Язык жестов.

***

— Лаф? — растягивая гласную почти пропел Томас, осторожно открывая дверь в кабинет генерала. — Да, заходи, — маркиз, не отрывая взгляда от документа, над которым сидел уже несколько дней, встал со стула и прошел к двери, закрывая ее за Томасом, пока тот в наглую пошел рассматривать по новой украшенные стены кабинета. — А… это? — Томас остановился напротив большого листа бумаги, заключенного в рамку и повешенного на стену. — Твоя Декларация независимости, — маркиз вернулся обратно за стол и, взяв в руки перо, перечеркнул половину только что написанного предложения и исправил на новое. — А что будет здесь? — Джефферсон аккуратно провел самыми кончиками пальцев по пустой рамке того же размера рядом и вопросительно повернул голову в сторону маркиза. — Декларация прав человека и гражданина, — Лафайет гордо поднял голову и торжественно расправил помятый лист, — Вот. Послушай, — и когда Томас, приготовившись слушать опустился на мягкий темно-коричневый диванчик с мягкими подушками на пару тонов светлее, продолжил, — Представители французского народа, образовав Национальное собрание и полагая, что невежество, забвение прав человека или пренебрежение ими являются единственной причиной общественных бедствий и испорченности правительств, приняли решение изложить в торжественной Декларации естественные, неотчуждаемые и священные права человека, — сделав паузу и еще раз пробежавшись глазами по небольшому тексту, Жильбер заинтересованно посмотрел на нахмурившегося Джефферсона, — Ну как? — Ну в целом неплохо, но если это вся декларация, то у тебя большие проблемы, — Томас серьезно посмотрел на маркиза, а тот облегченно выдохнул и отложив лист бумаги, упал рядом на диванчик. — Конечно, это не все. Оказывается, это не так просто. Как ты писал американскую декларацию? — Лафайет полубоком сел к Томасу, внимательно рассматривая его задумчивое лицо. — Я… советовался… — С кем? — не унимался маркиз. — В основном… с Джоном Адамсом, — выговорить это имя, казалось, стоило Джефферсону огромных усилий. Странно, что обычно чуткий и внимательный Жильбер даже не заметил этого. «Может, оно и к лучшему», — подумал Томас и тяжело выдохнул, слыша восторженные речи Лафайета где-то на периферии сознания, пока его руку не схватили, да так, что, казалось, могли раздавить кости. Машинально Томас отдернул руку, вскакивая с диванчика. — Хей, ты ведь даже не слушаешь меня, — слегка обиженно сказал Лафайет, забавно склоняя голову в бок. Похоже, он не хотел ничего плохо. Джефферсона немного отпустило и он, слегка успокоившись, сел обратно к маркизу. — Рассчитывай силу в следующий раз, пожалуйста, — попросил Томас, по привычке смотря куда-то в сторону (он всегда так делал, когда ему становилось не по себе). — Прости, я не хотел, — генерал взволнованно поднес тонкую кисть американца к губам, нежно прикасаясь к ней губами, еще раз извиняясь. — Я знаю, — Томас опустил голову вниз, прожигая своими карими глазами мягкий лафайетовский ковер. — Том? — Лафайет обеспокоенно посмотрел на Джефферсона, попробовав легко провести рукой по напряженной спине. Томас продолжал смотреть в пол, не обращая ни малейшего внимания на маркиза. Тяжело выдохнув, Жильбер ласково обнял Томаса за талию, а тот тут же крепко обнял генерала за шею, почти повиснув на нем и утыкаясь в плечо. Довольно улыбнувшись, Лафайет мягко уложил американца на диванчик, нависая сверху, любуясь и смущая этим и без того покрасневшего Джефферсона. Расплывшись в совсем уж неприличной ухмылке, маркиз убрал кудрявую прядь волос за ухо любовника и наклонился к нему. — Только будь тише, Адриенна уже уложила детей спать, — получив положительный кивок, маркиз медленно развязал пышный бант на шее Томаса, откидывая его куда-то в сторону. Выцеловывая каждый сантиметр изящной длинной шеи, генерал услышал сдавленный полустон. — Я же сказал, чтобы ты был тише, — Жильбер оторвался от своего занятия, снова нависнув сверху и заглядывая в мокрые от подступающих слез карие глаза. — Тогда тебе стоит быть сдержанней, — сказал Джефферсон, тут же отвернувшись, желая как можно быстрее скрыться от внимательного взгляда француза. — Я так не думаю, — Лафайет довольно улыбнулся, легко поворачивая голову Томаса к себе и снова наклоняясь к нему, на этот раз чтобы накрыть его губы своими в поцелуе. А потом ненавязчиво закрыть рот Джефферсона своей ладонью. — Вот теперь мы точно никого не разбудим, — Жильбер тихо рассмеялся, попутно расстегивая пуговицы на белоснежной рубашке Томаса и целуя каждый новый участок кожи. Закончив с рубашкой, Лафайет оторвался от тела своего любовника, посмотрев в его глаза, из которых теперь крупным градом катились слезы. — Томас… все хорошо? — Лафайет снова наклонился к американцу, практически соприкасаясь своим носом с его. — Да, не обращай внимания, все хорошо, — Томас на мгновение попытался улыбнуться, но не получилось — губы дрогнули и иллюзия разрушилась. Все не хорошо, и генерал это знает. Его это волнует, но не сейчас. Он спросит об этом завтра с утра, а сейчас ему явно мешает возбужденный бугорок в штанах разбираться в этом вопросе. И Джефферсон даже благодарен ему за это. На утро маркиз не вспомнит, а Томасу не придется рассказывать то, о чем ему думать противно.       Лафайет медленно, чтобы не заставить нервничать еще больше, расстегнул штаны Джефферсона, так же медленно снимая их вместе с нижним бельем. Несмотря на почти что истерику, тело довольно явно реагирует на ласку, и Лафайет ухмыльнулся, увидев вставший член Джефферсона. Удобно устроившись между раздвинутых ног, он медленно провел языком по всей длине, обведя по кругу головку и тут же поднял глаза на Томаса, наблюдая за его реакцией. Тот смотрел настороженно, но никак не отвергал подобной шалости генерала, которую он позволял себе крайне редко. Ласково улыбнувшись, Жильбер, не отрывая взгляда от Джефферсона, попробовал взять возбужденный член до основания. Слабо посасывая, он медленно пропустил плоть в горло и, услышав несдержанный стон-всхлип, резко прервал свое занятие, теперь уже грозно нависая над Джефферсоном. А тот виновато опустил взгляд и плавненько съехал вниз с подушки, как бы прячась. Жильбер удивленно вскинул брови вверх и сел подле Джефферсона, наблюдая за тем, как тот медленно осознает в каком положении теперь находится и густо краснеет. Лафайет улыбнулся, а Томас на этот раз отвернулся полностью, утыкаясь в подушку, чтобы генерал не видел этого ужасного румянца.       «Ох, вот как?» — Жильбер расплылся в довольной улыбке и, легко подхватив любовника под талию, поставил его на колени, чуть надавив на поясницу, заставляя прогнуться. Тихое возмущенное шипение, приглушенное подушкой, но маркиз это не обратил на него внимания — слишком уж заманчивый вид открывался перед ним, чтобы замечать что-то кроме него. Облизав пересохшие губы, маркиз припал ими к нервно сжимающейся дырочке американца, плавно вылизывая ее, заставляя расслабиться. Постепенно недовольное мычание сменилось тихими стонами удовольствия, пускай они смешивались со слезами и всхлипами. Посчитав, что его любовник вполне готов, генерал расстегнул собственную ширинку, приспуская штаны и, мягко погладив Джефферсона по ягодицам, плавно вошел в подготовленную дырочку, издав тихий гортанный стон. Двигаясь сначала плавно и ровно, а потом, теряя свою сдержанность, рвано и быстро, маркиз совершенно не замечал того, как напряжен его партнёр и, конечно, он не видел мокрой от слез подушки. Томас благодарил бога за то, что ему хватило ума отвернуться от маркиза — он бы не пережил такого позора.       Наконец, понимая, что скоро кончит, генерал довольно сильно вцепился в костлявые бедра любовника, изливаясь в него и падая рядом. — Я люблю тебя, — маркиз ласково потерся носом о плечо Томаса, удовлетворенно улыбаясь, почти урча от удовольствия. — Спасибо…       «И так каждый раз» — подумал генерал перед тем, как провалиться в сон — уж слишком он устал за сегодня.