Отпускаю грехи твои

      — Не говорите никому, пожалуйста.       Оби-Ван ещё не полностью понимал, что случилось. Пятнадцать минут назад он вошел в эту раздевалку, увидел тут курящего ребенка, затем — господи, он правда сделал это — разрешил ему докурить. После пары минут просьб и молитв, но все же. Бен считал себя ужасным учителем. Он, несомненно, корил себя за это, как и за то, что сразу же не схватил его за шкирку и не потащил к директору с кратким пересказом истории. Что-то в этом мальчике не давало Бену думать о нем как о маленьком ребенке. Сидел он весь какой-то подобравшийся и надломленный, что ли, но не грустный.       — Я скажу твоим родителям. Не обсуждается.       Энакин сидел рядом, почти прислонившись своей рукой к руке учителя, и мотал ногой в коричневом носке и красном кроссовке. Дурацкое сочетание. Вокруг них медленно рассеивался сигаретный дым: горький, сладкий, вкусный и отвратительный в то же время. Оби-Ван завидовал мальчику и одновременно сочувствовал ему — его точно ждет хорошая взбучка от родителей и куча наказаний в виде ограничения доступа к телевизору, компьютеру или какие еще там меры наказания детей теперь в моде. Возможно, даже получит ремнем. Сам Оби-Ван никогда ремнем не получал, но его друзья говорили, что этот метод еще практикуется теми родителями, которым лень уделять время на воспитание. А завидовал потому, что самому курить хотелось нестерпимо, аж руки дрожали.       Глубоко внутри себя Оби-Ван знал, почему позволил ему докурить: сладковатый дым, ужасная отрава подкупала его, он мог вдыхать его, сидя рядом, при этом успокаивая себя фактом того, что на самом-то деле Бен и не курил вовсе, он просто сидел рядом и дышал.       — Как зовут тебя?       Мальчик даже не посмотрел на него, так и болтал ногой вперед-назад.       — Энакин.       — Я Оби-Ван Кеноби.       — Не говорите никому.       Мальчик всхлипнул и умолк. Оби-Ван не торопил его. Дыма вокруг них было достаточно для того, чтоб Энакин оправдал им единственную выступившую слезинку в уголке глаза, которая так и не скатилась вниз.       — Я не могу. Мне очень нужно. Вы просто не понимаете.       О, еще как понимал. Когда бесишься по малейшему поводу. Когда не думаешь ни о чем, кроме того, чтоб покурить, куришь, а потом хочется еще больше. Понимал, как приятно зажимать сигарету во рту, почти так же приятно, как втягивать дым.       — Я все равно расскажу. Ты мне потом еще спасибо скажешь.       Энакин сжал кулаки на коленях. Он крепко зажмурился, на его лице проступили красные пятна то ли гнева, то ли обиды, а затем он открыл глаза и всё же посмотрел на Оби-Вана.       — Ну пожалуйста. Я всё сделаю. Я… не знаю…ну… хотите, я вам часть сигарет отдавать буду? Они дорогие и хорошие. Отругайте меня, поставьте в угол, скажите Квай-Гону, что я прогулял это урок, что угодно. Если он узнает, что я курю, он же просто…       Лицо Энакина исказилось рыданием, он все же заплакал. Уронил голову на ладони, чтоб меньше было видно, как догадался Бен, и из последних сил сдерживал себя, чтоб не расплакаться еще больше. С ужасом Оби-Ван замечал, что тот плачет не из-за того, что ему стыдно или из-за того, что получит наказание. Мальчик действительно был зависим и осознание того, что у него отберут сигареты, было ему хуже всякого наказания. Внезапно в голову Оби-Вана пришла еще одна догадка.       — Он будет тебя бить?       — Что? Нет, — мальчишка замотал головой. — Он заберет сигареты и будет следить. Я не могу без сигарет, Оби-Ван.       Энакин был на взводе, поэтому Кеноби не отчитал его за фамильярность, списав это на невнимательность.       — Пожалуйста.       Мальчик смотрел в его глаза с таким отчаяньем, что будь Бен не учителем, а Энакин хотя бы на два года старше, он бы его и правда отпустил и никому ничего не сказал.       — Мне же так нужно, — он поник головой и начал всхлипывать. Оби-Вану приходилось видеть тех потерянных детей, которые остались без любого внимания взрослых: зашуганных, запуганных, а иногда слишком взрослых и смелых. Часто заискивающих перед взрослым, особенно учителем. Они прятались с сигаретами по углам, ныкали иголки, вшивая их в куртки, прогуливали уроки, проводя время со старшими детьми.       Энакин был не таким. На нем всё было с иголочки: от форменной коричневой жилетки до красных кроссовок. Чистый, Бен уверен, с утра даже его волосы были аккуратно зачесаны по обе стороны головы. Такой себе холеный, ухоженный ребенок, от чего-то потерянный и отчаявшийся. По крайней мере, так казалось Оби-Вану. Ну в самом деле, не курят же в таком возрасте от хорошей жизни?       — Мы можем договориться, — не веря, что говорит это, пробормотал Бен.       Энакин поднял на него синий взгляд. Глаза мальчика покраснели, но второй раз он не заплакал, только с надеждой смотрел на взрослого.       — Я не дам тебе курить, даже не надейся, но…       Бен прочистил горло.       — Мы могли бы бросить курить вместе. Я уже почти бросил, думаю, я смогу тебе помочь.       Конечно же, Оби-Ван лгал, ему самому очень хотелось курить, в горле першило от запаха, еще недавно витавшего тут, но мальчику этого знать не надо было. Бен ведь педагог, он должен помочь этому запутавшемуся мальчику. Он не может оставить его с такой проблемой один на один. Желание курить — ужасный зверь, и отчего-то Оби-Ван знал, что сам ни один из них не сможет сразиться с ним в одиночку, поэтому он протягивал руку помощи этому мальчику.       — Ч-что? — ребенок нахмурился. Ну да, это явно не то, что ему хотелось услышать.       — Будем пробовать разные способы, контролировать друг друга. Так будет легче.       На лице Энакина появилось то, что за все время в этой раздевалке Оби-Ван еще не видел — злость. Его маленькие ладони сжались в кулаки на коленях, он вскинул голову и остро впился взглядом в лицо учителя.       — Я очень хочу, понимаете? — шипел он, вскипая. — Мне нужно, я не могу без этого!.. Я же никому ничего плохого не делаю, почему мне нельзя делать хотя бы это? Я не ворую эти деньги, я никого не заставляю курить со мной, я знаю, что это вредно!.. — его слова почти свистели от чувств, переполняющих его. — Мне так нужно…       — Тебе придется принять это условие. В другом случае я возьму номер твоих родителей, и они все узнают, накажут тебя, конечно же отберут сигареты и будут следить за тобой двадцать четыре часа в сутки.       Оби-Ван знал, что давит на ребенка, но услышав то, что говорит Энакин, он понял, что другого способа нет. Ему придется, пусть и насильно, привести этого мальчика в порядок. Потом его точно будут благодарить за это, просто сейчас Энакин слишком мал, чтоб осознать всю правильность поступка Оби-Вана.       — Вы…- он снова зашипел, готовясь вылить на него очередную злостную речь.       — Я все сказал. Если ты против, я ухожу отсюда и звоню твоим родителям. Теперь хочу услышать: ты согласен или нет?       В глазах Энакина все еще клокотала бессильная злость, но увидев, что учителя не трогает его проявление эмоций, он оставил бесполезную попытку убить того взглядом. Он думал над ответом, хотя понимал, что думать тут не о чем. Есть только один правильный ответ. Учитель загнал его в угол и у него был очень действенный рычаг давления на Энакина. Мальчик выдохнул. Пусть этот Оби-Ван наиграется, ему точно надоест, а пока можно поиграть и по его правилам.       — Хорошо. Что мне надо делать?       Оби-Ван прибодрился.       — Для начала отдай мне сигареты.       Мальчишка вытащил из портфеля целлофановый пакетик с парочкой сигарет. В голове Оби-Вана мелькнула мысль, что прятать сигареты не в пачке — это довольно умно для мальчика его возраста.       — Я разработаю план наших действий сегодня вечером. Завтра утром я все тебе расскажу, пока ты можешь пойти на урок. Думаю, не стоит говорить, что тебе не стоит даже зажигалку брать в руки. Понимаешь?       — Угу.       — Тогда до завтра. И я за тобой слежу, помни.       Они вышли из раздевалки, Оби-Ван при Энакине запер дверь на ключ и ушел. До урока оставалось пару минут. Энакин решил постоять тут до звонка. Открыл портфель и достал йо-йо. Продел палец в петлю.       Вж-ж-ж.