Фрэнк (Временное название?)

      Мне было приятно ощущать себя самым сильным человеком в лагере. Для меня не было необходимым доказывать это окружающим. Я мог связать в узел четырехсантиметровый стальной прут, однажды попавшийся мне на глаза, да и двигался я быстрее обычного человека. В бою один на один я может быть и проигрывал бы в мастерстве какому-нибудь боксеру или там профессиональному бойцу, но это не помешало бы мне вломить ему так быстро и с такой силой, что он бы и не заметил, как упал на пол без сознания.       Взяв пятнадцатый уровень, я стал в полтора раза сильнее и выносливее себя предыдущего и при той же внешности, и это вовсе не так мало, как может показаться. Спорт превратился в удовольствие — чтобы устать и почувствовать боль в мышцах, мне нужно нагружать свое тело самыми тяжелыми упражнениями. Я чувствовал себя особенно легко, понимая, что люди вокруг меня даже не догадываются об этом — ведь выглядел я по прежнему. Это было особенное удовольствие — чувствовать себя сильным.       Рост физических возможностей практически остановился методом физических упражнений и это был закономерный итог. Я понимал, что одними отжиманиями, пусть и на одном пальце, нельзя стать сильнее, чем может быть человек. Но я все еще мог становиться сильнее с ростом уровня... и я мечтал получить следующее свое задание от начальства. Я до сих пор не мог поверить в то, что мой рост, по сути, может быть ограничен лишь уровнем, который я могу со временем достигнуть. Все в детстве или даже в зрелости мечтали быть сильными героями или сказочными волшебниками, но я понемногу начал усваивать, что для меня такая возможность действительно есть. Это было странно, это было невероятно, но... как можно не верить в то, что происходит с тобой прямо сейчас?       «Опыт» за работу на Бакара я получал, но очень мало. Это был уже пройденный этап, я словно выполнял одно и то же задание снова и снова, получая за это крохотный бонус к своему развитию.       И да, монгольский, русский, узбекский, арабский и даже венгерский языки были известны мне на таком уровне, который я себе даже не мог представить. Навык «полиглот» вырос настолько, что я мог додумывать язык, понимая его в принципе уже на начальных этапах и узнавая относительно знакомую по похожему языку грамматику. Мне кажется, что при желании я мог бы выучить все языки мира... если бы в этом была такая потребность. И я на все двести процентов был уверен, что сам я едва ли был способен хотя бы на один язык. Мне помогал мой странный глюк, морок в голове, который образовался после дня под пустынным солнцем и помогал так, как я не мог предположить в самых своих радужных прогнозах.       Мне даже в голову не могло прийти, что я заполучу доступ к самому настоящему «инвентарю» на пятнадцатом уровне. Нет, вы понимаете, инвентарю из игр, который дает мне возможность доставать оружие из воздуха или просто спрятать что-нибудь от взгляда людей. Вот это была настоящая магия, а не какой-то там недопортал!       Восхищенный возможностями, я думал о том, что при желании смог бы стать самым неуловимым контрабандистом, поскольку меня никогда нельзя будет поймать с поличным.       К сожалению, время в «инвентаре» шло — я специально проверял, уложив туда кружку кипятка. Достав его через пять минут я убедился, что тот остыл — стало быть, в том месте сохранялось нечто вроде нормальной температуры. Вряд ли в этом инвентаре был ветер... но я не мог это проверить.       Чтобы достать что-то оттуда, мне нужно было просто об этом подумать — механизм был реально простым и безотказным. Ощущений при этом никаких не возникало — просто в моей руке или на моем теле возникал нужный мне предмет, будь то одежда, камешек с дороги или крутые солнечные очки, которые мне удалось выменять у одного араба. Торговались мы тогда полчаса, но сделкой остались оба довольны — я отдал ему три пачки сигарет. Сам я не курил, но бартер среди солдат был одним из немногих развлечений — я просто отдал ненужные мне предметы за нужные, как и араб, и мы оба получили от этого удовольствие.       К моему превеликому сожалению размер «инвентаря» был серьезно ограничен. Я не мог положить туда слишком крупную вещь. Два-три набора одежды, затем, скажем, пистолет, может быть рюкзак с какой-нибудь долго остающейся съедобной едой или небольшой спальный мешок. Держать у себя там что-нибудь больше меня самого было никак нельзя, да и количество предметов, а так же их масса, так же были ограничены по своему принципу. Еще большим ударом было то, что с ростом уровня эти ограничения никак не уменьшатся, но даже так это была невероятная возможность.       Цифры в голове превратились не только в хорошую мотивацию для развития, но и в поставщик невероятных, неправдоподобных возможностей. Я и представить себе не мог, что буду однажды кем-то вроде игрового персонажа. То есть мое тело. Сам я чувствовал себя собой, но был чуть-чуть в стороне от своего тела, словно я был игроком за компьютером. То есть конечно гораздо ближе, но аналогию понять, полагаю, можно.       Кстати, в свободное время я тренировался максимально эффектным образом доставать из инвентаря бутылку с водой перед зеркалом, да так, чтобы появлялась она ровно в тот момент, когда я подношу еще не появившийся предмет ко рту. Это было лично мое баловство и вряд ли оно мне где-то пригодилось бы, но я получал от такого чисто удовольствие свободного в своих глупостях человека. Разок я облил себя этой самой водой, но ничуть не огорчился — все равно мне пора было мыться.

***

— Почему ты не называешь своего имени, Переводчик? — спросил меня однажды Зафар. — Мы знакомы уже около года, но ты даже не представился. — Я не знаю, — покачал я головой, — почему-то мой босс однажды не позволил мне его назвать. Я не вижу в этом никакого особенного смысла, но зачем лишний раз проверять, разозлю я этим кого-нибудь вышестоящего или нет? — Приказы лучше выполнять... — покачал головой Зафар, но я чувствовал, что он недоволен — мы действительно хорошо знали друг друга и были достаточно близки, почти как друзья. — А может... к черту эти приказы? — хлопнул я ладонью по столу, — Зафар, я предлагаю тебе игру. — Игру? — осторожно поинтересовался узбек. Здесь часто играли в кости. Для каких-то более умных игр не было условий, но покидать пару кубиков между делом здесь был рад любой, особенно ради какой-нибудь безделушки. — Какие ставки? — Твой лишний пистолет, — тихо произнес я, убедившись, что никого рядом нет, — я понимаю, что это не предмет для игры, но... я назову тебе свое имя и расскажу свою историю, если проиграю. К тому же... — видя, что опаска на лице Зафара никуда не делась, хотя идея его и заинтересовала, я театральным жестом извлек из кармана сначала одну, затем вторую пачку сигарет, а также небольшой мешочек. Он достался мне дорого... я отдал за него две одноразовые бритвы, которые здесь были вполне многоразовыми, а также бутылку хорошей по здешним меркам водки. Это были большие сокровища здесь, но, конечно, не такие большие, как снюс под язык узбеку, — ты знаешь, что в этом мешочке, Зафар.       Это была привычка узбека, и невозможность ее поддерживать очень угнетала моего знакомого, о чем он мне рассказывал. Да, это было неправильно — поддерживать неполезные привычки человека, но пушка с недавних пор очень мне была нужна. — Откуда у тебя... да ты шутишь? — протянув руки к мешочку, Зафар сам ее отдернул. — Но как ты спрячешь от всех ствол? Я не могу позволить тебе так рисковать... ты же помнишь тот случай... — Не беспокойся, я знаю пару фокусов, — покачал я головой, — к тому же, ты еще даже не проиграл... может быть ты получишь все, а я — ничего?       Случай, о котором упоминал Зафар, действительно был неприятным. Фактического запрета на ношение оружия на меня никто не накладывал... вот я и решил разжиться пушкой. Мне было очень неуютно ходить по лагерю, полному самых разных — хороших и не очень людей, каждый из которых имел при себе заряженный автомат.       Я разыграл с одним русским за бутылкой алкоголя лишний трофейный пистолет с двумя обоймами. Мне повезло — я выиграл. Гордо повесив оружие на пояс, я целый вечер ходил по лагерю как нормальный солдат, готовый к бою, а потом ствол заметил Бакар, несмотря на то, что я не выказывал его на всеобщее обозрение. Кто-то ему, я полагаю, доложил о нем.       На самом деле я догадывался, что этим все закончится. Это была одна из тех глупостей, которые невозможно было не совершить. И да, у меня к тому моменту еще не было заветного инвентаря, чтобы спрятать ствол.       Абу отобрал у меня пистолет, матерясь по страшному, а затем вышел к вечернему лагерю на один из наблюдательных пунктов, чтобы всем было все слышно. Я не думал, что дойдет именно до этого.       Он сказал, что переводчику, то есть мне, оружие не позволено иметь. Он пообещал, что любой, кто отдаст свою пушку мне, будет закопан в песок... вверх ногами и вообще грозил всевозможными карами.        Весь следующий месяц босс смотрел на меня косо и был намного более внимательным к моим мелким проколам, которых не может не быть даже у абсолютного переводчика. Потом Бакар расслабился, хотя осадочек, конечно, остался. Неделю спустя после того инцидента       Бакар хмуро сидел, сгорбившись на стуле. — Это была большая ошибка, Абу. Этот американец... да съедят его шакалы и пусть, он всего лишь переводчик, — произнес Раза, — но сама глупость твоего решения ничем не оправдана! Кричать на весь лагерь, что какому-то отдельному человеку оружие не положено... это не то, что я от тебя ожидал. Твои угрозы были бессмысленны. Зачем тебе ради какого-то переводчика было отдавать такой дурацкий приказ всему лагерю? — подойдя к Бакару ближе, Раза демонстративно потер костяшки пальцев. — Это было решение, полное страха и глупости. Достаточно было просто сказать этому человеку, что носить оружие ему запрещено и это приказ. И не было бы у него пистолета, потому что если кто-нибудь заметит, то ему — не жить. И он это поймёт. Если американец хочет нас убить, то он не станет нарушать приказ. А если он не хочет, то тем более прислушался бы к твоим словам. А ты просто выставил себя идиотом, каким и являешься. На последних нотках голос Разы стал очень тихим, он практически шептал. Внезапно, он выпрямился. — Может быть, ты просто решил, что у тебя достаточно власти для того, чтобы развлекаться? Думаешь, твои прихоти должен беспрекословно выполнять весь лагерь? Абу Бакар, если ты еще раз поступишь настолько же глупо... Из комнаты Разы полноватый мужчина выходил с видом, словно у побитой собаки. Абу и сам не понял, зачем он тогда это сделал, но последствия той ошибки он ощутил сразу. И американец смотрел на него как-то странно, да и в лагере, несмотря на то, что приказы его все выполнялись, относится к нему начали все-таки чуть иначе.

***

      Помолчав немного, я смешал кости. Смерив внимательным взглядом Зафара, я опрокинул алюминиевую кружку на перевернутую металлическую бочку, которую здесь приспособили как раз для этого. — Два и три... не густо, — широко улыбнулся Зафар, с облегчением сгребая кости в ладонь. Лихо смешав кости заново, узбек небрежно сделал свой ход. Тем шире улыбнулся я, когда он выкинул три... и два. — Ничья... — мне не удалось удержать усмешку — я должен был проиграть. — Я думаю, мы оба заслужили каждый свою часть награды... — выложил я на стол свою часть сделки. Оставался рассказ, но...       Зафар, убедившись, что никого на самом деле нет, передал мне оружие под бочкой. Я на его глазах спрятал оружие в карман, на что узбек недоверчиво нахмурился, особенно когда туда же отправилось два запасных магазина.       Когда я поднялся из-за стола и мои штаны явно не топорщились из-за пистолета, его лицо выражало бесконечное изумление и немой вопрос, но я проигнорировал Зафара.       Я, потянувшись, сел обратно и стал тихонько рассказывать о происходящем со мной в последнее время. Новость о том, что я — американец, была воспринята с недоверием. О том, что я появился в пустыне, не помня как — тоже. В то, что меня не убил Раза, а дал мне шанс, Зафар тоже не мог долго поверить.       Мы сидели минуты две молча, когда я закончил слегка подкорректированную историю. Информация про портал и про магов здесь никому не нужна... и в таком случае мне точно никто не поверит. Что уж говорить про мои... необычные способности. — В это сложно поверить... но я постараюсь, Фрэнк, — вздохнул Зафар, — и всё равно не верится.