***
Кожу полосовали снова и снова, не оставляя ни одного живого места. До кончиков пальцев. До самых нежных мест. Вокруг стола подвесили пакеты с кровью, которые могли бы заменить то, что вытекало в сточную трубу. Все до единого кости сломали и вытащили, раздробили каждый сустав. Не оставили даже хрящей. То, что лежало на столе было больше похоже на мясо с десятками кровяных трубок, а на полу вокруг вялялись целые кучи отработанного материала. Вместо всего этого они вставили все новое, покрытое сплавом. Блестящее и гладкое. Все это время она была в сознании. Лишь иногда проваливалась в блаженное забытье, теряла сознание от боли, но и тогда ее мгновенно приводили в чувства, и адская агония снова поглощала разум. В конце концов ее зашили обратно, отвратительно-багровую и деформировавшуюся. Лицо трогать не стали. Вместо этого искололи чем-то таким же сверкающе-жидким и дико жгучим. Прямо как текучее серебро. В заключение к ее плечу поднесли раскаленное железо; на опухшей, потерявшей свой нормальный облик коже остался ожог - осьминог с человеческим черепом.***
Он все слышал. Слышал эти вопли, тишину между ними. Он слышал все от начала и до конца. Стоял в коридоре, сжав в руках бумажную папку и невидящим взглядом пялился в отчеты. Никто даже не замечал всего этого, а ему было страшно. Он пришел сюда не за этим. Он хотел изучать науку. Хотел экспериментов с веществами. Но не такими. Он не уходил, потому что боялся. Потому что его не отпустили бы. Он слышал, как за стенкой кто-то сделал радио громче - насмешливо-обыденный жест, мол, «можно потише там?», и теперь вместе с девичьими воплями играла "Пляска смерти" в исполнении симфонического оркестра. Наконец она умолкла. Через минуту из лаборатории вышел доктор, стягивая багровую маску, и мужчина успел заметить, как там аккуратно, словно все вот-вот распадется, обертывают каким-то тягучим материалом ее тело.***
Мужчина стоял в пустой лаборатории и молча наблюдал за белым коконом, который, слегка покачиваясь, скрывался в едко-желтом растворе резервуара. Прошло две недели с ее прибытия. Обеих подопытных тщательно отслеживали. Мужчине было приказано конспектировать малейшие изменения. Он перевел взгляд на соседний резервуар и нахмурился. Тут было все плохо. Материал покрылся черными струпьями и, плавно отслаиваясь, плавал в растворе, окрашивая его в грязно-бурый цвет. Мужчина знал, что тот, кто там находился либо мертв и начинает гнить, либо уже на грани. Как бы то ни было, дела были плохи. Он снова посмотрел на первый образец. Пусть он и не верил в бога, но все равно каждый раз невольно молился, чтобы она тоже умерла, чтобы они не смогли использовать ее так, как собирались. Он хотел, чтобы она, наконец, обрела покой. Все это место с каждым днем вызывало больше и больше омерзения. Казалось, что он единственный здесь такой, "слабый". Утром он едва мог подняться с кровати, потому что не хотел никуда идти, боялся смотреть коллегам в глаза, потому что они больше напоминали машин, и с облегчением заканчивал смену. Но опять же, уйти было страшно. Тогда какой во всем этом смысл? Мужчина какое-то время постоял, словно в ступоре, а затем вздохнул, не спеша отошел к стене и поднял небольшой столик, с размаху швыряя его в резервуар. Завыли сирены. Лаборатория полыхнула красным. Раствор, смешиваясь с осколками, мощным потоком хлынул на пол, сметая легкую мебель со своего пути. Мужчина быстро кинулся к кокону, подхватил его на руки и кинулся прочь из лаборатории через черный ход, который имелся в каждой комнате на случай тревоги. Бесконечные лестницы, обеспокоенные голоса за спиной. Наконец он выбежал из здания, судорожно огляделся. Если не сейчас, то скоро прибудет отряд вооруженных до зубов солдат, и тогда, с тяжелой ношей на руках, он далеко не убежит. Ноги несли его вперед, вдоль бетонного забора. Где-то там стоял склад провианта, которым мало кто пользовался. Единственная деревянная постройка. Главное успеть выбраться через нее наружу, а дальше - не важно куда. Он не пропускал ни одного поворота, ни одного шанса затеряться, лишь бы их только не нашли. На базе снова завыли сирены. Ему было страшно держать свою ношу. Он боялся повредить тело внутри, боялся, что оно совсем развалится. Мужчина лишь отдаленно понимал, зачем он украл образец для опытов, что он будет делать с ним дальше. Он даже не знал, как теперь за этим ухаживать, и куда бежать дальше. Что он будет делать, если оно все-таки выживет, и во что превратили девушку? Если его поймают, его смерть будет совсем не легкой. Рискуя жизнью, он продолжал бежать, стараясь не обращать внимания на ноющую боль в руках и отдышку, пока не заметил граничащую с лесным массивом сетку, еще один уровень безопасности, где, судя по всему, дикие звери прогрызли дыру. Не раздумывая, мужчина кинулся к спасительному месту. Где-то послышались выстрелы. Вздрагивая с каждым залпом, он аккуратно просунул в дыру кокон, затем пролез сам и, не разбирая дороги, побежал в чащу. Ему было все равно, что ветки дерут его кожу. У него было лишь две цели - успеть скрыться и защитить от повреждений тело. Так он и бежал, то и дело сворачивая то в одну сторону, то в другую, иногда останавливался передохнуть и вслушивался в окружающие звуки. Тихо. Наконец, мужчина с облегчением привалился к стволу и, тяжело дыша, взглянул на кокон, который все это время прижимал к себе. По еще влажному грязному материалу алыми лужами то тут, то там растекалась кровь. Мужчина аккуратно положил тело на землю, огляделся. В десятке метров от них находился домик лесничего. Окна заколочены. В округе никого. Он сломал пару веток, прикрыл кокон и пошел в сторону домика. Здесь не может быть лесников. Не сейчас. Может когда-то и жил здесь кто-то, но с расчисткой места для базы они должны были расчистить все в приличном радиусе от нее. Даже если домик не попал под этот радиус, охранять здесь больше нечего. Попросту поздно. Мужчина пробрался во внутрь и, убедившись, что там правда никого нет, вернулся за телом. Кровь продолжала просачиваться и теперь уже стекала вниз. Медлить было нельзя. Мужчина опустил кокон на кровать, начал шарить в шкафчиках, надеясь найти хоть что-то полезное, затем стянул свой халат, закатал рукава рубашки, оставляя на ней кровавые отпечатки и вымыл трясущиеся руки вместе с импровизированными инструментами. Одна лишняя секунда - и она мертва. Мужчина сжал в руке ножницы, потянулся к кокону и, закрыв глаза, замер. Ему было страшно. Он так боялся провалиться, боялся, что не простит себе ее кончины. Руки дрожали. Имеет ли он право в таком состоянии прикасаться к сплошной кровоточащей ране? Нужно было дождаться восстановления, черт бы тебя побрал! Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и снова взглянул на багровый сверток. Медленным, аккуратным движением мужчина подцепил слой и перерезал ленту. Новым потоком хлынула кровь. - Черт. Нет, - чуть ли не плача проскулил он, затыкая дыру в коконе своим халатом. Еще один надрез сбоку; мужчина осторожно отогнул край ткани, чтобы посмотреть, что происходит с телом, заточенным внутри. Швы, еще не успевшие затянуться, неистово кровоточили. Зрелище в какой-то момент словно ударило его в голову. Время беспощадно идет, так же, как и кровь. Нет времени на возню. Хватит бояться. Мужчина сорвался с места, выгреб из старого запылившегося шкафчика скудные запасы тканей и бинтов, которые остались от прошлого хозяина. Ищут ли его сейчас? Конечно ищут, ведь он украл их сокровище. Ему надо всего лишь немного времени. Немного, пока все надрезы хотя бы немного срастутся, если девушка, конечно же, выживет. Мужчина, больше не пытался быть аккуратным. Он срезал плотную ткань с того, что было мало похоже на тело, а затем принялся с остервенением, одну за другой разрывать упаковки с бинтами. Она умирает. Она умирает. Он, стараясь не повредить ткани, одну за другой приподнимал опухшие обезображенные конечности, накладывал тугую повязку, стараясь не обращать внимания на то, что они тут же краснели. - Не сегодня, - снова и снова, словно мантру повторял он. Вскоре девушка вновь скрылась под покровом ткани. Мужчина придвинулся к ее голове, дрожащей рукой потрогал шею, молясь, чтобы он смог прочувствовать пульс. Едва-едва, почти незаметно, вздрагивала поверхность под пальцами, накаляя нервы, словно в его руках находился тлеющий огонек, из которого он должен был разжечь костер. *** Он не спал всю ночь, постоянно вслушивался в любые звуки снаружи, а когда мозг начинал играть с ним злую шутку, мужчина подкрадывался к окну и выглядывал в щель между досками. Он боялся. Он был в ужасе от мысли, что их найдут, а сердце каждый раз уходило в пятки, стоило птице упорхнуть с ветки. Ему было страшно находиться наедине со своей добычей. Чуть ли не каждые пять минут мужчина проверял пульс, и каждый раз ощущал едва ощутимую пульсацию, стараясь не думать о том моменте, когда она прекратиться. Она напоминала ему мумию. Одну из тех, что он видел в детстве в музеях, а потом не мог заснуть из-за страха, что мумия придет за ним ночью. Нужно было что-то делать. Здесь, в этом доме, им ловить было нечего. Все бинты потрачены, нет еды, нет чистой воды. Организму нужна кровь. К тому же, они слишком близко к базе. Их точно найдут, если не завтра, то очень скоро. Так мужчина решил, что нужно уходить. Бежать куда-то, где условия более выносимы. Только начало светать, он вышел из хижины и огляделся. Тихо и спокойно. Пели птицы. У него же от напряжения горели глаза и раскалывалась голова. Он устал. Он уже так устал, что же будет дальше? Мужчина обошел дом, осматривая, какую его часть он сможет без труда отделить. Ему нужны были носилки, на которые влез бы кокон. В руках он ее больше не понесет. Дом хоть был и древний, но крепко сложенный. Бесполезно было пытаться что-то взять из его стены или крыши. Это все никак не подходило. Единственное, что мужчине удалось найти – это кусок веревки и ведро. На всякий случай он подобрал найденное и вернулся в дом. Первым делом надо проверить пульс. Еще жива. Что, если вместо носилок он использует столешницу? Обеденный стол казался достаточно длинным. Ножки он отломает и сделает из них бортики, чтобы кокон не соскользнул. Веревкой можно закрепить тело. За них же и тащить носилки. Лучше, чем нести и снова наносить ущерб. Мужчина смел со стола все вещи, что там лежали и перевернул его на бок. Если он пойдет искать убежище получше, стоит ли оставить девушку здесь, пока он сам быстро и налегке не убедится, что им правда есть куда идти? Он вернулся бы за ней. Тогда он точно знал бы, куда и сколько им идти. Мужчина уже представлял, как блуждает по лесу с полумертвым тяжелым телом на доске, проламываясь сквозь ветви сосновых. Это даже может занять несколько дней. В ином же случае, что если, пока его не будет, они найдут дом? Найдут и заберут ее? Что тогда? Мужчина ураганом прошелся по полочкам еще раз, сгреб в ведро то, что могло понадобиться: те же ножницы, антибиотики, пару банок с консервами (какая удача) и любую ткань, которую смог отыскать. Затем он укрыл стол своим халатом и осторожно перенес тело на носилки, накинув на него сверху еще пару тряпок, чтобы грязь не попадала на бинты. Обмотал все веревкой, и вытянул носилки наружу. Утро только вот-вот занималось. Небо пока лишь серело, пронизанное верхушками елей, зато уже время от времени шелестело то тут, то там из-за лап диких животных. Прохладно. Это было идеальным для мужчины, которому казалось, что у него лихорадка. Может холодный воздух сможет привести его в чувства. Мужчина отошел от дома на пару шагов и остановился. В какую сторону идти? Где-то же должна быть деревня или хотя бы бедное поселение с отшельниками. Так даже лучше будет. Не стоит соваться к гражданским. Их тоже будут проверять. Где-то он видел лестницу. Мужчина оставил носилки и вернулся к дому. На задней части и правда висела лестница, с помощью которой, скорее всего, хозяин залазил на чердак. Мужчина снял ее, поставил вертикально и забрался сначала ко входу на верхнюю часть дома, а затем и на самый пик крыши. Вокруг один лес. Справа бетонными кубами возвышалась база. Впереди один хвойный массив, уходящий к тонкой розовой полоске, возвещающей о рассвете. Слева… Он пригляделся. Слева он видел кусочек озера – голубое стекло среди зелени. Подальше от него вразброс стояли домики. Ни улиц, ни логичной последовательности. Будто кто-то пришел и без согласия остальных решил, что именно здесь, а не рядом с остальными, будет стоят его дом. Туда они и направятся. *** Все поселение оказалось заброшенным. Мужчина опустил носилки и, согнувшись в три погибели, тяжело отдышался. Он шел почти день: то тащил тело по ковру из иголок, то останавливался отдохнуть и очистить бинты от мусора, который даже сквозь ткани умудрялся попасть во внутрь. Скоро его ладони стерлись в кровь – веревка была слишком грубая. Одежда пропиталась потом. Со лба капало. Казалось, что устать больше просто невозможно. И вот, он прибыл туда, где на него со всех сторон, скрываясь за стволами и прикрываясь ветками, своими окнами-глазницами таращились никому не нужные лачуги. Люди бегут. Бегут куда глаза глядят, лишь бы успеть скрыться от, по слухам, наступающей войны. Партизаны в первую очередь придут именно в лес, может даже к ним. За ними последуют и убийцы. А они, мужчина и почти обескровленное девичье тело, пожалуй, переждут ее прямо здесь. Мужчина заглянул сначала в одно окно, затем в другое. Дома находились слишком далеко друг от друга, приходилось бегать. А точнее едва волочить ноги, изображая подобие бега. Он выбрал самый дальний дом. Там оставалось множество вещей от прошлых жителей, которые те не смогли взять с собой. Имелся погреб с закатками и небольшой сарайчик, полный сена и дров. В них же можно было спрятаться, если нужно.***
Он уже давно потерял ход времени, да и не интересно ему было, сколько сейчас часов или минут. Какая разница, день или ночь на дворе, сгущаются ли это вечерние сумерки или же наоборот через пару часов придет рассвет. А может в небе нависли тяжелые черные тучи, закрывая землю от света, и сейчас, в пять часов, британцы умиротворенно отпивают крепкий горячий чай вприкуску со сконами на другом конце материка. Снаружи заметно похолодало. Он понял это, когда начал разводить огонь в печи не только ради света, но и ради тепла. Он догадывался, что если сейчас не середина осени, сырая и дождливая, то где-то середина сентября. Мужчина обессилено вытянул иглу из-под кожи и наскоро обвязал сгиб локтя еще одним полотенцем. Рядом стояла миска с его собственной кровью. Мужчина не спеша поднялся. Главное не спешить. Лучше потратить пару минут, чем упасть в обморок и потерять целые часы. Перед глазами назойливо закружились черные точки, мешая тому видеть. Мужчина аккуратно вылил кровь в пластиковый пакет, на другом конце закрепил трубку с иглой и, слегка покачиваясь, повесил емкость на крючок у кровати. У другой руки висел самодельный физраствор. Все вокруг было захламлено всем тем добром, которое он смог унести из других жилищ на следующее утро после прибытия. Всюду валялись использованные и еще не начатые шприцы, лекарства и пустые банки из-под еды, окровавленные тряпки. - Не сегодня, - время от времени тихо повторял он, словно заевшая пластинка. Мужчина присел у тела. Бинты уже успели высохнуть, теперь тело покрылось багровой коркой. Он на миг закрыл глаза, желая избавиться от помех перед глазами, досчитал до десяти и, снова открыв их, аккуратно, стараясь быть как можно точнее, ввел иглу под кожу, где должна была находиться вена. Медленно потекла по трубке алая субстанция, неся жизнь полумертвому организму. Брюнет устало вздохнул и повалился на пол прямо рядом с кроватью, чувствуя, как сонливость тяжелым грузом наваливается на него. Кто бы мог подумать, что будет так тяжело.***
Поерзав на твердом шершавом полу, мужчина перевернулся на бок и тут же впечатался лбом в железную ножку кровати. - А черт, - тихо выругался он, потирая ушибленное место. Мужчина глубоко вздохнул и сел. Сквозь плохо заколоченные окна можно было разглядеть тьму, которая снова опустилась на землю. Снова? Или она и не отступала? Мужчина встал, внимательно осмотрел подопечную, накрытую одеялом и еще каким-то тряпьем для поддержания тепла. Она еще больше походила на мумию, неподвижно лежащую среди окровавленных простыней. Он потрогал место где-то возле шеи. Корка из бинтов не давала прощупать пульс. Это заставляло нервничать. Что, если он напрасно возится с безжизненным телом, как обезумевшая мать со своим мертвым ребенком? Кровь в пакете закончилась, и сейчас пластик попросту скукожился. Мужчина, постояв какое-то время в ступоре, наспех доел оставшиеся в банке рыбные консервы, запил теплой водой, схватил два ведра и пошаркал из хижины. Он не был готов к такому, он понятия не имел, что делает. Он просто знал, что так надо. Ему надо, жизненно необходимо выходить ее. Пахло жухлой листвой. Все правда уходило на покой. Листья кустарников пожелтели и почти обсыпались, смешиваясь с сосновыми иголками. Свежий воздух будто медленно сдувал тяжесть пережитых часов. Все вокруг молчало, замерев в крепком сне, и от этого становилось еще легче. Мужчина уверенно шел по знакомому пути, слушал тишину. Он стал здесь своим. Он теперь хорошо знал местность и даже среди ночи мог добраться до озера или до любой хижины. В голове он пронумеровал их от одного до семи. Стараясь не поскользнуться, брюнет аккуратно спустился по склону к небольшой речушке и набрал в оба ведра холодной воды.***
Мужчина намочил тряпку, аккуратно, стараясь снова не вызвать кровотечения, промокнул бинты на руке и постепенно, перерезая намокшую ткань, отлепил начало от кожи. За тканью потянулась кровавая слизь, покрывавшая всю руку. Снова и снова повторяя монотонные движения, он снял бинты. Так же аккуратно обтер тело. Пульс еще был. Даже сильнее, чем раньше. Возможно у нее еще есть шанс.***
С тех пор у него была своя рутина. Как люди просыпаются рано утром, направляются на кухню за чашкой крепкого кофе, душ, свежая одежда, так же и он вставал рано утром. Так рано, что солнце едва успевало восходить. У него не было кофе, не было душа. Он сразу же кидался к кровати, проверял пульс, готовил смеси, которыми кормил не способный ни на что организм. Выполнял работу по дому, раз пять за день ходил к реке, чтобы, в случае чего, всегда имелась чистая вода. Мужчина добывал еду, потроша дома неподалеку, пытался укрепить хижину и содержать в стерильной чистоте все то, что хоть как-то касалось девушки. Его тяжелый рабочий день начинался сразу же, стоило ему открыть глаза, под которыми уже пролегли синяки, и успели образоваться мешки от недосыпа. Не смотря на подобный образ жизни, он не жаловался. Было в этом что-то успокаивающее. «Не сегодня» Единственное, что он произносил.