На всю оставшуюся жизнь

             В гостиной Гриффиндора стоял нечеловеческий рёв. Войдя, Гермиона тяжело вздохнула, пристроила сумку с учебниками на столик и направилась к дивану, где заходился в истерике маленький Драко. Вокруг покрасневшего и уже с трудом дышащего ребенка толпились растерянные студенты, Джинни пыталась напоить мальчика водой, но он выворачивался из чужих рук и вдохновенно голосил.       — Что случилось? — спросила Гермиона, присаживаясь на диван.       Драко приоткрыл глаза, увидел свою старшую подругу и кинулся ей на шею — обхватил руками и ногами, чтоб уж точно не удрала и не оставила его одного с этими ужасными глупыми студентами, — продолжая самозабвенно плакать.       — Герм… Герм… Гермионаааа! — выдавил он сквозь рыдания. — Он… он… он назвал меня хорькооооом!       Гермиона подняла на красного, несчастного от растерянности и неловкости Рона осуждающий взгляд. Уизли принялся оправдываться, но родная сестра пихнула его в бок, а подруга только сузила глаза и поджала губы. Отношение Рона к Драко она знала, всячески его не одобряла, а теперь, когда это белобрысое стихийное бедствие поселилось в их башне, стала высказывать в глаза все, что думала об умении однокурсника общаться с детьми.       — Драко, солнышко, перестань, — ворковала Гермиона, ласковыми материнскими движениями убирая со лба мальчишки мягкие волосики. — Дядя Рон неудачно выразился, и ты совершенно зря на него обижаешься, потому что хорьки классные!       — Не… не… не классныееее! Они злые и кусаютсяяаааа!       — Это если их разозлить. А если познакомиться и подружиться, то хорек может стать самым преданным другом! Ну поверь мне, солнышко! Хочешь, пойдем в библиотеку и почитаем про хорьков?       Драко еще немного поплакал, потом задумчиво пошмыгал носом и согласился читать про хорьков. Гермиона повела его умываться, пригвоздив Рона к полу взглядом и сквозь зубы велев лететь в библиотеку — искать книгу с хорьками. И Рон полетел, потому что иначе покоя в башне не будет, проверено недельным опытом!       Четырехлетний Драко оказался, вопреки всеобщим ожиданиям, не вредным и даже не капризным, но очень активным, любопытным — и невероятно ранимым. Малыш охотно шел на контакт со всеми, кто согласен был играть с ним, легко воспринимал любую затею — от пряток до рисования, — но стоило кому-то из гриффиндорцев устать от беспрерывной болтовни и косо посмотреть на ребенка, как случалась трагедия. Уже на второй день все заметили, что успокоить расстроенного Драко могли только Косолап, взявший над новичком шефство, и Гермиона, с которой мальчик готов был вообще не расставаться. Слушался он, надо сказать, тоже только Гермиону, поэтому девушка все больше чувствовала себя собственностью маленького Драко Малфоя.       Как ни странно, сама Гермиона не испытывала по этому поводу никаких отрицательных эмоций. Возиться с маленьким ребенком ей неожиданно понравилось. Конечно, это было утомительно и непривычно, но минуты покоя, когда к ее боку прижимался маленький теплый лучик света, стоили того, чтобы немножко поднапрячься. Самым сложным временем с Драко был вечер. Днем мальчик послушно сидел на занятиях рядом со своей нянькой и увлеченно черкал на листе бумаги или рассматривал картинки в учебниках, и даже не ныл, так что учителя не имели возможности возражать против присутствия ребенка на уроках. Обед и вторая часть дня проходили в обычных делах, новым пунктом в расписании стали лишь обязательные прогулки по двору или по крытой галерее, если шел дождь. А вот вечером на Драко нападала активность: он то носился по гостиной, раскинув руки и крича, как птичка, то прыгал по дивану, излагая какие-то свои детские теории и гипотезы, то прятался, и это означало, что его надо долго и со вкусом искать. Искали всем Гриффиндором.       Рон ворчал, зудел, страдальчески вздыхал, но исправно собирал разбросанные игрушки. Гарри покорно катал на шее, подбрасывал в воздух и ловил, помогал собирать башенки из кубиков и даже сдуру пообещал прокатить на метле, и Гермионе чуть не наизнанку пришлось вывернуться, чтобы отвлечь ребенка от этой гениальной идеи. Джинни и Полумна рисовали, причесывали и подкармливали сладостями (пока Гермиона их не застукала и не запретила портить малышу зубы). Невилл вдумчиво и с выражением читал книжки и объяснял непонятные слова. И все же самым любимым взрослым у Драко была Гермиона.       Только ей было позволено переодевать его, только ей он не сопротивлялся, когда приходила пора купаться. На ней он ехал из ванной в кровать, только она имела право рассказывать сказку на ночь и целовать в лоб перед тем, как будет погашен свет. Именно в ее постели он спал, обхватив ручками гигантского медведя, раздобытого где-то Роном. Гермиона уже забыла, что такое отдельная комната, но с появлением в ее жизни маленького Драко подруги потеснились и оставили им небольшую спаленку, в которой девушка готовилась к занятиям, когда мальчик уже видел десятый сон.       Бывало, что во сне он начинал вертеться, бормотать и скидывал одеяло, и тогда Гермиона бросала недописанные эссе или недочитанные параграфы и укладывалась рядом, гладила светлые вихры, дула на личико, разгоняя дурные видения, и удивлялась, как из такого позитивного, доброго ребенка вырос такой вредный Малфой? Но чем больше проходило времени, тем меньше девушка помнила его выходки и обидные выпады в сторону друзей, тем больше привязывалась к малышу, уютно сопевшему на ее подушке.       Для своих четырех лет Драко был не слишком рослым, еще по-младенчески пухленьким, очень ладненьким и вызывал непреодолимое желание тискать и держать на руках. Сам мальчик и не думал возражать — он был очень тактильным. Любая игра заканчивалась обнимашками, и обнимашки не считались качественными и полноценными, если Драко не погладили, не пощекотали и не зацеловали до заливистого смеха и яркого румянца во всю щеку. Гермиона очень любила играть с ним — как раз ради финальной части, когда можно было подхватить малыша на руки и прижимать к себе.       А еще она совершенно не понимала родителей Драко. Директор сообщил им о происшествии, но Люциус Малфой, находившийся на Международной Магической конференции в Америке, не пожелал прервать командировку, и жену не пустил — Нарцисса Малфой сопровождала супруга во всех официальных поездках. Гермиона только диву давалась, как это родители не примчались в Хогвартс в тот же день. Вот Молли Уизли, мама Рона, едва получив от дочери письмо с описанием проблемы, тут же выслала огромную посылку с оставшейся от сыновей детской одеждой, игрушками и прочим необходимым, хотя Драко никогда в жизни не видела, да к тому же знала, что у Рональда с этим юношей весьма натянутые отношения.       К слову о Роне… Если он не нашел в школьной библиотеке понятную книгу о хорьках с красочными колдографиями, сам будет отдуваться! Это ж надо было додуматься: обозвать ребенка!              Рон перерыл весь стеллаж с учебниками по обычной и волшебной биологии, пока не наткнулся на тоненький справочник немагических животных, обитающих в Запретном лесу и его окрестностях. Облегченно выдохнув, он уселся ждать, пока Гермиона приведет это ходячее несчастье.       Вообще-то за сегодняшний случай Рону было стыдно. Он уже получал втыки и от Гермионы, и от Джинни, и даже от Лаванды за плохое отношение к маленькому ребенку и за грубое обращение с ним. В ответ на нотацию от мисс Браун Рон огрызнулся, Лаванда обиделась и заявила, что если раньше она была уверена в их совместном счастье, то теперь сильно подумает, прежде чем рожать Бон-Бону ребеночка. Бон-Бон офигел, захлопнул варежку и разумно умолчал о том, что настолько далеко в свое будущее не заглядывал, а следовательно и Лаванды в нем, в своем будущем, не разглядел. Однако подобные оговорки наводили на тяжелые и грустные мысли. И дело было не в том, что Лаванда Браун уже все спланировала за них обоих — время покажет, она ли удостоится чести рожать маленьких Уизли, — а в том, что Рональд всерьез взялся переосмысливать свое отношение к детям в целом и к мелкому Малфою в частности.       Пару дней назад Рон застал своего самого близкого друга — Гарри — читающим маленькому Драко «Зайчиху-шутиху». Поттер валялся в гостиной на диване, а белобрысый пацан лежал у него на животе, заглядывал в книгу и тихо, вполне себе мирно что-то спрашивал. Гарри отвечал и улыбался.       Потом, когда Гермиона увела малого спать, Рон поинтересовался у друга, как так вышло, что Гарри спокойно реагирует на ребенка — конкретно этого ребенка, — зная, кто он такой на самом деле, и помня семь лет постоянных подколок, злословия, злобных выпадов и даже откровенных гадостей. Гарри недоуменно похлопал на товарища глазами и с превеликим удивлением ответил, что их ровесник Драко Малфой может быть каким угодно противным и вредным, но вот этот четырехлетний мальчик готов любить весь мир, и было бы просто жестоко разбивать его детское представление о людях. Рон тогда только хрюкнул, а сейчас задумался.       От дверей послышался звонкий детский голосок, выспрашивающий о хорьках. И мягкий голос Гермионы отвечал, что вот сейчас они найдут дядю Рона и он им все расскажет и покажет. Дядя Рон страдальчески прикрыл глаза. В одном он был точно уверен: ни при каких обстоятельствах он не напомнит маленькому Драко, как на четвертом курсе приглашенный преподаватель по ЗОТИ Аластор Грюм, вмешавшись в перепалку между гриффиндорцами и слизеринцами, превратил Малфоя в хорька. Рон сам еще не знал, но подсознательно чувствовал, что и когда Драко вернется в свой естественный возраст, он его тоже хорьком дразнить не будет…