Язык жестов.

      Раннее утро в летнем Париже действительно раннее. Вы еще вряд ли успеете открыть глаза или хотя бы задуматься об этом, когда солнце уже вовсю будет освещать улицы, полные людей. Хотя как только на площадях собиралось много народа, не встать с постели становилось просто невозможным. Уж слишком крикливы французы, когда дело касается ущемления их прав.       Хотя Томаса Джефферсона это не особо то волновало. Ну поживет он здесь, в Париже, пару лет, ну может быть поездит по разным местам во Франции, но по итогу все равно вернется домой. Его совершенно не касаются дела французов. Он здесь только как вынужденный свидетель событий. Впрочем, судьба не всех жителей чудесного города ему была безразлична. Одна интереснейшая физиономия с неизменной хитрой ухмылочкой, появлявшаяся в съемной квартире Джефферсона чаще, чем сам Томас, снова разгуливала по коридору, неспеша заходить в комнату хозяина дома, боясь разбудить того или просто оттягивая момент. В конце концов, картины не бесконечны и интересные детали на них тоже могут закончиться.       Вышеупомянутый француз тихо открыл дверь комнаты, заглядывая внутрь. Хитро улыбнувшись своим мыслям, он мягкой поступью прошел по ковру, остановившись напротив человека, являвшегося целью его визита. Немного понаблюдав за тем, как мирно спит его Томас, не обращавший ни малейшего внимания на крики с улицы, Лафайет тихонько присел на край кровати, наклоняясь к самому уху спящего. — Мне нужна декларация, — на распев, в пол голоса, сказал Жильбер. К его разочарованию, реакции не последовало. Что ж, кажется, генералу придется прибегнуть к более жестким методам. Забравшись под одеяло холодными руками, он провел по плечам Джефферсона, который тут же поежился от резкой прохлады, и был вынужден посмотреть на ее источник. — И что же многоуважаемый генерал де Лафайет делает в моей скромной обители в столь ранний час? — специально вежливо спросил Джефферсон, поворачиваясь к визитеру лицом, лениво потягиваясь. — Ох, мистер Джефферсон, этот многоуважаемый генерал пришел к Вам за советом. Вернее, нет. За просьбой, которая может решить его судьбу, — Жильбер в своей и наигранной манере, без которой Лафайета нельзя было уже и представить, посмотрел в потолок, будто ища там ответы на еще не заданные вопросы, и снова глянул на собеседника дабы убедиться в его заинтересованности. Томас сонными глазами смотрел на него с вопросом, что выглядело слишком наивно и почти по-детски. Все же Джефферсон в любом случае оставался собой, как бы не старался он соответствовать парижским стандартам. — Мне, мой дорогой и любимый Томас, нужна декларация. — Декларация? — Да. Как декларация Независимости, только не независимости, — генерал нахмурил брови, пытаясь осмыслить сказанное им, пока Джефферсон старался не засмеяться и не нарушить атмосферу теплого утра в компании любимого человека. — Хорошо, генерал. Какую же цель будет преследовать Ваша декларация? — Томас попытался привстать на локтях, понимая, что нагло валяться дальше было бы просто неприлично, но Лафайет довольно резко навис над ним, не давая и шанса вырваться. — Она должна указать на права и свободы граждан Франции, — наклонившись к самому уху, жарко проговорил Жильбер, выделяя каждое сказанное им слово как значимое. — А почему же не человека в целом, маркиз? — Томас сдался в своей отчаянной попыткой встать и расслабленно упал обратно на мягкую подушку. — Ну… можно и человека в целом… Но не в этом суть… — В этом как раз и есть суть, мой милый Лафайет, — более серьезно сказал Томас, будто его слегка задевало такое халатное отношение генерала к такого рода документам. — Вот! Вы ведь знаете, о чем говорите. Так почему бы Вам не помочь мне с составлением декларации Прав человека и гражданина. Как Вам? — Жильбер отстранился, теперь между ними было расстояние хоть немного превышавшее пару сантиметров, что слегка расстраивало Джефферсона. В комнате стало почему-то холодно и неуютно. — Я… мог бы… я подумаю над Вашим предложением, генерал. Правда подумаю и скажу… допустим, сегодня вечером, если Вам не составит труда прийти ко мне. Согласны? — Томас слегка растерянно посмотрел на лучезарно улыбавшегося Жильбера, по глазам которого уже было видно, что он придет. И не только придет, но и отблагодарит досрочно за помощь. Сделает все, что от него потребуется и опустит Джефферсона в пучину работы, от которой он только успел отойти. Лафайет довольно резво вскочил с постели, попутно желая доброго утра и хорошего дня, и вышел из комнаты, на радостях слишком громко захлопнув дверь.       А в комнате как будто повеяло сквозняком.