Что для тебя — любовь?

       Признаться, я даже не запомнил тот момент, когда меня уже успели втащить внутрь помещения. Единственное, что я тогда мог уловить, — громкий звук, как за мной захлопнули тяжелую дверь, и ноющую по всему телу боль от недавнего падения и сильных рук уже знакомого на лицо телохранителя, которые, не боясь, сжимали мою кожу сквозь одежду — грубо, совсем не жалея.        Буквально бросив меня к ногам и заставив повстречаться лицом с кафельным полом, мужчина отошел обратно к дверям. Всю голову тут же, будто пронзив изнутри, заполнила режущая боль от резкого удара, а на руках почувствовался холод от соприкосновения с ледяной плиткой. В мыслях только и успело метнуться короткое «Да что здесь происходит?!», однако, лишь я только-только смог приподнять голову и попытать я оглядеться в этом месте, меня тут же вновь прижали к полу.        — Ну привет, — донесся до слуха все тот же голос, что и тогда, еще в коридоре, — голос того самого пугающего мужчины. В нем нельзя было не уловить доли усмешки, как будто вокруг происходило что-то, что его ужасно забавляло. — Как ты тут оказался? — приподняв уголки губ, процедил незнакомец и, быстро проскользнув пальцами сквозь пряди моих волос, схватился за них так, что я волей-неволей полностью развернул голову в его сторону. Тело вмиг сковало леденящим страхом, что подступил к моему горлу, когда я был еще снаружи, однако теперь… теперь я полностью, до последней своей капли был поглощен лишь им одним, и ничего, помимо перебивающих друг друга мыслей и обжигающего холодом оцепенения, не заполняло меня изнутри.        В тот момент его лицо оказалось слишком близко — настолько, что это мгновенно привело меня в еще больший испуг. На первый взгляд он не казался устрашающим — наоборот, мужчина выглядел довольно обычно — буквально пахнущий дороговизной черный костюм, темные пряди волос, почти не спадающие на лицо, и такого же цвета глаза, в которых нельзя было сразу разобрать хотя бы что-то отчетливое, — ничего не указывало на то, что он преступник или кто-то в этом роде; но нечто внутри него, нечто, что нельзя было разглядеть или заметить, просто окинув его взором, словно источало что-то странное, что-то, что кричало об опасности, и я никак не мог выбраться из-под влияния этого чувства — чувства, что охватило меня еще далеко за пределами этого зала, как будто все это время я…        Однако, не удалось мне и на пару секунд задуматься об этом, до меня вновь донесся его голос.        — Совсем мальчишка… — едва слышно выдал он, грубо из стороны в сторону поворачивая мою голову за волосы и оглядывая меня. — Как он сюда забрел? — вдруг ухмыльнувшись, бросил он куда-то в темноту. — А главное — зачем? — и на мгновение между нами поселилась тишина. — Не подскажешь, Итачи?        Вдох.        Время для меня замерло. В один миг я, казалось, полностью оледенел.        Пустота заполнила легкие вместо кислорода, и я невольно, словно вдруг выбившись из окружающего меня мира, перестал дышать.        «Итачи?..» — лишь тихо, совсем тихо, словно шепча, повторил я за ним, теснясь в собственных мыслях.        Шумный, громкий выдох.        Сердце за одну только секунду снова забилось как бешеное. И я медленно проскользнул взглядом вглубь помещения, туда, куда был направлен взгляд держащего меня незнакомца.        Итачи.        По телу медленно стало расползаться противное чувство тошноты, постепенно поднимаясь все выше и выше к моему горлу, к самому его основанию, как будто перекрывая мне любую возможность хотя бы раз вдохнуть нормально.        Это действие длилось лишь пару секунд — секунд жалких и кажущихся такими крошечными, ничтожными для меня тогда. Но я тянул их так, как только мог, как я никогда не тянул. Я тянул, пытался замедлить их ход, медленно ведя взглядом все дальше и дальше и чувствуя, как каждая моя клеточка будто бы каменеет. И так же медленно меня поглощал еще больший страх. Такой страх, который прежде мне чувствовать не удавалось. Такой страх, по сравнению с которым все остальные беспокойства казались просто вызывающими смех мелочами. Страх, который вынуждал тело дрожать само по себе, страх, мерзким холодом разливающийся по венам, страх, который мне даже и не снился.        Ледяной, ужасающий страх.        Страх и вправду увидеть его.        — Наруто?..        Быть честным, я до самого последнего момента не верил чужим словам. Я не верил даже себе, отрицал то, что слышал, отрицал то настигнувшее меня предчувствие, что зрело во мне так долго, отрицал свои собственные мысли и догадки. Но как только до слуха тихо дотронулся этот голос — голос дрожащий, голос человека, которого застали врасплох, который был готов услышать, увидеть на моем месте любого, но не меня, — я в одно мгновение все осознал.        Понимание это не подступало комом к моему горлу, не поглощало меня, неторопливо разливаясь внутри тела, — оно просто обрушилось, быстро и так тяжело пало на мои плечи, что мое дыхание, казалось, тут же сбилось на нечто неясное. Мучительные, рваные выдохи — все, что я слышал, что чувствовал в тот момент. А в ушах до сих пор звенел голос старшего Учихи.        — Наруто, что ты здесь делаешь?! — снова послышался он. — Я же сказал тебе быть там, Наруто!        И, казалось, перед моими глазами все резко замерло. Взгляд опустошился, а картинка перед ним стала совсем смазанной, словно я и не заметил, как весь мир вокруг меня будто бы затаил дыхание в упоении, замер, чтобы дать мне несколько секунд для осознания, полного понимания всего, что творилось в нем самом все то время, пока я был окутан пеленой слепоты. Пока были окутаны ею все мы.        В какой-то момент все те запутанные нити, все вопросы и мысли, что ютились в моей голове, вдруг окончательно соединились между собой. События, домыслы, непонимания, разговоры, оставшиеся в прошлом, — все одновременно и медленно, и стремительно сложилось в одну большую картину, которая окружала меня повсеместно. И тогда я все понял. Буквально все.        Я понял, что именно происходило все последнее время. Я понял, почему Итачи и Дейдара так тщательно отнеслись к охране всего мероприятия, проходившего в этот вечер. Я понял, почему они кивали друг другу перед поездкой сюда, почему вели себя странно. И, наконец, я понял, где все это время находился корень моих подсознательных тревог, что, не отпуская из своего плена, мучали, издевались надо мной так долго.        Но главным, что в те растянувшиеся на долгие минуты мгновения настигло мои мысли, было то осознание, что теперь я точно знал, зачем и к кому шел Итачи, покидая банкетный зал. Я знал, зачем он попросил остановить Дея в случае чего, и знал, почему он надел кольцо на его руку именно в этот день.        Ведь другого случая ему могло просто не представиться. И другого дня не быть.        Я знал. Я знал, что Дейдара был посвящен во все лишь наполовину.        Да, я все понял. И Учиха оказался — эта мысль даже вызвала у меня непроизвольную усмешку — прав, ведь это далось мне без любых слов, но только в этот день, по всей видимости, это сыграло не ему на руку; мне требовалось только немного подумать, требовалось подойти к этому осознанию, и теперь я знал, перед кем нахожусь. И теперь все это показалось мне простой злой шуткой.        Злая шутка судьбы.        Весь этот вечер был ею.        Это был не кто иной, как бывший супруг Дейдары. Практически нависая надо мной, но смотря исключительно в сторону Итачи, он все так же крепко сжимал мои волосы, однако теперь эта боль чувствовалась мною совсем слабо: голову все стремительнее и стремительнее заполняли смутные мысли, отвлекающие меня от любых физических ощущений. Быстро сменяя друг друга, в сознании мелькали картины прошлого, которые я помнил, казалось, с такой ясностью, будто все это происходило совсем недавно. Мое первое непонимание, вызванное ссорой Дея с каким-то мужчиной в Центре, его побег из больницы, когда мы с Саске только-только вернулись оттуда, его собственные объяснения о том, что это человек — медицинский работник и брат его бывшего мужа, жаждущий отомстить за родного человека… Уже затерявшийся в памяти рассказ Итачи об их с Деем отношениях и о том незаконном методе, которым пришлось воспользоваться, чтобы избавить его от мужа, и наконец наш с Саске разговор в день, когда мы заметили за собой преследователя и когда он все же решился поведать мне о том, что в последние дни этот самый человек внезапно объявился в нашей стране, несмотря на сделку, — все это, словно кадр да кадром, а затем и пленка за пленкой, проносилось перед моими глазами, погружало меня в дни, оставшиеся в где-то позади всех нас.        «Так вот оно что, — только и мог выдать я про себя, ощущая, как к глазам стали медленно подступать теплые мерзкие слезы. — Мое предчувствие…»        Оно никогда не было бессмысленным, не являлось бесполезными мыслями и беспокойствами. Оно предвещало эту неизбежность. Как будто я и тогда, раньше, знал, что иного выхода нет, и в любом случае, при любых обстоятельствах мы точно должны оказаться в это время и в этом месте.        — Хм-м?.. — внезапно, словно пробуждая меня, выдал мужчина и растянул улыбку только шире. — Так тебя зовут Наруто? — наконец оторвав взгляд от Итачи, проговорил он, притягивая меня за волосы еще ближе к себе и пытаясь тщательнее всмотреться в мои глаза.        Однако мой взор был направлен только в одно место, где царствовала темноты, а точнее, на того, кто полностью в ней погряз, — на старшего Учиху.        Наверное, услышь я хотя бы парой месяцев ранее, что мне пришлось бы наблюдать подобную картину, я бы ни за что в это не поверил. Да и не верил даже сейчас, находясь всего в нескольких метрах от Итачи и неотрывно, словно приковано, глядя на него. Или, точнее, на то, что с ним стало.        Кровь. Не льющаяся, не запекшаяся огромными пятнами на теле, не окрашивающая всю его кожу в алый оттенок — нет. Итачи не был избит до полусмерти, он не истекал ею, не захлебывался в темной жидкости, но выглядел — его глаза выглядели — так, словно все это… уже давно было позади него, словно это меньшее, что только можно было с ним сделать. Словно его внутренняя оболочка была именно такой.        Не то по причине того, что вокруг было ужасно темно и лишь свет, исходящий из широких окон, за которыми все так же шумел и игрался ночными огнями центр города, проникал в этот зал, не то из-за всех тех ударов, что пришлись на мою голову, но его образ тут же расплылся в моих глазах. Залитый мраком, буквально провалившийся в него, Учиха едва держался, находясь на полу и неустойчиво опираясь о кафель руками, а позади него можно было рассмотреть опрокинутую и уже, видно, пришедшую в негодность мебель, подобную той, которая размещалась для банкетов. В мыслях мгновенно появилось смутное осознание того, что же все-таки гремело все то время, пока я был снаружи. И на сердце резко стало еще тяжелее.        «Почему?.. — лишь промелькнуло среди всех остальных слов, что вертелись в моей голове. — Просто почему?!» — вспыхнуло внутри меня, когда взор, проскользнув чуть выше, пал на лицо Учихи: на нем виднелись уже успевшие побагроветь ссадины, а с края губ слабо стекали густые красные капли.        В сердце резко вонзилась смятая, приглушенная болью ярость. «Почему, Итачи?!» — заполняла все мои мысли только одна фраза, затмившая все, что наполняло их прежде. Возмущение, злость, крайнее непонимание — все это быстро, подобно цунами, накрывало все мое тело, из-за чего все оно мгновенно сжалось в ужасном напряжении. «Почему ты позволил всему этому случиться? Чего ты хотел?!» — кричал я про себя, будучи все еще не в силах отвести взгляд от Итачи хотя бы на мгновение.        А в груди все так же с жуткой силой раздавались удары моего сердца, каждый из которых, казалось, будто бы разбивал меня изнутри, оставлял все больше и больше царапин и трещин на ребрах, на внутренностях, на каждой клеточке моего тела.        Мне было больно.        Больно за то, что я видел Учиху таким, каким раньше я не мог его даже представить. Больно за его вид, за все его слова, что были произнесены в сегодняшний вечер. Мне было больно понимать, что он в любом случае не кончился бы хорошо, больно за собственную слабость и даже глупость, ведь на подсознательном уровне я уже давно все это понимал, но все равно не смог ничего предпринять!..        Но больше всего мне было больно за всех тех людей, которые еще остались там, в банкетом зале, наполненном шумом и радостными криками. Больно за то, что все это долгое время Итачи скрывал ото всех свои планы и до сих пор непонятные даже для меня намерения. За Саске, оставленного в одиночестве. За Дейдару с тем кольцом, что будет украшать его руку еще долгие годы. За всех.        И боль от ударов — ударов физических и даже рядом не встающих с теми, что оставались на моем сердце, — уже отошла на второй план. Но это жгучее чувство, что завладело мною так резко, все быстрее разъедало меня изнутри.        — Да что ты творишь?! — вдруг вырвалось с моих губ, как только в голове появилась последняя мысль. — Зачем тебе все это? — буквально зарычал я, сбиваясь с места и вырываясь из рук незнакомца, имени которого я даже не знал, незнакомца, ради которого Итачи пошел на все это. Однако спустя всего долю мгновения на затылке внезапно застыл сильный удар, как будто по щелчку пальцев заставивший меня замереть в одном положении и резко пискнуть от нагрянувшей боли.        — Наруто! — вдруг вскрикнул Учиха, подрываясь с прежнего положения, но в следующую же секунду вновь обрушиваясь к полу и болезненно шипя себе под нос. Его ноги тут же подкосились, лишая его опоры, и в просторном, наполненном холодом помещении послышался хриплый голос Итачи, со рта которого внезапно плеснул темный сгусток крови. Темная алая жидкость каплями спадала на пол, пачкая его костюм и белоснежную — по крайней мере в прошлом — рубашку.        И в пустом, наполненной тишь пугающей темнотой помещении, подобно эху, раздалась тихая усмешка. Внутренне разрываясь от вновь подступившей к голове боли, словно разламывающей весь мой череп, я был в силах лишь приподнять взгляд кверху: бывший супруг Дейдары, ехидно, чуть ли не сумасшедше смотрел в сторону Учихи. Его рука небрежно отпустила мои волосы, чуть подтолкнув мой затылок обратно к полу и тем самым провоцируя новый удар о кафель, и он наконец выпрямился, встав во весь рост. Его широкие, но кажущиеся не особо крепкими плечи медленно расправились, а руки мгновенно сжались в кулаки, как будто все его тело переполняло напряжение или… эйфория?        «Его пальцы, — тут же отметил я про себя, все еще не справившись с болезненными спазмами в голове и чувствуя, что в глазах уже начинало двоиться, — они чуть ли не дрожат!» — практически вскрикнул я про себя, ощущая, как грудь начинает вздыматься все чаще и чаще, а горячие слезы, что навернулись на глаза совсем недавно, снова стали скапливаться в их уголках. И только к тому моменту я понял: в ту секунду я видел человека, которого действительно стоит бояться, по которому видно, что ему больше ничего не важно, что он готов пойти на все ради того, чтобы утолить свою жажду.        — Что такое?.. — внимательно наблюдая за Итачи, практически процедил мужчина. — Тебе больно? Ты не можешь встать? — снова обратился к Учихе он, дрожащим голосом имитируя искренность и вглядываясь в слабый, побитый во всех смыслах силуэт.        Он медленно, как будто в попытках растянуть время, ступил навстречу Итачи, который все так же не мог оторваться от пола, запачканного его собственной кровью. Трясущиеся руки, опирающиеся о холодный кафель, неустойчивый шаг…        И в тот момент во мне будто бы что-то сломалось.        Не успело пройти и одной лишь секунды, в зале резко, всего только за миг заставив меня замереть, раздался ужасный грохот: мужчина рывком бросился на шаг вперед, его костяшки тут же, казалось, почти всю свою силу, врезались в область груди Итачи.        — Стой! — буквально сорвавшись на вопль, в то же мгновение закричал я во все горло.        В помещении сразу же раздался хриплый голос Учихи, ноги которого тут же вновь подкосились. Чуть ли не задыхаясь в собственных обрывках слов, он, резко потеряв свои последние силы, рухнул обратно на пол и, болезненно сжимая челюсть, впился пальцами в место удара.        — Прекрати сейчас же! — практически срывая свой голос, кричал я, пребывая словно в тумане.        Вся голова наполнилась пеленой отчаяния. Ужасный, доводящий до колотящейся в самой груди дрожи страх, бьющийся в ней ужас, горькое чувство обреченности — все это одновременно и до боли медленно овладевало всем моим сознанием, не оставляя во мне ни крупицы здравомыслия. Все вокруг меня смешалось в одну большую смазанную картину, что с каждой следующей секундой все сильнее и сильнее сдавливала все мое горло. Удар за ударом, грохот, всхлипы и сбитое дыхание Учихи, который старался хотя бы раз вздохнуть даже наполовину груди, оправиться от боли… Я больше не мог этого терпеть.        Я задыхался.        Я задыхался, слыша, как тот мужчина, не прекращая, продолжал издеваться над Итачи. Задыхался, улавливая размытым из-за обжигающих слез взглядом его окровавленное лицо, дрожащие, как будто ищущие, словно в бреду, что-то или кого-то руки, нотки голоса, болезненных шипений…        Я больше не мог, я сходил с ума, находясь здесь, в месте, которое казалось мне не чем иным, как обычным ночным кошмаром, который — еще немного! — и должен был закончиться.        Будто прямо в эту секунду, перед глазами стояло смутное, совершенно нечеткое воспоминание — я видел около себя Саске, что обнимал меня, как мне казалось, совсем недавно. Тепло его рук, ощущение дыхания на шее, кожа которой от одного этого чувства покрывалась приятными мурашками, щекочущий обоняние естественный аромат младшего Учихи, пробивающийся сквозь запах его одеколона, — я словно, как наяву, чувствовал все это на себе. В те минуты, текущие долго, подобно сладкому меду, мы находились именно здесь, в этом зале. Окутывающее нас теплое чувство, как сердце начинало биться чаще от объятий, все ярче и ярче выбивалось среди остальных картин и ощущений, хранящихся в памяти, и лишь одно осознание того ледяного контраста, осознание, что в этот момент, поглощенный страхом и настоящим отчаянием, я находился именно здесь, причиняло мне все больше и больше разъедающей изнутри все мое тело боли.        Безысходность.        Беспомощность.        Утопающее в непонимании происходящего отчаяние.        И в какой-то момент, когда все эмоции смешались воедино, когда вся физическая боль стала пылью по сравнению с тем, что творилось в моей душе, в мысли внезапно закралось странное осознание, которое в одно мгновение привело меня в еще больший шок. Смутно и совсем неуверенно, но я заметил: удар за ударом, Учиха принимал на себя все, что только хотел сотворить с ним мужчина. Он не сопротивлялся, не бил в ответ и даже не старался дать достойный отпор — Итачи просто брал, ничего не давая взамен. Будто сам хотел этого. Будто это и было именно то, что привело его сюда.        Быть честным, тогда я так и не смог добиться той конкретной мысли, что вертелась где-то внутри моей головы, билась на затворках сознания. Возможно, в те минуты я был просто не в силах сделать это, а может, в глубине души понимал: эта не та мысль, которая привела бы меня к чему-то хорошему. Я самостоятельно отвернулся от нее, отказавшись принимать действительность такой, какая она есть. По крайней мере, в тот миг я был просто-напросто к этому не готов.        И до слуха вновь донесся голос бывшего Дейдары.        На мгновение все вокруг меня затихло, и лишь одно я мог слышать в те секунды — его смятые, пронизанные ужасающей злобой слова: «Чертов Учиха, чертов Учиха, чертов…», подобные тем, что я слышал тогда, когда еще не успел попасть сюда.        Он повторял это без остановки, нависая над Итачи, уже прекратив издеваться над его лицом и телом, — он просто смотрел.        — Учиха… — снова и снова будто бы взмаливался он к его имени. Кожа его лица искажалась в непередаваемом напряжении, на лбу уже виднелись взбухшие, надувшиеся вены, а покрасневшие глаза были направлены лишь в одну точку — к глазам Итачи. — Ты хоть представляешь, что ты со мной сделал?.. — цедил мужчина, с силой сжимая кулаки на ткани воротника чужой рубашки, которая вот-вот уже должна была и вовсе порваться. — Представляешь?! — внезапно заорал он, заставляя содрогнуться, казалось, даже стены, окружающие нас.         На мгновение он вновь затих, судорожно поднимая плечи на вдохе и дрожа на выдохе. Все его ладони уже давно были испачканы в крови Итачи. Стекая по его рукам тяжелыми каплями, она медленно пропитывала ткань его дорогой, пышущей показной роскошью одежды, однако все эти пятна казались ничем в сравнении с костюмом самого Учихи, на котором не осталось буквально ни одного живого места.        — Знаешь, Итачи-сан, — вдруг усмехнулся он, нарочно обращаясь к нему официальным тоном, — ты же помнишь время, когда я не мог назвать тебя иначе? Помнишь, когда я казался рядом с тобой мелкой мушкой — ничтожной, жалкой, отвратительной?.. Ты помнишь?! — взывал он к уже теряющему сознание Учихе, который, несмотря на свое состояние, продолжал все так же неотрывно смотреть в глаза человека напротив себя. — В те годы я не мог ничего: не мог дать тебе отпор, не мог пойти против твоего громкого имени, не мог защитить себя и свои права. Я не мог. Не удержал Дейдару рядом с собой! — горловой рык послышался в пропитанном глухой пустотой и запахом крови помещении. — Я не смог этого сделать, я был просто не в силах! Сколько бы я ни угрожал тебе, сколько бы ни пытался противостоять твоему влиянию среди таких же богатеньких ублюдков, как и ты, я не смог. Представь себе, недавно я даже подкупал вашего гребаного семейного врача-старикашку, который не смог сказать мне и слова против, как только увидел рядом со своей башкой дуло пистолета, но в итоге так и не выведал мне ничего толкового. Все это время я просил брата следить за вами, шагать по пятам. А все ради чего? — отчаянная, ненормальная ухмылка тронула его губы. — Чтобы узнать, где же шляется мой законный муженек, где же он прячется, куда убегает от своего прошлого, от меня, от себя самого! Но теперь посмотри на себя… Ты жалок, Итачи. Ты растоптан. Ты сам прибежал в мои лапы, и, если честно, я и сам не понимаю зачем, — вдруг залился мужчина устрашающим смехом, который поглотил, казалось, все его нутро. — Зачем, Итачи?! — хохотал он, все шире распахивая веки и с настоящим безумством вглядываясь в глаза напротив. — Хотя знаешь… мне плевать! — внезапно поднявшись с места, выкрикнул он. — Главное — ты здесь, и ты видишь, что теперь, когда я поднялся так, что встал наравне с тобой, когда наконец выбился в люди, я в силах показать тебе, что ты не можешь просто так взять и отобрать у меня все, что было, все, что я имел. Ты не можешь, я просто не позволю тебе сделать этого, — выдал напоследок он и, утянув за собой и Итачи, полностью встал на ноги.        Его фигура темным силуэтом отпечаталась в моей памяти, будто бы изнывающим болью ожогом заседая где-то внутри меня, — фигура человека, жизнь которого была испорчена лишь по причине того, как был сложен наш мир и на что были готовы пойти другие люди, чтобы хоть как-то сделать себя счастливыми; человека, который смотрел в глаза своему врагу, который и сам был жертвой результата всей той системы, что царила в настоящее время.        Стянув горло Учихи за галстук, мужчина с силой его сдавил. Тело Итачи уже совсем выбилось из-под его контроля, подобно безвольной кукле подчиняясь всему, что бы с ней ни делали, как бы ни пытали, какую бы боль ни старались причинить. И, казалось, в те секунды — секунды полного опущения, секунды, когда прям передо мной происходило то, что раньше не снилось даже в кошмарах, — я окончательно разрушился изнутри. Все тело свело в разбивающей меня дрожи, затылок, куда совсем недавно пришелся чужой удар, до сих пор болезненно ныл, и из-за него же мне все еще не удавалось пошевелить даже пальцем, не говоря уже о какой-либо помощи Итачи, любых действиях. Наверное, от подобного удара я и вовсе должен был потерять сознание еще тогда, когда почувствовал резкий стук по собственной шее, и — я вдруг поймал себя на этой мысли — в тот момент это бы стало для меня настоящим одолжением, подарком: мне бы не пришлось видеть все, что я видел сейчас, чувствовать то, что я чувствовал… Это бы стало равноценно спасению, но, к сожалению, теперь это слово могло вызвать у меня лишь ощущение странной горечи.        Горячие, обжигающие кожу слезы медленно стекали по моему лицу. Кожа вокруг глаз уже вспухла, а мерзкий привкус соли и железа, запах которого, казалось, витал в самом воздухе, неприятно оседал на языке.        — Не надо… — тихо давил из себя я, будто в тумане находя среди ужасного роя мыслей последнее, что осталось внутри меня. Ком болезненно сдавливал горло, заставляя меня буквально задыхаться в собственных слезах. — Прошу, остановись… — только и мог молить я, уже плохо разделяя, что было реальностью, а что — нет. Все вокруг меня уже давно казалось мне чем-то ненастоящим, как будто все это было лишь затянувшимся приступом паники, как будто я просто снова провалился куда-то вглубь себя и своих страхов и все никак не мог выбраться…        Но мужчина словно и не слышал меня; мои слова его совсем не касались — они растворялись где-то в воздухе между нами, пропадали в окутывающем нас мраке, будто пожираемые им в первые же секунды своего появления. Его руки все крепче и крепче сжимались на коже Итачи, с каждым следующим мгновением становившейся все краснее и краснее, как будто он из последних своих сил хватался за то, к чему стремился всю свою жизнь, глубоко и жестоко засаживая под нее тяжелые пятна отвратительных синяков.        — Ха-а… Ты… — вдруг прошипел, пытаясь выдавить из себя слово, Итачи. Его руки в одно мгновение вцепились в кисти мужчины, и на них тут же образовались кровавые подтеки из-за силы, с которой он вдавил в них свои пальцы, отчего чужие веки тут же распахнулись, а ладони чуть расслабились из-за шока.         — Что — я? — свирепо проскрипел голос бывшего Дея. Казалось, один только звук, вырвавшийся с губ Итачи, вмиг поверг его в замешательство. — Что еще ты хочешь мне сказать?! — закричал он, треся его за одежду.        И уголки губ Учихи медленно поползли вверх, растянувшись с тихой, практически незаметной улыбке. Но она почему-то ни на долю не отражала ни злой усмешки, ни ехидства. Итачи просто улыбался, затуманенным, но все еще с присущей ему твердостью взором глядя перед собой. В какой-то момент он вдруг дернулся на месте, резко хватаясь за шиворот человека перед собой и притягивая его настолько близко к своему лицу, насколько это только было возможно.        — Если ты думаешь, что таким образом тебе удастся вернуть Дейдару, — почти неразборчиво выдал Учиха, вглядываясь в его широко раскрытые глаза, в которых дрожали маленькие, испуганные зрачки, — то ты глубоко ошибаешься, — закашливался он. — Что бы ты ни делал, он никогда не останется с тобой, и все, что сегодня произошло и произойдет, — внезапно перешел на шепот Итачи, едва выговаривая слова, — это лишь моя прихоть и лишь мое желание. Делай со мной, что хочешь, но — увы — твою жизнь уже не спасти. Впрочем, как и не вернуть Дейдару.        И тогда я услышал.        Или, точнее, увидел, прочитал по губам — уже синим и совсем неживым — то, что, казалось, навсегда застряло посередине моего горла.        «Передай им мое «Прости», Наруто, — выдал Итачи, поворачивая голову в мою сторону и тем же, что и тогда, перед своим уходом из банкетного зала, взглядом вглядываясь прямо в мои опустошенные глаза. — Из-за меня Саске не сможет жить так, как мечтал в детстве, а Дей…» — вдруг начал говорить он, но вдруг был прерван: мужчина с внезапным рыком вновь сжал руки на его шее, заставляя тут же выпустить последний воздух из легких и ослабнуть в его хватке.        В одну только секунду, не успел я даже одуматься или уловить хоть что-то, что бы поддалось моему осознанию, он резко бросился в сторону, опрокидывая Итачи на пол и снова ударяя его головой о твердую, уже испачканную его кровью поверхность. Тупой стук, послышавшийся в зале, будто бы эхом разбился где-то внутри моей головы, и уже в следующий миг взгляд уловил, как незнакомец, вновь поднявшись на ноги, неожиданно потащил куда-то Итачи. Тяжелое, практически лишенное жизни тело вяло тащилось вслед за ним, ударяясь ногами о плитку на полу и словно давя из себя последние движения, на которые оно только было способно. Мгновение — по всему помещению раздался громкий звук разбивающегося стекла, за которым тут же послышался хриплый, пронизанный болью стон Учихи, следующее — в лицо ударил свежий уличный воздух. И только тогда я понял: мужчина, разбив стеклянные двери чужой спиной, открыл себе проход к неширокому балкону снаружи здания, который в тот же миг напомнил мне тот, на котором я совсем недавно разговаривал с Итачи.        «Нет, — вдруг пронеслось в моих мыслях, как только в голову ударило понимание того, что сейчас должно произойти. — Нет!» — истошно выкрикнул я про себя, всеми силами пытаясь закрыть глаза и не видеть той картины, что стояла перед ними. Но все было бесполезно. Мой взгляд точно и отчетливо запечатлел случившееся тогда.        В голове, словно закрывающая все остальное пелена, встало то движение, с которым спина Учихи врезалась в стеклянное ограждение, что отделяло его от бездны за собой. Задыхаясь, буквально ловя последние свои вдохи, он закашливался от недостатка кислорода, с разрывающей его болью покидающего тело.        Уже не контролируя свою злость, не контролируя эмоции, что захлестнули его с головой, мужчина вдруг поднял тело Итачи к себе, утягивая практически фиолетовое от удушья горло к себе за порванный воротник от рубашки.        — Знай, — вырвалось с его дрожащих губ, — ты пожалеешь о том, что сказал это, — вымолвил на выдохе он, трясущимися руками удерживая перед собой Учиху, и последним, что в тот миг застыло на них, стало тихое «Да и никогда уже не узнаешь, что будет со мной или Дейдарой. Надеюсь, ты уже успел с ним попрощаться».        И в какой-то миг произошло неисправимое — неспешно, будто бы время вдруг замедлило свой ход настолько, что и вовсе грозило остановиться, руки мужчины оттолкнули тяжелое тело Учихи от себя, и, теряя всякое равновесие, Итачи сдвинулся с прежнего места, медленно исчезая за прозрачным ограждением, как капли того алкоголя, что стекали с края его бокала совсем недавно.        Тогда я внезапно почувствовал кое-что странное — я ощутил, словно все вокруг меня затаило дыхание. И мне вдруг показалось, будто меня больше не было среди этого окружения, не было здесь, рядом с этими людьми. Как будто я вновь очутился там, на обвеваемом прохладным летним воздухом балконе, который был единственным местом, где можно было перевести дух вдали от шума банкета. Будто мы вновь стояли с Итачи прямо около его края, тихо втягивая приятную свежесть внутрь себя наедине друг с другом и наслаждаясь ярким свечением центра такого большого и родного для нас города, огни которого все еще тлели где-то в моей памяти. Будто всего произошедшего вовсе и не было, будто я вернулся туда, в прошлое, и был счастлив, оказавшись там, рядом с Итачи, который, как тогда казалось, говорил какими-то загадками, говорил о том, что я смог понять только к этой секунде.        Да, тогда перед нами был город — шумный, никогда не спящий и такой далекий с вида балкона город; город, вид которого старший Учиха в те минуты впитывал взглядом с такой жадностью, с какой его никогда нельзя было увидеть, потому что он уже в те тянущиеся вечность секунды знал: это его последний взор, которым он окинет свой дом. По крайней мере, последний перед тем моментом, как ему удастся увидеть его, твердо стоя на ногах и чувствуя себя в своем теле.        Эта мысль тяжелым, твердым комком застряла прямо в моем сердце, которое с каждым следующим мигом разрывалось во все большей и большей боли. Казалось, тогда я и вовсе потерял счет времени — секунды сливались с минутами, текли не так, как это было обычно, а словно виляли по кривой, заставляя мое сознание смазываться, а чувство деперсонализации лишь усиливаться.        Я и не заметил, как перед глазами, залитыми слезами, погруженными в непроницаемую пелену тумана, появилось уже знакомое ненавистное лицо человека, руки которого буквально только что отобрали у Итачи его жизнь. И это осознание яро отвергалось мною, вырывалось из меня с ужасным тошнотворным чувством, будто все мои внутренности вот-вот должны вывернуться наружу. Признаться, в те секунды я даже не смог уловить то, что он начал говорить в мою сторону, не смог почувствовать, как он поднял меня с пола, пытаясь утащить в неизвестную для меня сторону. Но вскоре мое тело вновь обрушилось на пол. Сильный удар, застывший где-то в ребрах, заставил меня невольно скривиться в лице, но ощущение боли тут же покинуло мое тело: взгляд вдруг сфокусировался на странной, совсем смутной картине. Казалось, я уже был готов потерять сознание, но прежде она все-таки встала прям перед моими глазами — картина, как двери в темное помещение резко открылись, как перед лицом пронеслись чужие ноги, спешащий шаг которых только сильнее вскружил мне голову, крики каких-то людей, чужие возгласы… И вид Дейдары.        Вид его коленей, что мгновенно рухнули на пол, как только он оказался внутри. Вид его глаз, судорожно ищущих здесь одну только фигуру — фигуру того, чье кольцо до сих пор украшало безымянный палец его руки.        Именно это и стало последним, что я был в силах запомнить тогда.        А после — пустота. Настоящая, тихая, спокойная… Такая, каковой мне и не хватало в те минуты, а может, и всю мою жизнь.