К-как… — только и смог бросить я, чувствуя, как с ног до головы меня охватывало какое-то буйное и обжигающее изнутри ощущение.        Я медленно сделал глубокий вдох — в грудь тихо проникал свежий и уже не такой теплый, как раньше, воздух. Вокруг виднелась большая поверхность крыши, местами пустующая, а местами занятая какими-то постройками, а вокруг… Вокруг нас окружал настоящий простор. Со всех сторон виднелись либо другие, более высокие многоэтажки, либо макушки близстоящих зданий; где-то вдалеке плыли практически прозрачные облака, а солнечные лучи были уже едва-едва заметны, растворяясь в наступившем мраке и практически сливаясь с ним.        У меня тут же перехватило дыхание. Казалось, будто с каждой следующей секундой сердце в моей груди пропускало все больше и больше ударов и вскоре и вовсе должно было остановиться от нахлынувших ощущений, которые я и сам не мог разобрать внутри себя: не то наплывающий страх, не то захватывающее чувство трепета — они заставляли меня дышать все прерывистее, а мои глаза — все судорожнее блуждать вокруг. К кончикам пальцев прилил неожиданный холод, отчего они стали подрагивать, а на щеках и ушах, наоборот, почувствовался сильный румянец, будто вся кровь, что была в моем организме, стала приливать к моей голове.        — Иди ко мне, — тихонько позвал меня к себе Саске.        Я обернулся к его голосу: Учиха стоял практически около края крыши, одной рукой касаясь металлического ограждения, а другой поправляя чуть растрепавшиеся из-за легкого ветра волосы. Приятное дуновение тут же тронуло и меня — как только я двинулся в его сторону, мне пришлось так же поправлять ранее хорошо уложенную прическу. И чем ближе я подходил к Саске, тем сильнее меня сковывало накрывающее меня с головой захватывающее чувство, из-за чего сердце в груди билось лишь сильнее, а его удары, казалось, с силой раздавались по всему моему телу, оставаясь где-то в кончиках ушей и пальцев.        — Так боишься высоты? — слабо посмеялся он, протягивая мне руку и тем самым пытаясь помочь мне подойти чуть ближе к краю.        — А кто не боится? — с улыбкой ответил я, дыша ртом и цепляясь пальцами за край рукава на его пиджаке.        Наконец, когда до ограждения осталось не больше полуметра, я замер на месте и поднял глаза от ног. Взгляд медленно скользнул из стороны в сторону, и, казалось, я не мог не затаить дыхание при том, что мне удалось видеть перед собой: для нас с Саске открывался вид на весь центр города, на все его широкие дороги и улицы, рассекающие местность и светящиеся яркими полосами где-то там, далеко внизу. В многочисленных окнах зданий поблизости уже давно горел свет, рассеивая опустившиеся на них сумерки, а от земли доносился совсем тихий, будто бы совсем далекий городской гул, оповещающий о том, что, несмотря на наступление ночи, центр отнюдь не собирался успокаиваться и позволять облаку сна опуститься на себя. Но на самом деле самое прекрасное было чуточку выше шумного города и его огней — на небе. Только-только подняв к нему взгляд, нельзя было не отметить, что сегодня оно было, словно специально для нас двоих, особенно чистым и безоблачным, а на его полотне, подобно мелким крапинкам от неаккуратного взмаха кисти, было рассыпано множество маленьких звездочек, освещающих его и придающих ему какой-то особый вид, даже более сияющий, чем днем.        Я даже и не смог заметить тот момент, когда к моим ногам невольно прилила слабость, заставляющая их чуть подкоситься, а голова на пару секунд закружилась из-за подобного вида и понимания, что под нами больше чем два десятка этажей.        — Тебе нравится? — вдруг спросил Учиха, выводя меня из легкого шока.        — Ты еще спрашиваешь? — расплываясь во все еще пораженной улыбке, выдал я и перевел полный упоения взор на него. — Я в восторге… — добавил я тише задуманного и крепче сжал руки на ограждении.        Ночная прохлада окутала нас с ног до головы — по коже под одеждой даже успели пробежать легкие мурашки из-за ощущения от нее, однако их нельзя было назвать чем-то неприятным или вызывающим дискомфорт; наоборот же, эта свежесть, пока еще летняя и будто бы щекочущая нас, заставляла меня… чувствовать себя на своем месте? Чувствовать время прямо здесь и сейчас?        Я медленно пробежался взглядом по будто бы сияющему снизу городу и неспешно приподнял голову кверху: для взора открылся широкий простор неба, которое, казалось, было невообразимо близко к нам с Саске, словно мы прямо сейчас, в эту секунду могли дотянуться до него руками и прикоснуться к его прохладному полотну. Все внутри меня, словно вместе с сердцем, замерло, бесконечно трепетало и дрожало. Наверное, именно в эту минуту, стоя рядом с Учихой и глядя на ночное небо, от вида которого непроизвольно захватывало дух, я почувствовал себя по-настоящему свободным, словно весь мир медленно открывал мне свои объятия, словно я наконец достиг чего-то такого, к чему неосознанно стремился всю свою жизнь. И…        Мне вспомнилось детство. Действительно, в голове медленно, совсем плавно начали всплывать затаившиеся где-то в глубине моей памяти воспоминания и картинки, почему-то больше напоминающие мне какой-то сладкий сон или грезы, которые поселились в моем сердце и затихли в нем на долгое время. Мне вспомнилось то время, когда я был настоящим ребенком, когда мои мысли не были заняты какими-то проблемами, когда я не задумывался перед тем, как что-то сказать, когда улыбка на моем лице цвела изо дня в день, и им, казалось, не было предела…        В одну из подобных ночей мы с Саске были вместе: игрались, бегали повсюду, болтали о том, что сейчас бы наверняка вызвало смех. В мыслях все быстрее оживало воспоминание о том, как мы абсолютно так же, как и сейчас, стояли на крыше, смотря на звезды и ожидая, с затаенным дыханием ожидая, когда же какая-нибудь из них упадет и мы сможем загадать свое желание. Казалось, все вокруг напоминало мне об этом, заставляя все глубже и глубже проникаться моментом: руки так же лежали на холодных перилах, которые даже обжигали собой кожу, легкий теплый ветер слабо трепал нам волосы, а наши с Учихой взгляды были неотрывно направлены вверх, к небу — темному и захватывающему одним своим видом.        — Саске… — мой голос предательски дрогнул, когда я тихо позвал его по имени.         Учиха перевел на меня свой взор — мягкий, до помутнения в мыслях нежный. Опустив глаза и теряясь, я осторожно прикоснулся к его руке, как это было тогда, много лет назад. Сердце тут же пропустило удар от смешанных чувств, вызывающих во мне целую волну странных и волнующих ощущений.        — Тогда, давно, помнишь?.. — совсем неразборчиво продолжил я. — Что ты загадал на падающую звезду?        Мой голос звучал тихо, будто растворяясь в ночном мраке, окружающем нас, и сливаясь с ласкающей слух тишиной.        Тот день был особенным для меня, для нас обоих. Я не мог не запомнить тот миг, когда вместе с Учихой мы шепотом отсчитывали от трех до одного, чтобы попросить у звезд то, чего мы желаем, о чем думаем, когда мои губы впервые коснулись щеки Учихи — мягко, слишком невинно, по-детски, но это воспоминание, это ощущение, что застыло в моей груди тогда, казалось, жило в глубине моей души до сих пор, заставляя мое сердце биться чаще, а кровь разливаться по венам с безумной скоростью.        Я запомнил его. Я запомнил нас с Саске тогда. Я запомнил, что единственным желанием, которое я мог загадать в ту ночь, было то, чтобы мы с ним навсегда остались вместе, остались неразлучны в любое время и при любых обстоятельствах…        — В тот вечер, — вновь поднимая взгляд к небу, мечтательно начал Учиха, — перед тем как встретиться с тобой, я прощался с мамой и просил ее не волноваться за меня, ведь время было довольно позднее…        — Саске, ты точно уверен, что не замерзнешь в одной футболке? — доносился голос Микото откуда-то с кухни, пока самый младший Учиха торопливо бегал по дому, одеваясь и собираясь выходить.        За окном уже давно стояли легкие сумерки, несмотря на то, что был летний сезон и солнце опускалось за горизонт довольно поздно. В доме было шумно: мама занималась чем-то на кухне, разбираясь с посудой после ужина и параллельно подогревая еду для только-только освободившегося от работы отца, который не успел к столу вовремя; Итачи, отбросив все свои домашние задания, разговаривал с кем-то по телефону, время от времени затихая, а затем снова возвращаясь к веселым возгласам.        — Там тепло: сегодня весь день стояла жара, — кричал Саске из коридора так, чтобы мама его услышала.        — Ничего не понимаю, это же нужно было допустить такую оплошность в своем отделе, — негодовал отец, сидя на кухне и закрывая лицо ладонями.        — Милый, я сейчас подойду, погоди секунду, — обратилась Микото к младшему сыну и, торопливо вытерев руки о полотенце и бросив взгляд на мужа, вышла в коридор, где топтался маленький мальчик.        — Мама, я не могу найти… А, вот, — лепетал он себе под нос, поднимая с пола какую-то безделушку и пихая ее в карман своих шорт.        — Почему ты так торопишься? — заметив его волнение, посмеялась женщина и присела на корточки, наклонившись к нему. — Тебя ждет кто-то важный на улице? — усмехнулась она с добротой и потрепала его за волосы.        — Мы сегодня идем с Наруто, — принимая слишком важное выражение лица, ответил он и вздернул нос кверху.        — Понятно, понятно, — все так же улыбалась Учиха. — Хоть школа и не далеко, но вы не боитесь идти туда одни? Сейчас уже поздно, — затревожилась она, однако останавливать сына не пыталась, зная, что про сегодняшний день уже половину недели говорили в новостях, упоминая редкий звездопад, и ему наверняка очень хотелось бы на это посмотреть.        Саске помотал головой в знак отрицания и хмуро взглянул на маму.        — Если так беспокоишься, можешь сходить с нами, — буркнул он и свел брови. — Когда мы смотрели новости и там говорили про звездопад, я видел, что тебе тоже хотелось бы на него посмотреть. Пойдем вместе? — смягчился и без того детский голосок, и младший Учиха опустил взгляд вниз.        В его груди проснулось странное чувство грусти: признаться, он знал, что мама, даже несмотря на свое желание, ведь сегодняшний вечер обещал быть тяжелым из-за каких-то проблем с документами у главы семейства, что он принес с работы, не смогла бы пойти с ним. Он знал, что мама обязана ему помогать, знал, что они работают вместе, а еще он знал, что ей это очень не нравится. Но она молчала. И вряд ли бы когда-то перестала это делать.        — Не могу, сынок, — лишь мягко проговорила она и слегка улыбнулась. — Прости.        И как бы печально это ни было, Саске с самого детства знал: улыбка на лице человека не всегда говорит о том, что он счастлив или рад. Иногда за ней кроется множество других вещей, которые ему пока что было бы слишком трудно понять.        — Саске, ты ведь знаешь, что на падающие звезды загадывают желания? — вдруг спросила у него мать, заглядывая в глаза сына и не переставая улыбаться. Тот молчаливо кивнул в ответ. — Тогда ты можешь попросить у звездочки кое-что очень важное, — она взяла мальчика за обе руки, которые тут же сжались на ее пальцах.        Учиха заволновался, глядя на свою маму: ему вдруг показалось, что сейчас она выглядела чуть-чуть грустнее обычного, и это не могло не вызывать в нем тревожных чувств.        — Ч-что же? — совсем тихо задался вопросом он, с широко раскрытыми глазами смотря на Микото и ощущая, как его сердце забилось быстрее обычного…        — Тогда она сказала мне кое-что, о чем я не могу забыть до сих пор. «Саске, надеюсь в будущем ты поймешь свою маму и простишь ее за это… Для каждого человека в мире любовь обозначает разные вещи, каждый понимает ее по-своему. Я думаю, самое лучшее, что ты можешь попросить у звездочки, это узнать, что для тебя — любовь, Саске, — прошептала она. — Возможно, она не ответит тебе сразу и твое желание сбудется не через день и не через два, но когда-нибудь это случится. И это понимание, этот ответ… Он изменит твою жизнь, и изменит ее к лучшему».        Саске тихо опустил голову, закончив говорить. К концу его голос окончательно затих, а глаза будто покрылись странной пеленой прошлого, которое он словно видел прямо перед собой. Казалось, за те минуты, пока я слушал его, мне ни разу не удалось нормально вздохнуть, как будто, на мгновение затаив дыхание, я больше не мог привести его в порядок.        — Знаешь, Наруто, — негромко обратился он ко мне, поворачивая голову в мою сторону и легко улыбаясь, — тогда, в детстве, я и не понял, за что она просила у меня прощения, что хотела, чтобы я понял. Теперь же я знаю: уже тогда она нашла того самого человека, не нашего отца, в котором отыскала смысл этого слова — любовь. И, думаю, она была права, — на несколько секунд Учиха затих, так и не отводя от меня взор.        Мягкая улыбка словно цвела на его лице, не позволяя мне ни на секунду отвести глаза в сторону, ни на секунду отвлечься мыслями на что-то другое…        — То желание, что я загадал, смотря вместе с тобой на звезды, и правда сбылось совсем не скоро. Столько лет прошло после того дня, столько всего успело случиться… — говорил он, не замечая, как теплый ветер приводит его волосы в легкий беспорядок. — Но только недавно благодаря тебе я все же понял: это случилось — моя жизнь действительно очень поменялась. И я безумно счастлив, что здесь и сейчас нахожусь именно с тобой, наконец обретя то понимание, о котором когда-то рассказала мне моя мама.