Розье

Вот только Винда исчезла на несколько дней. Даже Гриндевальд не знал, где она; зато мы оба прекрасно поняли, что она больше не собиралась разыгрывать верную помощницу. Не перед нами. Это даже могло быть смешным — то, как всемогущий Гриндевальд будто играл в шахматы, запертый в рамках правил и необходимости продумывать каждый ход, а Винда могла просто прикрыться громким именем. Но она продолжала помогать Гриндевальду, хоть и издалека. То ли по привычке, то ли чтобы поддержать образ. Она делала все, чтобы я не смогла к ней подобраться. И это работало. Я ничего не могла ей сделать, пока моя собственная жизнь целиком зависела от благосклонности нурменгардских докси и Гриндевальда. Винде стоило только убедить дружков в том, что это я опасна для общего дела, а не она. Это пугало. Как я ни пыталась осознать всю ее жестокость, все время казалось, что я что-то упускаю. Тина на моем месте боролась бы, потеряв сон и аппетит, и не прекращала действовать, пока не добилась справедливости. Она сказала бы мне, что делать, и это наверняка сработало бы; но Тина держалась от Нурменгарда подальше. Старшенькие почти всегда умнее. С другой стороны, Тина наверняка решила бы договориться с Конгрессом; она аврор, она верит в закон, сколько бы раз он ее ни предавал. Тину там и вправду поддержали бы, но для меня этот путь был закрыт. Я не могла просто уйти, слишком поздно. Что Якоб сделал бы на моем месте? Если б ему дали в руки винтовку и сказали — убивай? Наверное, он отказался бы, чего бы это ни стоило… Или убил бы просто и честно. Как на войне. Может, так и стоило поступить? И горело бы оно все диким пламенем. Голубым. Но я продолжала спрашивать и улыбаться, улыбаться и спрашивать — невзначай, не раскрывая причин. Без толку. Я как будто попала в глухой каменный короб, в котором стремительно кончался воздух. Что Винда делала? Что придумала, когда угрожала мне? Как еще пыталась выкрасть себе шанс на безопасный побег? Я не знала. И когда я уже готова была выть и лезть на стены, с диким грохотом свалился шанс. Кэрроу очнулась. Я пыталась проведать ее, но мне не позволили. «Вечером все это обсудим», — хмуро кинул Крафт, выпроваживая меня подальше от комнаты Кэрроу. Думал он о том, какое веселье вечером началось бы; вот уж правда, всем резко стало не до скуки. Гриндевальд вернулся в замок, почти сразу после него объявилась Винда. Нурменгард гудел, как будто в любой момент мог лопнуть из-за сплетен и напряжения. Я слышала, как меня обсуждали, чувствовала косые взгляды. Вот бы кто знал, насколько сильно все ошибались, принимая нас с Виндой за команду. Но мы же сами не снимали кольца. Почему-то казалось, что это было бы все равно что дернуть чеку. Предполагалось, что мы поговорим с Гриндевальдом, поэтому все, кто был в замке, стянулись в его кабинет. Не то, чтобы людей оказалось много: когда я пришла, меня встретили колючими взглядами сам Крафт, МакДафф и Нагель, приятель первых двух, — но этого оказалось достаточно, чтобы я почувствовала себя в крайне неуютном меньшинстве. Даже когда все трое увлеклись разговором и перестали обращать на меня внимание, показалось, что они специально меня испытывали. Так что я не могла не ежиться, делая вид, что рассматриваю корешки книг в шкафу. А потом пришла Винда. Голоса троицы замолкли, показалось, само время остановилось. Она окинула нас взглядом, на всякий случай еще раз глянула на место Гриндевальда и, сверившись с часами в углу комнаты, подняла бровь. Невозмутима как всегда, ну конечно. — Геллерт опаздывает? — хмыкнула она и вальяжно зашагала вглубь комнаты. — Не похоже на него. Я могла поспорить — она собиралась устроиться в кресле, элегантно и властно, как будто это перед ней все собирались отчитываться. Но спокойный голос Крафта мгновенно пригвоздил ее к полу: — В общем-то, он не придет. Он с миссис Кэрроу, они не в Нурменгарде. Как жаль, что Винда стояла ко мне спиной и я не смогла увидеть ее выражение лица. В свои мысли она, разумеется, меня не пустила, так что затянувшаяся пауза едва не измотала своей неоднозначностью. — Вот как, — протянула Винда. Голос не дрогнул, а тело совсем не выдало желание потянуться к палочке; удивлюсь, если Винда его не испытала. — Жаль: я хотела обсудить с ней наши… разногласия. МакДафф с иронией прыснул и убрал руки в карманы. — Мы тоже хотели их обсудить, — кивнул Крафт. Винда сохраняла стоическое спокойствие, как будто кто-то ей рассказал, что Кэрроу вспомнила. Но это же невозможно, я сама в этом убедилась. Если бы кто-то говорил с Кэрроу или достал в ее присутствии палочку, Крафт давно поднял бы всех на уши. Значит, оставалось только восхититься блефом Винды. Та неприятно усмехнулась. — Что же, мне жаль, но говорить об этом с вами я не собираюсь. Миссис Кэрроу не последовала моему… совету, провалила всю миссию и едва не угробила Мюррея, так что она сама напросилась на конфликт. Тем не менее, я шла сюда принести ей публичные извинения. — Она скрестила руки на груди. — Остальное вас не касается, messieurs. Или она обиделась и собралась оболгать меня, и вы хотели меня отчитать с ее слов? Крафт пригладил рыжую бороду, недовольно нахмурился, пытаясь заранее просчитать разговор. Да уж, предсказать действия Винды — это нужна большая удача. — Нет, она говорит, что ничего не помнит… — Тогда разговор окончен. Черт возьми! Я же расспрашивала Нагеля, который ее лечил; ни одно диагностирующее, с его слов, не выдало, что с ее головой что-то не так. Но он не колдомедик и даже не учился на него — может, ошибся?.. Плохо, очень плохо. Кэрроу не зря увезли из замка; вряд ли я смогу подобраться к ней, чтобы пробудить ее настоящие воспоминания или подарить новые. Разве что Гриндевальд с ней поговорит… Но еще больше ожидания и надежды на него одного, остающегося в другой стране, меня добили бы. Надо сделать что-то. Сейчас же! — Лучше обсудим вот что. — Винда все-таки села в кресло, закинула ногу на ногу. Трое взрослых мужчин напомнили провинившихся школьников; мне, судя по всему, предстояло к ним присоединиться. — Мюррею теперь не доверяют, а он должен был выяснить, где находится аврорская штаб-квартира в Мюнхене. Долго объяснять, на кого именно мы найдем в ней компромат и как это поможет настроить против Дамблдора людей из британского министерства, — нам она нужна. Срочно. И, похоже, именно с вами нам предстоит ее искать. Она даже не посмотрела в мою сторону, но все поняли, что это за «мы». Все трое глянули на меня, как будто оцарапали, и снова уставились на Винду; все получалось логично: если она говорила правду, кто-то вроде меня правда мог пригодиться. Вот только это не значило, что она искренне хотела навредить Дамблдору, а не играла со мной. Она начинала что-то, и она одной фразой впутала меня так прочно, что мне осталось только подчиниться и понадеяться на лучшее. Но напугало не это. Напугало то, каким эхом во мне срезонировало это «мы». Я качнула головой. Нет. Это было всего лишь секундное помутнение, фантомная боль от вырванного с корнем чувства; ничего, кроме ненависти, я к Винде больше не испытывала. Даже думать противно — о том, чтобы после всех ее преступлений и предательств относиться к ней по-человечески. Она отказалась от всего человеческого тринадцать лет назад. Она сделала из меня чудовище для нее самой — две недели назад. На третью неделю я стала чудовищем на самом деле. Мы поехали в Мюнхен впятером, но практически каждый оставался сам по себе. Винда лишний раз на глаза не попадалась, да я и не искала встречи; Крафт ни на мгновение не терял бдительность (он думал, что Кэрроу угрожали — очень похоже на правду), а Нагелю я просто была неинтересна. Только МакДафф залихватски отвечал на вялые попытки поддержать приятельские отношения, но и это никуда не привело. Мы работали, только и всего. Лишь перед самой вылазкой за документами пришла гениальная в своей простоте идея о том, что Винда, как и все мы, — смертна внезапно. Ее дело опасное, никто не удивился бы несчастному случаю. Авроры обосновались в небольшом трехэтажном здании, втиснутом между двумя другими не-маговскими домами, что значило — нам всем так или иначе пришлось бы разделиться. Я ни секунды не сомневалась, что Винда тоже это прекрасно понимала. В тот вечер мы в последний раз обсудили план. По ночам в здании оставалось совсем мало людей; Винда очень убедительно попросила одного из авроров снять все защитные заклинания (тот, на удивление, даже вернулся к жене и очаровательному сынишке целым), так что пятерых магов могло хватить сполна. Ну, или четырех: Нагеля решили оставить на входе, на всякий случай. МакДафф с усмешкой предложил оставить меня, но Винда, конечно же, нашла весомый довод против этого — мол, если кого-то ранят, лучше, если я буду поблизости. Да и вообще легилимент хорош, когда есть риск наткнуться на засаду. О, засаду я чувствовала прекрасно. МакДафф предложил всем выпить для храбрости. Крафт встретил предложение с ледяным скепсисом, Нагель вежливо отказался, в итоге мы втроем опрокинули по стопке огневиски, налитого из одной фляжки. Крепкий — у меня чуть слезы не проступили; даже Винда ненадолго потеряла всю свою строгость, хоть ее искренность и вызывала сомнения. МакДафф будто ей нравился. Она иногда улыбалась ему, ни разу ему не нагрубила, говорила с ним не только по работе — и теперь вот пила с ним. Это выглядело очень странно. Кому как не мне знать, как на самом деле сложно получить ее симпатию. Кажется, вся эта ситуация вызывала неприязнь у Нагеля; и, кажется, Винда обратила внимание, что он ее благосклонность к МакДаффу замечал. Она что-то задумала. Не сговор с этими двумя, конечно, — я бы его сразу раскрыла, — но что-то другое, и это не давало покоя. Мы шли друг друга убивать. Не могла же я не выяснить, на какую уловку она собиралась пойти. Не то, чтобы я сильно боялась умереть. Просто Винда заслужила смерти больше. К тому же, где-то там до сих пор оставалась Тина, а с Винды сталось бы добраться до нее, даже если бы со мной уже было покончено. В общем, отуманенный алкоголем разум, которому только предстояло проветриться ночным зимним воздухом, придумал идиотский и гениальный план, как можно вытянуть из Винды правду. До выхода оставались считанные минуты; парни разошлись для последних приготовлений, и я осталась с Розье наедине. Она как раз открывала окно; зажигая сигарету, она заметила меня и улыбнулась. — Волнуешься? Она издевалась, я увидела это в ее глазах, почувствовала это кожей — но не смогла разозлиться. Я собиралась ее убить. Она пугала до глубинного животного ужаса, но не злила. Я подошла; затянувшись, она проследила за мной с явным удивлением, но и эта эмоция быстро утонула в непроглядном безразличии. Она не боялась, не злилась на меня, ей даже было неинтересно, что я собиралась сделать; но самым странным оказалось то, что меня это удивляло. Винда до сих пор ненавидела бы меня, если б когда-нибудь любила. Но ее злость от уязвленной гордости вспыхнула и погасла, а теперь ее несло по инерции. И это отпечаталось на ее лице. Инертность. Тронь ее со стороны и надейся, что она хоть как-то отреагирует — но никакого импульса изнутри не жди. Это я и собиралась сделать. — Что ты задумала? — спросила я шепотом, чтобы парни не услышали. А потом рывком подалась вперед и впилась в ее губы. Ничего. Я надеялась, что внезапная близость снесет ее окклюменцию — но ничего не случилось; неожиданности оказалось недостаточно… а чувства мои поцелуи у нее не вызывали. Никогда. Я отпрянула так же стремительно, как и поцеловала, и Винда злобно рассмеялась — я смогла только брезгливо вытереть губы тыльной стороной ладони. Хотела стереть с себя ее след, а в итоге оставила на руке ее помаду. Черт. Ну, по крайней мере я попыталась. И протрезвела. Я ушла — благо, Винда ничего не сказала вслед, — а в час после полуночи мы впятером добрались до аврорского штаба. Улица вся сияла огнями, но прохожие почти не встречались; как будто все вокруг заморозили в качестве экспоната. Каблуки гулко выстукивали по брусчатке, и сам воздух будто позвякивал в ответ. Все казалось каким-то заведомо мертвым. Серое прямое здание с лепниной только светом в паре окон выдавало, что внутри могли оказаться люди. Второй и третий этаж. Крафт проверил, не осталось ли случайно защитных чар — а ведь я лично ворошила воспоминания аврора, чтобы убедиться в его честности; не найдя следов магии, он хмуро хмыкнул, приготовил палочку и зашел первый. МакДафф рванул следом, и только потом вошли мы с Виндой. Нагель остался на улице. Я заметила, как Винда невербально вызвала Заглушающее, пока парни одну за другой тихо обходили комнаты. Она подмигнула, встретившись со мной взглядом. Ну и сволочь она все-таки. Что-то тут было не так. В комнатах никого не оказалось (я никого не слышала), но свет мы включать не стали; полупрозрачно подсвеченные уличным фонарем столы казались заброшенными, безжизненными. Слишком уж все было… в порядке. А Винда выпила перед тем, как идти сюда — стала бы она рисковать просто так? Вот уж кому точно ничего не нужно для храбрости… Я схватилась за палочку. МакДафф и Крафт вышли в центр комнаты и, переглянувшись, пожали плечами — а Винда в это время первая зашла на лестницу, окружив себя Защитными. Скрип дерева — а она только немного замедлилась, невозмутимо продолжив подниматься. Я решила пойти следом: не хватало еще, чтобы Винда, оценив обстановку, сумела затеряться или выкинуть что-нибудь еще. Крафт, видимо, рассудил точно так же, потому что на лестнице он едва не дышал мне в спину. На втором этаже никого не оказалось, хотя горел свет. Захотелось развернуться и рвануть куда подальше, и удары сердца заглушили звук шагов и даже, что б их, мысли всех троих — но отступать было некуда. Я заметила, как Винда мелькнула у входа в ближайшую комнату; оказалось, что она честно рылась в чьем-то столе, сосредоточенно пытаясь что-то найти, так что я пошла дальше, пока Крафт и МакДафф осматривали этаж. В комнате, которая мне осталась, не было вообще ничего: стол с лампой, стул и пустые стеллажи. Это выглядело очень неправильным, и я не могла понять, почему. Винда за стенкой шуршала бумагами и шумела ящиками стола, это успокаивало; я подошла к шкафу, проверила его на иллюзии — ничего. Может, из этой комнаты давным-давно съехали? Нет. Что-то не так. Мне уже давно была пора пойти в соседнюю комнату и разыграть драму про сбежавшего аврора и воющую от утраты любовницу, но что-то не позволяло. Как думала бы Тина, будь она на моем месте?.. Да откуда мне было знать, мы никогда ничего похожего даже не обсуждали. Надо было запоминать, когда она рассказывала про работу. Мерси Льюис. А может и нет. О нет, было кое-что другое, из-за чего мы с ней частенько ругались — и это точно могло помочь. Я дотронулась до полки, провела по ней пальцами и подсветила Люмосом. Ничего. На ней не было пыли. Что значило: либо Винда конченая дура, либо она привела всех на убой. — Ребят! — во весь голос позвала я. Плевать, если кто-то лишний услышал — не могла же на третьем этаже спрятаться целая армия. — Уходим, сейчас же! Я вылетела из комнаты, чтобы предупредить Крафта и МакДаффа — Винда швырнула заклятие, я отразила и приготовилась наслать новое, но мне заломили руку, а потом Винда оказалась за моей спиной, ее палочка больно ткнулась в шею, и горячее дыхание заиграло на плече. Что-то прогремело — Крафт уже валялся у стены, а в комнату к МакДаффу влетела пара авроров. Винда отступила к стене, прикрываясь мною, как щитом. С чего вдруг-то?! Нет, пошла ты к черту, дорогая — я задергалась, пытаясь вырваться. Пусть убивает — сама же вслед за мной отправится… Я взвыла от чар. Шею прижгло, будто вместо волшебной палочки мне в шею давила раскаленная острая кочерга; проступили слезы. — Хватит! — сквозь пелену прорезался знакомый голос. Отпустило. Я чуть не упала, но Винда с шипением удержала меня. А потом я поняла, чей это был голос, и ноги подкосились снова. Тина. Тина стояла возле лестницы. Она выглядела очень уставшей, даже изможденной, но огонек в ее глазах выдал, как она рада меня видеть. Она была жива и невредима. Я зажмурилась, пытаясь избавиться от слез, но сделала только хуже. — Отпустите ее, мисс Розье, мы можем договориться. Это вряд ли. Но голос Тины звучал так уверенно и строго, что, наверное, только я и заметила, как она боялась; и это «мисс Розье» из ее уст будто относилось к безоружному, трусливому, мелкому существу, которое взвизгнет и спрячется, поджав хвост, едва встретится с носком ее сапога. Винда за спиной не двигалась и молчала, я чувствовала, как она напряженно смотрит прямо на Тину через мое плечо. Двое вывели МакДаффа, еще один проверил Крафта. Оба уже были трупами, нечего гадать. МакДафф посмотрел на Винду ошалелыми огромными глазами, и его лицо исказилось такой кривой улыбкой, что стало больно. — Убейте их, — безразлично сказала Винда. Взгляд Тины предназначался не мне, но меня он задел. Глубоко. Она по одной только фразе поняла про Винду все, что нужно; все, что я не могла увидеть месяцами. И вот она своими глазами увидела, с кем теперь дружила ее маленькая сестра. Тина наклонила голову к плечу. Она тоже научилась быть страшной. — Зачем, чтобы у вас не осталось неудобных свидетелей? — она кивнула на палочку в руке Винды. — Вы этого не сделаете. Только она вас и защищает. — Разве? Если вы здесь аппарировали, то и я смогу. Ну конечно, она догадалась. Тина готовила западню. Она сделала все, чтобы легилимент не запаниковал раньше времени; значит, Антиаппарационные правда сняли. Значит, ничего не мешало Винде убить МакДаффа самостоятельно и, расправившись со мной, просто сбежать. Она могла убить меня на глазах Тины. А может, могла сделать так, чтобы и Тина отсюда не выбралась. Из-за меня. Да, Винда, это чудовище, — она была права. Лучше б меня вообще не было; она заставила об этом пожалеть. Тина медленно повернула голову, чтобы посмотреть на подчиненных авроров; те замерли, смятенно уставившись на нее. Нет. Нет-нет-нет. Тина не убийца. Она даже в глаза ему посмотрела! Он точно будет ей сниться, он ей покоя не даст, если она это сделает, уж я-то знаю; я бы врагу не пожелала это — мучиться из-за того, что отнял чью-то жизнь; она же не такая, милая, добрая, благородная Тина… Так не может быть. Она не может! — Нет! — вырвалось. Я дернулась всем телом, но Винда смогла меня удержать. — Сделай это сама, тварь трусливая! Винда усмехнулась мне в ухо. — О, любовь моя. — В эту жестокую паузу я заметила, какой взгляд Тина в нас метнула. Черт возьми! — Дело не в страхе. Я умоляюще уставилась на Тину и покачала головой. Надежда, что Винда снизойдет до честности, не стоила крови на ее руках. В конце концов, снаружи ждал Нагель: Винда не могла тянуть вечно… — Мэм? — позвал аврор. Тина обернулась на него, вся заведенная, как пружина; ее кулак, сжимающий палочку, дрогнул. Но она вот-вот скомандовала бы. — Винда. — Я повернула голову, так, что в шее заболело; Винда оказалась очень близко, и она медленно, совершенно невыразительно посмотрела на меня. — Пожалуйста. Слезы обожгли щеки, но я знала, что никакая мольба не покажется ей убедительной; что ее убедит, так это риск провалить все дело. Вероятность, что она перегнет палку и я решу остаться и отомстить, а не уйти с сестрой. Уйти, чтобы она потом нас убила. Наверное, в моих глазах мелькнула решительность, или достаточно яркое отчаяние — Винда взмахнула палочкой, а потом вспыхнула зеленая Авада и МакДафф свалился замертво. Еще вспышка и характерный звук — это уже не очнется Крафт. Я пошатнулась — это конец, теперь Винда точно отпустит, — но хватка на шее не позволила упасть. — Прощай, — злорадный шепот возле уха. А потом Винда толкнула меня, Тина шагнула вперед и подхватила — и треск аппарации вспорол воздух. Я повисла в руках сестры и спряталась, уткнувшись в грубую шерсть ее пальто. Неужели это и вправду была она? После всего случившегося, после всех этих месяцев… — Прости, — всхлипнула я. — Мне так жаль, Тини, прости меня, пожалуйста. Я не хотела. Я была не права. Она успокаивающе зашипела и пригладила волосы на затылке, как маленькой. — Все хорошо. Два трупа на полу намекали на обратное, но я не посмела об этом сказать. От Тины веяло домом. Настоящим домом — квартирой в Нью-Йорке, в которой сам воздух был каким-то особенным; так едва уловимо пахнут привычка и воспоминания. Она обнимала так крепко, что показалось, что мы прямо сейчас вернемся домой и все станет хорошо. Точнее, как раньше — только теперь я буду это ценить. Я ведь успела забыть, каково это — вживую чувствовать, что у тебя кто-то есть. Настоящий. Надежный. Человек из плоти и крови (твоей крови!) — не идея, не память о нем, а он сам. — Пойдем отсюда. Тина взяла меня за руку и потянула к лестнице, и я пошла за ней. Так хотелось, чтобы она вела меня и решала за нас, как раньше; Тина всегда знала лучше. Она всегда поступала правильно, так что рано или поздно у нее все становилось хорошо. Так что, спускаясь вместе с ней и держа ее горячую мягкую ладонь, я шла в этот ее мир, где все рано или поздно налаживается. Где можно дышать полной грудью и быть увереннее. Не дошла, конечно же. Я тоже должна была поступить правильно. Я потянула ее за руку; мимо окна проехала машина, уронив на обеспокоенное лицо Тины решетчатый свет. Понадобилось время, чтобы потом глаза привыкли к полутьме и сумели увидеть кроме высокого тонкого силуэта Тины ее лицо. — Что такое? — она потянула снова, но я замерла как вкопанная. — Я не могу. Я взяла ее ладонь обеими руками, как будто она после этих слов исчезла бы, или, вдруг став нечеловечески сильной, просто утащила бы меня. Время шло. С каждой секундой крепчала версия Винды о том, что это я всех предала. — Тина. — Я очень серьезно посмотрела на сестру. Снизу вверх из-за разницы в росте; как будто мало мне было ощущения, что она всегда была взрослой, а я — всегда проблемной девочкой. — Я должна вернуться. Никакая полутьма не помешала мне разглядеть неподдельный ужас в ее черных глазах. — Так будет лучше, — кивнула я. — Тина, так надо, поверь мне. Я узнала этот взгляд. За двадцать семь лет она смотрела так только на одного человека; это сделало ее слишком взрослой слишком рано. Она хотела аппарировать, и я отдернула руки, как от кипятка. — Куини, — шепнула она с отчаянной дрожью в голосе; шагнула ко мне, но я увернулась от касания. — Эти люди, они убили… — Я знаю. Ей стало больно за меня, и выражение ее лица показалось сюрреалистичным, неестественным, как будто я спала. Она ничего не понимала. Она… боялась. Не меня, но того, что происходило в моей голове; вот бы она тоже увидела, как все на самом деле просто и понятно. Что значит — убить Винду Розье, почему это так важно; никакие слова не смогли бы это передать. В форме слов это выглядело бы мелочно и неубедительно: «Я должна убить эту женщину, потому что она сделала много плохого, и она опасна для тебя». К тому же, дело было не совсем в ней. Дело было в войне. В том аде, который Винда распаляла и вела за собой. Может, не мировая война — но всегда с кем-то. Она даже любила кроваво и бесчеловечно. — Потом ты поймешь, — проговорила я, глядя Тине в глаза и стараясь не думать, как фанатично, наверное, выглядела. — Поверь мне. Получается, я выбирала Гриндевальда. Опять. Но теперь совсем по-другому. Сеть его слов больше не могла меня сдержать; Винда — не единственный монстр, которого он создал, точно не последний. Она показала, как беспомощны те, кто пытается помешать планам Гриндевальда со стороны. Я должна была оставаться с ним, но не ради него. Очередная Розье, которая умрет за своеволие, но по крайней мере напоследок укусит побольнее. Может, прямо в шею. Но я оставляла Тину. Мою родную Тину, которая была рядом всю мою жизнь. В ее глазах стояли слезы, и она казалась одновременно очень близкой, до ностальгического спазма в груди, и совершенно незнакомой. Мы обе изменились. Какой она меня запомнит? Черт с ним, с тем, что мы увиделись в последний раз. Это можно пережить. Но не отравила ли я ее воспоминания? Сможет ли она думать обо мне и не винить себя за то, что не уследила? Ведь иногда воспоминания — это все, что у нас есть. Я всхлипнула. Я так не хотела, чтобы она чувствовала боль. Или вину. Или одиночество. — Ньют нашел тебя? Она кивнула, но к этому моменту я уже знала куда больше, чем она смогла бы сказать. Оу. Уголки ее губ дрогнули — быстрая улыбка сквозь слезы; ей показалось, что это все изменит, что это заставит меня передумать, но эта надежда разбилась об мой оскал. Ну конечно, Тина знала меня как облупленную. Она даже в моей радости могла увидеть что-то другое. — Все в порядке, — проговорила я так, что смогла бы поверить самой себе. — Скажешь, что тетя Куини боролась за добро. Если… если захочешь обо мне рассказать, конечно. Нет, ей и Ньюту точно пригодилась бы помощь кого-то вроде меня — за ними самими еще нужно присматривать! Но они справятся. По крайней мере, они будут жить. — Не говори так, — возмутилась Тина, а потом ее голос стал очень мягким, на тон выше, чем обычно: — Ты моя сестра. Я посмотрела на нее, по-аврорски статную, серьезную, высокую и очень красивую в мрачной зимней одежде, и эта фраза придала сил. Тина и Куини Голдштейн — звучит достаточно хорошо, чтобы стать опорой. Куда бы нас потом ни повело. Я обняла ее в последний раз. Ей пришлось наклониться, даже чуть согнуться, как будто я тянула ее вниз, но она держала меня надежно и сильно, явно не желая отпускать. — Я люблю тебя, — сказала я. Мне всегда было легче в этом признаваться. А потом я резко отступила, пока не стало поздно. — Куини, нет! — закричала Тина, пытаясь меня схватить, но звук ее голоса добрался до меня уже в трех кварталах от нее самой. Я оказалась в подворотне под домом, в котором жила последнюю неделю. Падал снег, и было холодно. Я пошла к зданию, чтобы согреться и объясниться — в общем-то, убедительная картина уже складывалась, осталось только заговорить Нагелю зубы; а через пару шагов я сползла по стене на дорогу и затравленно уставилась перед собой. Внутри было пусто. Слезы жгли. Снежинки оседали на мои черные следы посреди девственной белизны. Пальто неприятно мокло, мерзли ноги, но сил подняться не было. Слава Мерси Льюис, меня хотя бы никто не видел. Никто не полез бы со своей помощью и беспокойством. В окнах дома горел свет — на первых двух этажах; желтоватое сияние подзывало выйти из-под острой каменной арки, ощутить тепло. Какая-то часть меня слышала этот зов, но другая — полая и темная — плевать на него хотела. К земле придавило такое безразличие, что даже перспектива уснуть и замерзнуть насмерть не пугала. А потом я вспомнила, что меня наверняка найдут и отогреют, и все равно придется что-то делать — и решила подняться и перейти улицу. Дом выглядел таким обычным. Бежевая коробка со скромными украшениями, втиснутая в ряд других таких коробок с покатыми крышами. Казалось, удары моих каблуков разносились эхом на милю: так этим стенам на все было плевать. Только снег, падающий из черноты над головой, был подвижным и осязаемым. Я зашла в дом на неестественно прямых ногах. Голоса Винды и Нагеля стихли от того, как за мной щелкнула дверь; они оба уставились на меня, как на призрака, когда я вошла в гостиную. На столе так и осталась фляга МакДаффа. Я подняла тяжелый взгляд на Винду и не смогла выдать ни одну эмоцию. — Куини! — с ощутимым облегчением выпалил Нагель; от махины вроде него такого не ожидаешь. — А мы уже надумали… Знала я, что он надумал, и с чьей подачи. Даже мысли об этом — слушать противно. Я поморщилась, а Винда сверкнула глазами — она уже собралась убрать и Нагеля, на случай, если я разоткровенничаюсь. Я молча открыла флягу и хорошенько к ней приложилась. Горло обожгло так, что я закашлялась и проступили слезы. МакДафф так залихватски опрокидывал за воротник, считая, что никто не видел — кто бы мог подумать, что это было грубейшее пойло. — Спасибо. Если б не ты, мы бы там обе валялись рядом с Крафтом и МакДаффом. Нагель непонимающе уставился на меня, а потом я направила на него палочку. Пара заклинаний, немного фантазии — и вот он уже смущенно, но гордо улыбается, чувствуя мимолетное, полупрозрачное облегчение. Он не слишком хорошо знал погибших парней, но они общались, и он видел их смерть — такое не перебьешь. Я выпила еще. Может, допьюсь до обморока? Все лучше, чем осознавать происходящее. — Нужно сказать остальным, — мрачно предложил Нагель. — Я сама, — тихо возразила Винда. — В конце концов, это я все организовала. Черта с два она так же благородно об этом расскажет. Обвинит сначала Кэрроу, потом Крафта — за излишнюю недоверчивость, и вообще окажется, что подвыпивший МакДафф авроров спровоцировал. Но Нагель, конечно, купился и решил вернуться в замок. Я услышала треск аппарации, когда он вышел в холл. Фляжка глухо приземлилась на стол. Я не смотрела на Винду, но чувствовала ее. Обманчиво спокойную в раздражающе-приветливой гостиной, так некстати заставленной мебелью и украшениями. Вот бы это все не видеть. Вот бы желтый свет не обволакивал, неприятно касаясь кожи. — С Пакваджи часто идут в колдомедики, так что нам много объясняли, ну знаешь, как мы устроены. Как можно вылечить почти что угодно. Я помню, нас особенно предупреждали, что с позвоночником шутки плохи. Один раз не повезет — и уже не оправишься, как ни колдуй. — Я посмотрела на Винду, помрачневшую и побледневшую; мужской костюм с массивным кожаным ремнем только подчеркивал, в каком хищном ожидании она замерла. Я хмыкнула и проговорила совершенно спокойно: — Если ты хоть как-нибудь навредишь Тине, остаток жизни проведешь на шее папочки и брата. О, этот взгляд. Даже у бесстрашной Винды Розье нашлась слабость, одна только мысль о которой могла парализовать. Я кивнула, убедившись, что она меня поняла — и развернулась, чтобы уйти. Идти, правда, было некуда, кроме как в комнату в Нурменгарде; но по крайней мере я могла забраться в душ, открыть воду погорячее и смыть с себя эту ночь. Потом я подумала бы, как все-таки убить Винду, пока она не придумала что-нибудь еще. Потом… А перед этим хотелось только поспать. Хоть немного. — Думаешь, ты на такое способна? Я вздохнула. Ну да, как же мы простим уязвленную гордость? Непременно нужно задеть в ответ. Правда, вышло как-то слабо. Уж она-то должна знать, как я рассчитывала свои силы. Она была со мной… здесь же. В Мюнхене. Она знала, что я начала убивать, она учила этому, она играла на чувстве вины. И вот теперь она хотела воззвать к совести? Поздновато. — Я знаю. — Потому что думаешь, что уже применила Аваду? Что-то улавливалось в ее тоне — что-то настораживающе-уверенное; это заставило обернуться, признавая маленькое поражение. Ничего паршивее, чем просьба к Винде, со мной не могло случиться; так что подобное унижение легко можно было стерпеть. Хотелось поторопить ее, спросить: «О чем ты?» — но слова застряли в горле, сдавленном то ли остатками гордости, то ли страхом. Это все началось с мертвого аврора. С того момента, как кто-то хотел убить Винду, но я оказалась быстрее. С того момента, как я собственноручно надломила себя ради бесчувственного монстра. А той осталось только добить. И вот она стояла передо мной и ухмылялась — не столько ядовито-красным ртом, сколько трупным взглядом, осознанность которого пробирала вдоль всего хребта. Она знала, как легко разрушить то, что было для меня важно. Настолько важно, что я, кажется, с трудом могла понять это до конца. Каждый чертов раз, когда я думала, что она уже меня уничтожила… — Ты правда поверила, что тебе хватило бы сил? — Она наклонила голову к плечу, нарочито-спокойно глядя на мой кулак, сжимающий рукоять палочки. — Что ты смогла бы использовать Непростительное, узнав о нем от сестры? — Ты врешь. — Правда, Куини? Разве это был первый раз, когда я атаковала из-за твоей спины? — Ты врешь! Она сделала шаг вперед, глядя на меня совсем бесстрашно. Запястье потянуло от напряжения, и перед глазами все поплыло. — Ты даже не представляешь, как ошиблась, когда предала меня. Ты ничто без меня. Я ударила, но заклятие поглотил щит. В груди стало как-то тесно. Еще заклятие — снова защита. Она должна почувствовать боль. Она должна. Не злость — настоящую, выворачивающую, не доводящую до слез, а проталкивающую их по глотке вниз боль, от которой хочется взвыть и перестать быть. У Винды нет ни души, ни сердца — значит, остается искорежить тело. И — о, это я могла. Еще удар, защита — пришлось увернуться. Перевернутый стол, разбитая ваза. Перед глазами краснели пятна, а лучи вспарывали комнату желтым и зеленым. Покалечить. Убить. Мы разносили комнату, не способные достать друг друга — но лучше бы все мои заклятия попали в цель. Лучше бы ее разворотило так же, лучше бы на нее рухнул этаж, лучше бы эта тварь сдохла, нет, лучше бы она осталась жить под обломками, не способная даже застонать от боли. Красный луч, зеленый луч — звон стекла, пыль оседает облаком. Я — за стеной, Винда ждет, пока я выгляну, иначе не попасть. — Endoloris! — Crucio! Она желала мне боли так же, как и я — ей. Ей мало?! Я выскочила — в ребра ударило, собственный крик резанул слух, но я наслала простейшее Оглушающее, потом еще, и еще. Тело болело, но я приближалась, не давая и шанса ответить; одно за другим, я смогла подойти совсем близко, и вдруг — Разоружение. Я схватила Винду за запястье и ударила по лицу. Так поступил бы не-маг. С Якобом я видела, как это делается. Она вся ослабела, как тряпичная кукла — прижать к стене, сильно, навалившись всем телом, чтобы стало больно спине и голове; ударить руку — раз, другой, — и вот из ослабевших пальцев выпала палочка, прямо мне в ладонь. Я прижала древко к шее. Каково это — схватить заклинание, выпущенное собственной палочкой? Я сжала зубы — до боли. Злость драла изнутри: убей, убей, убей, убей. С алых губ Винды текла настоящая кровь, костяшки саднило. Винда смотрела на меня с огоньком забавы в глазах: не боясь ни страданий, ни смерти. Не живая, не мертвая. Проклятая мисс Розье. Я могла прикончить ее, а потом сброситься с башни Нурменгарда. Я отомстила бы за все: за ложь, за самую мерзкую из возможных манипуляций, за боль, за угрозы, за страх, за каждый след на коже, которого я на самом деле не хотела, за предательство, за безразличие, за жестокость, за ощущение себя питомцем и вещью — и все равно это была бы смерть в один день. Неотвратимая принадлежность ей. Потому что Винда была права. Она создала меня — ту меня, что держала ее же палочку у ее шеи, с трудом что-то видела от слез и тряслась от бешенства. Ту меня, что путала любовь с зависимостью и что променяла родную сестру на месть. Ту меня, которая была совсем чужой — а стала единственной. Она создала меня до тошноты привязанной, слепой и грязной, чтобы получить свободу. То, что она под свободой понимала. Она не боялась смерти — это тоже освобождение. Она не боялась боли — после стольких-то лет пыток над другими. Но я знала, что для нее было бы невыносимо. Что разрушило бы круг, по которому я всегда возвращалась к ней. Я улыбнулась. Как же это просто, и как долго я к этому шла. — Imperio.