Королевство Рэйел

      Накрытые ночной тьмой колосья пшеницы чуть пошевелились, и из них вынырнула морда горностая Гару, который тут же окинул взглядом окрестности. Перед ним простирался обыкновенный южный ландшафт — спокойные перелески соседствовали с полями пшеницы, земля чуть изгибалась, образуя неглубокие овражки и уютные холмы. До ближайшей деревни было далеко, во всём окружающем пейзаже источало свет только странное здание, окутанное ночной тьмой. Как понял Гару, именно там ящер и проводил свои бои.       Горностай был мастером, когда дело доходило до перемещений по южным долам, и через пару минут он был уже у здания. Оно оказалось старым, чуть покосившимся хлевом, из которого доносились звуки речи и неясного гомона. — Не обманул, чешуйчатый, — Констатировал Гару и, немного пригладив взъерошенную шерсть, решительно вошёл внутрь.       Тут же ему в морду ударил запах духов, одеколонов и ещё леший знает каких благовоний, горностаю незнакомых. Зрителей в хлеву было немного, около пятнадцати. В основном — волки и волчицы, все как на подбор в полу-аристократских нарядах, лишь напоминающих те, что носят в Столице. Было ощущение, что уличный театр пытался пародировать жизнь аристократии — южные элиты, упитанные, несмотря на часто случающиеся голода, всеми силами пытались «соответствовать уровню». Не всегда понимая, что выглядят смехотворно.       Как только Гару зашёл в хлев, в него тут же впились десятки заинтересованных пар глаз. По взглядам, одобрительным или презрительным, боец моментально определил, кто поставил на него, а кто — против, и последние явно преобладали. Откуда-то вынырнул услужливый сутулый крыс и дал Гару фляжку с водой, из которой он тут же жадно отпил. Но единственное, что волновало бойца — это то, что ни ящера, ни предполагаемого противника видно не было. Добротно сколоченный ринг пустовал, услужливый крыс сиротливо притаился возле небольшой группки волчиц, посекундно сбрасывавших пыль и земляные крошки с платьев… Внезапно Гару наотмашь ударило осознание того, что бои были насмерть. Под ложечкой мерзко засосало, а ехидный оскал, которым горностай украсил свою морду при входе в хлев, стал давать заметную брешь. Полсотни золотых мигом перестали быть таким уж сильным стимулом, и Гару было захотел смыться, пока ящер не объявился, но усилившийся вдруг гомон заставил его замереть. Откуда-то из недр хлева, в дальнем от горностая конце, началось заметное оживление, услужливый крыс прошмыгнул мимо с черноватой бутылью, от которой сильно разило вином. — Леди, джентльмены, не толпитесь, пожалуйста, сейчас-сейчас, не толпитесь… — Послышался суетливый приглушённый голос ящера, и он заставил Гару выпрямиться во весь внушительный рост и расправить плечи. Убегать было уже поздно — загрызли бы заживо, после всех-то сделанных ставок. Параллельно с попытками погарцевать перед дамами, да и в целом выставить себя уверенным и непобедимым перед публикой, Гару попытался через «леди и джентльменов» увидеть либо ящера, либо того, кого он привел. Но из-за костюмов и платьев были видны только острые, чуть оборванные кошачьи уши. И, когда тараторящему ящеру всё-таки удалось разогнать любопытную аристократию, горностай понял, что влип.       Из-за суматохи расступившихся костюмов и фраков показалась невысокое мускулистое тело, хищные глаза с кошачьими зрачками жадно сквозили взглядом по каждому в зоне видимости. С ящером пришёл чёртов лев! Его остриженная грива немного отсвечивала серебром, а тупейший и самовлюблённейший взгляд, ненароком проскользивший по горностаю, заставил затылок Гару моментально ощетиниться. Лев не признал в оторопевшем бойце соперника и продолжил пристально осматривать хлев. Его морда с каждой секундой всё сильнее морщилась в смешанной гримасе злобы и отвращения, белые массивные клыки всё сильнее оголялись, заставляя горностая думать, что перед заходом лев сжевал не меньше здоровенного ящика лимонов. Но, несмотря на нелепый вид скривившегося противника, Гару было не до смеха. — Ох, ты всё же пришёл сюда, Га… Как же тебя?.. Гару! — В чувства горностая привёл будто возникший из ниоткуда ящер, чьи хитрые жёлтые глазёнки явно посмеивались над ошарашенным бойцом. — Почтенная публика, позвольте представить вам новую потенциальную звезду наших боёв, горностая…       То, что последовало дальше, Гару не слушал. Он впился во льва взглядом, а тот, в свою очередь, уже ощетинив сжатую в неоправданном гневе морду, ответил только презрительным фырком и хрустом пальцев плотно забинтованных лап. Раздался треск и скрип страдающего ринга — лев, несмотря на невысокий рост, вскарабкался наверх и занял позицию в дальнем от горностая углу. Гару, ловя на себе множество заинтересованных зрительских взглядов, расправил плечи и демонстративно хрустнул шеей, незаметно вытирая вспотевшие подушечки лап. Так или иначе — мосты сожжены, и бежать теперь не представляется возможным. А это значит, что если есть возможность закусить удела, то стоит воспользоваться ей прямо сейчас.       Миг спустя рыжая молния стремительно взлетела на ринг, и горностай, оказавшийся в своём углу, выпрямился во весь рост. Хотя Гару и был на полголовы выше льва, разница в мускулатуре была колоссальная — горностай, считавший раньше, что обладает незаурядной мышечной массой, понял, что на фоне оппонента смотрелся жалко, болезненно и худощаво. Лев, заметя смотрящего на него противника, оскалился ещё больше, вместе с зубами показав ярко-розовые дёсны. Гару, знавший толк в понтах, лишь надменно улыбнулся и элегантно поправил короткую чёлку лапой. Не без удовольствия горностай отметил на себе пару впечатлённых взглядов. Но только он знал, что за мысль пульсировала в его голове последние минуты. Она повторялась вновь и вновь.       «Насмерть. Насмерть. Насмерть. Насмерть», — скандировал лихорадочно воспалённый мозг Гару, прогоняя любые другие мысли. Ему предстояло схлестнуться со львом насмерть.       Как жидкая ловкая тень на ринг прошмыгнул ящер, закончивший что-то объяснять назойливым зрителям. Он посмотрел попеременно сначала на сжавшегося от собственной агрессии льва, затем на Гару, и, снова хитро блеснув глазками, махнул костлявой лапой. На мгновение все свечи будто затухли, но напряжённый до предела горностай не придал этому значения. Ведь бой, из которого победителем выйдет только один, начался!       Лев тут же стал наступать, и под его лапами резво затрещали хлипкие доски. Гару в ответ стремительно заскользил по рингу и начал закручивать противника, как обычно делал. Но бастион из мышц, остриженной гривы и кровожадных клыков ни на миг не отвёл от маневрирующего горностая взгляд, его рывковые шаги посекундно сокращали и так небольшую дистанцию между оппонентами. А на попытку Гару проверить стойку льва на прочность, несколько когтей с неистовой скоростью рассекли воздух в считанных сантиметрах от его лап. Из-за странного, чуть хаотичного движения обоих бойцов, вскоре горностай был загнан в одну четверть ринга, что заставило его сердце забиться с жуткой скоростью.       Раздался страшный утробный рык, и лев рванул вперёд титанически прочным смертоносным снарядом, от которого чудовищно сильно разило адреналином и желанием порвать беднягу горностая на куски. Мысленно накинув пару тезисов для некролога, Гару всё же совладал с оцепенением, с озлобленным шипением резко юркнул влево и прошмыгнул прямо под массивной смертоносной лапой, по пути раздирая льву грудь когтистой пятернёй. Раздавшиеся вздохи одобрения и недовольства на секунду оглушили Гару, и это чуть не стоило ему жизни. Пронёсшийся мимо лев и не думал мешкать, моментально развернулся и устремился к завершающему манёвр горностаю. Тот чудом отпружинил от досок и отпрыгнул вбок, тут же почувствовав адскую боль — когти льва разворошили Гару бедро, из которого тут же хлынула кровь. Горностай приземлился мордой о ринг, закувыркавшись после падения, но буквально через секунду взлетел на задние лапы. Перед его ошарашенными глазами уже проносилась недолгая жизнь — впереди на него снова летел лев, царапинки на груди которого едва ли могли повалить такую махину. В глазах зверя горело самое настоящее пламя — едва передвигая окровавленной лапой, Гару попытался избежать удара, но крепкие как сталь когти оставили на плече горностая глубокие багровые борозды и отбросили лёгкое тельце к краям ринга. Горностай под оголтелый рёв «почтенной публики» и оглушающий рык льва свалился на доски безжизненным мешком картофеля, податливо распластавшись в растекающейся крови. Хлев огласил ужасающе громкий победный рык, и лев с безумными, собравшимися в кучу глазами буквально на четвереньках понёсся к слабо кашляющему горностаю, пытающемуся отползти к краю ринга. Через миг громадная хищная пятерня уже была занесена над бессильно трепыхающемся телом Гару. Но тут в глазах горностая блеснул хитрый огонёк, который оживил казавшиеся безжизненными расширенные зрачки.       Под вой аристократии Гару, как безумно юркая рыжая пружина, взвился, распрямился, выгнулся и, минуя острые львиные когти, взлетел прямо над соперником. Его вёрткое тело, бывшее ещё миг назад слабым и беспомощным, вскипело заглушающей боль и страх энергией — по-куньи ловко отскочив от канатов ринга, Гару победно заурчал и впился острыми шпажками клыков в мускулистую шею льва. Из шеи ошеломлённого зверя хлынула яркая-яркая кровь, которая моментально наполнила пасть горностая, чуть обжигая иссохший язык. Гару зашипел от удовольствия и азарта, будучи готовым закрутиться вокруг оторопевшего от неожиданности врага и разодрать его на кусочки, но тут мощный, сжатый до предела львиный кулак наотмашь впечатался в грудную клетку Гару. Его отшвырнуло к середине ринга и по пути он понял, что внутри его лёгкого будто что-то неприятно, жутко щёлкнуло. В глазах приземлившегося прямо на истекающее кровью плечо Гару всё закружилось и слилось в какой-то невероятно мерзкий хоровод, в ушах гул публики, рык и собственный хрип стали звучать как сплошная нечленораздельная каша. Он почувствовал, что подняться уже не сможет.       Лев, ошеломлённо и прерывисто хрипя, зажал лапой раненую шею и медленно, опасливо, но совершенно непреклонно начал приближаться к горностаю. Тот не нашёл даже сил приподняться или сопротивляться — по всему телу прошёл холодок, устремившийся от моментально окоченевших лап к самой груди, в которой что-то надрывно булькало. Его конец был близок.       Под крики о нечестном бое и требовании вернуть деньги от одних, и рёве о жестоком конце для зарвавшегося новичка от других, бессознательно дёргающего задней лапой Гару накрыла громадная тень его врага. Горностай, не способный даже сплюнуть набравшуюся в пасти кровь, несмело посмотрел в лицо смерти. Дрожащий от гнева и азарта лев, изо рта которого уже текла ниточка слюны, занёс лапу, которая была призвана быть гильотиной для горностая… Однако позади льва стоял кто-то ещё. Даже не имея сил полноценно вглядеться в чужака, Гару отметил то, что это был не ящер. Однако на большее был не способен — его глаза закрылись, ожидая смерти. Гару не увидел, как под возмущённые вопли ящера и ошеломлённые возгласы аристократии чужак, чьё тело было полностью заковано в стальные доспехи, занёс взявшийся из неоткуда меч и одним стремительнейшим движением рассёк льва на две половинки, будто тот был кустом, хрустнувшим под топором лесоруба. Не увидел горностай и того, что после падения разрубленного напополам льва на ринг, хлев моментально окутала непроглядная, кромешная, неестественная тьма, в утробе которой прытко шнырял озлобленный ящер, чьи горящие жёлтыми искорками глазёнки выискивали того, кто призвал божество, посмевшее прервать бои.       После того, как тьма рассеялась, а визжащая от неожиданно наступившей темноты аристократия выдохнула, чужака и след простыл. Ящер, выудив откуда-то несколько хамоватого вида амбалов-псов, схватил волка, до этого громко возмущавшегося победой льва. По пути наружу, ящер выудил из-за пазухи кривой кинжал и приставил к горлу бывшего зрителя, грозив прирезать, если будет трепыхаться — итак в попытках получить ставку волк божеством изменил исход боя, убив льва. Но в суматохе никто не заметил, что исчез и Гару — широкая багряная полоса вела к выходу из хлева и растворялась в покрытом тихой ночной пеленой поле, в недрах которого уже отдыхал окровавленный, тяжело дышащий горностай. Его не волновало, кто спас его, получит ли он обещанные золотые, и как он смог в таком жалком состоянии выползти наружу. Его волновала только близость сна… И то, что он остался жив.       Через полчаса хлев снова замолк, затих, свет в его глубине потух, а гомон разошедшейся публики и истерящего волка-жреца выветрился из воздуха полей. Остался только дрожащий в грязи и крови горностай, очень радующийся, что наступило не последнее для него раннее утро.

***

      Из украшенного замысловатой резьбой керамического горшка выполз сладковато мерзкий запах гнили. Он заструился по краю посуды, выползая в вечерние кухонные потёмки, скромно стелясь по поверхности вышлефованного до блеска дубового стола, аккуратно сполз незаметными струйками прямо к дощатому полу и потёк дальше. Минуя впопыхах проносившиеся пары лап поваров и слуг, запах проскользнул к двери, ведущей к выходу из помещения, но по пути к тому же смешавшись с ароматом жареного мяса и еле заметным горьковатым запахом толчёных орехов. Мерзкий запашок без стеснения понёсся по просторному залу, в котором за массивным столом, украшенным плавной западной резьбой, сидело около двух десятков хорошо одетых волков, волчиц и лис. Гнилостный аромат нагло прошмыгнул прямо перед серединой стола, где, как огромная серебряная статуя, всматривался в вечернюю полутьму совершенно серый взрослый волк с почти львиной гривой — король государства Рэйел, Арген. Рядом, также будучи проигнорированными струйкой запаха, сидела и чуть скучала статная белоснежная волчица — королева Эмераль, — и почему-то напряжённый двенадцатилетний принц Энкри, такой же серый, как отец, но с несколько белёсой полосой шерсти на нервно вздрагивающем горле. — И к чему же продолжать этот театр одного с половиной актёра?! — Рыкнул красновато-рыжий лис с небольшими синими пятнами на шерсти, сидевший чуть в отдалении от короля. От его широкого взмаха лапами воздух в зале чуть задрожал, разнося по помещению аромат стоявших на столе яств, и струйка гнилого запашка чуть закрутилась и заюлила, но не прекратила перемещения к видневшемуся впереди открытому окну. Лис с частично синей шерстью, архигвард ордена Леон Крауди, стал громко рассуждать о крысах, заполонивших Лифвуд, широко жестикулируя. Он получал еле заметные одобрительные кивки от ярко синего оттенка шерсти старого волка, который сидел через место от него, ещё дальше от короля. Место между ними пустовало — туда обычно садился глава ордена Святой Лизы, Доминус, но он позволил себе отсутствовать на королевском пиру в честь начала весны и подведения итогов набора жрецов — здоровье подвело. Совсем вдалеке от короля сидели брат и сестра Шайны, дети того коренастого голубошёрстного волка. Стар Шайн, старший сын, угрюмо смотрел в никуда, чуть ощетинив тёмно-синюю шерсть и пережёвывая тушёное фазанье мясо. Сидевшая рядом волчица Мун, его младшая сестра, приглаживала голубую шёрстку и чуть стыдливо прикрывала лапой тщательно замаскированный пудрой свежий шрам, который широко рассекал её левый глаз.              Не обращая внимания ни на тех, кто был в центре, ни на тех, кто шушукался по краям стола, гнилостный запашок пронёсся мимо стола, чуть запетлял в лапах одного из слуг, который всё носился с подносами и посудой, и наконец-то выскользнул наружу через облицованное камнем окошко.              Свобода оглушила запах и он тут же рассеялся в вечернем прохладном воздухе, успев увидеть лишь ещё краснеющее небо заката, десятки тысяч огоньков столичных домов и факелов городской стражи, самые ранние скромные звёзды, проступившие только что, и горбатые ландшафты лесистых холмов вдалеке.       А в горшке с тушёным мясом, на стенках которого была выгравирована замысловатая резьба и из которого выполз гнилой аромат, в калачик свернулось маленькое, мерзкое божество. Его голова — обглоданный коровий череп — пыталась удержаться на тонком костлявом тельце, прикрытом широким тусклым плащом, а белые выпученные глазёнки лихорадочно крутились, боязливо осматривая нутро горшка. В костлявых костяных клешнях-пятернях божества была маленькая щепотка странной сочной травы, издававшей пряный, но какой-то нездоровый аромат. Ехидно потирая друг об друга верхнюю и нижнюю челюсти, как паук, чистящий жвала, божество тихо-тихо расхохоталось, вмиг растёрло неизвестную траву и испарилось, будто его тут и не было.       В этот вечер король, послушав долгую речь лиса Крауди о крысах и мышах Семьи, устало попросил принести ему тушёную свинину, чтобы она восстановила его иссякшие от потока громких заявлений силы. И ему подали её. В горшке с замысловатой резьбой.       Под шум никак не прекращающего размышления Крауди, редкие смешки короля и усталые вздохи королевы Эмераль где-то неподалёку злобно хихикало божество, несказанно радуясь удачно поданному ужину.