Розье

Она молчала, и неподвижный взгляд ее бездушных двуцветных глаз выдавал, как бурно в ее голове сменяют друг друга мысли, сокрытые окклюменцией. Я не читая знала, о чем она думала. В ее представлении я точно знала, как можно уничтожить Геллерта Гриндевальда. С чем прийти к Дамблдору, чтобы найти в нем нового союзника, к которому можно сбежать из Нурменгарда, не боясь за собственную шкуру. Она мучительно осознавала, что из-за неправильного ответа она этот секрет никогда не узнает. Правильного ответа не было. Она играла со мной все это время. Знала, что для меня значила война, и врала. Не давала и шанса решить, что я сделала бы, узнав правду — осталась бы с ней или нет. Не то, чтобы это злило, или обижало, или еще Мерлин весть что. Я злилась и обижалась бы, если бы это все происходило со мной настоящей, а не с прошлой — откровенно говоря ущербной из-за слишком сильных чувств. Просто новая, точнее только что открытая, действительность… оглушала. Наконец Винда изобразила страдание и жалобно выдохнула: — Ma chérie… Она сделала шаг ко мне, и я отступила. Неправильно. Зря она решила снова поиграть в любовь, на этот раз это не сработало. Мы же обе знали, что любить она не умела; просто кое-кто тешил себя мыслью, что любовь заменял выбор. Вот, какой выбор Винда сделала на самом деле. Но она все еще держала палочку в руке, а мне свою, прикрепленную к поясу, только предстояло выхватить. Соображай, Куини. — Мерси Льюис, — страдальчески пробормотала я, неожиданно для самой себя. Ноги подкосились. — Это слишком. Я оперлась о стол, как будто падала в обморок, и Винда тут же оказалась рядом, попыталась удержать. Прижавшись щекой к ее плечу в своеобразном объятии, я увидела Дюрингера, так и валявшегося на полу. Интересно, как Винда объяснит Гриндевальду его смерть? Что-то больше не верилось, что именно он ее сюда отправил. Черт, и ведь даже Забвение к Винде не применить. Тогда за мертвого аврора придется отчитываться мне — из огня да в полымя. Прикидываясь, что я все еще не в себе, я вяло положила руку на плечо Винды. Кольцо блеснуло перед самым носом. Точно. — Ты меня любишь? — Конечно, я тебя люблю. Ни секунды не колебалась, сволочь. — Это главное, — в театральном благоговении проговорила я, нарочито медленно ворочая языком. И навалилась на невысокую хрупкую Винду еще больше, чтобы у нее не возникло желания спрашивать про мысли Дюрингера прямо здесь. Камеру, конечно, зачаровали антиаппарационными, так что сначала нам предстояло добраться до двери. Кажется, Винда поверила в спонтанную выдумку; в конце концов, мне же не привыкать быть влюбленной идиоткой, правильно? Правильно. А влюбленные идиотки угрозы не представляют. Все еще как-то балансируя на убийственных шпильках и удерживая меня, Винда сняла с двери чары, а потом мы выбрались в коридор. Первый порыв — аппарировать сразу — встряхнул, но, благо, я осталась на месте. Куда я рванула бы, в римскую квартиру, упакованную во всевозможные защитные чары? Чтобы она стала самой пижонской пыточной, какую только можно представить? Мерлин, как теперь выбираться-то? Хорошо, что эта психопатка хотя бы не читала мои мысли — это было бы совсем чудовищно. Я так и изображала полубредовое состояние; Винда запечатала дверь как было, а потом перенесла нас в спальню. Едва заметив кровать, я не глядя рухнула на нее и закрыла глаза. Винда не двигалась. Я чувствовала нечто отдаленно похожее, когда она укрывала меня пледом, пока я засыпала… Нет, только не сейчас! Горло сдавило, и не двигаться стало невыносимо сложно. Дыхание. Раз, два, три, вдох. Раз, два. Раз, два, три — выдох. Чего она ждала?! Раз, два, три… Секунда — я полностью сконцентрировалась на простейшем действии, не воспринимая ничего вокруг. Что может случиться за секунду? Я перестала дышать. Взгляд Винды скользил по мне невесомым лезвием: дернется — будет очень больно. Почему она ничего не делала? Что она задумала?! Это тянулось вечность. Казалось, еще секунда — и я надрывно взвою и разрыдаюсь, или закричу, или все вместе. Раз… два… Она аппарировала. Сердце колотилось — я свесилась с кровати, как если бы меня вот-вот вывернуло, но мерзкий комок так и остался в глотке. Как Винда могла?.. Как я могла — ей верить?.. Показалось, что я потеряю все силы и рухну на пол, не удержавшись на краю постели. Постели, на которой мы спали! Я оглянулась и сама не поняла, как умудрилась. Комната Винды. Сбежать сейчас? Нет, нельзя — меня быстро найдут. К тому же, чары в квартире… Нет, идиотизм. Винда ушла, чтобы что-то сделать с трупом, это очевидно; вряд ли надолго. Вернувшись, она первым делом спросит про Дюрингера и сочтет ответ за ложь. А потом… лучше не думать, что потом. Нужно убираться. К Гриндевальду? Только перед ним она остановится… Нет. Даже если смогу найти его — нет, уж лучше ее дождаться. Вдруг?.. Нет. Нет-нет-нет-нет. Я бросилась к двери и, уже в коридоре захлопнув ее, отрезала путь к глупости. Я не смогла бы ее убедить. Нечем. Да и чем тут перекроешь то, что она сделала? Столько времени притворяться… ради одного… Я всхлипнула, несильно ударившись затылком о дверь. Не время, не сейчас! Нужно выбраться. Черт побери, я выберусь! Нет другого выхода — нужно что-нибудь придумать, срочно. Винде уже нечего терять — она думает, что после трупа Дюрингера Гриндевальд узнает о ее планах, хотя на деле он узнал гораздо раньше. К кому бы я ни пошла, она убьет его, если только так сможет получить ответ. Ответ, которого не существует. Разве что компания, компанию ей уже точно не простят… Но как найти ее в Нурменгарде, да еще и ближе к ночи?.. Криденс. Она не посмеет тронуть обскура. А Криденс будет рад поговорить со мной хоть до утра. Я бросилась к его комнате, но, едва не бегом преодолев бесконечные полутемные коридоры, не услышала за его дверью ни движений, ни мыслей. Мерси Льюис, пожалуйста, пусть он хотя бы в замке, а не с Гриндевальдом где-нибудь в Европе. Если я останусь одна — придется драться с ней. Я не смогу. С кем угодно, но не с ней. Я скорее свалюсь без чувств от одного взгляда на нее, или бездумно побегу прямо к зеленой вспышке Авады — но не смогу ни сцепиться с ней, ни даже поговорить. — Он в библиотеке, — тонкий ворчливый голос. Я обернулась на звук и увидела домовика — того самого, которому виновато улыбалась после дуэлей. Он покачал головой, взглянув на мое лицо, и побрел дальше по коридору. — Спасибо, — брякнула я вслед и зашагала дальше, на ходу взвешивая мысль аппарировать прямо к дверям. Наверное, Винда в это время подстраивала все так, будто Дюрингер умер сам — выглядел он достаточно плохо, когда мы встретились. Старательно возводила сцену не для Гриндевальда, который вряд ли поверит в чудесное совпадение — возвращение Винды в замок и смерть пленного на следующий же день, — но хотя бы для других. Как бы ни сложились грани калейдоскопа, одно точно: «дружба» Винды и Гриндевальда в эту ночь дернулась в конвульсиях и испустила дух. Как и наше с Виндой «мы». Если бы не все это безумие, она могла бы даже насладиться. Столько боли она мне и намеренно не принесла бы. Добравшись до библиотеки, я замерла у дверей. Собраться. Я не могла показать Криденсу и половины того бардака, в который сама же превратилась. А с час назад я любовалась Виндой и пила с ней вино, как могло бы быть в любой уютный римский вечер… Я вздрогнула. Показалось, что Винда встретит меня в библиотеке. Сидя на столе и закинув ногу на ногу, как тогда, когда я пришла в кабинет Гриндевальда после Мюнхена… Хватит! Я толкнула массивную дверь и вошла. Криденс вразвалочку сидел на краю дивана, закинув щиколотку на колено, и читал книгу — зачарованная простеньким левитирующим свечка зависла у его головы, роняя свет на страницы. Заметив меня, он подскочил, и свечка тут же рухнула на пол. — Куини, — сказал он, вытянувшись по стойке смирно. Бедняга — воспитание деспотичной мамаши так и не позволило о себе забыть. — О, милый, прости, что оторвала, я не хотела. — Я состроила жалобную моську. — Я собиралась что-нибудь почитать перед сном, не помешаю? Он энергично покачал головой и, коротко глянув на меня исподлобья, как щенок, потянулся за свечкой. Я сделала вид, что выбираю книгу, и якобы в поисках зашла за шкаф, скрывшись от взгляда Криденса. Не нужно, чтобы он увидел, в каком состоянии я пришла. Ряды книг растянулись в уютном желтоватом полумраке. В библиотеке ничего не угрожало; я чувствовала, как замедляется биение сердца и тело, до того напряженное каждой мышцей, расслабляется. В безопасном месте первым делом захотелось забиться в угол и разрыдаться. Я услышала, как Криденс сел обратно на диван и, подобрав палочку со столика, стеснительно пробурчал заклинание. — Хей, Аурелиус? — позвала я деланным беззаботным тоном. — Да? — А ты что читаешь? Он взял паузу, зашелестел страницами книги. Наверное, посмотрел на обложку. — Эм-м, — промычал, как будто не знал, стоит ли отвечать, или вдруг разучился читать. — Учебник по магии. Мистер Гриндевальд дал его. — Ладно, — деланное игрушечное расстройство. — Мне уже поздновато. Он усмехнулся. На корешках книг пестрели надписи на латинском и немецком — сразу видно, кому принадлежал замок. Читать я, конечно, не собиралась, так что какая разница? Первая попавшаяся книга — какой-то трактат по не-маговской религии, собравший демонов; я чуть не выронила его, увидев кольцо. Мерси Льюис, неужели все закончилось — и закончилось вот так? Отвратительно прозаично. Как будто меня ударили, а потом посмеялись в лицо. Ты хотела любви, Куини? Ты хотела новый дом, Куини? Получила, что хотела? Или что заслуживаешь?.. Я прижалась лбом к полке, скривившись от слез. Всхлип так и застрял в горле, стало трудно дышать. Нет, все не может быть так! Я наверняка все снова надумала… Винда вспыльчивая, но отходчивая — нужно просто правильно себя повести, и все. И с ней можно договориться! Даже если я правильно поняла все — она просто хочет свободы, но если ей объяснить… показать, что свобода бывает разной… — Как думаешь, у меня получится? — спросил Криденс так, будто это был выброс энергии, к которому он готовился. Ему всегда тяжело говорить. — Стать волшебником? Не знаю, чему я улыбнулась. Его вопрос показался таким… искренним, таким наивным и простым. Поддержи меня, Куини, мы же друзья. Ему дружба в новинку, но он хорошо усвоил теорию, умный парень. В теории друзья — верные и искренние. В теории, возлюбленные — любят. Даже те, кто топит корабли с живыми невинными людьми. — Конечно, — протянула я. — Ты же уже начал колдовать. Я использовала невербальное на случай, если потек макияж, и вышла к Криденсу. Он сжимал книгу обеими руками, напряженный, но не напуганный, и не знал, как вести себя со мной. Хотел что-то рассказать и вспоминал слова Гриндевальда о том, что нужно (и можно) действовать, а не ждать; и мои — о том, что по крайней мере со мной можно не бояться собственных поступков, ведь всегда можно объясниться. Зря я тогда это сказала. Иногда объяснения, даже в которые веришь сам — гнилые насквозь. Где-то под сводами засвистел сквозняк. Напоминание о том, что скрывала тьма снаружи: искусственный сад и мертвые заснеженные горы. Криденс посмотрел на меня по-мальчишески: — Я так боюсь разочаровать, — сказал он и схватился за цепочку под воротом. — Мистер Гр… Гриндевальд дал мне это в знак доверия. Он показал подвеску, которую носил под рубашкой. Дары Смерти. — Мне тоже, — собственный голос показался тихим и… обескураженным. Я посмотрела в лицо Криденса — несильно изменившееся выражение выдало радость. — Он сам носит этот символ, не знаешь? Криденс задумался, потом смутился — и наконец кивнул. Он — третий. Три дара, три заклинания, три человека, связанных друг с другом. Бузинная палочка — тому, кто нашел ее в реальности; Воскрешающий камень — мальчику-обскуру, которого все считали мертвым; Мантия невидимости… для женщины, которая всю жизнь скрывает свою суть — или для женщины, которая может незаметно прокрасться в чужой ум? Быть этого не может. Я же точно знала ответ. И если Гриндевальд так точно очертил приближенных после того, как заподозрил Винду в неверности — это могло значить только одно. Мерси Льюис. — Эм… это… здорово, что он дал его тебе, — сказал Криденс и потупил взгляд. Потом, снова закрывшись, пожал плечами и выдавил: — Я думал, третьей будет та женщина… Просто здесь все говорят… Говорят про Гриндевальда и Розье. Что они неразлучны, ведь Геллерт и Винда едва ли не начинали вместе; хотя кто мог знать о таком наверняка? Вряд ли кто-то продержался с Гриндевальдом столько, сколько она. Второй человек в Нурменгарде. Криденс боялся ее. Поэтому так и не смог договорить. — Иногда его поступки трудно объяснить, правда? Я подошла и села рядом. Еще с месяц назад Криденс занервничал бы и напрягся, может даже отодвинувшись, но в этот раз он воспринял близость другого человека совсем спокойно. Хоть кому-то Нурменгард шел на пользу. Я опустила взгляд в книгу, которую взяла. Демонология… Тина рассказывала, что думают суеверные не-маги. Те, кто верит в тот потоп, который хлынет наказанием и от которого спасутся «твари по паре». Эти не-маги верят, что мы, волшебники, с демонами спим, продаем им души — и поэтому нас нужно изгонять, охотиться на нас. Ну, что-то в этом есть. Я отдала своему демону душу, это уж точно. Про тело и говорить нечего. Я должна была остаться с Тиной. Когда она сказала, что мне нужно бросить Якоба, пока он все не вспомнил, я должна была послушать, а потом поехать в Париж с ней, помогать ей — я ведь так нужна ей, как друг, как сестра, как легилимент. Я никогда не попала бы в Нурменгард, если бы просто держалась ее, как делала больше двадцати лет. Но нет же. Я рвалась повзрослеть. И вот мне, взрослой и самостоятельной, отчаянно, до слез захотелось на ручки к старшей сестре, как в детстве. Обнять — и чтобы все стало хорошо. Если бы я подумала о том, что она почувствует… Если бы меня волновало то, что чувствует Винда — сколько ошибок я бы не допустила. Может, сейчас я бы чесала мохнатое пузо какой-нибудь зверюшке Ньюта и чарами готовила бы Тине кофе, и все было бы просто и легко, я была бы такой же слепой, как и раньше, и точно знала бы, что делать. — Ты в порядке? — спросил Криденс. Он говорил тихо и растягивая гласные, чтобы выкрасть себе время для быстрых размышлений. Черт, если даже он решил вмешаться, отнекиваться совсем смысла нет; я покачала головой, натянуто улыбнувшись. Привычка. — Все будет в порядке, — ответила почти шепотом, глядя в темный потолок. Рано или поздно ведь точно все заканчивается. А Криденса… Аурелиуса пугать не хотелось. Почему-то. Наверное, еще одна привычка, быстро обретенная в Нурменгарде. Он помолчал, собираясь с мыслями. Хотел предложить поддержку, но боялся, что я неправильно пойму. Согласиться? Никаким другом я ему не была, и я не имела права. В самом деле, я же просто выполняла поручение во все прошлые встречи, а в эту — использовала его, как живой щит или невольного телохранителя. Его и так предали много раз. К тому же, он обскур… как обскур воспримет то, что кто-то еще от него отвернулся? Но в этом проклятом замке один он казался живым. Тем, от кого можно получить немного нехитрого человеческого тепла. Тем, кто уж точно не искал во всем выгоду. — Как там говорят? — наконец спросил он. — Что-то про дружеское плечо, да? Я усмехнулась, на всякий случай по взгляду проверила, не будет ли это лишним — и, наклонившись, устроила голову на его жестком плече. Надо же, не только с Виндой ощущалось, что в ком-то рядом есть жизнь. Но слишком многое другое я могла испытать только с ней. Хорошего и плохого. С женщиной, которая пытала и убивала, спала с кем попало и могла предать кого угодно — и я знала это. Всегда. Какое глупое лицемерие — вдруг отвернуться от нее, узнав, что она убила… больше дозволенного за раз? Мерси Льюис, не у меня ли самой руки в крови? Не я ли бросила Тину с Якобом на Пер-Лашез? Разве у тьмы есть полутона? Мы обе перешагнули грань, незачем выяснять, кто ушел дальше… Бесполезный, нет, вредный самообман. Может быть, я рассуждала как полная дура. Может быть. Но это походило на пытку — думать о том, что оставался хоть самый крошечный шанс вернуть все (спокойствие, окрыляющую обыденность, ощущение исполняющейся мечты, адреналин, совместные тайны, раскрытые карты прошлого и, что уж там, головокружительный секс — вернуть то единение, за которое можно отдать что угодно). Мне стоило возненавидеть Винду, но я не смогла бы. Неизменчива только смерть, так что я, наверное, еще могла все исправить. Мало ли, что она натворила в прошлом? В настоящем мы обе боролись против чего-то ужасного, просто потому что оказались на такой стороне. Пусть Винду вынуждали. Пусть. Я придумала бы что-нибудь, чтобы удерживать ее и дальше, чтобы она не натворила глупостей. Я ведь только когда мне надо идиотка, так Винда сказала. Я смогла бы. — Не знаю, что там стряслось, но мне жаль, — проговорил Криденс. — Я думаю, ты хороший человек. И что ты не заслуживаешь ничего плохого. Я невесело усмехнулась и закрыла глаза — все равно толком ничего перед собой не видела. Темнота под веками позволила лучше ощутить тепло прогретой камином и обогревателями комнаты, услышать тонкий вой ветра и треск огня, почувствовать запах лосьона Криденса — подозрительно похожий на тот, которым пользовался Гриндевальд. Одной все-таки было бы куда хуже. Одна я не знала бы, на что отвлечься. И, вероятно, я всю ночь тряслась бы, вцепившись в палочку — в ожидании самого близкого человека. Я вздрогнула. — Спасибо, — вздохнула. Тревога и отвращение мгновенно истлели, и снова внутри разлилась уверенность — пока все спокойно. Пока безопасно и можно ни о чем не думать. Я понятия не имела, что сделаю утром. Может быть, буду уповать на то, что Винда за ночь остыла. А может, как обычно бывает, в последний момент придет гениальная идея… До утра оставалось так много времени. Криденс аккуратно устроился поудобнее, проверил, не собираюсь ли я отстраняться, открыл книгу, пошелестел страницами и ненадолго замер. Я не пыталась узнать, о чем он думал: эта темнота, в которой я оказалась рядом с ним, позволяла оставаться в глухом одиночестве. Как будто держась за якорь, не теряться из реальности, в которой все совсем не так мрачно и страшно, как я могла надумать. — Когда мы победим, те, кто нас обижал, точно получат по заслугам. Я распахнула глаза.

***

Я совсем бессовестно проговорила с Криденсом до утра, не слишком вникая в то, что именно читала в его мыслях. Я хорошо знала, что делать: добраться до Абернети и аккуратно выудить воспоминание о Граце, а потом аппарировать — и сбежать. Куда угодно, как угодно, и плевать, чего бы это стоило. Утром темнота за окном сменилась серостью, и в сонливой дымке я не слишком торопясь пошла к бывшему начальнику. Замок медленно просыпался, по пути я даже обменялась кивками с Кэрроу и парой других магов — страх не возвращался, но тоска никуда не делась. Вид этих стен, в которых меня чуть не раздавила боль и всякие тайны, знакомая дверь в комнату Винды, насыщенный и горьковатый запах кофе — все вызывало ощущение, что я вот-вот расплачусь, но слезы не подступали. Это конец. Вот, что я чувствовала. Нурменгардская история о романтичной девочке, темнеющей под стать сердцам окружающих, упиралась в слишком жизненное ничего. Просто позорный побег и вымученная надежда, что удастся выжить. Добравшись до комнаты Абернети, я постучала, и мне ответили коротко и бодро. Похоже, я все-таки умудрилась помочь так, что мистер Абернети быстро поправился; я зашла в комнату с широкой улыбкой, и… И увидела Винду. Она по-хозяйски рассматривала три галстука, подвешенных в воздухе — даже как будто не сразу обратила на меня внимание. А встретившись со мной взглядом, улыбнулась: — Куини! Ее голос прозвучал так нежно, так страстно, что у меня под ребрами все перепуталось и перевернулось, и сил хватило только на то, чтобы сглотнуть горький ком в горле. В уголках глаз все-таки собрались слезы. Я все еще не боялась. Наверное, просто слишком устала. — Я как раз хотела зайти к тебе, — невозмутимо продолжила она. По бледным щекам Абернети от ревности и обиды заходили желваки: видно, представление работало не только для меня. Слух о том, что мы стали любовницами, прижился быстро; но стихать такое будет долго и неохотно. — Нам нужно поговорить. Я беспомощно уставилась на Винду, не найдя силы на притворство. Она все-таки поймала меня, и в эту самую минуту она делала меня соучастницей. Если ее обвинят в игре против Гриндевальда, то и меня тоже: все быстро поверят, что мы сговорились, с такой-то историей. Но не от этого меня затошнило и потянуло сбежать. — Да, конечно, — наконец я выдавила улыбку. — Я просто хотела проведать мистера Абернети после вчерашнего. Мы с ним обменялись взглядами; он был благодарен, хотя все еще выглядел больным: но, может, просто все дело в том, что он лежал в постели в домашнем костюме. — Разумеется, — пожала плечами Винда. — К слову, я бы выбрала синий. Тебе идет темный. Галстуки улетели к свежему костюму на вешалке и приземлились на столик рядом. Абернети кивнул и как-то небрежно поблагодарил ее; я знала, что они хорошо ладили, но чтобы настолько?.. Винда пошла к двери. Рядом со мной она остановилась; стоя спиной к Абернети, она одними губами сказала: «Не убегай опять», — а потом ушла. Куда уж тут сбежишь? Я честно пошла к себе, поговорив с Абернети. Перед глазами стояла широкая улица, упирающаяся в крутой поросший лесом склон с лестницей, каменным зигзагом поднимающейся к самой верхушке. Теперь Винда не смогла бы меня удержать, но сердце все равно колотилось как бешеное и я не понимала, какая сила заставляет делать шаги вперед, когда хотелось и думалось только о том, как бы сбежать без оглядки. Но мне нужны деньги, одежда… может, документы — просто чтобы сжечь их. Если Винда оставила у меня одну из своих вещей, ее я бы тоже забрала с собой. Впрочем, вряд ли. Она азартная охотница, но не дура. Некоторые риски слишком высоки. Она ждала меня в коридоре, скрестив руки на груди и прижавшись спиной к стене (к одной из тех, из которых, казалось, ко мне в любой момент потянутся загребущие магические руки). Когда я подошла, она посмотрела на меня спокойно, почти безразлично. — Аурелиус, значит? Умно, — сказала она и странно улыбнулась. Я промолчала и прошла в комнату, Винда зашла за мной и остановилась у двери. Я тут же повернулась — подставлять ей спину совсем не хотелось. — Ты могла обойтись и без этого, — продолжила Винда. Она говорила об убежище в библиотеке или моей осторожности?.. Что бы там ни было, это не слишком ее раздражало. — Я не трону тебя, обещаю. Не то, чтобы я всерьез поверила словам психопатки, которая врала мне в глаза последние два месяца, но что-то в ее тоне и выражении лица выдавало искренность. Мысли она, конечно, скрывала — пробивать окклюменцию сейчас было бы очень глупо и опасно, так что пришлось вглядываться в туман. — Что ты хотела сказать? Говорить с Виндой не хотелось, но выхода не было. Она выглядела такой спокойной — совсем не как человек, готовый нападать; она выглядела так, будто вот-вот сказала бы: да пошло оно все, дорогая, если бежать — то вместе. И я приготовилась слушать. Идиотка. И вправду, конченная дура. Но я же ничего не теряла от того, что просто слушала… Винда наконец посерьезнела, от нее повеяло напряжением — но скорее ожиданием, чем готовностью к броску. — Я хотела сказать — что бы ты себе ни придумала, это, — она кивнула на мою левую руку, — многое для меня значит. У меня с самого начала был план, признаю. Но он стал не так важен. Я вымученно усмехнулась и почувствовала, как по щеке пробежала слеза. Покачала головой и посмотрела в сторону. Черт возьми, я же даже кольцо еще не сняла. Из-за серого света, сочащегося сквозь огромное окно, все казалось каким-то призрачным, будто из сна. Может, мне и вправду все это снилось? Слишком уж бредово я реагировала на то, что так хотелось услышать. — Мне надоело быть зверюшкой на поводке, — продолжила Винда, и вот на этой фразе в ее голосе звякнула злость. — Геллерт считает это сделкой. Он думает, что дает мне нечто равноценное за то, что я по приказу исполняю фокусы. Делаю то, на что кому-то другому не хватило бы духа. Солнце, ты не представляешь, как это может осточертеть — но именно это тебя и ждало бы. Я пыталась достать билет отсюда. Поверь мне, живыми отсюда не уходят, но я знаю, как это можно сделать. Она подошла, и я не двинулась. Мерси Льюис, как же ее хотелось слушать. — Ты нужна мне. Мне нужно, чтобы ты помогла выбраться отсюда — я заберу тебя с собой, Куини, даю слово. И я хочу, правда хочу, чтобы потом ты осталась со мной. Я люблю тебя. Она стояла так близко, что, чуть качнувшись вперед, я смогла бы поцеловать ее красивые губы и раствориться в ощущении, что все в порядке. Все как прежде, и все было не зря. О, какое это было бы чувство — осознание, что Винда Розье за всю свою жизнь любила только меня, и только мы вдвоем смогли бы обмануть самого Гриндевальда и сбежать из этого ужасного места. Вместе. Я — и эта прекрасная, опасная, но понимающая и нежная женщина, с которой я чувствовала себя едва не всесильной. Моя Винда — огонек в окнах дома. Моя мисс Розье — тонкая режущая грань между грехом и платой за него. Но, подняв взгляд от соблазнительных алых губ, я увидела ее глаза. Мертвые, как и всегда. Зрачки из-за света уменьшились и уступили место бледной радужке, обведенной резкой темной каймой. Все цвета ее глаз были невыразительными и непонятными — как и ее взгляд. Потому что им нечего было выражать. Она знала, что такое любовь. Но не могла ее почувствовать — и принимала за нее что-то совсем другое, не осознавая, насколько жестоко лжет себе и другим. Она не любила меня, не любила Гриндевальда… так что если смогла предать одного, то предаст и другую. — Прости, — шепнула я, глядя на Винду сквозь пелену слез. — Я не могу. Я никогда не жертвовала собой ради любви. Думала по-другому, поэтому ждала жертв от близких, но… но я ошибалась. Я во многом ошибалась, чудовищно ошибалась. Я отступила и посмотрела вниз. Между домами на широкой улице Граца протянули гирлянды, и ярко сияли фонари. Голубоватый свет отражался от тонкого слоя снега, накрывшего ветви деревьев и тротуар. Винда выпрямилась больше прежнего и повела плечами. — Так значит, ты сбегаешь, — проговорила она. Она наверняка чувствовала, что не сможет меня удержать. В конце концов, она научила меня драться — так что при случае я выхватила бы палочку и выкрала себе мгновение для аппарации. Она не смогла бы погнаться: вряд ли она когда-то была в Граце, на той же самой улице, что и мы с Абернети — а увидеть картину в чужих мыслях она не сумела бы. Она прекрасный окклюмент, но легилименция ее была бы топорной и жестокой, сродни ее любимому Круциатусу. О. Только это она по-настоящему любила, раз уж на то пошло. — Твоя сестра в Рио, — сказала Винда, и я неверяще уставилась на нее. — Мы натравили их на ложный след в Бразилии. Я бы отправилась туда, сделала оборотное твоей сестры и в министерстве узнала, где ошиваются Скамандеры. Она оценила мой взгляд и чуть улыбнулась. — Я же сказала, — откровенно забавлялась она, — то, что между нами произошло, многое значит для меня. — Спасибо. Не знаю, какой коварный тайный порыв толкнул меня в ее объятия, но, почувствовав, как ее руки ложатся на мою спину, я не захотела ни о чем думать. Она отпускала меня. Вот так просто. Наверное, стоило остаться и помочь ей справиться с тем угрожающим жизни бардаком, который ждал ее в Нурменгарде, но я с усилием отмахнула эту мысль. Нет, если она позволяла уйти — значит, она справилась бы и сама. Справилась бы я в Нурменгарде — неизвестно. Может быть. Но я не хотела даже пытаться. Это место утопило во тьме не одну меня; оно топило всякого, так что ничто связанное с ним не стоило усилий. Я отстранилась первая и сама удивилась, как легко это получилось. Винда улыбалась. Как-то странно, но вроде бы приятно. — Я хотела дать тебе кое-что, чтобы ты не наделала глупостей, — сказала она и достала что-то из кармана пиджака, вложила в мою ладонь и накрыла ее своей рукой. Ее взгляд стал каким-то внимательным, сосредоточенным, даже выжидающим; она будто пыталась сфотографировать мое выражение лица, и ее собственное выдавало какое-то настораживающее удовольствие, почти ликование. Она отступила, и я наконец увидела, что она мне вручила. Какой-то кулон с замочком сбоку — я щелкнула им и только тогда вспомнила, где видела похожий. Что-то вязкое и холодное лизнуло ладонь. Кулон раскрылся, показались две фотографии. Я швырнула его на пол и с криком отпрыгнула. Склизкая свернувшаяся кровь поползла к запястью. Улыбающийся Якоб посмотрел на меня снизу вверх с заляпанной алым фотографии. Это кулон с его тела. Он мертв. Он мертв! Он мертв из-за меня. Если бы я ничего не рассказывала этой твари, если бы не провоцировала ее, если бы не подставлялась всеми способами под ее когти… Если бы я не играла с огнем, если бы… Я сделала так много ошибок, так чудовищно много чудовищных ошибок, но главное — я верила ей. Я ей верила! Или нет… Или не верила никогда, упиваясь своими страданиями и наплевав на чужие. Она убила его. Мы убили его. Après nous le déluge, говорила она. Après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, après nous le déluge, за нами потоп, за нами потоп, за нами потоп, за нами потоп, за нами потоп, за нами потоп, за нами потоп, потоп из-за нас. Моя пара нашла меня.