Розье

Нурменгард дал мне неожиданный урок: если хочешь что-то сделать, будь готова не просто делать, но и просить помочь. Смущенная улыбка или растерянный взгляд, безотказно работающий с Якобом или иногда с Тиной, здесь оказались бесполезны. Никто не собирался сам идти мне навстречу. Тем поздним вечером, когда ко мне пришло настоящее понимание нашей идеи, я бросилась искать Гриндевальда, но нашла только Винду — в библиотеке, где меньше всего ожидала ее встретить. Она лениво подняла на меня взгляд, сомневаясь — прогнать или позволить остаться? Я еще не видела ее такой измотанной и приземленной, даже ее мысли казались тяжелыми и рассеянными. Книга казалась ей интереснее, от лишней учтивости она не страдала. Последнее в ней никому не нравилось: единственная мысль, которая так или иначе мелькала у всех колдунов, несмотря на то, что все относились к ней с уважением, вынужденным или не очень. В конце концов Винда проговорила неестественно медленно и с ударением на неверном слоге: «Вы что-то хотели́, ma chérie?» Остаться. Я проговорила весь свой план на одном дыхании и замерла, закусив губу, в ожидании ответа. Кожей ощущалось нежелание Винды как следует обдумывать мои слова, время тянулось бесконечно — а она продолжала пространно смотреть мне прямо в лицо, ни на секунду не отвлекаясь от него. Наконец она глянула на мою шею (на цепочку, наверное), задержала взгляд где-то между подбородком и ключицей и снова подняла его, встретилась со мной глазами. Уголок ее губ дернулся — и вот я уже заранее знала, что она ответит. «Хорошо, — мурлыкнула она на французский манер. — Я могу это устроить». Я широко, как-то слишком радостно и искренне улыбнулась, стукнула каблуками о пол на ровном месте и потеряла всякое желание уходить. Может, сейчас стоит спросить про сентябрь четырнадцатого?.. Винда опустила взгляд в книгу, будто была в комнате одна. Посреди следующего дня до меня дошла новость о том, что Гриндевальд проведет собрание. Абернети сказал о нем. За две недели он так и не привык, что улыбчивая секретарша из МАКУСА оказалась с ним в одном замке, в самом сердце великой, но угрюмой революции — это поддерживало неловкость между нами. Соль в том, что улыбчивая секретарша из МАКУСА была удивлена не меньше него. А еще избегала встреч с ним, своим бывшим начальником, чтобы не поддаться искушению и не узнать, сколько лет он проработал на Гриндевальда и его врагов одновременно. Но тогда, в тот самый день того самого собрания, я была слишком возбуждена, чтобы по привычке сторониться его. Все, Абернети в том числе, казались безгранично приятными, даже отчетливую осторожность к себе я впервые за последнее время воспринимала с пониманием. Мой план. Он начинал работать. По крайней мере, Винда сделала то, что обещала — теперь все зависело только от меня. Едва осознав это, я натянула маску растерянности, чтобы не выделяться, и спряталась в маленькой гостиной с патефоном. Мучительно долго ползла стрелка часов: я решила прийти с опозданием, чтобы занять лучшее место. Но чем ближе становился заветный час, тем больше волнительное предвкушение сменялось едва ли не паникой. Все зависело только от меня. Мерлин. Осознание собственной ответственности почти сразу сменилось другим, еще менее приятным: в случае неудачи отчитываться будет и Винда, не только я. Насколько она близка с Гриндевальдом? Что он сделает ей, если мы обманем его доверие? Насколько разрушительно это будет для нашей с ней какой-никакой дружбы? Лучше бы они были любовниками, такими, что Гриндевальд простил бы ей все что угодно. Так было бы легче. Мне почему-то было неприятно думать о том, что Винда могла быть женщиной Гриндевальда — но теперь так было легче. К тому же, мы собирались сделать рискованный шаг, и моя глупость могла здорово осложнить поиск предателя. Словом, в холл с другими волшебниками я зашла скорее испуганным зверем, чем хозяином спрятанных силков. В каждом из тринадцати человек, собравшихся в небольшом уютном зале, мне мерещилась угроза. Кто угодно мог сорвать весь план. Они стояли лицом к витиеватой лестнице у эркера (она выглядела трибуной для Гриндевальда), затылками ко мне, но, казалось, если кто-то обернется — я увижу гримасу отвращения и… торжества. Обман легилимента — это скорее сноровка одного или беспомощность второго? Я больше не могла быть беспомощной. Мне доверяли те, на ком держался новый мир. Шаги на лестнице заставили всех нас отвлечься от своих мыслей. Но никем не высказанное ожидание Гриндевальда не оправдалось: это Винда спускалась со второго этажа. Удивительно красивая и спокойная. Она окинула нас всех взглядом: сначала он легко пробежался по лицам, только задев меня, а потом вернулся ко мне и задержался. С другого конца зала я почувствовала, что она хотела сказать: все готово, не подведи. Это стало бы тяжким грузом, если бы не ее неширокая недолгая улыбка — она придала мне уверенности. В конце концов, если они с Гриндевальдом решили, что я не безнадежна, не могли же они оба ошибиться? Винда встала у двери справа от лестницы, напротив нее караулил выход Абернети, а я наблюдала за всем с главного выхода напротив лестницы. Прямо-таки треугольник-Дар Смерти, внутри которого оказались волшебники и волшебницы, прячущиеся от авроров. Чуть позже показался сам Гриндевальд. Медленно миновав половину ступенек, он остановился там, где лестница выпрямилась примерно на ярд, и постучал пальцами по балюстраде. Вид нас, готовых внимать каждому его слову, ему не понравился. — Нет, это никуда не годится, — буркнул он, нахмурив светлые брови, и спустился еще ниже: почти в ровень с остальными, но чуть возвышаясь, чтобы его было лучше видно. — Друзья. — Он взмахнул руками, без надобности как бы привлекая к себе внимание. Я замерла, даже дышать стала реже. — Общими стараниями мы до сих пор не встречали серьезных трудностей. Я горжусь этим. Но сейчас я смотрю на вас и вижу людей, которые чуть не оказались в огромной опасности. Пауза. Волна страха, прокатившаяся по комнате, от лестницы до ближних ко мне слушателей. Напряжение. В таком состоянии труднее всего контролировать себя. — Среди нас оказался предатель. — Снова пауза. Мешанина из однотипных вопросов: кто? давно ли? чего опасаться? уже нашли? Гриндевальд медленно обвел всех взглядом, внимательным, из-за цвета глаз мрачным и светлым одновременно. — Он решил, что может сдать нас нашим врагам, вынюхать наши секреты. Последнее он сказал с неприкрытой злобой, вместе со словами просочившейся в умы других людей, забурлившей в них алхимической реакцией. Но вместе с ней я ощутила другое — страх и сомнение. От Криденса… Аурелиуса, напряженно и неестественно вытянувшегося в углу; и от молодого француза, еще в Париже пошедшего за нами в огонь. Гриндевальд продолжал: — Стоит ли говорить, какую угрозу это могло на нас навлечь? Призрачная, едва уловимая мысль: кто-то отметил формулировку. — К счастью, мы смогли этого избежать. Этот предатель найден, и мы вот-вот узнаем от него все, что нужно. Только один человек не испытал облегчения. Кто-то у камина, один из троих. Лихорадочная попытка вычислить тех, кого в холле не оказалось, вопящий, пульсирующий страх и бешеная череда возможных исходов… и обрыв, пропасть с зубьями скал, как согласных в слове — легилимент. Легилимент в одной с ним комнате. Он почувствовал меня — чернота бездны вдруг оказалась ночной тьмой венской улочки, форпоста на пути к чужому сознанию. Я не посмотрела в сторону предателя, даже когда почувствовала его взгляд. — Я призываю вас быть осторожными, — продолжил Гриндевальд. — Кто знает, какие тайны раскрыл этот неверный глупец. И я прошу вас, — пауза, — скажите, если у вас есть подозрения. Сейчас это важно как никогда. Это вопрос нашего выживания, более того — вопрос жизни наших идей. Он говорил и говорил, гипнотизируя и успокаивая, но я знала, за какую фразу зацепился венский гад. «Скажите, если у вас есть подозрения». Я улыбалась как дурочка, слушая Гриндевальда, и отошла в толпу, когда он, закончив, проходил мимо. Я не посмотрела ни в его глаза, ни в сторону камина; даже проигнорировала Винду, ненадолго вцепившуюся в меня вопросительным взглядом. О французе, впрочем, они узнали тем же вечером. Мне нужно было время, чтобы понаблюдать за австрийцем и убедиться в своей правоте, но насчет этого парня я была уверена. Гриндевальд кивнул, поблагодарил, ненавязчиво поторопил с поиском предателя и оставил нас одних, меня и Винду. «Вы неплохо справились, — сказала она сухо. — Надеюсь, на второе имя у вас уйдет совсем немного времени». И хотя ни ее интонация, ни выражение лица не намекали на симпатию ко мне, она была довольна мною — это хорошо угадывалось по ее мыслям. Я едва не пообещала ей привести предателя в тот же день; я вообще готова была пообещать ей что угодно, но удержалась. Потом оказалось, что это было мудрым решением. С трудом сумев проследить за австрийцем и поймав его на мыслях о встрече с аврорами, я впала в ступор. Что с ним будет? Смерть — не худшее, что могло ждать его за измену, и я стала бы тому виной. Что, если я ошиблась? Что, если приняла желаемое за действительное, и от этого пострадал бы невиновный? А с другой стороны — если он виновен, каждая минута сомнений могла привести к катастрофе. Винда и Гриндевальд — только они теперь были моими друзьями, разве я могла их так подставлять? Разве могла так вредить идее? Авроры не знали, что творят. Они решили, что Гриндевальд монстр, и упорно пытались уничтожить все, что он начал. Не видя при этом, что из-за их же слепоты не-маги уничтожат мир. Решение само нашло меня, причем случайно. Я слонялась по замку, не зная, куда себя деть, и забрела в комнату с огромным окном, выходящим на сад. До того дня сад представлялся мне холодным, неестественным и наполовину увядшим, но на деле оказался совсем другим. Поддерживаемый магией, он цвел даже высоко в горах в начале октября, его сочная зелень и пестрые, тянущиеся к несуществующему солнцу бутоны благоухали жизнью. Я ощутила это даже через стекло, оказавшееся ледяным, когда я приложила к нему ладонь. Это ощущение сильно отличалось от того, что преследовало меня в мрачном, запутанном, бездушном Нурменгарде, сделанном из холодного камня и мертвого дерева. Знала бы, какие чувства вызовет во мне этот сад, я сбегала бы в него при любом удобном случае. Из-за угла в коридор между живыми изгородями вышли две фигуры. Всмотревшись, я узнала Гриндевальда и француза: они шли рядом и, судя по плавным сдержанным движениям обоих, что-то мирно обсуждали. Остановившись у самой границы сада, они обменялись еще парой реплик, а потом Гриндевальд ободряюще, по-дружески даже похлопал его по плечам, отступил и аппарировал. Француз постоял немного, будто обдумывал что-то, а потом твердой и все еще неспешной походкой вернулся в замок. Тогда меня посетила простая, но неочевидная мысль — Гриндевальд не прибегнет к жестокости, не разобравшись во всем. Пытки, убийство, о которых я много думала, но которых никому не желала — они были крайней мерой. И они точно не стали бы моей виной. Дожидаться возвращения Гриндевальда было глупо, поэтому я решила найти Винду. Нашла. В просторном оружейном зале, в котором австриец и Абернети уже швыряли друг в друга заклинания: шелест десятка голосов зрителей раз за разом вспарывал треск магии. Винда стояла, прижавшись плечом к каменной колонне, и с кошачьим интересом следила за боем. Ее будто совсем не волновало, что Абернети, упустив чужое заклинание, мог отлететь прямо к ней. Я встала по другую сторону колонны, и Винда только кивнула, даже не глянув на меня. Абернети больше защищался, и, судя по рваной на плече рубашке, не очень успешно. Австриец держался увереннее, нападал хладнокровно, грациозно даже. Вот бы все в зале знали, что он предатель — лучше бы они запомнили, чего ждать от авроров. Тем более что он дрался совсем не так, как Тина. — Болею за мистера Абернети, — сказала я тихо. Воздушная рябь защитных чар спасла квадратного австрийца от простенького оглушающего заклятия. — Поддерживаете старого… приятеля? Винда думала только о бое — я так и не смогла понять, пыталась она вспомнить слово или сделала паузу намеренно. Ее безразличный тон заставил почувствовать гордость за то, что я собиралась сказать. — Конечно. Должен же предатель получить свое. Абернети неловко парировал Обезоруживающее австрийца, тот играючи отвел от себя удар. Краем глаза я заметила, как Винда повисла на колонне, чтобы поближе взглянуть на меня. Ее тепло мягко, но уверенно коснулось кожи, согрело сквозь ткань одежды. Не поворачиваться. Нет. Я справлюсь. Она оказалась ближе, чем я думала. В слишком широких зрачках светлых глаз замер огонек блика. Или азарта. Взгляд у нее был будто пьяный — дикая помесь довольства и деланной серьезности. — Вы уверены? Я поджала губы. Дуэль сбоку мельтешила двумя мужскими фигурами и искрами магии, но мы с Виндой смотрели друг на друга. Сказать «нет» я не могла, мы обе знали это и обе тянули момент. Я не могла решиться. Винда… Винде хотелось скорее напасть, но не хотелось отходить от меня. В тот самый момент, когда я почти догадалась о причине, что-то заставило меня кивнуть. — Да. — Отступать было поздно. — Да, он хотел привести авроров на завтрашнюю встречу мистера Гриндевальда. Винда усмехнулась и отстранилась. Ничего не ответив, открепила от ремешка платья волшебную палочку и зашла мне за спину. Она все еще думала на французском, но я догадалась, чего она хотела. Дождаться, пока Абернети ударит, добить предателя — никто не поймет, что случилось, а мы заранее избавимся от кучи ненужных вопросов. Она замерла в напряженном ожидании — ни малейшего движения за моей спиной, — но я знала и чувствовала ее рядом, хищно затаившуюся. Что значил ее взгляд? За широкими окнами растянулась серость, но в комнате было слишком светло, чтобы глаза реагировали так. Абернети широко взмахнул палочкой. Protego. Когда она наклонилась ко мне — что именно я почувствовала? Теперь, когда она стояла примерно на таком же расстоянии, не ощущалось ничего подобного. Чужое присутствие трогало мою спину, беззвучно призывало обернуться, но в тот раз все было по-другому. Может, я приняла ее чувство за свое? Вспышка света. Эверте Статум напоролся на невидимую преграду, но сумел сбить Абернети с ног. Когда между нами было меньше фута и она медленно водила взглядом по моему лицу, что заставило ее задать совсем ненужный вопрос? Я ходила вокруг ответа и не могла свернуть. Не могла вспомнить значение того, что было знакомым и привычным. Она стояла за левым плечом, но я могла представить ее перед собой как живую. Чернота огромных зрачков, обрамленных непривычно светлой радужкой, томный взгляд, кривая ухмылка алых губ. Заинтересованность. Предвкушение. Желание. «Petrificus Totalus», — заорал Абернети, вскочив на ноги. «Petrificus Totalus», — хриплый голос возле уха. Я вздрогнула — австриец замер солдатиком и рухнул на пол. Он успел отразить только одно заклятие. Я первая кинулась к нему, причитая так, будто правда переживала; опустилась на корточки, похлопала по щекам (и незаметно опустила его веки). Каблуки Винды отбили неспешный ритм, украшенный насмешливым «Хорошая работа». Остальные маги стянулись к нам своеобразным кругом. — Приземлился на голову, — хмыкнула Винда, небрежно глянув на него. — Абернети, иди, убери за собой. Абернети подошел не сразу. Она шепнула ему что-то — сморгнув удивление, он присел рядом с австрийцем и, дотронувшись до него, аппарировал. — Messieurs, кто-то еще хочет поразвлечь нас? — она обвела взглядом собравшихся, но никто не ответил. Цокнула: — Какая жалость. Мы переглянулись. Винда не сказала ни слова, но фразу «Потренируйтесь в легилименции, ma chérie» я услышала так, будто она прозвучала на самом деле. А потом я кивнула и посмотрела в сторону, не сумев выдержать игриво-благодарный взгляд.