Розье

Подумать только, я ведь, бывало, жалела Винду из-за того, какой она была. Ну и дура. Непроницаемая пелена, которая надежно скрыла чувства, медленно сползала. Проснувшись следующим утром, я уставилась в потолок и долго не могла решить, что со мной происходило. В светлой просторной гостиной пахло кофе, цветами и дорогим табаком — напоминания о чем-то очень приятном, что едва не заставило довольно улыбнуться. Но когда я вспомнила о том, как видела Массимо, распростертого на асфальте под зимним мелким дождем, я не почувствовала… ничего. Может, удовольствие навязало голодное тело, обрадовавшееся теплу и пожелавшее снять напряжение сигаретой? А может, просто разум спрятал в надежнейший сейф эмоции из-за Массимо, чтобы я сама себе ими не навредила? В любом случае, я впервые обрадовалась, что переняла мышление того, кого читала. Прошлым днем я была мисс Розье — единственной, кто смог бы вынести произошедшее. Наверное, я была бы не против ею остаться. Когда Винда вернулась домой, я ничего не говоря налетела на нее с поцелуем, просто чтобы проверить чувства. О, они никуда не делись. Они встряхнули, когда я втянула ее нижнюю губу и ощутила ее мягкость языком; Винда до приятной щекотки зарылась пальцами в мои волосы, и сразу вспомнилось, как выглядит ее великолепное тело на смятых простынях. Подумать только, я знала, какова она — близость с Виндой, во всех смыслах; мысль об этом вызывала скорее трепетное возбуждение, чем животную жажду удовольствия. Так что я и вправду снова стала самой собой. Когда настало время возвращаться в Нурменгард, я почти не переживала. Мы обсудили это всего двумя фразами; я спросила Винду, вернемся ли мы сюда, и она, чуть помедлив, улыбнулась: конечно. Так что я знала, что прощаюсь с этим местом, светлым и изученным вдоль и поперек, ненадолго. А темный таинственный Нурменгард больше не пугал. Хотя, как и следовало от него ожидать, он встретил трагедией. Едва я, узнав последние новости и привыкнув к куче народа под одной со мной крышей, начала строить планы (Винда проговорилась, что у нее ко мне будет какая-то просьба), хрупкая видимость спокойствия в замке треснула и развалилась. В замок вернулся Гриндевальд. И не один. Об этом рассказал тот француз, которого я читала давным-давно; он нашел меня на местной кухне и напрочь отбил аппетит. Рассказом о том, сколько режущих заклинаний прилетело в мистера Абернети, выбравшегося куда-то с Гриндевальдом. В полутемном зале с камином и лестницей его опустили прямо на пол, чтобы лишний раз не тревожить раны; исполосованный темный костюм пропитался кровью и лип к коже, на вид превратив здорового мужчину в багровеющую тушу. Если бы не болезненные хрипы, с присвистом поднимающиеся из горла, я даже сочла бы его уже мертвым. Гриндевальд, скорбной мрачной фигурой возвышающийся над ним, поднял на меня серьезные глаза. — Нам нужен весь твой школьный опыт, Куини. Пакваджи, ну конечно. Я могла бы поспорить, что в замке наверняка найдется кто-то поспособнее в лечащих чарах, но на это ушло бы слишком много времени. Вместо этого я опустилась рядом с мистером Абернети на колени и, раздвинув полы его пальто, попыталась оценить ущерб. Простенькое заклинание тут же выявило не только три глубоких резаных раны, но и сломанные ребра. Судя по кровавой пенке, бурлящей в уголке губ, легкие все-таки задело. Это же так больно — от мысли резко передернуло и к горлу подступил мерзкий ком. — Что случилось? — Авроры, — непривычно кратко и хрипло отозвался Гриндевальд. Так, ладно, время потянуть не получилось — только вызвала у Гриндевальда раздражение. Жаль, Винды рядом не оказалось; в мрачноватом зале за мной наблюдал только Гриндевальд, который сходу почувствует мою попытку влезть в его голову, и перепуганный француз. Только паники последнего мне не хватало. Мне и своей хватило бы. Счет шел на секунды, а меня едва не выворачивало от мысли, каким болезненным будет лечение. Было бы у меня больше опыта… Вспомнить бы, что я чувствовала тогда, в Риме, когда эмоции отхлынули — сейчас это пригодилось бы. Тогда все произошло случайно и мгновенно, я даже не успела понять, что произошло. Черт. Времени не оставалось. — Мне жаль, мистер Абернети, — пробормотала я и занесла палочку. Говорили, что порезы затягиваются с таким жжением, как будто магия прижигает рану; но это еще терпимо. Вынутый из легкого обломок кости — это другое. Абернети выгнулся и скорчился, трясясь — если бы ему хватило воздуха он, наверное, завопил бы. Я не почувствовала ровным счетом ничего. Это так удобно, в самом деле. Нет, в теории, конечно, жизнь без чувств совсем пресная — можно стать зависимой, как Винда, предпочитающая риск кокаину, — и бла-бла-бла. Но это правда удобно. Я почувствовала, что заклинание уже сделало свое дело; дыхание Абернети выровнялось, и он притих, себе на счастье потеряв сознание. — Хорошая работа, Куини, — скрипуче проговорил Гриндевальд. Я замерла, уставившись на его тяжелые, с бляшками, ботинки. Передо мной стоял другой легилимент. Великолепно. Интересно, он читал меня? Узнал, чему я научилась? В конце концов, для него легилименция стоила немалых усилий, а он только что вернулся с битвы. — Вы ранены, — отметила я, подняв взгляд. Из-под пальто, небрежно накинутого на плечи, выглядывало красное пятно на плече. Гриндевальд посмотрел на него удивленно, будто только сейчас заметил, и хмыкнул. — Пустяки. — Невыразительно и нечитаемо улыбаясь, он протянул мне здоровую руку. Как странно дотронуться до его мягкой ладони, не чувствуя ни трепета перед магическим гением, ни страха. Когда я поднялась, он обратился к французу, чтобы тот позаботился об Абернети, а потом предложил мне пройтись. Не то чтобы мне очень хотелось, но отказаться было бы попросту глупо. Мы пошли в сад — нелепый клочок лета под промерзшим стеклом. Подумать только, я считала его своим укрытием, этот просматриваемый со всех сторон холодный розарий. И без того фактурное лицо худощавого Гриндевальда в белом свете горного солнца ожесточилось. Серьезнее, чем обычно, он казался изможденным. Забавно. Мне не было бы жаль в любом случае. После всего меня вполне устроила бы отчужденность… коллег? Начальника и подчиненной? — Вижу, Рим пошел тебе на пользу, — с иронией отметил он, не глядя на меня. Так значит, читал. Ну и пусть. — Надеюсь, наше отсутствие не вызвало проблем. В общем-то, я могла не отвечать ему, он и так все понял бы. Привычка. Я всегда угадывала мысли людей, но чтобы услышали меня, приходилось говорить во весь голос. И надеяться на чудо. — Нет, но все мы ощутили его. Ты ценный сторонник, Куини, и теперь ты знаешь это. — Он с ощутимым трудом улыбнулся привычной хитрой ухмылкой из-под усов, которые почему-то даже не казались комичными. — А Винда способна вдохновлять своим примером и издалека. Ну конечно. Второй человек в Нурменгарде — от такого не убежишь и не спрячешься даже на краю света. К тому же, она чистокровная, да еще и аристократка. Одно только то, что она работала на Гриндевальда, здорово ему помогало. Ну, ладно, ее подобная фраза привела бы в праведное бешенство. Она не работала на него. Она с ним сотрудничала. Он фыркнул, забавляясь. Скорее всего, при других обстоятельствах я разозлилась бы, но меня только раздражало, что кто-то другой залез в мою голову. Как бы это ни звучало, но окклюменция показалась мне невежливой, да и скрывать от Гриндевальда мне было нечего. Или просто было бы идиотией вызывать у него подозрения. Так что я посмотрела на него, повернув голову, и снова зацепилась взглядом за пятно на его белоснежном рукаве. — Давайте я вас все-таки вылечу. Хоть ненадолго займу мысли неинтересными ему лекарскими формулами. Он повел плечом, будто от упоминания о ране она заболела еще больше, и нехотя кивнул. Здоровой рукой стянул пальто и перекинул его через предплечье, весь неестественно выпрямился, гордец самостоятельный. В целом, ничего страшного. Просто глубокий порез, даже не особо кровоточащий — Абернети досталось куда больше. — Пришлось аппарировать посреди боя, чтобы успеть помочь мистеру Абернети, — сухо отметил он. Благородно, ничего не скажешь. Я сосредоточилась на заклинании. Как ни крути, лечебная магия напоминала о школьных годах, когда все было так просто. Или я была проще, или все вместе. Я закончила колдовать и подняла взгляд на недовольное лицо Гриндевальда — лицо мужчины, неохотно принявшего необходимую помощь. Мало кто накладывает лечащие чары на самого себя — слишком легко ошибиться. Он повел плечом, примеряясь, и, хмыкнув, снова накинул пальто на плечи, деловито щелкнул цепочкой, соединяющей лацканы. — Благодарю, — глубоко кивнул. Я ответила небрежной легкомысленной улыбкой и продолжила идти. Холодно здесь, все-таки, зачем он меня позвал? Нагнав меня за пару широких шагов, он сложил руки за спиной и шумно втянул носом воздух. — Куини, друг мой. — В другой раз он с подобным обращением, наверное, пропустил бы шепот, вкрадчивый и интимный — но в этот раз он держался на почтительном расстоянии. Как будто правда принял за друга, за равного. Бывшую секретаршу при аврорате и недотепу-легилимента, ну конечно. — За одну только проницательность — почему бы и нет? — не удержался он. Мне стоит извиняться за то, что я подумала что-то не то? — Вы — птица высокого полета, знаете, — проговорила я с (нарочито) неловкой улыбкой. — Я рада, что я здесь с вами, но я просто никогда не думала прыгать выше головы. Держала бы я лучше язык за зубами или не стеснялась (подумать только) пользоваться окклюменцией. Спорить с Геллертом Гриндевальдом — гиблое дело, мне хотелось уйти. — Субординация — дело аврорское, Куини, — хмыкнул он. — Это у них все решают звания, я жду, что мои люди разделят идею и встанут со мной бок о бок ради общей цели. Высшее благо и так далее. Он помолчал, явно оценивая эффект. Чего уж там, это небрежное «и так далее» свое дело сделало — образ далекого и помешавшегося на своей идее мага треснул. За ним стоял человек. Может, этот человек выглянул только потому, что мне больше не нужен был идол? Геллерт Гриндевальд ничего не делает просто так. — Ты ведь уже наслышана о Дарах Смерти, верно? Бузинная палочка, воскрешающий камень и мантия невидимости, ну конечно. Я долго думала, что это все сказки, пока не увидела ту самую палочку у Гриндевальда. Тот пробрался рукой под пальто и вынул из внутреннего кармана цепочку с кулоном-треугольником. Подняв его на уровне глаз, повертел, наблюдая, как солнце бликует на отшлифованной серебряной поверхности. — Удивительное число — три, — проговорил он задумчиво, не глядя на меня. — Идеальное. Ты не задумывалась об этом? Даже не-маги к нему стремятся: у их бога три лика, говорят. Три Дара Смерти. Три угла у этой лаконичной фигуры. Три непростительных заклинания. Он посмотрел на меня: один глаз, черный, будто пронзал взглядом, а другой, серо-голубой, в свете яркого солнца едва не равнялся с цветом белка. Как у слепого, только он отлично видел. — Круциатус, Империус и Авада Кедавра. Он посмотрел на меня так, будто я завораживала его одним своим видом. Как будто я сумела применить все эти заклятия и его, величайшего темного мага, это… восхищало. Он посмотрел на меня, как смотрел бы на один из тех антикварных пистолетов в зале с экспонатами — с не-маговскими изобретениями, которыми он, как оказалось, со страстью интересовался. Он посмотрел на меня как на свое совершенное оружие. И вручил кулон. Держа мою руку обеими руками, немного нависнув надо мной, он посмотрел в глаза доверительно и серьезно. — Всего лишь символ или нет, это все еще Дары Смерти, — проговорил он. — Я знаю, ты готова к ним. Но обращайся с ними мудро. Он убрал руки, и я уставилась на кулон. Как будто на одной из граней выгравировали, что за загадку Гриндевальд мне задал; но серебряный треугольник молчал и только игриво-издевательски поблескивал, согревая ладонь остатками чужого тепла. Кажется, я начинала что-то чувствовать — но недоумение заглушало все. — Спасибо? — нервно выдала я и подняла взгляд. Гриндевальд наклонил голову к плечу, со снисходительной усмешкой окинул меня взглядом и проговорил, скрипуче и вместе с тем припеваючи: — Похоже, мне пора оставить тебя с твоими мыслями наедине. Хорошего дня, Куини. Он ушел, и я проводила его взглядом, вцепившись в свое кольцо и чувствуя, как под согретым золотым ободком пульсирует венка. Углы треугольника больно впились в ладонь. Я могла оставить себе только что-то одно. Не знаю, откуда взялась эта мысль, но я ощутила, как она мечется в голове. Либо кольцо Винды, либо подвеска Гриндевальда. Бессмыслица! Я могла любить Винду и оставаться в Нурменгарде, честно выполняя поручения — никаких противоречий. Но спокойствие при Гриндевальде показалось предательством. Как будто это стало моим долгом — недолюбливать его. Тоже мало логичного, ведь я жила в его замке и помогала ему, но это по крайней мере казалось честным. Винда стала понятной и предсказуемой, и с ней я могла успокоиться, несмотря на балаган вокруг; с Гриндевальдом каждая встреча приводила вот к этому. К сомнениям и потерянности. Что, черт возьми, он хотел мне сказать? Какую тройку на самом деле имел в виду? Я вернулась в ту гостиную, слабо осознавая реальность, и бесцельно провозилась в ней до темноты. Ничего не хотелось, ничто не могло надолго отвлечь от мыслей о словах Гриндевальда. Он прекрасно знал, что делал. И он впервые так откровенно показал, что читает мои мысли. Если так, то он наверняка понял, что я так и не прониклась особым энтузиазмом — Высшее благо оставалось для меня далеким и неосязаемым, — так зачем он выказал такое доверие? Лично вручил мне Дары… Может, просто осторожничал, предположив, что я сорвусь? Но это совсем на него не похоже. Пожалуй, это даже ниже его достоинства, или вроде того. Я просидела так черт знает сколько, пока мое маленькое убежище не нашла Винда. Ее присутствие — всегда как будто мягкое касание прохладного шелка; она подошла ко мне: привычный цокот шпилек, терпкий цветочный парфюм, хищное спокойствие и до трепета в груди знакомая улыбка. Был вечер. Играл романс. — На тебе лица нет, — сходу отметила Винда и наклонилась, чтобы поцеловать меня в щеку. — Что-то случилось? Она устроилась в кресле, стоящем ко мне наискосок, и взмахом палочки подозвала бутылку вина с двумя бокалами. Выглядела она так, будто собиралась что-то праздновать, а не прощаться с выполненными делами, но я не стала об этом задумываться. Она сама расскажет, если захочет. — Мистера Абернети серьезно ранили, — сказала я и решила не продолжать. Винда кивнула, глядя, как вино наполняет второй бокал. — Я слышала. Очень жаль, — кинула. — Сейчас он в порядке? — Да, я вылечила его. Она взглянула на меня с легким удивлением, а потом улыбнулась с чем-то напоминающим гордость. Потом, правда, нахмурилась. — Так значит, ты виделась с Гриндевальдом. Я спаслась тем, что взяла бокал и сделала большой глоток вина. Как будто это сошло бы за хорошее оправдание, Винда ждала, пока я прочувствую вкус и поставлю бокал обратно. Французы. — Да. — Что он сказал? — Рассказал, что случилось, а потом начал рассказывать, как нас тут не хватало. Кажется, он прямо рад, что мы вернулись. — Я пожала плечами. — Еще он дал мне это. Я показала подвеску, и Винда решила скрыть, о чем подумала. Подняв бровь и отведя взгляд в сторону, она хмыкнула. Вид у нее был хитрющий, просчитывание чего-то в уме омрачило его только на секунду. — Хорошо. Он доверяет тебе. Она отсалютовала мне бокалом, прежде чем сделать большой глоток. Как будто мы обсуждали сущий пустяк, она переключилась на вино, рассматривая бокал и явно пытаясь понять, что думает о вкусе и выдержке. Захотелось спросить, с чего вдруг он мне доверяет? Я провела месяц один на один с Виндой, которая давно потеряла слепую веру в него и теперь, кажется, даже не одобряла его поступки… О. Он не знал. Я чуть не засмеялась: ну и стерва она все-таки. Умная, коварная, обворожительная и — моя. — А что теперь? — спросила я, опустив взгляд на подвеску. — Мне носить ее, как думаешь? Винда улыбнулась красивыми алыми губами, очень привлекательно, очень тепло. — Серебро не сочетается с золотом, моя дорогая. Я покачала головой с наигранным недовольством и усмехнулась, оставила подвеску на столе. Винда лениво проследила за мной и оперлась о подлокотник, едва не растянувшись поперек кресла. От позы, которая при первой встрече казалась какой-то звериной, будто Винда стерегла меня как свою жертву, теперь веяло довольной сытой расслабленностью. И все-таки, какая же Винда красивая. Аристократичная бледность, утонченность черт лица и южная, французская чувственность губ и томность взгляда. Похоже, вино уже ударило в голову. — Ты помнишь Дюрингера? — спросила Винда как бы между прочим. — Австрийца. Я вздрогнула, но колючая тревога тут же растаяла из-за тепла от камина и алкогольного жара в горле и животе. — Конечно. — Все это время его пытались расколоть, — невозмутимо продолжила Винда, так, будто мы обсуждали последнюю моду или какую-то незатейливую историю из личной жизни. — Он близко знаком с Альбусом Дамблдором, и, говорят, не так давно у последнего появился какой-то план против Геллерта. Очевидно, это наш приятель что-то доложил, но никто не знает, что именно. Это важно. — Но в прошлый раз мистер Гриндевальд сказал, что это ничего не значило. — Предосторожность, — тут же отозвалась Винда. — Ты не так много времени провела с нами, он тебе не доверял. Кто же знал наверняка, почему именно ты не смогла прочитать Дюрингера в прошлый раз? — Ты хочешь, чтобы я попробовала еще раз? — нахмурилась я. — Может получиться. Винда невозмутимо выпила еще, а я неверяще уставилась на нее. Наверное, я неправильно ее поняла, раз она так спокойна. То, о чем я подумала, никто не стал бы предлагать вот так; речь же шла о Геллерте Гриндевальде! Бред, самый настоящий, но… Но с каждой секундой только крепчало чувство, что, если начать вспоминать, то можно только убедиться в моей догадке. Так что я осторожно спросила: — Он в курсе? Винда глянула на меня коршуном, а потом ободряюще улыбнулась, простецки повела плечом. — Разумеется. Мне все это не нравилось, но и отказать я тоже не могла. Это же Винда. Да к тому же, даже если бы она была не совсем честна, что нам будет? Легилимента сильнее меня Гриндевальд не найдет, а я нужна ему; Винда — чистокровная с громкой фамилией, а сам он полукровка во главе таких, как она. В конце концов, если она захочет сделать что-то слишком рискованное, я буду рядом, чтобы остановить или помешать. Меня однажды не поддержали в чем-то очень важном для меня — Винде я такого не пожелаю. Я кивнула. Одно ее предложение резко отрезвило, так что я сразу позволила ей перенести нас в другую часть замка, к камерам. У нее немного пьяно горели глаза, она предвкушала — а я уже и забыла, как она развлекалась с другими людьми, — и весь вид у нее был какой-то озорной. Как будто речь шла совсем не о серьезном деле, в котором, по-хорошему, нет ничего, чему можно радоваться. Я не удержалась и схватила ее за руку, занесенную, чтобы чарами снять замок с двери. — Ты уверена? — Ты не сомневалась, когда я угождала тебе, — резковато ответила Винда. Чушь. Она-то точно должна помнить, как я донимала ее. — Я знаю, что делаю, — добавила она, смягчившись. — Поверь мне, это к лучшему. Ее огромные глаза, наверное, еще никогда не казались такими честными — но еще бы она не верила тому, что сама же говорит. Хоть бы она оказалась права. Я вздохнула и позволила ей открыть дверь. Вспыхнула нещадная лампа под потолком светло-серой комнаты — ослепила; я не сразу поняла, что Дюрингера в камере еще не было. Винда аппарировала, а потом вернулась с ним, безвольным, серым и исхудавшим. Когда его толкнули, с неожиданной на вид силой, он рухнул на стул, задев стол так, что тот со скрипом отъехал. Хриплый невеселый смех царапнул слух. — А я думал, тебя уже прикончили, ангелочек. Я улыбнулась настолько обворожительно, насколько только могла, и уселась на стол. Винда в это время позаботилась, чтобы никто не смог войти или услышать нас. — Мы не аврорат, — хмыкнула я. — Здесь своим жизни не ломают. Лучше скажи, о чем разболтал министерству. Ты устал, так что я все равно узнаю. Он с усилием воли пожал плечами и нарочито беззаботно надул пересохшие губы — они потрескались и отвратительно закровили. — Ничего. Я не успел. Твоими, — он демонстративно поднял запястья, скованные зачарованной цепью, — стараниями. Да, его пытали из-за меня. Наверное, в конце концов и убьют из-за меня. Я чудом удержалась, чтобы не поморщиться и не опустить глаза. — Знаешь что, — я вздохнула, — я тебе не верю. Зря я это сказала — он успел представить свою чертову улочку. Интересно, он на ней жил? Чтобы так запомнить ее, нужно видеть ее каждый день… — Хорошая защита, — почти добродушно похвалила я. — У меня есть знакомый в Вене. Интересно, узнает ли он место, которое ты представляешь, если я его спрошу. Он заметно поник, но ненадолго. Подумал, что аврорат, заметив пропажу, уже давно спрятал его семью. Ну да, конечно: вот уж что министерство точно не поддерживает, так это благополучие семей своих магов. Скорее наоборот. Но переубеждать его все равно бесполезно. Ладно, семья так семья. Я посмотрела на Винду. Попыталась забыть, что происходило — что я чувствовала к ней? Мы обручились. Вряд ли до настоящей свадьбы дошло бы дело, учитывая обстоятельства, но она была моей. Ум напрочь привык, что она рядом, тело — приятно реагировало на нее, даже когда не хотелось с ней спать. Мой человек, моя женщина — каким бы странным это ни казалось. Если бы она сейчас подошла и опустила руки на мои плечи, я ощутила бы успокаивающее тепло ее ладоней и… связь с ней. С чем-то своим и уже родным. Я закрыла глаза, сконцентрировавшись на этом ощущении. Вот сейчас. Дюрингер вздрогнул и обернулся, как будто кто-то коснулся его плеча. Лара. Его жену звали Лара. И она была привлекательной: худой, с улыбающимися глазами и немного маскулинными чертами лица, умело украшенными косметикой. Длинные русые волосы она укладывала немодно, но красиво, и они почему-то ассоциировались с цепкими пухлыми ручками маленького ребенка. Ну, посмотрим, насколько наивная сказочница Куини на самом деле хорошая фантазерка. — Ты правда верен работе, м? Он промолчал. — Твоя жена стоит того? Мы нашли ее. — Ты себе противоречишь. А, точно. Я же спрашивала про улицу. Я усмехнулась. — Не хотела заходить с козырей. — Пауза. Я рассмотрела его осунувшееся лицо, на котором теперь хорошо выделялись морщины, особенно у грустных, сощуренных от подозрения глаз. — Она похожа на женщину, которая любит домашний очаг, если ты понимаешь, о чем я. Мы оба знаем, как это важно. Ты бы поберег ее. Ради любимых можно сделать немыслимое. Иначе я здесь не оказалась бы. Я не удержалась и украдкой переглянулась с Виндой — Дюрингер это заметил и тут же прохрипел: — Не верю. Я хмыкнула и пожала плечами. Представила, как Винда, нацелив палочку, заставляет Лару войти; вот она, щурясь, оглядывается, вот ее глаза в ужасе распахиваются, едва она замечает мужа. Тиль чувствует… что он там почувствует, отреагировав на воспоминание, а Лара тем временем испуганно семенит за его спину, в угол камеры. Чтение учебников не прошло зря: ложное воспоминание чудесно пристроилось среди реальных, подпорченных головокружением из-за аппарации и подавленной паники при виде Винды, причинившей Дюрингеру много боли. — Хорошо над тобой поработали, похоже, — с иронией проговорила я и кивнула на тот угол, где стояла несуществующая Лара. Тиль резко обернулся — и откуда в его измученном теле столько энергии? Никого не увидев, он в недоумении и страхе уставился перед собой. — Ты что, не видишь ее? Мы с Виндой встретились взглядами. Она так увлеченно следила за нами, что в удивлении даже приоткрыла губы; подняв брови, она снова посмотрела на Тиля, замершего памятником подкрадывающегося безумия. — Знаешь, так бывает, — продолжила я. — Когда человеку слишком больно принять что-то, он это неосознанно отрицает. Похоже, после всего, что ты пережил, у тебя это зашло слишком далеко. Он покачал головой. Я зарядила в стену легким заклинанием, а потом сделала так, чтобы Дюрингер вдруг вспомнил, как тело Лары отлетает в стену и падает на пол. — Повторить? Я не позволила ему забыть, как выглядит тело его жены с окровавленным затылком. — Я не успел! — рыкнул Дюрингер, бросившись ко мне, а потом рухнул — запутался в ногах и в ножках стула. — Нихрена я не рассказал, отпустите ее! — Мы убьем ее. — Правду говорю! — За твоим ребенком присматривает Кэрроу. — Клянусь! Я рассмотрела его, наклонив голову. Он неловко и замедленно двигался, пытаясь подняться на локтях; рубашка, некогда бывшая ему точно впору, теперь свисала, и было хорошо видно, как двигаются под тканью острые лопатки и плечи. Такая же боль терзала его, когда Винда использовала Круциатус, но я-то его не трогала — похоже, он все-таки говорил правду. Веяло от него какой-то вымученной честностью. Но Альбус Дамблдор ведь как-то узнал, чем можно победить Гриндевальда. Я вздохнула. — Милая? Я посмотрела на Винду и кивнула на Дюрингера — и только потом осознала, как буднично позвала ее в разгар пыток. Надо же. Хорошо, все-таки, что я у нее научилась этому: ничего не чувствовать. Иначе я тут хныкала бы хлеще пленного. Винда вытянула палочку из голенища сапога и направила на Дюрингера. Тот все-таки сумел сесть на пол и поднял на нее заплывшие глаза. Выглядел он так, будто только что пробежал марафон. — Последний шанс, Тиль, — мягко проговорила я. — Пошла ты. В присутствии Винды это он зря. Щедрый Круциатус заставил его упасть обратно, крепко впечатавшись лбом в бетонный пол. Я наклонилась над его скрюченной фигурой и громко проговорила: — Дамблдор или его люди, что ты им сказал? Ничего. Либо он успел помешаться на собственной выдумке, либо уже не раз сказал правду. Винда отпустила; Дюрингер, до того скрючившийся от боли, мгновенно осел грудой костей и мышц. Он уже слишком ослаб: любой Круциатус мог стать последним. Я поджала губы, вздохнула и кивнула Винде. И снова глухое ничего. Нет, он все-таки говорил правду. Винда снова отпустила и выжидающе посмотрела на меня. Она ошиблась. Что бы там ни сделал Дамблдор, он сделал это без помощи Дюрингера; значит, доносчиком был кто-то другой. И Гриндевальд знал об этом с самого начала. Никакой предосторожности не было — ему правда было плевать, что я вытяну, он хотел посмотреть, как я буду работать. Но он оставил рабочую байку для Винды, потому что не доверял ей. Чтобы что? Скрыть от нее настоящую крысу? Или… чтобы она точно вернулась к Дюрингеру со мной? Что такого я должна была вычитать у него по замыслу Гриндевальда? — Прости, любимая моя, мне так жаль, что я тебя в это втянул. — Запричитал Дюрингер, отползший поближе к тому самому углу. Ой. Мы с Виндой переглянулись и обе повернулись к нему, наблюдая за представлением. Покрасневшими глазами Тиль смотрел на нечто невидимое перед собой, тянул руку и боялся прикоснуться, и эмоции на его лице сменялись так живо и так быстро, что, видно, выдуманная жена прочитала ему целую лекцию, воспроизводя субтитры с проекций его страхов и стыда. — Я должен был, — откровенно всхлипнул этот исхудалый медведь. — Одна только сука Розье за раз положила столько не-магов… «Сука Розье» тут же запустила в него Авадой, но мне хватило. Совсем не удивило то, что истеричный папаша Винды поднял целый скандал с обвинением школы, когда Винда случайно провалила выпускной экзамен. В конце концов, она очень умна и наверняка до последнего училась блестяще, пусть и поневоле. И уж тем более не удивило то, что это сыграло с Виндой злую шутку — наплевав на экзамены, меньше всего она хотела, чтобы к ней привлекали внимание. Чтобы начали выяснять, чем она занималась накануне. Чтобы выяснили, что в год своего выпуска, в год знакомства с Гриндевальдом, в год тысяча девятьсот пятнадцатый, Винда Розье что-то забыла на Ирландском берегу погожим майским днем, когда ответственные студенты Шармбатона готовились к первому экзамену. Я посмотрела на нее, чувствуя, как внутри разворачивается пропасть и как в ушах поднимается непроницаемый шум. — Что ты делала на Лузитании, Винда?