Что для тебя — любовь?

       В банкетном зале поселился настоящий шум. Казалось, по сравнению с ним все те звуки, разговоры, вся та суета, что царствовала здесь раньше, — все уходило на второй план и представлялось не таким уж и громким, как в эти секунды. Гул раздавался, наверное, из каждого его уголка, все люди — кто торопливо, кто уступая другим, — направлялись к месту около внутреннего балкона, где находился Итачи, а останавливаясь, беседовали, ожидая, пока подойдут остальные. Звон бокалов, смех, слышащийся с разных сторон, улыбки и осчастливленные глаза — все они словно смешивались в одну большую буйную, источающую радость картину. Однако мне на этой картине места почему-то не находилось.        «Почему именно сейчас? Чего я не понимаю? — все никак не мог совладать со своим беспокойством я, подчиняясь большинству и шагая вслед за людьми, но мысленно витая где-то далеко от них всех, где-то там, еще в нашем со старшим Учихой разговоре, в его словах и сроках между ними. — Что же я упускаю?» — наконец вырвалось внутри меня, как только ноги застыли на месте. И я медленно поднял голову вверх.        Передо мной открылся вид на уже знакомое место на балконе, откуда я так недавно сбежал, мечась в поисках Саске или Дея. Передо мной была все та же лестница, все те же блещущие богатством украшения, цветы и светильники, однако теперь, в этот момент, все это казалось каким-то иным, как будто все мы — в том числе и я — уже были оторваны от того места, и теперь оно принадлежало кое-кому другому. Взгляд остановился на двух фигурах, стоящих наверху, — фигурах Итачи и Дея. Видимо, находясь в ожидании, пока все гости обратят на них внимание и встанут на удобные места, они тихо переговаривались между собой, стоя около края балкона и переводя взор то к своим ногам, то вновь возвращая друг к другу. Также в глаза бросилось, что по обе стороны от них, хоть и на довольно неблизком расстоянии, находились, судя по всему, их телохранители — строгие и, казалось, вовсе каменные лица их смотрели прямо перед собой, но наверняка это было лишь видимостью, и они внимательно наблюдали за всем, что происходило вокруг.        «Похожи на тех, что были у той дамы, которую мы недавно встречали с Саске», — вдруг вспомнилось мне, как только взор снова остановился на одном из охранников.        И, наверное, эта мысль бы ускользнула из моей головы точно так же быстро, как и появилась, если бы не одно но: где-то позади меня внезапно послышался уже знакомый голос, и я не мог не понять, что он принадлежал именно той женщине, о которой я только что подумал. Я бросил взгляд за свое плечо: неторопливо шагая в нашу с Саске сторону, она беседовала с какой-то девушкой, лица которой я не узнал. Цвет ее платья, в целом весь внешний вид, несомненно, выделялись среди толпы, поэтому упустить ее взглядом я просто-напросится не мог, однако… Большее мое внимание привлекло кое-что другое: людей в черных костюмах, охраняющих ее, было уже не двое — позади нее виднелся лишь один человек.        — А второй?.. — вдруг не сдержался и пробормотал я вслух. — Куда он пропал? — сам не зная зачем, задался я, казалось бы, совершенно не касающимся меня вопросом, все еще не в силах оторвать от их вида взор.        По спине пробежали холодные мурашки, и я, будто бы остолбенев и не принадлежа себе, все следил и следил за ними своим взглядом. Наверное, любой другой человек, будь он на моем месте, даже бы не обратил на этот факт какое-либо внимание, забыл бы о своей мысли спустя пару секунд или даже меньше, но не я.        — Наруто, — вдруг позвал меня Саске, прикасаясь к моему плечу и пытаясь повернуть к себе, — ты себя плохо чувствуешь? — добавил он.        Вздрогнув даже от его легкого прикосновения, я тут же развернул корпус тела в исходное положение. В одну секунду взгляд бросился сперва к его лицу, а затем с тяжестью ударился о пол.        Наверное, в какой-то момент я успел поймать себя на мысли, что мне хочется, безумно хочется ответить на его вопрос честно, рассказать о том, что творилось у меня на душе в последние полчаса-час, хотя время это уже будто бы растянулось для меня в целую вечность; мне хотелось поделиться с ним своими резко настигнувшими меня переживаниями, смятыми мыслями, которые посетили меня во время разговора со старшим Учихой, но все это отходило на второй план, как только в голову ударяло осознание: это лишь мысли, это просто беспокойство, совершенно мне присущее, — безосновное, глупое, придуманное мною самим беспокойство, и такие же глупые и бессвязные мысли. В пару секунд в голове успела промелькнуть, казалось бы, сотня вопросов: что именно мне ему рассказывать? Как передать свои чувства? Как объяснить внезапную панику? Как сплести воедино весь тот поток переживаний и негативных размышлений, что затронули меня так неожиданно и так… не вовремя?        «Точно, — тут же пробормотал я про себя, — все это совсем не вовремя, все это не имеет место быть именно здесь и сейчас», — в смятении мысленно тянул я, все ниже и ниже опуская свой взор. Тихая обида и даже злость стали накапливаться где-то внутри меня — от непонимания самого себя, всей окружающей действительности. Казалось, будто я просто-напросто выпал из нее, уже плохо разбирая, где могла быть моя выдумка, а где — реальность.        Я и не заметил, как рука Саске спустились чуть ниже по моему плечу, а его вопрос вновь повторился. Спустя только долю минуты с губ слетело тихое «Все в порядке», правды в котором было столько же, сколько во мне спокойствия и внутренней радости.        Моя склонность к излишним размышлениям словно погубила меня в тот момент, и исправить это мне бы вряд ли удалось. По крайней мере, тогда.        — Всем добрый вечер, — в это время послышалось откуда-то сверху. — Рад поприветствовать всех вас уже второй раз за этот день.        Я не мог не узнать голос Итачи, слабым эхом раздающийся по малой части банкетного зала, в которой собрались все гости. Почему-то всего нескольких его слов хватило, чтобы я, даже не глядя, увидел перед глазами его лицо, его улыбчивое выражение, черный костюм, расправленные плечи. Мне даже удалось почувствовать, как его собственный взор скользнул по всем нам, оглядывая присутствующих и настраивая их на все, что он хотел сказать.        В один миг все затихло. Не прошло и доли минуты, как все гости стали стремительно умолкать: разговоры все быстрее и быстрее сходили на нет, различный шум буквально за пару секунд опустился к полу, исчезая; все словно разом замерли на месте, позволяя приятной и кажущейся какой-то восторженной тишине поселиться в просторном зале.        — Конечно, в первую очередь мне бы хотелось поблагодарить всех вас за то, что вы приняли приглашение на это мероприятие и решили присутствовать на нем вместе с другими, — говорил старший Учиха твердо и размеренно. — Организовывать этот банкет, собирать всех вас было очень волнительно для меня и для тех, кто мне помогал, — на секунду замолк он, словно просвещая это мгновение вниманию в чью-то сторону, — и, думаю, вечер вышел довольно приятным для нас и всех присутствующих. По крайней мере, я надеюсь, что после него у вас останутся теплые воспоминания о нашей встрече.        — Дейдара сегодня действительно прекрасен, — вдруг послышался чужой шепот где-то за моей спиной. Я обернулся: говорила все та же дама, что при нашей встрече представилась именем Минами.        — Да уж, другого слова и не подберешь, — с явным удивлением тянула ее подруга, приоткрывая рот и, будто бы не моргая, глядя вверх. — Кажется, словно его фигура сегодня не менее яркая, чем у Итачи-сана, — легко улыбнулась она.        Снова вернувшись в обычное положение, я встрепенулся. Взгляд, прежде тяжелый и мутный, медленно поднялся кверху, и мне наконец удалось увидеть ту картину, ради которой, наверное, и стоило ждать наступление этого дня.        Итачи и Дейдара. Они стояли прямо перед всеми нами только вдвоем — по-настоящему осчастливленные, гордые и будто бы сияющие среди всей этой обстановки. Только мельком взглянув на них, любой бы и вправду не мог не согласиться: глава компании Учиха и его секретарь в эти минуты выглядели поистине великолепно, а особенно выделялся все же сам Дей. Взор тут же скользнул по его светлому образу: по его выпрямленным плечам, которые сейчас украшал дорогой шелк и по которым струились золотистые волосы, по изящным рукам, сложенным снизу, по стройному телу, словно обвитому светлой тканью… Казалось, стоя там, сверху, вместе с Итачи, он выглядел действительно великолепно, выглядел так, каким не показывал себя еще никогда, и дело было далеко не в его костюме — на лице Дея цвела какая-то волшебная улыбка, а в глазах сиял странный огонек, невольно заставивший меня вздрогнуть от одной только мысли о том, какое все-таки счастье излучают эти глаза в этот момент. Настоящее счастье, то, которое многие в своей жизни испытывают лишь на миг, затем только лелея это мгновение в своей памяти и говоря о нем, как о чем-то, что не забывается никогда. И все то богатство, вся роскошь и блеск, окружающие всех нас, наверняка даже не сравнились бы с ними — с Итачи и Дейдарой, смотрящими на всех нас сверху, — будто теряя любое величие лишь на их фоне.        «Ничего себе, — буквально замерев на месте, выдал я про себя, не в силах хотя бы на секунду оторвать взгляд от открывшейся картины, — теперь он кажется совсем другим», — мысленно добавил я, думая о наряде Дея. И ведь действительно, хоть он уже и успел показать нам его еще в начале банкета, похвастался им еще тогда, но именно здесь и сейчас… он выглядел именно так, как должен был выглядеть, — сверкающе и изящно, дополняя его образ и будто бы крича о том, что этот день — нечто, что должно остаться в памяти очень надолго.        В какой-то момент, пока взор был неотрывно прикован к нему, я даже и не заметил, как наши с Дейдарой взгляды неожиданно встретились: мой — зачарованный, и его — улыбчивый и, как обычно, немного дерзкий, словно говорящий: «Ну что? Насколько я хорош?» От этой мысли на губах невольно замерла теплая улыбка, и я подмигнул Дею, мысленно отвечая на его вопрос.        И всего через пару секунд мне вдруг снова стало больно. Мое лицо все еще было освящено яркой улыбкой, однако в груди все сильнее и сильнее билось чувство обиды на самого себя. «Неужели я не могу даже в такой важный день не загружать себя лишними мыслями? Неужели даже здесь я не способен оторваться от них хотя бы ненадолго и не портить атмосферу вокруг?» — вновь и вновь спрашивал я у себя, но ответа найти так и не мог, отчего давящее изнутри чувство лишь нарастало внутри меня. Улыбка ничего не подозревающего Дея, вопросы Саске о моем самочувствии, Итачи… Все смешивалось во мне, и хоть улыбка тянулась все шире, тревога на душе совсем не хотела утихать.        Старший Учиха же, в свою очередь, продолжал начатую речь. Все пространство вокруг него, вокруг всех нас в какой-то момент будто бы застыло. Секунда за секундой — они тянулись все дольше и дольше. Яркий свет от дорогих люстр, блеск в стеклах окон, за которыми уже успел поселиться ночной мрак, любые телодвижения или шорохи — все это словно отходило куда-то далеко, куда-то за мою спину.        — Вы все знаете, какой сегодня день, — не останавливался он. — Признаться, в какой-то мере мне даже не верится в то, что он наконец-таки наступил, — негромко, но слышно для каждого говорил Итачи, неотрывно глядя перед собой и продолжая улыбаться.        Но эта улыбка… Это была не та улыбка, которую я мог видеть буквально несколькими минутами ранее, это была не та улыбка, с которой Итачи смотрел на ночной город, вид на который открывался перед нами на том самом балконе, это была не та улыбка, с которой он говорил те странные вещи, которые до сих пор все никак не могли уложиться в моей голове, тревожным и жгучим чувством разливаясь по моим верам. Это было нечто иное. Нечто, что создавало ощущение, словно нашего с ним разговора вовсе и не было, словно все, что случилось совсем недавно, — всего лишь моя больная выдумка или глупая фантазия, ставшая результатом слишком затянувшегося беспокойства. Нечто, что никак, совершенно никак не поддавалось моему пониманию.        — Да… — вдруг чуть склонил голову Итачи, — совсем не верится, — его взгляд медленно опустился к тому самому пустому бокалу, который он держал в руке в минуты нашего с ним разговора.        Только-только окунувшись в это воспоминание, я словно прямо здесь и сейчас почувствовал, как волосы снова раздувает летним ветром, почувствовал, как тело было сковано необъяснимым беспокойством, сковано вопросами. Почему-то тогда, когда мы еще стояли вместе с Итачи, мне показалось, что всего один его жест был наполнен каким-то странным смыслом — смыслом, который я должен был понять, который Итачи хотел, чтобы я понял; но все же смыслом, который я так и не сумел растолковать даже на крохотную долю.        «И что бы это значило?..» — невольно бросил я про себя, все глубже погружаясь в совсем еще свежее воспоминание о нем. Перед глазами все еще стояла смутная картина — картина того, как кисть Учихи медленно опускалась вбок, как прозрачная жидкость неторопливо, как будто слово «время» для нее оставалось лишь словом, стекала все ближе и ближе к его краю, как она падала вниз, почему-то кажущаяся какой-то по-особенному тяжелой.        — На самом деле я действительно очень благодарен всем вам, каким бы лицемерным или фальшивым ни могло звучать это слово в чьих-либо других устах, — Итачи говорил тихо, как будто боясь нарушить повисшую звенящую тишину. И казалось, я и не выходил из своих воспоминаний, будто его голос звучал так же нежно и скромно, будто тот ветер все еще окутывал наши тела, трепал волосы. — К этой цели мы шли слишком долго, чтобы теперь лицемерить или обманывать вас ложными надеждами. Я знаю, здесь собрались люди, которые хотят изменений, люди, готовые встать на путь к ним навстречу, люди, смотрящие на реальный мир и понимающие: он не может оставаться таким, как прежде. Здесь собрались люди, которых как-либо тронула его несправедливость, которые больше не хотят смотреть на детей, растущих в семье, где понятие «равнодушие» взято за норму в отношениях, которым надоело страдать из-за системы, установленной «ради благополучия в обществе»…        В зале поселилась настоящая тишина. Каждый человек, за малым исключением, внимал всему, что говорил Итачи, и это ощущение — ощущение всепоглощенности, ощущение обнаженности перед его словами — медленно распускалось во всех, кто неотрывно смотрел в его глаза, находя в них правду и ту… надежду, которой всем этим людям так не хватало в жизни.        — Любых моих слов, — продолжал Учиха, — было бы недостаточно, чтобы передать вам все мое почтение, и тем более было бы мало моего скромного «Спасибо». Ведь из множества людей все вы выбрали и поддержали именно меня, разделили мои взгляды. И, если быть честным, на этом балконе, — Учиха вновь опустил взгляд к ногам и улыбнулся, — должны стоять именно вы, а не моя фигура, — взгляд Итачи пал, казалось, на каждое лицо в зале, вид на который был для него открыт. — И благодаря именно таким людям, как вы, мир будет меняться, и меняться в лучшую сторону, — тихо закончил он.        На долю минуты в просторном зале поселилось то, что называют всецелым упоением. С каждой секундой на меня все больше и больше находило странное и слишком масштабное осознание того, насколько этот вечер, эти слова, сказанные Итачи, были важны для всех этих людей. Ведь все они — по крайней мере, большинство, — можно сказать, жили только ради этих минут, ради того момента, когда им с твердостью могли бы сказать, что их старания, их вера — все не прошло даром, и этот мир действительно способен меняться, хоть и перемены эти стоили им многого, иногда даже слишком. Признаться, мне было даже страшно представить, сколько людей среди всех присутствующих пострадали из-за узаконенной Министерством системы, скольким людям пришлось жертвовать собой ради того, чтобы их дети не видели родительских ссор и слез, сколько сердец было разбито лишь по той причине, что тот человек, с которым им предстояло провести весь остаток своей жизни, был выбран не ими самими, а системой, которая самостоятельно решала, кто и по каким критериям больше подходил этим людям для продолжения рода и самого существования.        — Да, — вдруг тихо продолжил Итачи, — всем нам пришлось пережить слишком многое, испытать на себе то, что мы не должны были испытывать. Но, возможно, именно благодаря всему этому, благодаря тому, что человечество должно учиться на своих ошибках, бороться за нечто лучшее, переступать через подобные препятствия, в будущем уже не будет таких людей, которых бы коснулась та же боль, что и нас, та же боль, что поглотила наше общество в настоящее время. Все это может остаться в прошлом, постепенно уйти, и именно в этот вечер я могу с уверенностью заявить: светлое будущее за нами, и мы продолжим упорно за него бороться.        Последние его слова будто бы застыли в самом воздухе над всеми нами. Затаив дыхание, я не мог ни на секунду оторваться от них, от вида Учихи — стойкого, твердого и уверенного в сказанном, — словно в один миг время и вовсе перестало течь. Казалось, будто в эти секунды я (да и все, кто находился здесь) был лишен абсолютно любых чувств, и единственным, что с силой билось внутри меня, был тихий, проникновенный восторг от всего того, что произнес старший Учиха, стоя перед нами и честно глядя в глаза каждому присутствующему человеку.        Фигура надежды, фигура веры в наилучшее, фигура чего-то светлого и ясного во все более и более погружающимся в темноту мире — Итачи. Для всех этих людей он действительно стал лучиком света в непроглядной тьме, которая опускалась на общество, и именно сегодня этот лучик светил ярко как никогда.        Упоенная тишина, что царила в зале, нависая над нашими головами, постепенно стала рассеиваться: с разных сторон помещения, сперва практически неслышно, но затем становясь все громче и громче, начали доноситься тихие хлопки. Подобно волнам, они расходились по всему залу, и всего через несколько мгновений весь он — от пола и до высокого потолка — наполнился восхищенными аплодисментами, звук которых невольно пробудил во мне странное чувство — чувство, будто мое сердце успело замереть за эти несколько секунд, чувство, будто нечто большое и масштабное охватило всю мою грудь, и ощущение это я делил со всеми людьми, что находились рядом со мной.        — Саске… — несознательно бросил я себе под нос, оглядываясь вокруг и словно забывая, как дышать. — Неужели этот день действительно настал?        Перед глазами возникла теплая картина вчерашнего вечера. Всего несколько часов назад мы с Дейдарой вместе валялись на полу в его с Итачи доме, смотрели на лучи уходящего солнца, окрашивающие потолок и стены в розоватые оттенки; всего несколько часов назад его мечтательный взгляд бродил по этому свету, когда он произносил эти слова: «Уже завтра все должно измениться». И сейчас… в эту секунду мы находились в этом «завтра», и ни одному из нас наверняка до конца еще не верилось, что все это действительно является правдой, а не очередной теплой грезой о далеком будущем, не верилось, что это «далекое будущее» уже наступает, и сегодняшний вечер — не что иное, как настоящее тому доказательство.        Так и не ответив на повисший в воздухе вопрос, младший Учиха лишь улыбнулся, глядя на меня. Легким прикосновением щекоча мою ладонь, он мягко пробрался в нее своими пальцами, сжимая ее чуть крепче и сплетая наши руки. Встрепенувшись от касаний прохладной кожи, я дрогнул на месте, за секунду переводя взор с балкона к нему — взор завороженный и со стороны наверняка кажущийся слишком оторванным от мира.        В те мгновения мне не хотелось кричать, не хотелось пылать от радости и счастья — я просто чувствовал нечто, что нельзя было просто описать словами, я чувствовал нечто большее. Грудь стремительно наполнялась смятыми эмоциями, которые уже, казалось, подступали к самому горлу, но с губ больше не слетало ни единого слова — настолько глубоко они поглотили меня. И все, что я мог ощущать тогда, — это лишь тихое замирание сердце внутри нее, тихое снаружи, но с ужасной силой бьющее по всему моему телу внутри.        Шум аплодисментов постепенно сменялся различными голосами. Смеясь и улыбаясь, каждый человек оборачивался к другим людям, однако вскоре вновь поселявшийся в зале гул был вынужден снова утихнуть: старший Учиха жестом попросил всех дать ему еще немного тишины и улыбчиво оглядел всех нас, как будто делал это впервые за вечер. И мне хватило одной только секунды, чтобы понять: сейчас он выглядел немного иначе, чем несколькими минутами ранее, — улыбка на губах казалась уже не такой, как прежде, а во взгляде появилась странная искорка волнения, которая тут же бросилась мне в глаза.        — На самом деле это еще не все, что мне хотелось бы вам сказать, — не успел я и одуматься, начал Итачи, складывая ладони перед собой.        Зал медленно наполнился слегка удивленными лицами и тихим шепотом, как будто эти его слова вызвали у людей нечто вроде бури.        — Стой… неужели правда? — вдруг послышался позади меня уже знакомый голос.        В мыслях мгновенно вспыхнул немой вопрос, однако, как только мой взгляд наткнулся на движущуюся руку старшего Учихи, казалось, я вдруг поймал себя на том же осознании, что и остальные. Но не успело пройти и доли минуты…        Я ошеломленно распахнул веки.        — Сегодняшний день я бы хотел назвать знаменательным не только потому, что мы отмечаем достижение нашей общей цели, но и по той причине, — на секунду его голос утих, — что с этой минуты я могу открыто говорить о своей настоящей любви.        Кисть руки Учихи двинулась чуть выше, и я заметил, что он вынул из своего кармана небольшую коробочку, один только вид которой заставил, без преувеличения, каждого гостя застыть в молчаливом трепете и лишиться дара речи.        — Надеюсь, никто не будет в обиде, если последние минуты нашего вечера я назову нашими, — усмехнулся Итачи, открывая ее и опуская голову. — Нашими с Дейдарой минутами.        И он вынул из нее тонкое кольцо — кольцо, казалось, идеально подходящее Дею, как будто оно было создано лишь для него одного. На миг золото сверкнуло в приятном свете, льющимся с потолка, и всего через пару мгновений безмолвная тишина вновь разверзлась шумными хлопками и голосами людей, за короткое время погрузившими зал в полный и беспорядочный хаос. «Невероятно», «Я даже не думала, что все это могло быть правдой», «Вы знали?!» — доносилось из разных его уголков, окутывая нас с Саске со всех сторон и заставляя невольно поддаваться массовому восторгу.        В сердце застыл пробирающий до самых костей трепет, а в мыслях витало лишь одно: «Неужели это действительно происходит? Неужели это правда?» — все еще не верилось мне, но с каждым следующим ударом сердца, с каждым его тяжелым толчком, отдающимся в самых ушах, я все ближе подходил к осознанию: этот день поистине стал особенным, и его отпечаток казался несравнимо велик по сравнению со всем тем, что нам пришлось преодолеть в прошлом. Давление общества, несправедливые правила этого мира, выливающиеся из них проблемы, страхи и переживания — в эту секунду все представлялось уже совсем другим, не таким пугающим или страшным, чем-то, что стремительно оставалось где-то позади всех нас…        И на моем лице наконец расцвела радостная и самая чистая за этот вечер улыбка. Казалось, та самая черная тень, что нависала надо мной раньше, наконец полностью испарилась, позволяя мне вдохнуть полной грудью, посмотреть вокруг себя ясным и светлым взглядом. Мне хватило всего секунды, чтобы заметить, что Итачи и Дейдара, видно, закончив со своими словами, стали спускаться к нам — я тут же двинулся с места, будто был неподвластен самому себе. Рука запечатлела разрывающееся прикосновение с ладонью Саске, а слух уловил его тихую, но теплую усмешку. И я бросился вперед.        Шаг за шагом, вздох за вздохом — я проталкивался сквозь гостей, полностью овладевших помещением гулом и взволнованной суеты. С разных сторон то и дело слышались чужие голоса, восторженные слова и звонкий смех. Люди, словно вечер только начался, вновь разливали пузырящееся шампанское, звеня бокалами и пребывая вне себя от неожиданного объявления, но мне было важно одно — наконец уловить взором две заветные фигуры, к которым стекалось больше всего народу, и посмотреть в их глаза. Посмотреть в глаза людей, за которыми стояло наше будущее.        — Простите, можно пройти, — лепетал я себе под нос, казалось, даже не замечая, к кому я обращался. — Извините.        В сердце горел настоящий огонь. Дыхание сбивалось, а кровь все стремительнее разгонялась по моим венам, словно обжигая меня изнутри и заставляя тело двигаться само по себе. Секунда, две — взгляд наконец-то пал на уже знакомый силуэт. Широко улыбаясь, я сделал еще пару шагов вперед, однако…        С каждым следующим мигом шаг становился все менее и менее интенсивным. Яркая улыбка, что озаряла мое лицо, так и замерла на нем, когда я окончательно застыл на месте, упираясь взором в одну точку: на Итачи.        «Ч-что это с ним? — заикался я про себя, словно еще не осознавая даже того, что тело уже не двигалось и я стоял на одном месте. — Что такое?» — снова задался вопросом я.        Пока Дейдара неторопливо спускался по лестнице, улыбаясь людям, которые встречали его внизу, шумно что-то говоря, старший Учиха почему-то замер на месте. Выражение его лица значительно отличалось от того, что я хотел увидеть, торопясь сюда. Наклонив голову в сторону одного из своих охранников, Итачи тихо кивал на его слова, что я никак не мог разобрать, смотря со своего места, и попутно коротко отвечал ему. Строгое и напряженное, лицо Учихи омрачилось тенью настоящей серьезности, которая на нем всегда смотрелась как-то по-особенному…        «Устрашающе?» — невольно дополнил свою мысль я, глядя на него и искренне не понимая, что в тот момент происходило у меня на душе.        Итачи же, в свою очередь, наконец вернулся к Дею. Улыбаясь, он приобнял его за талию и перебросился парой слов со ждущими их гостями. Тихо шепнув что-то ему на ухо, он с лаской прижал его к себе, пока на лице Дея цвела яркая улыбка. Его ладонь мягко двинулась по его туловищу, пробираясь чуть ниже, и вскоре их руки сплелись вместе. В ласкающем глаз свете вновь блеснули их кольца, но этот миг, казалось, длился слишком недолго, и всего через секунду я заметил, как Итачи, улыбнувшись еще раз, двинулся в другую сторону.        И тогда мое сердце будто бы рухнуло в пятки: он посмотрел прямо на меня — серьезно, без единой эмоции в глазах. Застыв на одном месте всего на долю минуты, он указал рукой на карман своего костюма, а после просто направил свой шаг дальше.        Я остолбенел. По ногам мгновенно разлилась неприятная, холодная слабость, и я, не в силах даже дрогнуть, проследил за ним взглядом.        По телу пробежали странные мурашки. Не заметив, как мои пальцы дрогнули в, казалось, резко охладевшем воздухе, я понял руку к своему собственному карману пиджака. Не чувствуя никаких прикосновений, словно вся моя кровь покинула тело, я медленно скользнул внутрь него. И каков был мой шок, когда я ощутил, как пальцы затронули что-то наподобие бумажки.        Я тихо вынул ее наружу, не зная зачем, но растягивая этот момент настолько, насколько это только было возможно.

«Если он решит пойти за мной, ты должен его остановить. Рассчитываю на тебя, Наруто».

       И тонкая бумага задрожала на моей ладони. Это почерк нельзя было не узнать.