Переломный момент

      Утекло не слишком много воды с тех пор, как семейство Эдеров побывало в смертельной опасности. Однако, достаточно, чтобы Герберт, увы единственный, кто знал, насколько им всем повезло, перестал просыпаться ночью в холодном поту, цепляясь нервным взглядом за распятие, которое отныне всегда было в правильном положении и с каждой ночью своей неподвижностью вселяла виконту все больше спокойствия.       Какое-то время после всех случившихся с ним происшествий родители посчитали нужным оставлять его дома, запретив прогулки и прочие даже пустячные вылазки, пока его лицо ни приобретет более менее здоровый оттенок, а психика не вернется в норму.       Хоть Герберту такой расклад и не пришелся по душе, но он из всего учился извлекать плюсы. Выбор в конечном счете всегда только за тобой — страдать или не страдать. И юный Эдер неизбежно выбирал второе, радуясь, что отец не суется пока что к нему со своим «долгом», а мать не рыдает сутки напролет у его постели, ибо сын постоянно на виду и не забывает усердно молиться на радость ей каждый раз перед сном.       Итак, молодой человек решил отвлечься от бардака в своей голове, занявшись искусством. Он уже около двух лет не брал в руки ни скрипку ни мольберт, хотя в детстве души не чаял в музыке и рисовании. Так что отныне служанка, приходя убраться в комнату молодого хозяина, неизменно встречала там «творческий беспорядок», заключающийся в разбросанных по полу скомканных неудавшихся работах или же раскиданных по всем рабочим поверхностям бумаг с нотами. Юноша с перепачканным краской лицом либо покорно прекращал свои занятия, давая ей привести весь этот хаос в норму, либо же недовольный, что его отвлекают, посылал ее за чем-нибудь вкусненьким, надеясь таким образом лучше сконцентрироваться на своих достигаемых целях. Вскоре он вновь начал так же хорошо играть, как раньше, а портрет матушки заставил даже отца отвлечься на секунду от своих дел и одобрительно кивнуть головой.       Но все когда-нибудь проходит. Герберт, каких бы душевных сил он не был полон, вновь стал возвращаться к былым воспоминаниям о своем бывшем сердечном друге, и, как бы печально это не было, вновь готов был лезть на стену от всепоглощающего чувства собственной поруганной чести. С некоторой поры он всерьез стал ощущать себя грязным и, движимый этой навязчивой идеей, драил себя в ванне мочалкой дольше положенного. А ведь прекрасно знал, запачканную душу так просто не отмоешь…       Пришел день, когда юный Эдер ни свет ни заря принялся писать письмо Максимилиану, пытаясь впитать в бумагу всю горечь и боль, которые ему несправедливо привили. Чтож, бумага то все стерпит, но вот у него самого сил держать негатив в себе больше не было, поэтому юноша снизошел до оскорблений, решив не стесняться ни единого бранного слова, пришедшего на ум. Однако, перечитав что вышло, он лишь со стоном принялся рвать свою неудовлетворительную попытку расставить все точки над «и». Да ведь над ним посмеются! Еще бы, с делового и пожалуй слишком официального тона его речь опускалась до самого дна, и если бы бумага могла говорить, последние слова она бы кричала… А толку? Максимилиан бы все равно его не услышал, ибо до сих пор не передал ни одной весточки, притом, что был не в курсе, что его уже улечили в измене. «Будь мужчиной, — Герберт фыркнул, передразнив в своей голове знакомый голос, — нашелся, понимаешь ли, воспитатель!»       И какого же было его удивление, когда следующей ночью оный ему и приснился, причем при весьма щепетильных обстоятельствах.       Сначала в его сне не было ничего необычного. Виконту снилась собственная спальня, где он бесстыдно удовлетворял себя в сидячем положении с полузакрытыми от приятных ощущений глазами. Но внезапно он почувствовал, что его «рабочую» руку кто-то накрыл своей, причем виновника вторжения увидеть было невозможно, благо тот находился за его спиной… Герберт вскрикнул, но перед тем как вынырнуть из своего странного сна, успел разглядеть на пальцах этой самой руки несколько знакомых ему дорогих перстней. Проснувшийся весь в холодном поту блондин был вынужден некоторое время приводить дыхание в норму и отгонять от себя эти до ужаса реальные ощущения.       Хуже могло быть только то, что на следующую ночь все повторилось. Сон был другого рода, но с тем же неизменным участником. Куда бы виконт не посмотрел, его отовсюду пожирали жуткие, подернутые поволокой от безжалостно минувших столетий глаза тварей, что толпились вокруг него в дорогих, но при этом абсолютно поддержанных одеждах, не скрывающих полностью их полуразложившиеся останки.       Герберт же шагал вперед, и те расступались… расступались перед ним, будто он был какой-то важной персоной среди всего этого немертвого отребья. Куда же он шел? Он шел прямиком в руки к нему, и каждый шаг был легче предыдущего, будто его тело становилось легким как перышко. Наконец, при свете горящих в золотой люстре свечей пред ним предстал хозяин всех этих ошибок природы, чей взор сверкал ярче потоков света, играющего отблесками на штофных обоях и на выпуклостях массивной винтовой бронзовой лестницы… Герберт был восхищен, Герберт был пленен и околдован этой надменной кривой полуулыбкой, насмешливым взглядом и властно протянутой рукой, ярко обрисовавшейся на алом бархате жюстокора. Фон Кролок ждал его в конце неподвижно застывшей шеренги своих подопечных, а как только Эдер почувствовал холод его руки, вампир тут же притянул его к себе и начал неумолимо приближать свое безбожно красивое лицо к его собственному.       Это было уже ни в какие ворота! Творилось что-то неладное, и юноша, опасаясь сойти с ума, совершил невиданное — отправился одним воскресным утром с матерью в церковь. Та была сама не своя от радости, — они так мало проводили время вместе, к тому же в связи с последними событиями ее мальчик стал на редкость молчалив, а тут сам пошел на контакт да с таким воодушевлением! Виконт же скупо кивал, наблюдая как мать скрывает свои роскошные светлые, как и у него самого волосы за плотной тканью платка и что-то щебечет про то, что по дороге домой они зайдут на ярмарку и купят какую-то мелочь для дома…       Может он принял слишком кардинальные меры? Может просто нужно было сжечь вампирском плащ, который Герберт сразу же после их последней встречи спрятал собирать пыль за сундуком, в котором хранились старые вещи; тогда их непонятная связь порвется, точно нитка, перерезанная ножницами? Он чувствовал, что навязчивые мысли не выходят из его головы и вызывают порой чувство неконтролируемой паники или же и того хуже — преследования! Кто знает, может Бог убережет его от этой тьмы, которая нависла над ним с той самой роковой ночи? В любом случае, как считал Эдер, если на святой земле не будет ему облегчения, значит останется уповать только на время… Мать же будто и не замечала, как он нервно кусает губы и теребит манжеты своей рубахи, когда их экипаж подъехал к храму.       То, что всевышний однозначно от него отвернулся, Герберт понял, едва началась служба. В зал вошел священник, и едва свечной свет упал на его лицо, блондин мог поклясться, что его красные невыспанные глаза увидели лицо фон Кролока! Прямо посреди бела дня в священных стенах? Извольте! Разумеется, едва первая волна шока прошла, юный Эдер осознал свою ошибку и с облегченным «показалось», вновь принялся читать молитву. Но он чувствовал, что его разглядывают, и подтвердил свою догадку, когда аккуратно исподлобья поймал на себе заинтересованный взгляд святого отца. Тот на самом деле был старше Герберта едва ли больше, чем на десять лет, хотя всем своим затворническим видом пытался прибавить себе минимум еще десятку; так что был вполне молод, да и сложно было назвать его несимпатичным. Пожалуй, Эдер бы не преминул послать ему ответный испытывающий взгляд, если бы не мать, крепко держащая его под локоть. Но, боги, он же сюда не флиртовать пришел!       Как бы то ни было, избавляться от своего помешательства ему предстояло в одиночку и поскорее, пока не стало слишком поздно, и он не стал видеть благородный профиль фон Кролока даже в занавесках. Решив ждать, юный Эдер вновь принялся занимать себя раскрытием своих талантов, чтобы не оставалось ни единой минуты, когда б его мысли могли унестись в другую степь.       Право же, он и не подозревал о бесполезности своих переживаний, которым скоро суждено было померкнуть на фоне гораздо более жестокого испытания судьбы.

***

      В кабинете стояла звенящая тишина. Она каменными тисками давила на виски уже не такого молодого графа Эдера, который, сидя за столом, пытался битый час вникнуть в смысл написанного на поверхности плотной, немного мятой его собственными усилиями, бумаги.       — А к черту это! — рявкнул он и, отбросив надоевший документ в стопку других таких же, откинулся на спинку высокого кресла.       За окном начинало вечереть.       Нет, так дело не пойдет. Ему нужно прогуляться, иначе этот кабинет он разнесет в щепки. Не без удовольствия. Ему опостылел этот образ жизни, эти навалившиеся проблемы. Граф бы и рад их скинуть на плечи Герберта, но тот едва ли справится с мужской работой. Ему гулять да резвиться! Старший Эдер не стал отчитывать его за недавний проступок — и так натерпелся. И, к тому же, графу это было не выгодно — психическое состояние виконта и так оставляло желать лучшего, поэтому очередная взбучка от Эдера-старшего ему ни к чему. Пока что. За неимением других наследников, граф обязан возиться с этим «испорченным» ребенком, не способным отвечать за свои поступки. Будто в наказание за ошибки в прошлом Бог послал ему это «сокровище».       Решив отвлечься от столь неприятных мыслей, мужчина поднялся с места и отправился на поиски жены, желая справиться о здоровье отпрыска, ведь если он явится к нему в комнату лично… Не приведи Господь.       — Лизель! — позвал граф. Служанка, запыхавшись, тут же подлетела к хозяину.       — Да, Ваше Сиятельство? — она нервно поправила складки на белом фартуке.       — Где сейчас моя жена?       — Ее Сиятельство, не докладывались куда отправляются.       Эдер нахмурил седые брови.       — То есть как? Я, кажется, дал ясное распоряжение по поводу любых перемещений в этом доме.       Лизель виновато потупила взгляд в пол.       — Ваше Сиятельство, мне не по чину интересоваться делами господ. Ее Сиятельство не сочла нужным известить меня или кого-то из слуг о своем уходе.       — Каково было ее последнее распоряжение? — граф старался держать себя под контролем, но руки все-равно сжимались в кулаки.       — Она приказала привести в порядок ее выходное платье, Ваше Сиятельство.       — Давно она ушла? — задумчиво поинтересовался граф.       — Час назад.       — Почему не сообщили мне об ее уходе?       — Мы думали, что раз она не стала изъявлять кого-то из нас, то наверняка предупредила вас о своей прогулке.       — М, вот оно как, — потеряв всякий интерес к служанке, он отправился в комнату Герберта. Уж он-то должен наверняка знать, где пропадает его мать.       Подойдя к двери, ведущую в нужную комнату, Эдер призвал на помощь все свое терпение и выдержку, чтобы не учинить нерадивому наследнику расправу за прошлые ошибки.       Сделав глубокий вздох и выдох, он, не постучав, вошел в покои сына.       Герберт недоуменно уставился на отца, оторвавшись от своего очередного «шедевра», который он рисовал с самого утра. По правде, они так давно не общались один на один, что виконт отвык от этого испытывающего злого взгляда.       — Что-то случилось, папа?       — Нет, Герберт, но я бы хотел поинтересоваться — тебе известно, куда отправилась твоя мать? Представляешь, никто из слуг не имеет понятия, куда она подевалась, — граф в притворном жесте развел руками.       — Ааа, это…значит…       У молодого человека дыхание перехватило, когда в голове сопоставились следующие вещи: если отец снизошел до того, чтобы лично придти и завести этот разговор, значит он всерьез обеспокоен, а может даже и разозлен отсутствием супруги, которая в такое время (Герберт и сам удивился, как быстро небо успело почернеть), еще не вернулась домой; а следующая мысль, появившаяся в его голове была догадка, где мать может быть. С ним, конечно! Он ведь видел, как она сегодня прихорашивалась… Но почему же она не организовала себе алиби?!       Прочистив горло и напустив на себя, насколько это было возможно, серьезный вид, Герберт почтил наконец графа полноценным ответом: — Разве она не говорила вам, что собирается сегодня за новыми духами в Гамбург? Нет? Наверное, она поручила мне передать это вам, а я…забыл.       — В Гамбург? За духами? — в голосе графа сквозил скепсис. — Никогда не думал, что ее тяга к моде может достичь такого небывалого масштаба, чтобы она почти в самый вечер собиралась невесть куда за какими-то духами. Подобных поступков я еще за ней не наблюдал. Право, Герберт, тебе самому не кажется это странным? — не сводя взгляда с застывшего на месте юноши, Эдер вольготно расположился в ближайшем кресле, закинув ногу на ногу.       — Странным мне казалось ее поведение до этого. А сейчас все очень даже логично! Разве должны быть причины у женщины, чтобы захотеть съездить куда-нибудь развеется и прикупить заодно что-нибудь исключительно для себя? К тому же если это «что-нибудь» подчеркнет ее красоту.       Герберт упер руки в боки, намереваясь разом рассеять все сомнения отца.       Граф мрачно усмехнулся.       — Да, соглашусь с тобой — это вполне нормально для женщины ухаживать за собой. Но я не первый год живу с твоей матерью, мальчик мой. И если мне не изменяет память, она никогда не имела привычки срываться с места и ехать столь далеко ради каких-то духов, — он сделал паузу, — так ты уверен, что она отправилась именно за духами? Возможно, её заинтересовало нечто иное.       — Вы меня пугаете, — Герберт напустил на себя нетипичную для своей натуры холодность, стараясь передать отцу взглядом, что тот ошибается. — Моя мать никогда не давала вам повода в себе сомневаться, и мне смешно смотреть, как самый обычный поступок перекраивается в вашей голове в какие-то ничтожные подозрения. Бросьте!       С минуту граф пристально вглядывался в зелёные глаза, в которых плескалась уверенность и ещё что-то — то, что виконт всеми силами пытался скрыть.       — Что ж, в таком случае, я напрасно волнуюсь, и мне следует отправиться в свой кабинет, продолжить работу, — граф встал с кресла, поправляя камзол, — Не смею тебя отвлекать от… — он бросил насмешливый взгляд на «очередной шедевр» сына, — крайне важной работы, Герберт. Доброго вечера.       Эдер-старший резко развернувшись на каблуках, отправился к выходу.       «Кажется пронесло», — блондин облегченно упал на кровать, едва за отцом захлопнулась дверь. Нужно было как-то исхитриться предупредить мать о надвигающемся допросе, пока не стало слишком поздно!       — Как только Ее Сиятельство соизволит вернуться домой — сообщите ей, чтобы она немедленно ступала в мой кабинет, — схватив за локоть проходившую мимо горничную, приказал граф.       Служанка нахмурилась от боли.       — Конечно, Ваше Сиятельство.       — И еще, — мужчина сдвинул брови, — не вздумай доложить об ее приходе Герберту, иначе шкуру спущу!

***

      Наступили сумерки. Ночной морозный ветер плавно покачивал голые ветви деревьев за высокими резными окнами кабинета главы семейства. Стрелка на напольных старинных часах приближалась к семи.       В доме царила странная атмосфера. Все будто ощущали — что-то будет.       Углубившись в корреспонденцию Август Эдер не сразу заметил, как дверная ручка с тихим скрежетом повернулась, и в дверном проёме возникла «пропавшая» супруга.       — Ваше Сиятельство, вы желали видеть меня? — робко сообщила вошедшая женщина.       Повисла неловкая тишина, в которой мужчина придирчиво оглядывал, опустившую взгляд в пол тонкую фигуру.       — Да, так и есть, — бесцветным тоном ответил он, вставая с кресла, — мне крайне любопытно, где ты была все это время?       Графиня потопталась на месте, сцепив в замок руки перед собой.       — Смотри мне в глаза, — отчеканил сквозь стиснутые зубы Эдер, — смотри!       Толстые пальцы бесцеремонно обхватили тонкий подбородок, запрокидывая голову вверх.       — Я…а… — страх хладной змеей сковал тело Агнет. — Я г-гуляла…       — Где же ты «гуляла»? — придвинувшись почти вплотную, елейно поинтересовался граф.       Сухие, обескровленные губы женщины мелко подрагивали, словно она вот-вот заплачет.       — В городском парке. Я дурно себя чувствовала, поэтому отправилась туда. Право, Ваша Милость, не стоит вам так беспокоиться, — Агнет аккуратно коснулась руки, которая больно удерживала ее подбородок.       На лице графа возникла брезгливая гримаса. Он резко убрал женскую руку от своей, отступив на шаг назад.       — И как, — его голос на тон снизился и охрип, — тебе понравилась «прогулка»?       — Да, р-разумеется, — отозвалась женщина, — если позволите, я отправлюсь в покои. Прогулка на свежем воздухе изрядно вымотала меня и…       — Конечно же, подобного рода «прогулка» могла тебя вымотать, ведь стоять на коленях и локтях очень тяжелая работа.       Агнет сглотнула, пытаясь взять себя в руки. «Нет, он не мог узнать.»       — Что вы такое говорите? — нахмурилась она. — Я верна вам. Как вы могли такое подумать? — врала графиня скверно. Эдер чувствовал ее ложь.       — Как? — граф подлетел к женщине, вставая за ее спиной. — Как?! — он с силой схватил тонкие руки, заламывая их ей за спину.       Графиня вскрикнула от всплеска боли и попыталась высвободиться из жесткого захвата, но ее сил оказалось недостаточно.       — Супруг, прошу вас… За что?! — по бледным щекам непрерывным потоком катились слезы.       Но Август не удостоил ее прямым ответом. Вместо этого он сжал в кулаке правой руки юбки, а другой держал запястья, не давая высвободиться. Шершавая ладонь коснулась обнаженного бедра женщины и скользнула чуть выше.       — Я так и знал, — прорычал мужчина, когда под пальцами почувствовал вязкую влагу. Затем поднял руку на уровень глаз жены. — Ты надеялась скрыть этот позор от меня?!       Вытерев пальцы о юбку платья, Эдер с силой швырнул на пол обессиленную, заливающуюся слезами женщину.        — Как давно ты наставляешь мне рога? — мужчина едко цедил сквозь зубы каждое слово, а потом, не дождавшись ответа, в полсилы толкнул беззащитное тело ногой.       Его жертва медленно отползла в сторону, а затем, опираясь о стул, поднялась, не сводя своих слезящихся глаз с его каменного лица.       — Я задал вопрос, ты что, оглохла?! — рявкнул после минутного молчания Эдер, одним проворным прыжком, несмотря на свои преклонные годы, преодолевая расстояния между ними и хватая женщину за волосы.       Ее жалкие попытки вырваться не были удостоены и мизерным вниманием. Август доходил до крайней точки кипения, а потому, выход его негодованию нашелся через хлесткую пощечину для графини, которая оставила кровавый подтек на ее нижней губе.       — Прошу, просто отпусти меня! Я уйду, слышишь?! Навсегда покину этот дом, хоть прямо сейчас! Никакого развода, грязного белья, которое будет перевариваться обществом, никакого смывания позора! Твое имя останется чисто, если хочешь, можешь сказать, что меня съели волки…        Агнет больше не душил плач, голос звучал хрипло, но четко. Эдер не без удивления подумал, что не замечал раньше за ней такой силы духа. Та тем временем продолжала.       — Я оступилась. Ты в праве сделать со мной все, что считаешь нужным, но подумай о последствиях. О твоем развалившемся браке будут ползти сплетни далеко за пределами нашего города, ибо ты из знатного рода, а значит у многих на слуху!       — Хочешь, чтобы я так просто отпустил твою грешную душонку? — губы графа расползлись в бешеной улыбке, а голова резко закачалась из стороны в сторону, будто он силился выкинуть из нее только что услышанные слова касательно чести, которая еще немного раньше волновала его в первую очередь. — Ты не ответила ни на один мой вопрос, неблагодарная тварь, но если я не услышу ответ и на этот, поверь, я вытрясу его из тебя голыми руками! — словно в подтверждение своей угрозы он несколько раз тряханул жену, чуть ли не подняв ее хрупкое тело над полом.       — Что ты хочешь знать?       — Мой сын, — мужчина чувствовал как у него стучат зубы, что мешало говорить ему нормально, — Герберт знал, что ты мне изменяешь?       — Не одна живая душа не знает.       — Но он прикрывал тебя сегодня!       — Значит он делал это из осторожности, — женщину снова яростно встряхнули, а затем резко отпустили, так что она чудом удержалась на ногах.       О, она не забыла странный вопрос Герберта об осуждении всевышнего относительно измены! Помнится, она тогда читала ему много лекций о морали относительно любви между мальчиками, а он тогда так зло на нее посмотрел… будто знал что-то, что не давало ей право наставлять его на пусть истинный.       «Лучше умереть, чем жить, зная, что мой мальчик меня ненавидит, — Агнет, дрожащей рукой прикрыла рот, чтобы приглушить рвущийся наружу отчаянный стон. Но почему он пытался отвести от нее беду? Неужели он готов простить ее за блудодеяние?»       — Не впутывай в это нашего сына! — внезапно в ее голосе зазвенела сталь, так что Эдер не посмел ее перебить. — Ты не лучший супруг и не лучший отец, но я не собираюсь прикрывать сейчас свой грех твоими многочисленными прегрешениями. По правде я и ненавидеть тебя не имею права, — хотя должна! — потому что если бы не ты, на свет не появился бы Герберт!       Агнет смерила мужа странным, ему непонятным взглядом, в котором одновременно плескались и ненависть, и злоба, и разочарование. В самом деле, кто бы мог подумать, что ее светлый ангел — порождение этого тирана и деспота.       — О, так это все-таки наш сын, — мужчина как мог душил в себе клокотавшую злобу, но этот взгляд допил у него остатки тех крох самообладания, какими он был в состоянии еще пользоваться. — Что ж, я отблагодарю тебя за такие откровения! Обещаю, что никогда не позволю своему сыну скатиться до твоего уровня. А ты наблюдай за ним из ада, и пусть это будет отныне твоим единственным лучом света — отрада за то, что он чище своей матери. Прощай!       С этими словами Эдер не помня себя от ярости схватил со стола увесистый канделябр и размахнувшись ударил им свою супругу прямо по виску. Несчастная упала замертво.       Соразмерно этой вспышке, порыву, сконцентрировавшейся бешеной силы в одном единственном ударе на Августа напало оцепенение. Парализованный осознанием дела своих рук, он беззвучно стенал, обращая свои круглые от шока глаза то на быстро расползающуюся лужу крови из-под головы своей жены, то на икону божьей матери, висевшей над его рабочим столом. Ее гневный взор в конце концов и привел его в чувства. Сначала он осел на пол и точно маленький ребенок, натворивший шалость, прислушался не бегут ли его сюда разоблачать, и убедившись, что все по прежнему тихо, быстро подошел к двери, чтобы закрыть ее на ключ, таким образом предотвращая возможность хоть одной живой душе стать очевидцем своего преступления.       Затем убийца принялся шататься по кабинету, пытаясь отогнать страшные картины последствий содеянного, которые мелькали теперь в его голове со скоростью света. Он может все исправить! Спрячет ее труп! Только как? Граф устремил взор на огромный шкаф, в котором хранились документы. Он спрячет ее там, пока не убедиться, что в доме никто ничего не подозревает, благо сейчас на дворе уже стояла ночь, а значит, пока он тут ругался с женой, слуги уже могли уйти спать (хвала небесам, их комнаты располагались в другой части дома). За Герберта же беспокоиться не приходилось и вовсе. Он не должен был знать о приходе матери, а поскольку его комната достаточно далеко от его кабинета, слышать из ругань он никак не мог. Наверняка он уже спит и побеспокоится отсутствием матери лишь под утро. А за ночь от трупа можно будет успеть избавиться! Неподалеку от их дома находится водоем, можно пробить топором лед, и в образовавшуюся прорубь скинуть тело.       Приободренный насколько это слово вообще может быть уместно в данной ситуации, Эдер повыкидывал из шкафа бумаги и, сдерживая рвущееся наружу поскуливание, поместил туда несчастную Агнет. Постояв на месте немного, чтобы хоть слегка привести дыхание в норму, он наконец решительно повернул ключ в двери и проскользнув в образовавшуюся щель, сразу же закрыл дверь обратно, снова повернув в ней ключ, дабы лужа крови, которую он не удосужился убрать, точно не была никем замечена.       Все случилось точно как он и хотел. Дом был погружен во мрак, а значит слуги уже удалились к себе, осталось только проверить комнату сына. Ступая на цыпочках, Август шептал молитву, дабы Герберт сейчас мирно спал. Даже если он ничего подозрительного не слышал, но заметит сейчас отца, начнутся вопросы, а граф был сейчас отнюдь не в том состоянии, чтобы удовлетворять его любопытство.       Когда же наконец мужчина аккуратно приоткрыл нужную дверь, то выяснилось, что комната была темна и окутана тишиной, правда радоваться этим благоприятным признакам резона не было. Герберт не спал, он просто отсутствовал в комнате.