Переломный момент

      Из распахнутого настежь окна на Герберта смотрит тысячей черных глаз ночь. Хоть в это и трудно поверить, но он будто чувствует ее материально, точно она дышит. И эта неясная пульсация исходит от всего, до чего дотягивается взор: припорошенных снегом крон деревьев, виднеющихся вдалеке очертаний домов. Только это наверно воображение разыгралось, что уж, он всегда был не в меру впечатлительным мальчиком, и возраст этот недостаток, увы, искоренить не смог.       Взращенный с детства на сказках о ведьмах, вампирах и оборотнях молодой человек и, достигнув возраста зрелости, не смог перестать совершать приевшиеся ему ритуалы в виде закрытия на ночь ставен, прочтения молитвы перед повешенным над кроватью распятием, а так же прятаньем нескольких зубчиков чеснока под кровать. Ну так, во избежание неприятных знакомств…       Помнил он, что и едва солнце потухнет, никому нельзя называть своего имени и не выходить за порог ни на чей голос, даже будь он трижды знакомым. Коли этот голос из темноты закликать станет, пиши пропало! И, наконец, в дом не приглашать. Дело ясное, что упырь без позволения порог переступить не сможет. Остается открытым вопрос, почему Герберт сейчас так легко разорвал цепочку обыденных действий, нарушив несколько пунктов из ставшего за долгие годы священным списка? Ставни распахнуты, имя его так не предусмотрительно выкрикнул отец, да и чеснок нынче служанка ему под кровать положить забыла…       Что было удивительно, так это отсутствие страха при том, что он искренне верил во все эти мистические вещи и всегда опасался пренебрегать средствами самозащиты. Вместо этого была необъяснимая жажда того, чтобы что-то, наконец, произошло. Сознанием будто кто-то манипулировал, но делал это так ненавязчиво, бережно, что виконт лишь на подсознательном уровне понимал, что после случившегося испытывать нечто сродни эйфории просто невозможно. Жизнь-то его рассыпается на кусочки. Побои отца, слезы матери, — какой еще «сюрприз» готовит для него следующий день? Придя к нехитрому выводу, что события сегодняшней ночи доконали его ни к черту расшатавшуюся нервную систему, Герберт решает просто лечь спать. К черту, что вокруг так тихо, что чуть ли не слышен ток собственной крови.       Невесело улыбнувшись, виконт Эдер стащил с себя рубашку, пропитанную кровью от оставленных щедрой отцовской рукой ран от розг. Затем по-детски обхватил себя руками, будто желая самолично обнять свое несчастное тело.       Сначала шорох не привлек его внимания. Занятый перевариванием своей незавидной доли, Эдер даже не сразу понял, что нарастающий с каждой секундой зловещий скрежет, будто кто-то точит когти, происходит наяву, а не в его голове. Безошибочно определив источник звука, Герберт ошарашено уставился на распятие, которое процарапывало стену, медленно поворачиваясь на сто восемьдесят градусов, а когда же этот никак необъяснимый феномен прекратился, повеяло противоестественным холодом — мерзло не тело, а душа, точно чья-то ледяная рука скручивала внутренности. Все это произошло так быстро, что виконт и осознать всей жути не успел. Он снова был относительно в норме, но перевернутое распятие, которое молодой человек сиюминутно трактовал как отвержения божьего промысла, а так же крайнего непочтения к самому создателю, наводило на мысль, что к нему пожаловал отнюдь не самый праведный гость. Но как?       Вглядываясь в царящий за окном мрак, Эдер силился разглядеть там что-нибудь, но успехом это не кончилось. Снова все было как прежде, так что, просидев, не двигаясь около часа, он окончательно успокоился и вновь дал волю мыслям, чувствуя себя потерянным и одиноким.        « — Не слишком ли хороша эта ночь для того, чтобы убиваться?»       — Кто здесь? — голос прозвучал хрипло и так тихо, что юноша даже не понял, смог ли некто разобрать его слова.        « — Нет нужды говорить со мной вслух, Герберт, я прекрасно пойму все, что ты захочешь мне сказать, если обратишься ко мне мысленно.»       Выполнить то, о чем его попросили, не составило труда, к тому же в этом были свои плюсы, ведь разговор вслух вполне мог быть услышан кем-нибудь из домашних.        « — Так все-таки кто вы?»        « — Тот, кто хочет тебе помочь. Ты ведь ищешь другой жизни, Герберт?»        « — Я-то может и ищу, но остановимся пока на той несправедливости, что вы меня чуть ли не с первых слов зовете по имени, а я вашего знать не знаю, — негодовал виконт, присев на краешек кровати и обводя взглядом комнату. Он хоть и был в растерянности, ибо не знал куда смотреть, но прощать неизвестному аппоненту такие недосказанности не собирался. Вот бы определить источник звука, но, — какая досада, — незнакомец обращается мысленно, так что это было невозможно.        « — Что ж, если это так важно для тебя, то я назовусь, — вкрадчивый голос в голове виконта прорезала складка смеха, — я граф фон Кролок, а обращаться ко мне ты можешь ваше сиятельство.»        « — Вот как, имя не скажите, значит, ваше сиятельство, — настороженно сощурился Герберт.»        « — Оно тебе ни к чему. И, надеюсь, этот нюанс не коем образом не повредит качеству нашего общения. Видишь ли, в последний раз, когда я назвал свое имя, то был еще жив…»       Виконта Эдера ощутимо встряхнуло, так что он сильно передернул плечами как от сильной судороги, а затем почувствовал колючие мурашки, разбежавшиеся по всему телу. Несмотря на этот спектр малоприятных ощущений явного страха, однако, по-прежнему не было.        « — Любопытно узнать, что это вы такое несете, поподробнее, — заметно повеселевшим тоном молвил блондин, решив, что он пожалуй сошел с ума и сейчас просто разговаривает в своей голове с кем-то вымышленным.»        « — У нас будет на это время, и конкретно тебе решать сколько. Час, целая ночь или вечность.»        « — Надо же! Я, конечно, люблю поболтать, но пока вы меня не заинтересовали даже на разговор в пять минут. Вы же успели бы поведать как оборвалась ваша… «жизнь», — Герберт театрально махнул рукой, в коем жесте явственно чувствовалось насмешка над нелепостью построенной мысли, — менее, чем за пять минут?»        « — Охотно верю, что твое естественное недоверие блокирует любопытство, однако, свою историю рассказывать тебе пока я не намерен, — выделил слово ночной гость. — Меня привел сюда твой зов. И, поверь, хоть я и был далек от этих мест, крик твоего отчаяния был слышен так, будто ты кричал мне в ухо. Твоя душа просит спасения, Герберт. И я могу ее спасти, тебе лишь нужно дать мне на это разрешение.»        « — То, что говорить загадками, ваше сиятельство, вы мастак, я уже убедился, но нельзя ли пролить немного конкретики в нашу беседу? Как именно вы намерены мне помочь, и, что самое главное, какой ценой для меня, — кисло отозвался виконт, где-то в глубине души все же больше заинтригованный, чем напуганный.»        « — А ты смышленее, чем кажешься на первый взгляд. И нет, сейчас я не пытался тебя обидеть.»        « — Кто сказал, что я обиделся. Ну, так как?»       У Эдера откуда-то возникла стойкая уверенность, что фон Кролок не оставит его здесь в беде, и эта мысль так отчетливо въелась в мозг, что юноше лишь оставалось жадно глотать ноты приятного голоса, в тайне пытаясь нарисовать в голове портрет его таинственного обладателя. Странная штука разум. Логическим доводам он предпочитает толком необоснованный бред, трактующий воистину желаемый поворот событий. Там, где не надо, он плетет всякие несуразицы, выдаваемые за правду; там, где следует, отключается и не подает признаков жизни, оставляя своего хозяина беззащитным увальнем…        « — Чтобы я мог тебе помочь, ты должен пойти со мной, понимаешь? Твое прошлое должно навсегда остаться в прошлом. И если ты не готов поставить на нем жирный крест, боюсь, наша беседа становится бессмысленной. Хотя я и не намерен так просто оставить попытки убедить тебя согласиться.»       Граф произнес это таким уверенным голосом, что внутри виконта все затрепетало. Последние крупицы инстинктов растаяли точно лед под лучом солнца. Ему пришли помочь! Он может больше не страдать! Герберт громко сглотнул, готовый слушать дальше.        « — Я хочу забрать тебя к себе в воспитанники. Каждый год, в ночь зимнего солнцестояния я устраиваю роскошный бал и приглашаю тебя стать моим гостем, там ты дашь мне все необходимые клятвы, чтобы стать полноценным членом моей семьи».        « — Я не намерен сбегать, поджав хвост, — храбрился Герберт, хотя предложение казалось не просто заманчивым, а реальным выходом из положения. Он ненавидит отца, не хочет подчиняться его воле, но его держит здесь мать, которая пусть и слаба, но всегда его любила всем сердцем и не заслужила того, чтобы остаться одной с этим тираном.        « — Ты никогда не задумывался, мальчик, что она терпит издевательства над собой по той же причине, что и ты? Ей противна сама мысль, сделать благо себе, если ее сын будет от этого несчастнее, — умело установил причину замешательства юного Эдера граф.»        « — Что вы хотите этим сказать?»        « — То, что твой уход, как бы это абсурдно не звучало, даст ей шанс сделать свою жизнь счастливее, — и без того участливый голос фон Кролока стал более плавным, тягучим. Страшные слова, произносимые им, умело приобретали оттенок неопровержимой истины и звучали так мягко, что практически не причиняли боли. — Ты не замечал, что у нее слишком часто стала портиться обувь, и что она стала подолгу задерживается в лавке сапожника, хотя могла бы просто оставить ему все на починку и благополучно забрать на следующий день?»       Эдер был в замешательстве от такого поворота в разговоре, но недолго. Он сам недавно разговаривал с матерью на тему того, как нецелесообразно она поступает, относя свои испортившиеся сапожки черт знает в какую даль, когда неподалеку от их с отцом дома есть неплохой сапожник, который берет не дороже, да к тому же чинит обувь их семье чуть ли не второе поколение. Желая докопаться до истины (мать лишь мямлила на его расспросы), он как-то раз отнес свою пару обуви туда же, куда и она. Однако, ни быстрее, ни качественнее там ему ничего не сделали. Дверь ему открыл крепкий, коренастый мужчина лет сорока пяти с седыми висками и добродушной улыбкой. А еще на его открытом красивом лице тут же обозначилась тревога, когда он услышал фамилию своего нового клиента…        « — Она не могла влюбиться… Нет, она же… ну, — Герберту никак не удавалось облачить мысли в слова, ибо в голове стоял хаос. Благо его слушатель пришел на помощь.»        « — Замужем. Знаешь, Герберт, замужество это вовсе не прививка от влюбленности, клятвы перед алтарем вовсе не цепь, ну по крайней мере для души, которой нужно себя приковать ко своей второй половинке. Ты можешь считать, что я лгу, но задумайся на секунду, была ли твоя мать хоть в одном твоем воспоминании счастлива с твоим отцом? Да, я вижу по твоим мыслям, что нет. Брак с ним не ее выбор, а ее жертва, и тебе ли не знать, что ее семья голодала и нуждалась в деньгах, когда ее повстречал состоятельный молодой барон Эдер…»       — Боже.       Виконт все же произнес это вслух, пряча свои наполненные болью глаза в ладонях. Слез не было, было все тоже мнимое спокойствие, определенно носившее иллюзорный характер. Едва этот загадочный граф уйдет, несчастный юноша просто рассыплется на части.        « — Она… Она сумеет уйти безнаказанно от отца? Я не прощу себе, если с ней вдруг что-то случится.»        « — Фрау Эдер сильнее, чем тебе кажется. По крайней мере, была такой, пока не обрела свою любимую слабость в виде тебя. Эта женщина не раз уже представляла себе в своих самых сокровенных мечтах побег вместе с тем мужчиной, который любит ее и никогда не причинит ей вреда. Самое время подумать о себе: влачить точно кандалы свое существование дальше или принять мое приглашение, чтобы быть свободным. Я дам тебе свое покровительство и обещаю, что этот бал ты никогда не забудешь.»        « — Я вас совсем не знаю. Боги! Почему я вообще даю вам возможность убеждать себя в каких-то сомнительных, до конца не ясных мне вещах. Что меня ждет, если я, повинуясь порыву, соглашусь?»        « — Мой драгоценный виконт, вы когда-нибудь слышали о том, что вода быстрее портится, если стоит на месте?  — в голосе мужчины чувствовалась неподдельная улыбка. — Знал бы ты, как долго я тебя искал, тогда не задавал бы глупых вопросов.»        « — Ну так откуда я это знать-то могу? — разозлился Эдер, чувствуя непреодолимое желание высказать все свои возмущения графу в лицо. Он ведь слушает, как не слушал отец, и как не может слушать мать, так почему бы не выговориться, как следует, пока есть такая возможность.»         « — Верно, — мягко ответили ему. — Ты много чего не можешь знать.»        « — Я хочу увидеть вас, — трактует не как просьбу, а скорее как каприз, свое желание Герберт. — Если вы намерены продолжать со мной разговор, то…»        « — Хорошая попытка, мальчик, — перебивает его насмешливый тон, — только я предпочел бы остаться инкогнито, пока ты не перестанешь относиться ко мне, как к чему-то противоестественному. Ты слишком долго слушал о таких как я только плохое, и сейчас где-то в глубине души все еще настроен против моей природы. Мне бы не хотелось пугать своим внешним видом твое еще не окрепшее сознание.»        « — Нет, ну вы посмотрите, какой вы важный! Плевать я хотел, ясно вам, и на вашу природу и на то, чем вы предпочитаете заниматься в свободное время, когда надоедает с молодыми людьми их личные проблемы обсуждать! Что б вам было понятно, мне вообще не верится, что вы кто-то особенный! — виконт злобно смотрит в ночь, надеясь, что не напрасно метает глазами молнии, и фон Кролок по достоинству оценит его во всем злобном великолепии.»       — Так что катитесь к черту! Ой, постойте: можете зайти в комнату и напрямую доказать моему никудышному воображению, что вы представляете из себя на самом деле, — забыв про осторожность, Герберт произносит все это вслух, а после показательно падает навзничь на кровать, мол добавлять он больше ничего не собирается.       По потолку скользнула крупная тень, а после слух Эдера уловил тихую пружинистую поступь, будто крадется кошка, почуявшая мышь. Осознание того, что он натворил, резко ударило в голову, вселяя в юношу прилив страха не сколько за себя, сколько за свою семью, до которых теперь имел возможность добраться его опасный собеседник. Хотя может все же не опасный? Герберт храбро сел на кровати и едва сдержал крик, когда столкнулся взглядом с сидящем на расстоянии вытянутой руки… существом. В измененной ночным освещением перспективе все подряд кажется темным и опасным, но вот сейчас сгущать краски не было необходимости, ибо свет от луны, пробивающийся бледными лучами в окно, давал совершенно точно увериться, что его гость неестественно бледен, а залегшие черные круги под глазами ни у одного человека, разве что он не при смерти, быть не могут. От любопытного взгляда виконта не укрылась и еще одна немаловажная шокирующая деталь, которая бросалась в глаза, стоило взглянуть на руки графа. Сцепленные в замок фаланги пальцев казались длиннее положенного и оканчивались заостренными внушительного размера когтями. Воображение немедля нарисовало, что будет, если ими решат полоснуть кого-то по горлу…       Этот мужчина не сливался с ночью, а будто был еще темнее ее. Казалось, будто частицы ночной поры застряли в каждой складочке его бархатного плаща, а в каждой выразительной черте лица сосредоточена опасность. И как странно выглядели его глаза — живые, глядящие в самую душу. Их холодный синий цвет был единственным в его облике источником света.        — Пожалуй я заберу свои недавно сказанные слова обратно. Все же ты глупее, чем кажешься, раз так легко позволил мне войти. В принципе, дальнейшая наша дискуссия для меня теперь не представляет никакой ценности, благо теперь я в состоянии заставить тебя пойти с собой силой, однако, времени до бала еще предостаточно, а значит я могу вернуться к прежним результатам и продолжить убеждать тебя покинуть этот дом. В конце концов, что мешает мне, когда придет срок, применить касательно тебя просто напросто грубую силу, — мужчина наслаждался глазами-блюдцами нерадивого человечка, который впервые за все время услышал его настоящий голос, а так же в полной мере понял, кто перед ним предстал. Мальчик так умилительно косился на зеркало, в котором мог видеть только свое испуганное лицо и часть комнаты.        — Дыши ровнее. И дай, наконец, хотя бы себе честный ответ, чего ты от этой жизни ждешь, — вновь вернул, насколько это было возможно, «спокойствие» их беседе фон Кролок.       И в самом деле, чего он мог ждать?       Тонкие ноздри Герберта недоверчиво затрепетали, когда вместо морозного горного воздуха уловили запах майорана и эвкалипта…       Тело окутало тепло, если не жар, южного солнца, а босые ноги ступали по нагретым камням мостовой. На узеньких улочках какого-то маленького городка в Италии одному-то могло быть тесновато, но они шли вдвоем: он и Максимилиан. Его рука нагло обнимала талию Герберта, и тонкая ткань рубашки не могла притупить ощущений широкой ладони на пояснице. Им было плевать на все и всех, и совершенно точно было ясно, что если им заблагорассудится, то к обеду они залезут на гору, а к ужину доберутся до облаков. Максимилиан в своем репертуаре, шепчет на ухо Герберту какую-то пошлость и уговаривает сделать ему приятное, ну вот хотя бы там за углом — плевать, что какая-то пожилая посудомойка увидит их деяния из окна. Пусть завидует, карга несчастная, ведь у них любовь, а у неё — кастрюли. Виконту и возражать не хочется, но он, конечно же, шутливо врежет наглецу в бок, а потом даст деру (он всегда бегал быстрее Максимилиана, а тот не понимал, как человек с таким высоким ростом может быть таким проворным и гибким). Потом, измотавшись, они пойдут купаться, а к вечеру зацелованные и разомленные солнцем вернуться в свой собственный дом…       Герберт может продолжать мечтать до бесконечности, но отвлекается, чувствуя в сознании уловимое участие графа. Вообще-то он рад, что тот читает его мысли, ему нужен тот, кто будет знать о нем чуточку больше, чем… Юноша затрудняется додумать. Может быть всем плевать на него, на то, что его волнует и чего он на самом деле хочет, поэтому никто не знает, какой он есть? Да, есть Максимилиан, но где же он сейчас, когда ему так нужна его поддержка и слова, что никто не сможет стать между ними.        « — Увижу ли я его, если соглашусь пойти с тобой?»        « — Ему там будет не место, Герберт.»        « — Тогда не смею вас задерживать, ваше сиятельство. И свое «нет» мне следовало вам сказать как только я заметил перевернутое распятие…»       Граф улыбнулся, так обаятельно до остроты, что виконт едва не крикнул позорное «останься», прикусив язык в последний момент.        « — Мне приятно было с тобой общаться, Герберт. Знай, что у тебя еще есть время передумать. Поверь, такие предложения я делаю редко.»       За окном горные хребты превратились в бритвенно острые, черные силуэты, а раскинувшееся над ними холодное ночное небо начало отступать. Так и пролетела ночь.