Защитный покров

— Доктор Тора, а на Баджоре применяют пересадку костного мозга при синдроме Оркетта? Я слышала, баджорцы не одобряют трансплантацию органов. Напрем, заполнявшая карточку глинна Ивека, подняла голову, задумчиво хмыкнула. — Не одобряем? Конечно, если можно вырастить искусственный орган или поставить имплант, мы стараемся использовать эти возможности. Но на поздних стадиях синдрома Оркетта имплант точно не поможет, а вырастить костный мозг искусственно — ты знаешь, Гассар, сколько с этим связано затруднений. Иногда не остаётся выбора, кроме как искать доноров. Сестра одобрительно кивнула. — Мне говорили, будто баджорцы даже переливание крови считают недопустимым — по религиозным соображением. Будто бы то, что вы называете «па», не приемлет части чужого тела. — Гассар, я не знаю, кто это говорил, но о нашей религии он явно рассуждает как сектант, — Напрем помотала головой. — Был такой ведек Арад, ещё сто лет назад. Тогда ещё и медицина была более примитивной, и проблема переливания крови стояла острее. Так вот, этот самый Арад создал свою общину в долине Кендры и учил своих последователей жёсткому аскетизму и отказу от врачебного вмешательства в случае болезни. Переливание крови он категорически запрещал. Открыв следующую карточку, она начала вводить данные осмотра Марана. — Община приобрела большую известность, Ассамблея ведеков несколько раз собиралась — хотели лишить Арада сана, но в Совете министров у него были достаточно влиятельные сторонники. К счастью, Арад сам дал Ассамблее повод для своего низложения. — В общине кто-то умер? — Гассар нахмурилась. — Умирали до этого, но ему удавалось избежать ответственности. Арад, как я уже сказала, проповедовал аскетизм и воздержание — его застали в апартаментах заместителя министра в компрометирующей ситуации. Помимо всего прочего, в этот момент он курил наркотическую смесь. Сестра Гассар усмехнулась, Напрем развела руками: — Тут уж его лишили сана едва ли не на следующий день, и ему пришлось перебраться на одну из баджорских лун. Говорят, несколько самых преданных учеников последовали за ним, но, так или иначе… — Внимание всем! — захрипел динамик. — Режим боевой готовности. На стенах тонким пунктиром зажглись ярко-зелёные полоски ламп. Напрем и сестра Гассар переглянулись. Режим боевой готовности — это ещё не так опасно, как боевая тревога, но зелёные огни могли смениться на красные в любой момент. Напрем потянулась к интеркому: — Дежурной медицинской бригаде занять свои посты. В коридоре уже слышались шаги, с тихим шорохом открылись двери. Карит, химик-анестезиолог, вернулся из лаборатории, медбрат и санитар прошли в перевязочную. Конечно, Напрем надеялась, что проблема, какой бы она ни была, разрешится без необходимости вмешательства медиков. Доктор Мосет, за годы своей службы повидавший десятки таких вот экстренных ситуаций, держался спокойно, невозмутимо и когда его вызывали в транспортаторную к раненому с перебитой артерией, и когда в реанимационный блок привозили задыхающегося больного. Напрем старалась своего волнения не выдавать — но как же сейчас не хотелось получить себе на руки «критический случай с низкой вероятностью выживания». — Внимание экипажу, — произнёс по общей связи низкий голос гала Дуката. — Наши сенсоры обнаружили повреждённое кардассианское судно, предположительно класса «кратор» — лёгкий корабль-разведчик. На сигналы и попытки связаться не отвечает, сенсоры фиксируют на борту присутствие живого организма. Мы идём на контакт с судном и обследуем его, при необходимости — поднимем того, кто находится внутри, на борт. Сохраняйте режим боевой готовности. Конец связи. Напрем беззвучно вздохнула. Повреждённый корабль — это, скорее всего, не так уж и опасно, а вот его пилот, вероятно, ранен и может наделать хлопот. — Подготовьте перевязочную, сестра Гассар. — Да, мэм. Сестра вышла, и Напрем вновь попыталась вернуться к карточкам. Доктор Мосет в любом случае потребует, чтобы данные по осмотрам были приведены в порядок — хотя, строго говоря, это были его осмотры и, стало быть, карточки он должен заполнять сам. Ну, что поделаешь — трудно ожидать, чтобы начальник медицинского отдела не пользовался маленькими привилегиями. Она успела закончить с Мараном, вернулась к карточке Ивека и исправила неверные даты вакцинации, хотела взяться за Гралата, но тут Гассар заглянула вновь: — Доктор Тора, пилот в перевязочной. Предварительно — сильное венозное кровотечение, значительная кровопотеря. Ещё — ожог и несколько ссадин. — Идём. Гассар пропустила её вперёд в дверях, и Напрем выхватила взглядом гибкую фигуру пилота-кардассианца, полулежавшего на приподнятой биокровати. Левым локтем он опирался о мягкий матрац, пытаясь перенести вес тела на здоровый бок, и быстрым, внимательным взглядом осматривал комнату. — Лягте, — велела Напрем, — потеряете меньше крови. Гассар, срежь эти лохмотья. Лазерный скальпель в руке медсестры скользнул по тёмной ткани рубашки, напитавшейся кровью. Напрем просмотрела таблицы на экране стационарного трикодера: внутренние органы не затронуты, но крупные вены под правым грудным гребнем повреждены, и два ребра сломано. Ожог первой степени на шее был не опасен, но из-за соседства с чувствительным гребнем, скорее всего, ощущался болезненно. — Я не ожидал, что меня вытащат, — мягким грудным голосом произнёс кардассианец. — Ференги, конечно, продали мне дрянь, а не корабль — интересно, на каком складе хлама они его достали. Но я сам виноват, я мог уйти. — Ваш корабль повредили при обстреле? — Напрем щедро смочила тампон антисептиком, наклонилась, аккуратно проводя им вдоль края раны. Кардассианец едва заметно морщился. — Да, я напрасно подставил правый бок — и свой, и корабля, — он слегка усмехнулся. — Смешно: я даже не дал ему имя. И теперь он так и рассыплется в космосе. — Важнее то, что вы в безопасности, — заметила Напрем, принялась накладывать на рану регенерационную повязку. — Помощь вам оказали своевременно, так что вашей жизни ничего не угрожает. Вам понадобится около недели восстановления — и сможете вновь вернуться на службу. Кардассианец улыбнулся. Напрем подняла голову, встречаясь с ним глазами и невольно рассматривая его лицо. Высокий лоб с выпуклым гребнем — темнее, чем остальная кожа, плавно очерченные скулы и нос, светло-голубые глаза, длинная худая шея. И тело стройное, в нём чувствовалась и гибкость, и сила. Кое-кто, возможно, назвал бы его черты слишком мягкими, юношескими, но Напрем могла с полным основанием сказать, что её пациент хорош собой. — Я благодарен вам за то, что вы помогаете мне, — в светлых глазах блеснули огоньки. — Могу я узнать ваше имя? Не так-то много баджорцев у нас на флоте. — Доктор Тора Напрем, — поверх повязки лёг наконечник регенератора. — Я выполняю свою работу… но мне очень приятна ваша благодарность, — она позволила себе ответную улыбку. — Гассар, четвёрку. Что же с вами случилось, как на вас напали? Или вы не вправе рассказывать об этом? Гассар протянула ей наконечник с отметкой четыре, и Напрем приладила его вместо слабой двойки. Кардассианец покачал головой, чёрные пряди скользнули по бледному виску. — Я не вижу смысла хранить тайну. Чем больше граждан Кардассии меня услышит, тем больше у меня будет причин считать, что всё сделано не зря… Я думаю, что меня преследовал Обсидиановый Орден, доктор Тора. — Вот как? — она невольно замедлила движения рукой. Кардассианец устало вздохнул: — Возможно, я ошибаюсь, и это был патрульный корабль Шестого Ордена. Мне не удалось выдать себя за добропорядочного торговца, и, когда они поняли, кого именно преследуют… За спиной у Напрем раздался тихий звук открывающихся дверей — не оборачиваясь, она узнала лёгкие, чуть семенящие шаги доктора Мосета. — Заканчиваете, доктор Тора? Она с сомнением покачала головой. — Рана глубокая. Чтобы ткани полностью восстановились, потребуется около четырёх часов под регенератором. К тому же нужно обработать ожог. Мосет тихонько прищёлкнул языком. — Идти он сможет? Напрем недоумённо обернулась. — До того, как мы закончим курс регенерации, ходить больному категорически противопоказано. Может вновь открыться кровотечение. Мосет болезненно поморщился, словно его донимала кусающая мошкара. — Боюсь, доктор Тора, это не нам с вами решать. — В чём дело? — с уколом тревоги она вспомнила об Обсидиановом Ордене и повернулась к кардассианцу, слушавшему их разговор с рассеянной улыбкой. — Вам надо покинуть Корнэйр как можно скорее? Он негромко рассмеялся, открывая ровные белые зубы. — Было бы неплохо. Привстав, он прижал ладонь к больному боку, повернулся к главному врачу: — Что скажете, доктор Мосет? Проводите меня к спасательным капсулам? Мосет отступил на шаг, сложил руки под грудью. — Доктор Тора, вашего пациента разумнее всего прямо сейчас поместить в отдельную палату. Если ему в дальнейшем понадобится медицинская помощь, мы её окажем ему. А пока ему нужны отдых и уединение. Напрем взглянула на экран трикодера, показатели на котором едва-едва подбирались к нормальным. Возразить начальнику или хотя бы попросить объяснений она не успела: двери открылись вновь, впуская в перевязочную гала Дуката. За ним вошли двое его охранников. Кивнув на приветствие врачей, Дукат подошёл к биокровати. Раненый кардассианец так и сидел на ней, неловко изогнувшись, свесив босые ноги. — Только что пришёл ответ из Министерства юстиции, — сказал Дукат. Молодой кардассианец кивнул: — Они подтвердили приказ? — Подтвердили. Раненый покачал головой, тонкие пальцы скользнули вдоль впадинки лобного гребня. — Я рад, что меня подобрал именно Корнэйр. — Я тоже рад. Протянув руку, Дукат накрыл ладонью его локоть, на котором едва виднелись полоски чешуек, и сжал пальцы. — Дежурный врач? — Я, гал Дукат, — Напрем неуверенно шагнула вперёд. — Через двадцать минут явитесь на палубу «А». Охрана, — он махнул рукой, и двое солдат взяли раненого под руки, повели к выходу из палаты. Он шёл неуверенно, чуть припадая на левую ногу, но не споткнулся. И не обернулся. — Дамар, — Дукат хлопнул по коммуникатору на запястье, направляясь к выходу, — подготовьте трансляцию по кораблю. Связисты должны обеспечить подпространственный канал для вывода на Кардассию. Двери за ним закрылись, и Напрем растерянно взглянула на доктора Мосета. — Идите, — он невесело улыбнулся, потёр висок, словно чувствуя подступающую мигрень. Она не торопилась следовать его указанию, и он повторил: — Идите, Тора. Тут уж ничего не поделаешь. Молодой кардассианец, которого она лечила, так и стоял между двумя охранниками Дуката — неподвижными, важными, с ничего не выражающими лицами. Его руки были заведены за спину — со своего места Напрем не могла разглядеть, сковывают ли их магнитные наручники или он сам выбрал такую позу, пытаясь найти равновесие. Серая кожа на лице была совсем светлой, от тонких шейных гребней отхлынула кровь. Дукат, стоявший рядом с ним, возле иллюминатора, механически вертел в ладонях падд, взгляд серых глаз время от времени скользил по лицам собравшихся. Здесь был и Дамар, как всегда, хмурый, сосредоточенный, и Ивек, что-то тихо говоривший своей соседке Реджал, и Гралат, расслабленно прислонившийся к стене, сложивший руки на груди. Офицеры из научного отдела, из службы безопасности, из инженерного… — Трансляция идёт, — расслышала Напрем голос Дамара. — Можно начинать. Кивнув, Дукат сделал несколько шагов, чтобы оказаться в центре, прямо напротив раненого и охранников. — Офицеры Кардассии, — звучно, раскатисто произнёс он. — Мирные граждане Кардассии, все, кто сейчас смотрит на нас из ваших домов, с улиц, с площадей. Нас ожидает радость: Кулан Мосет, преступник, приговорённый Верховным судом к смертной казни за измену Государству, в наших руках — и вы увидите, как он понесёт наказание за своё преступление. В динамики ворвался жадный, тревожный гул толпы. Напрем почувствовала, как под ногами дыбится пол палубы. Казнь. Вот ради чего они его спасли, а она — залечивала его рану. — Кулан Мосет, — Дукат размашисто указал на него рукой, — хотите ли вы что-нибудь сказать народу Кардассии, который вы предали? Молодой кардассианец наклонил голову, шагнул вперёд подрагивающими непослушными ногами — охрана не пыталась его остановить. — Я прошу прощения у всех, кого подвёл, — произнёс он всё тем же мягким грудным голосом, каким благодарил Напрем в медотсеке. — Я не предатель. Я хотел помочь Кардассии освободиться от того, что её гнетёт, мешает ей жить… На плотной серой ткани рубашки расплывалось тёмное пятно — рана вновь открылась. — Я сделал всё, что мог, — тонкий рот чуть скривился, ладонь прижалась к раненому боку. — Ещё раз… простите меня. Мать, отец, Акеллен, госпожа Келладора, Скрэйн, Коринна, Аджара. Простите. — Упорство преступника, не раскаивающегося в содеянном — печальное зрелище, — сухо произнёс Дукат. — Но не менее поучительное, чем покорность и искренность того, кто ужасается своему падению и припадает к стопам правосудия. Все мы видим, что происходит с теми, кто дерзает идти против Государства. Толпа вновь зашумела — но стихла, как стихает накатывающая на берег волна, когда Дамар подошёл к Дукату, протягивая ему дисрапторную винтовку. Дукат поднял её, направил на Кулана Мосета. Охрана расступилась. Щёлкнула рамка предохранителя. — Во имя Кардассии я исполняю приговор. Губы Кулана дрогнули. Он всё прижимал ладонь к кровящему боку. Зеленоватый луч вырвался с тонким свистом, и Кулан пошатнулся, неловко заваливаясь на бок. Подоспевшие охранники подхватили тело, аккуратно уложили на пол. Дукат опустил винтовку. Он посмотрел на Напрем — устало, серые глаза будто выцвели. — Доктор, — он махнул рукой в сторону тела, и она вспомнила, достала трикодер, подошла. Нагнулась над Куланом Мосетом, борясь с желанием отдёрнуться в сторону — или коснуться ладонью мягких чёрных волос. — Признаки жизни отсутствуют, — она выпрямилась, взглянула на Дуката. — Он мёртв. — Хорошо, — Дукат наклонил голову. — Подойдите, подпишите протокол. Строчки рябили перед глазами. Она нашла графу «Врач», расписалась. — Тора, — догнал её голос Дуката, когда она уже выходила. Она обернулась, уставилась в провалы потухших экранов, в его лицо. — В двадцать два часа на обзорной палубе. Дукат сидел на скамье перед узким овальным иллюминатором, подперев ладонью подбородок, опустив локоть на столик. Рядом стояла витая бутылка канара — непочатая. И два стакана. Он обернулся не сразу, кивнул, указывая на место рядом с собой: — Сядьте, доктор Тора. Помедлив, она опустилась на скамью — боком к нему. — Вы сказали мне прийти, гал Дукат, — негромко произнесла она. — Честно говоря, я не знаю, зачем. За её плечом Дукат не то вздохнул, не то усмехнулся. — Это ведь ваш первый раз, верно? Вы раньше не участвовали в исполнении смертного приговора? — Нет, я никогда не присутствовала, — с нажимом произнесла Напрем. — Это уж как вам угодно — присутствовали или участвовали, — отозвался Дукат. — Формально и у вас, и у Дамара была своя роль в процедуре — хотя, разумеется, ваши роли мало что значили. Напрем помолчала, поглаживая ладонью тонкую обивку скамьи. — Что он сделал? Кулан. Кем он был? — Военным, — хмыкнул Дукат, — и весьма многообещающим. Незадолго до того, как он попал под уголовное преследование, я слышал, что его собираются назначить командиром корабля — при том, что ему было всего тридцать два и он даже не получил ещё звания гала. Но он связался с Натимой Ланг, с её кружком политической этики… Ниточка потянулась, и Натима успела убраться с Кардассии. Кулан тоже успел — поначалу. Но ему так и не удалось получить убежища на Ференгинаре. Торговаться он никогда не умел. — И его обнаружила военная полиция? — Да, Шестой Орден. Он сумел уйти и от них — но его уж слишком жестоко потрепали, и, если бы его не обнаружили мы, скорее всего, его ждала бы медленная агония в космосе. — Какое счастливое совпадение, — сухо сказала Напрем. — Всё-таки, что же такого сделала Натима Ланг, за что её и её последователей приговорили? — Началось с малого, — Дукат пожал плечами, — с заявлений о том, что Кардассия — чрезмерно закрытое государство, что средствам массовой информации не дают выражать мнения свободно, а в образовательных учреждениях не учат самостоятельному мышлению. Понемногу её возмущение перекинулось на систему юстиции, армию, всю внешнюю политику. Вы слышали о том, что она протестовала против принятия Баджора в состав Кардассианского Союза? Напрем покачала головой. — В конце концов Натиму Ланг и её помощников привлекли к ответственности за подготовку государственного переворота. Обвинитель утверждал, что они хотели сместить Центральное Командование и передать всю власть Совету Детапа. Не знаю, как они планировали бороться с Обсидиановым Орденом, — Дукат усмехнулся, — но планы у них, вероятно, были далеко идущие. И скрываются они достаточно успешно: пока к нам в руки попал лишь Кулан. — Я лечила его, — Напрем прикрыла глаза, ноющие от усталости. Она услышала слабый шорох — Дукат, кажется, придвинулся ближе. — Вам больно. — Да, мне больно, — она вжала ладонь в сиденье скамьи. — Я не понимаю политику, не хочу её понимать. Но я знаю, как можно выхватить одну-единственную фразу и нарастить вокруг неё обвинение в измене, в мятеже — где как не на Кардассии это умеют! Он был моим пациентом. Я хотела, чтобы он выздоровел — он должен был! А доктор Мосет… — Напрем горько улыбнулась. — Он знал, конечно. Скажите мне, гал Дукат, — она повернулась к нему, — доктор Мосет — его родственник? Если так… Твёрдые серые губы Дуката тронула улыбка. — Не беспокойтесь за Крелла Мосета. Он немного знал Кулана, но они не родственники. В фамилии Кулана другая гласная: Масет. — Хоть это хорошо. Дукат потянулся к столику, обхватил ладонью бутыль канара. — Мать Кулана, Гилора Масет — Дукат по рождению, — длинные пальцы ловко вынули пробку. — Сестра моего отца. Он наклонил бутылку, густая маслянистая жидкость медленно потекла в стакан. Напрем повернулась к Дукату, коснулась своего горячего лба ладонью. — Но тогда, значит, он… И вы близко знали его? Дукат протянул ей стакан, она машинально сжала пальцы вокруг прохладного стекла. — Акеллена, старшего, я, пожалуй, знаю лучше, — он принялся наливать себе. — Мы всегда были в некотором смысле соперниками — и в играх, и потом, когда поступили в Академию, и в армии. Кулан младше меня и Акеллена больше чем на десять лет. Он всегда смотрел на меня, широко раскрыв глаза. С восторгом. Он потряс бутылку, ожидая, чтобы вылились последние, самые густые капли. — С родным братом у него не всегда ладилось, а я приезжал летом — и вот они, дни веселья. Госпожа Гилора, кажется, всё время тревожилась, как бы я не потащил Кулана на отмель ловить ядовитых крабов или не втянул его ещё в какую-нибудь опасную затею, — Дукат криво усмехнулся. — Кулан всегда делал то, о чём я его просил. Вот только когда я советовал не связываться с кружком Ланг — не послушал. Он встал, поднял руку со стаканом — вязкий канар едва дрогнул, на внутренней стороне стекла осталась мутно-зелёная полоска. — Об этом уже поздно говорить, разумеется. Лучше выпьем, Тора, в память Кулана Масета, который жил бестолково, но умер хорошо. Или, может, умер бестолково, а жил хорошо, — у него вырвался короткий смешок, — это ведь как посмотреть… Напрем поднялась, наклонила голову. Стекло коснулось губ, нёбо и гортань обожгло приторной горечью. Она одолела стакан несколькими большими глотками, опустила его на столик. К вискам уже подступала тёплая шумная волна, груди, спине под форменным свитером стало горячо. Дукат, осушивший свой стакан одним махом, смотрел на неё, сложив руки на груди. — Почему казнили вы? — после канара собственный голос казался глубже, глуше. — Разве этого не должны были сделать на Кардассии? — На Кардассии вынесли приговор. Кулан скрывался — Министерство юстиции приказало уничтожить его, как только он окажется в руках кардассианских властей. Разумеется, необходимо было организовать трансляцию для граждан, которые хотели увидеть торжество правосудия. — А… тело? Его распылили на атомы? — Нет. Тело в криоотсеке, я выдам его семье Масет, когда мы вернёмся на Кардассию Прайм. Дукат покачал головой, оперся ладонью о столик. — Акеллену несладко приходится. Родной брат — изменник. Мою ветвь это меньше затронуло… да мне и не впервой. — К вам теперь отнесутся благожелательнее? — Напрем взглянула ему в лицо. — Самому исполнить казнь своего родственника — в глазах вашего командования это, вероятно, очень достойный поступок. Показывает вашу преданность государству. — Вероятно, — Дукат пожал плечами. Он прошёлся по палубе, остановился возле иллюминатора. — Кулан, кажется, понравился вам. Это было взаимно. Он сказал мне, что мой офицер медицины вызывает доверие. — И он сказал, что рад тому, что его подобрал «Корнэйр», — Напрем подошла ближе. — Я смог увидеть его, — отозвался Дукат. — А он — меня. Помолчав, он повернулся к Напрем: — Неплохо бы раздобыть ещё канара, но завтра у нас начинаются переговоры с данайскими колонистами. — По поводу торгового договора, — кивнула она. — Мне будет нужна трезвая голова. Я сейчас отпущу вас, Тора, и вы пойдёте спать, — он слегка улыбнулся. — Вы совсем не знали Кулана. И я, в сущности, знал его очень мало. И я убил его. Напрем сглотнула. — Кардассия. Он вопросительно поднял надбровные гребни, и она договорила: — Кардассия убила. А вы ей служите, даже несмотря на это. — А я ей служу, — повторил Дукат. — И вы ей служите. Все мы ей принадлежим, так или иначе. Он вновь подошёл к скамье, сел, опустив подбородок на руки. — Вы можете идти, Тора. У вас было нелёгкое дежурство. Она помедлила, шагнула ближе к нему: — А вы? — Я посижу ещё. Он поднял голову, взглянул ей в глаза: — Хорошо, что вы были здесь. Идите, Тора, отдохните. Завтра мы все должны быть в порядке. — Слушаюсь, сэр, — она отдала честь. Поколебавшись ещё несколько секунд, направилась к выходу, обернулась у самой двери. — Мне… очень жаль. Он кивнул, и ладони лежали у него на коленях, и выступ брони остро торчал над ссутуленной спиной. Серые глаза, уже не казавшиеся выцветшими, налившиеся тёмной, тоскливой прозеленью, смотрели на Напрем, не отрываясь. Лучше было бы остаться и сидеть с ним, и смотреть в чернильный овал иллюминатора. Но он ясно дал понять, что хочет сейчас быть здесь один. Она вышла.