~ * ~
Утром Фабьен готовит завтрак на двоих и предлагает вместе поехать на репетицию. Но Флоран отказывается. Его внезапно охватывает паника: это он, а не Микеле, изменил; это он сейчас в чужой квартире; это он стонал под Фабьеном так самозабвенно и развратно... Он поспешно собирается, оправдываясь коротким: – Я хотел бы переодеться перед репетицией. И сбегает. В такси он всё время оглядывается по сторонам, будто ожидает, что сейчас его заметят, сейчас его узнают, а вместе с тем и узнают, что он сделал. Но ничего такого в действительности не происходит. Он расплачивается с таксистом, бегом скрывается в подъезде, и облегчённо выдыхает только когда запирает дверь на ключ и прижимается к ней спиной. Он точно не ожидает, что спустя минуту на шум из кухни выглянет Микеланджело, окинет его оценивающим взглядом, хмыкнет каким–то своим мыслям и, бросив что–то вроде «есть кофе и бутерброды», снова скроется из вида, не проявляя больше заинтересованности в происходящем. Флоран срывается с места, бежит за ним прямо в обуви и верхней одежде, ища возможности оправдаться. Ему это кажется до чёртиков важным. Микеле на кухне стоит у окна, прижавшись поясницей к подоконнику, и улыбается, пялясь в экран мобильного.~ * ~
У них на повестке приближающийся тур. На собрании Флоран ловит себя на мысли, что смотрит на Фабьена, а тот лишь изредка косится в его сторону, улыбаясь мечтательно и как–то... снисходительно. Когда они вновь оказываются в гримёрной, минут за двадцать, как должны прийти гримёры, Флоран смотрит в зеркало на отражение своего коллеги, и его мучает вопрос: если Фаб на самом деле влюблён, то почему он больше не предпринимает попыток сблизиться? Почему их максимум – объятия, больше дружеские, чем... Фло мотает головой и зарывается пальцами в волосы. О чём он думает, чёрт побери? Внезапно тёплые ладони осторожно ложатся на плечи, а тихий, мягкий голос раздаётся возле уха: – Тебя что–то волнует? Фло едва заметно дёргается, но Фабьен не упускает этого из виду, и пытается улыбнуться. – Нет, что ты... – но получается криво. Когда же Флоран находит в себе силы спросить, так ли сильно Фабьену не понравилось с ним, что они больше не, как Фабьен трепетно–нежно накрывает его губы своими. Он не хочет торопить события, не хочет вынуждать, он хочет, чтобы Флоран принял эти чувства осознанно, а не на эмоциях. Флоран облегчённо выдыхает, пряча взгляд – да, да, господи, он тот ещё дурак? – в изгибе шеи Фабьена, и думает, что гастроли будут не такими уж и ужасными. За исключением одного. – Знаешь, – говорит вечером Микеланджело, ложась на свою сторону постели, – я решил, что съеду до того, как ты вернёшься из тура.~ * ~
Фабьен ослабляет узел на галстуке, глядя в смеющиеся карие глаза напротив. Он предполагал, что до ужина дело не дойдет, но что Микеле придет к нему уже пьяным – становится приятной неожиданностью. Это многое упрощает, думает Инкардона, снимая с итальянца пальто и помогая справиться с ботинками. Он усмехается, рассматривая пошатывающуюся фигуру музыканта. Интересно, повод действительно весомый или подобной самодеятельностью Локонте решил загладить сорвавшееся вчера свидание? – Ты знаешь, что ты мне нравишься? – весело произносит шатен, ухмыляясь, и снова делает глоток из горлышка тёмной бутылки, которую едва держит в руках. – Мне воспринимать это как угрозу? – брови насмешливо ползут вверх. – И... ты бы поосторожнее с вином, – пальцы едва ощутимо касаются покатого стекла. – Боишься, что пролью? – всё тот же тон, и вопрос бессовестно игнорируется. – Прольёшь, – Фабьен кивает, ни на миллиметр не отводя взгляда. – А потом я заставлю тебя убирать. – М–м–м... – На коленях, – уточняет брюнет и, замечая, как пристально Микеланджело на него смотрит, облизывает губы. – На коленях? – не то удивлённо, не то воодушевлённо шепчет Микеле, на что снова получает кивок. И почему–то совсем не хочется думать, что только благодаря алкоголю он способен на этот шаг. Ладонь упирается в обтянутую белой рубашкой грудь, резко отталкивая. – Тогда я хочу на коленях, – глубокая, чуть напряженная пауза. – Тебя. Фабьен только и успевает подумать, что, к счастью, взглядом нельзя раздеть и трахнуть, как руки яростно принимаются избавлять парня от одежды – рубашка летит на пол, галстук оказывается в тугом захвате ловких пальцев. Куда девается бутылка с вином и когда Локонте умудряется вполне трезво вцепиться в загривок, притягивая к себе, Фабьен не знает, и губы, настойчиво спускающиеся от лица к шее, груди, не дают на этом сосредоточиться. Да и разве это важно, если возбуждение, одолевающее с каждым новым поцелуем, с каждым наглым касанием, захватывает с головой? Он увлекает Микеле за собой, призывно стонет в губы, прикусывает их, дразнит, понимая, что итальянец уже не отступится – алкоголь в его крови не позволит этого сделать; расстёгивает пуговицы на жилете, на рубашке, задирает футболку, не имея возможности снять весь этот ворох тряпья, впиваясь пальцами в острые ребра, чтобы иметь хоть какую–то опору, потому что ноги легкомысленно подкашиваются. И это только от поцелуев, поражённо мелькает мысль, и Фабьен, на выдохе, податливо отклоняет голову, позволяя оставить на основании шеи пульсирующий след от укуса. Он не рассчитывал, что этот вечер примет такой оборот, и пусть, если сейчас Инкардона скажет своё весомое «нет», останется возможность всё переиграть, но... нет, пожалуй, этого хочется меньше всего, потому что он хочет утолить свой интерес, касательно одной щекотливой темы, а лучшего момента, чем сейчас, может и не подвернуться. Фабьен целует итальянца в ответ, мягче, завлекающе, тянет на себя, прижимаясь к горячему телу слишком близко. Вопрос о аморальности сейчас не стоит – у него есть цель; зато стоит кое–что другое. Ничтоже сумняшеся, ладонь опускается ниже, пробираясь за пояс узких брюк, сжимая возбуждённую плоть поверх белья, вызывая у Микеланджело приятную дрожь нетерпения. Мужчина подается вперёд, отталкивая от себя брюнета, не позволяя рукам ничего большего, рывком через голову стягивает одежду – не без того, чтобы запутаться и чуть не упасть, – и вновь подходит ближе. От Локонте за версту несёт алкоголем и до одури пьянящим желанием.