Фрэнк (Временное название?)

      Моя карьера переводчика была определенно успешной: я изучил очень сложный русский язык всего лишь за месяц (не знаю, что бы я делал без этих цифр в голове. Даже думал над тем, чтобы как-то назвать всю эту систему значений моих характеристик, но пока путных мыслей не было. Пока просто называл это все циферками в голове)       Изучать новый язык было тяжело, но интересно в целом. Учебники не помогали понять эту ужасную для чистокровного американца грамматику. Эти рода, падежи, спряжения и так далее наверное были не слишком сложными для того, кто всю жизнь провел среди носителей языка, но мне, в жизни не слышавшему на этом языке и пары слов…       Я целыми днями гулял по лагерю, когда Абу Бакар — мой новый босс — меня отпускал. По вечерам я блуждал между костров с солдатами и иногда присаживался, если меня пускали погреться. Я честно рассказывал, если собеседники понимали известные мне языки, что я начинающий переводчик и хочу лучше научиться пользоваться тем или иным языком. Изредка я находил настоящие сокровищницы — людей, которые владели одновременно и Пушту, и русским.       Я старался подружиться с ними, хотя это было не очень сложно. Я быстро заметил, что имеющие русские корни солдаты падки на крепкий алкоголь — они часто жаловались мне на его отсутствие. Немудрено: афганцы часто бывают мусульманами и спиртное не употребляют. А поскольку с Абу Бакаром у меня сложились более-менее неплохие отношения — я старался помогать ему в руководстве лагерем и как мог работал мальчиком на побегушках, то мне удалось с ним договориться по поводу алкоголя. Опять же, честность — лучшая политика. Я сказал ему, что он нужен мне, чтобы разговаривать с русскими и бородатый мужчина меня понял. Хотя что бородатый… бритва тут, пожалуй, была у одного Разы, поэтому за месяцы моего тут нахождения и я неслабо так оброс. Если волосы кое-как постричь я еще мог, то с бритьем были проблемы…       Так что я просто брал для ходьбы по лагерю немного алкоголя и делился им с русскими. Сначала с теми, кто знал Пушту или Дари, чтобы я мог их понимать, а затем, когда уже свободно понимал язык, с любым человеком владеющим русским. Спустя неделю со мной приветливо здоровались, да и вообще вскоре я стал «своим человеком». Мое новое психоэмоциональное состояние помогало мне в этом. Я не совершал глупых ошибок и не реагировал на оскорбления, которыми, бывало, меня иногда встречали, да и вел себя всегда вежливо «по понятиям» местных. Мне удалось понять этих людей и вписаться в их коллектив, быт, понять их проблемы и помогать их решить. Опять же, у меня была связь с моим боссом, и я иногда, изредка, пользовался этим, чтобы улучшить условия жизни солдат. Я сумел договориться с Абу, например, о бритвах. И для себя, и для тех, кому она нужна была. Лично мне бритье после такого большого перерыва доставило большое удовольствие, а знакомые мне солдаты за мои периодические «подгоны» были готовы меня расцеловать.       Бритоголового здесь побаивались, но уважали, хотя опаски и было больше. Мне говорили о нем как о хорошем и хладнокровном бойце и уважительно кивали. Про моего босса со мной по большей части разговаривать открыто опасались, и я их понимал — вдруг я — крыса и подставлю их, рассказав об их плохой оценке? Я догадался об этом видя, что некоторые его явно перехваливают, называя его чуть ли не отцом солдат с поправкой на восточный колорит.       Были и те, кто выражался более открыто. Пара моих близких знакомых признались, что он очень жестокий человек.  — Он любит мучить и убивать, в том числе и невинных, — серьезно сказал мне однажды Зафар, один из моих близких знакомых. Глядя на костер, узбек тогда добавил, что Бакар только кажется веселым и понятливым толстяком. По его мнению, это была всего лишь маска и я был согласен с ним.       Кстати, он помогал мне учить и узбекский, но я учил его так, фоном. Я вообще получал особенное удовольствие от изучения языков, получая от этого не только еще большее понимание каждого следующего языка благодаря росту цифр в моих характеристиках, но и рост уровня, который позволял мне становиться сильнее. Такое развитие доставляло мне настоящее удовольствие.       В общем, я влился в жизнь в лагере меньше, чем за полгода и даже получал удовольствие от такой жизни. Мне не было особенно стыдно «за братание с врагом», ведь лично мне эти люди были не врагами. Конечно, многие здесь были конкретными моральными уродами — я видел это по лицам и высказываниям таких людей, но я и не ждал многого от террористической организации.       Большая часть солдат здесь была просто наемными воинами, которые сражались по контракту за деньги, но какая-то часть здесь была членами одной группировки, которая называла себя «Десять колец». Я не слышал о ней ничего до этого, так что это не сильно меня беспокоило.       Суть здешнего конфликта тоже была ясна мне благодаря солдатам. Некоторым было все равно, но часть из них кое-что понимали. По мнению некоторых моих знакомых это была чисто экономическая война за ресурсы, где как обычно страдали мирные люди. Они и сами порой выполняли не совсем приятные приказы, как мне признавались, но я не мог осуждать этих солдат.       Внутренний конфликт правительства Афганистана и нескольких других группировок перешел в интервенцию, когда речь зашла о ядерном оружии, что было немудрено. А наш лагерь был всего лишь одной из таких сил, которая старалась достигнуть каких-то своих целей.       Но это все было мне не очень интересно. Я никогда не был слишком близок к политике. Я больше скучал по своему взводу и по удобному унитазу, чем испытывал ностальгию по своей родине. Америка — очень хорошая страна, но я пока не видел возможности туда вернуться, да и здесь у меня все было более-менее неплохо.       Кстати, я недавно получил новый навык — «устойчивость к алкоголю». Это тоже было неудивительно, ведь выпивать мне приходилось часто, хоть я и знал меру. Никогда не любил откровенно пьяных людей… если у них, конечно, не было для меня какой-нибудь интересной информации.       А Абу Бакар был очень рад, что я освоил русский язык и мог сносно изъясняться на монгольском и узбекском. До этого я больше стоял, чем мог реально что-то переводить, но сейчас новый босс оценил мою полезность, и я часто помогал ему отдавать приказы подчиненным, будь то выгрузка оружия или приказ выдвигаться к какому-то театру военных действий.       Иногда солдаты, которым я переводил приказ, не возвращались и это было довольно грустно для меня. Я не был рад смерти даже откровенных ублюдков — ведь мне приходилось и делить пищу, и разговаривать с этими людьми. Я не мог принять подхода к жизни любивших убивать людей и осуждал их в мыслях, но без подобных недостатков они были обыкновенными солдатами, рискующими своими жизнями за деньги. Я ведь тоже свою страну защищал не за бесплатно и не из чистого патриотизма… но, правда, в контракт явно не входила защита территории от магов и прочей нечисти.       Факт того, что магия существует и то, что я видел ее проявление своими собственными глазами, пошатнул мое мировоззрение. Я даже задумывался о том, чтобы самому научиться чему-нибудь этакому, магическому… вдруг цифры в моей голове дадут мне какую-нибудь «ману» и я смогу кидаться какими-нибудь огненными шарами?       Пока все с этим было глухо, но я мечтал однажды, что у меня получится что-то подобное. Ведь крепкое тело, благодаря которому я при желании мог уделать, скажем, в армрестлинге самых сильных и накачанных солдат в лагере, не спасало меня от пули. А вот какой-нибудь магический щит — вполне. А еще с каким-нибудь дофига замудренным волшебством мне будет удобнее избивать того урода, который отправил меня в пустыню. Не сказать, что это обернулось для меня чем-то очень плохим, но мне на самом деле просто очень повезло. Я должен был просто сдохнуть в этой пустыне мучительной смертью по замыслу этого мага, а значит и месть должна быть не хуже.

***

—… А что с переводчиком, Абу? — хрустнув костяшками пальцев, поинтересовался Раза у подчиненного. — Он тебя не разочаровал? — Ооо… такого хорошего помощника надо еще поискать! — отозвался Бакар, с опаской поглядывая на кулаки своего начальника. — Он за месяц изучил русский и монгольский языки и уже сейчас неплохо разговаривает с узбеками — они его понимают. Я думаю, что еще через пару месяцев он вообще выучит все языки лагеря! С ним мне очень легко разговаривать с воинами — у них почти не возникает недопониманий. Я так рад, что не приходится кривляться, как обезьяне, пытаясь им что-то объяснить…  — В пустыне редко попадается что-то ценное, — прошелся по просторной палатке Раза, — но если что-то появится, то сверкать будет ничуть не слабее золота… как ты думаешь, этот человек… он может быть опасен? Я не говорил тебе — хотел, чтобы ты принял его непредвзято, но он бывший солдат США.  — Американец? Он может быть предателем! — взбудоражился Бакар, выпучив глаза. — Я не в коем случае не сомневаюсь в вашей мудрости, но… разве стоило приводить в лагерь нашего врага?  — Я просто хочу, чтобы ты это знал, Абу. Кем он был раньше — неважно, если сейчас он приносит пользу. Просто сейчас ты понимаешь, что этот человек может нести угрозу и вонзить тебе нож в спину в самый неподходящий момент. Это все, что я хотел до тебя донести. Ты можешь не беспокоится и пользоваться его переводами, если ты знаешь, что он в любой момент может стать врагом. Разве не так?  — Да… я понял, — заблестели глаза у Бакара, — «держи своего друга близко, а врага — еще ближе»… я буду с ним настороже.  — Хорошо. Я рад, что мы поняли друг друга. Теперь, возвращаясь к нашему плану… — Раза подошел к карте, лежащей на столе. — Мне нужно, чтобы ты «зачистил» это, это и это место. Если мир считает, что на нас не стоит обращать внимания, то мы преподадим ему пару уроков. Что правительство нашей страны, проданное американцам с потрохами, что эта спрятавшаяся за окопами и своими бомбардировщиками объединенная армия этих снобов — всем им нужно дать знать, что мы далеко не… — глаза Разы сверкнули, — не те, на кого можно сбрасывать бомбы. На слова им давно плевать, поэтому мы поговорим на их языке.