Can you smell the witch? The witch is still alive. Can you smell the witch? I see her dead eyes. I wanted you to go away Can you smell the witch? The witch will never go away. Mortiis «Smell the Witch».
Открыв глаза, Кимбли понял, что за окном уже стемнело. Он, превозмогая боль, протянул руку и позвонил в колокольчик. Какое изощрённое издевательство: колокольчик, призванный помочь тяжелым лежачим больным находился едва ли в досягаемости вытянутой руки при условии некоторого балансирования на краю кровати. Что, разумеется, было привычным и комфортным для человека с повреждённой шеей и вывернутым наизнанку содержимым брюшной полости. Шаркающие шаги в его сторону сопровождались недовольной старушечьей бранью: та самая престарелая санитарка костерила его и его семью до седьмого колена; впрочем, до того, как она увидела, кто именно нарушил жалкие мгновения её спокойствия, она делала это безадресно. Но, признав в нуждавшемся в неотложной помощи того самого, чудного без документов, который не далее как сегодняшним утром добавил хлопот, проблем и седых волос всему персоналу, старуха сменила рутинный гнев на ещё больший: — Опять ты? — она всплеснула натруженными ручищами. — Мало тебе было утра? Не дозволил доктор вставать покамест — а ты всё туда же? А потом промывай вам таким кишки заново! Продолжая размахивать руками и причитать, казалось, на всё здание госпиталя, она неумолимо надвигалась. Кимбли уже пожалел о потревоженном колокольчике: ох, пошлёт она его с его странными просьбами, как пить дать пошлёт! Впрочем, предвидя пополнение словарного запаса, он решил не жалеть об опрометчивом поступке — во всём происходящем надо искать хоть какую-никакую, но пользу. — Сначала воды напросются, напьются, а потом все полы и кровати мокрые, простыни грязные, вас вон сколько, успей ко всем! Поборов гримасу брезгливости и придав лицу максимально нейтральное выражение, Зольф очень вежливо начал: — О, простите за беспокойство, фройляйн, — кажется, удалось не переврать обращение на так похожем на родной языке, — не хотел утруждать вас… Быть может, у вас найдётся немного бумаги и карандаш для столь доставляющего хлопоты пациента? Я был бы премного благодарен… Казалось, её облили водой или чем похуже из-за угла. Сначала она было подумала, что этот странный тип издевается, однако потом пришла к выводу, что того знатно головой приложило. На вечно недовольном жабьем лице появилась редкая, но искренняя улыбка. — Погоди, сынок, принесу тотчас, — ласково заговорила она. — Только ты это, — она утёрла нос тыльной стороной огромной ладони, — лежи, ладно? Доктор как дозволит — тогда и вставай, а раньше-то лежи себе. Воды хошь? Воды хотелось нестерпимо. Но вот последствия той самой воды при невозможности встать под приговаривания «фройляйн жабы», как назвал санитарку про себя Зольф, о непредусмотрительных пациентах перевешивали чашу весов. — Нет пока, благодарю вас, — он слегка улыбнулся и взглядом обозначил легкий кивок. — Брось уже, — выдохнула санитарка, — у самого-то на шее живого места нет, а он всё… Ты это, зови, ежели чего. Как звать-то? — она вопросительно тряхнула головой, щеками и всеми подбородками, растягивая бесцветные губы в жабьей беззубой улыбке. А это уже было опасно. Кто же знал, удастся ли ночной гостье выправить для него документы, и захочет ли она вообще ему помогать… С другой стороны, как бывший участник боевых действий, Кимбли прекрасно знал: и не такое можно списать на контузию. — Зольф, — негромко ответил он. — Зольф, значит, — старуха задумчиво поджала губы. — Пойду, помолюсь за тебя. Тут только молиться и осталось, — покачала она головой, поворачиваясь, чтобы уйти обратно к карболке, эмалированным суднам и стаканам для пациентов. — Про просьбу твою помню, постараюсь раздобыть.* * *
Войдя в палату героя сегодняшней больничной хроники, Ласт отметила, что выглядит Зольф, несмотря на все злоключения, куда лучше, чем вчера. Он спал, слегка повернув голову набок. Зато на прикроватной тумбочке лежала целая стопка листов и огрызок химического карандаша. Ласт потянулась за бумагами и не заметила, что Кимбли открыл глаза. — Добрый вечер, фройляйн Леонор, — учтиво поздоровался он. Она сузила глаза, вглядываясь в его лицо. Оно выражало приветливость и дружелюбие, однако в омутах глаз неуловимо прослеживалось движение полагающихся такому, как ветеран ишварской войны, чертей. — Добрый, — согласилась Ласт, — рада видеть вас живым и в сознании после той эскапады, что вы устроили утром. — Не будьте столь строги ко мне, — прищурился Зольф, улыбаясь. Она сменила гнев на милость и осторожно присела на край койки. — Спросите завтра у доктора Краузе, можно ли вам читать, — тихо проговорила Ласт, водя пальцем по татуировке на его правой ладони, — если он разрешит, я принесу книги. Пока все ваши пробелы в знаниях об этом мире можно списать на последствия травмы, но если вы не «восстановитесь», вашей персоной займутся в соседнем здании с жёлтыми стенами. Поверьте, вам нечего там делать. — В отделении для душевнобольных? — улыбнувшись, переспросил Кимбли, явно наслаждаясь вниманием, которого удостоились и его татуировка, и он сам. Ласт кивнула и, не вставая с кровати, грациозно как кошка, снова потянулась за бумагами, лежавшими на тумбочке. Зольф задумался, как ей не делают замечаний за слишком короткий халат и слишком глубокое декольте. Она же отпустила его руку и принялась рассматривать листы, на которых несколькими штрихами были нарисованы лица. Вот какая-то незнакомая ей женщина, чем-то отдаленно похожая на самого Кимбли, вот старший братец-Элрик, вот Шрам, некоторые военные, а вот и она сама… Странно — всего несколько штрихов, но так узнаваемо! Да и видел он её в полутьме, едва в сознание придя. — Красиво, — протянула Ласт, рассматривая собственный портрет. — А это кто? — она показала Зольфу первый просмотренный ею лист. — Мама, — едва слышно ответил он. — Она осталась в Аместрисе? — осторожно поинтересовалась гомункул — она привыкла, что люди, даже такие неоднозначные, как Багровый, трепетно относятся к своим близким. — Умерла много лет назад, — равнодушно проговорил Зольф. Леонор отложила рисунки в сторону и наклонилась поближе к Кимбли. Он обратил внимание, что на её пальцах было несколько колец с камнями, которые играли теми же красными отблесками, что тот камень, с которым Зольф провел долгие годы наедине, и тот, который ему дал Энви при освобождении. В её серьгах, впрочем, горел тот же красный. — Это просто камни похожего цвета, — горько сказала Ласт, проследив за направлением его заинтересованного взгляда. — Они мне очень нравятся. Она улыбнулась и перевела тему. — Слышала, перед твоими чарами не устояла даже злобная фрау Жаба. Ходит теперь и всем восторженно рассказывает о тебе, мол, Зольф то, Зольф это, — Ласт мелодично рассмеялась, — чем ты её так покорил? Кимбли на минуту задумался. Он не мог припомнить ровным счетом ничего особенного. — Ничем, откровенно говоря, я просто вежливо попросил уважаемую фройляйн мне принести карандаш и бумагу, — нейтрально улыбнулся он, беззастенчиво рассматривая гостью. Услышав, что незадачливый аместриец назвал престарелую санитарку «фройляйн», Ласт искренне рассмеялась, запрокинув голову наверх и обнажив ряд белоснежных зубов. Глотая слёзы, ей пришлось объяснять гостю этого неприветливого мира, что в последний раз вышеозначенную особу называли фройляйн те, кому сам Багровый алхимик хорошо если приходится внуком, а не правнуком. В этот раз Ласт сидела в палате Зольфа значительно дольше, рассказывая разрозненные факты о здешнем мироустройстве. Кимбли жадно поглощал информацию, не упуская ни малейшей детали, отчего фройляйн Шварц стало понятно, что союзник из него может выйти прекрасный. Но оказаться с ним по разные стороны баррикад она не хотела бы категорически.* * *
— Полицайрат Кугер, доброго дня! — обворожительно улыбнулась вошедшая в кабинет начальника полиции женщина. Да и чего греха таить — женщина была прекрасна: чёрные, как смоль, длинные волосы, ниспадающие на покатые плечи волнами, высокая точеная фигурка, обтянутая черным бархатным платьем и фиалковые глаза, томно взирающие из-под пушистых ресниц прямо в душу среднестатистического престарелого полицейского через его прикрытые обвисшими веками блеклые маленькие глаза. — Фройляйн Шварц, милости прошу, — пробухтел он, вставая из-за стола и смахивая объёмистым пузом папку с бумагами, — впрочем, дайте-ка угадаю — вам опять нужны какие-то махинации? — он сально улыбнулся, целуя руку, затянутую в элегантную перчатку. Леонор неспешно села, закинула ногу на ногу так, что из-под юбки стала видна точёная лодыжка и изящным движением поправила манто, приоткрыв декольте. — Ну что же вы так грубо, херр Кугер, право слово, — проворковала она почти интимно. — Мне всего лишь нужны документы. К таким делам Ласт относилась как к работе. Здесь и сейчас у неё появилась хотя бы цель. Впрочем, на данный конкретный момент говорить о совмещении приятного с полезным не приходилось. Выслушивая скромные пожелания нескромной гости, полицайрат качал головой, тяжело дышал и обильно потел. Подобные вещи не были для него за гранью, тем паче со слов очаровательной визитёрши, молодой человек, которому требовались документы, не был преступником, а просто неудачником, оказавшимся не в то время не в том месте и по какой-то причине не имевшим желания или возможности к легитимному восстановлению всех удостоверений и регалий. После войны таких были сотни, и по сей день запасливый и не слишком чистый на руку Кугер хранил у себя пакеты на невостребованных пропавших без вести, упившихся до смерти и прочих сгинувших не совсем уж опустившихся личностей. — Так-так, — приговаривал он себе под нос, роясь в нижнем ящике огромного деревянного стола, — что мы имеем… Винсент Краузе, музыкант, играл в военном оркестре; Алоиз Шумахер, столяр, дважды судим; Рихард Шульц, физик, военный; Вольф Кимблер, химик… — Вот последний подойдёт, — выдохнула Кугеру на ухо уже успевшая встать и сделать вокруг полицайрата круг почёта Ласт, обнимая его сзади. — Только ещё одна просьба, сладкий, — разумеется, «сладкий» не заметил брезгливой гримасы на её прекрасном лице. — Поменяй одну букву в имени. — Ты со свету меня сжить хочешь? — возмутился такой наглости мужчина. — Да тут ладно б паспорт: диплом, военный билет, рабочая книжка… Вовек не расплатишься! Он нахохлился и попытался убрать её руки. — Так уж и вовек? — протянула она, садясь на стол и снимая с правой ноги обувь. — Я все знаю о твоих больших и малых слабостях, mein kleiner Schlingel(1)… Чертовка Леонор и правда знала всё о слабых сторонах — например, о сильной одышке, слабой эрекции и абсолютном незнании, что и как делать с женщиной. Зато полицайрат безмерно любил девичьи ножки, поэтому остаться равнодушным сейчас, когда изящная стопа юной Леонор Шварц, обтянутая шелковым чулком, оказалась в прямой его досягаемости, он не смог и незамедлительно потерял голову. Вообще, будь он способен думать, его бы могло насторожить то, что ни одна больше женщина со своими обтянутыми в чулки ножками не имела над ним такой власти, как фройляйн Шварц, но власть Похоти на то и власть, чтобы лишать критического мышления тех, кто имеет наибольшее сродство к данному греху. Своё же сродство с похотью полицайрат демонстрировал сейчас в полной мере, старательно облизывая изящные пальчики ног, предварительно стянув чулок трясущимися толстыми пальцами. Ласт рассматривала карту Европы, висящую за спиной Кугера и ждала, когда же он завершит. Полицейский был староват и слишком любил злоупотреблять спиртными напитками, а всё по-прежнему корчил из себя ненасытного мальчишку. Из-за его неумелости эта маска казалась ещё более уродливой и гротескной. Как бы старательно он ни натирал нежным шёлком, хранящим тепло тела фройляйн Шварц, свою давно утратившую былую стойкость старческую плоть, его финал заставил себя ждать. Да ещё и имел прямые последствия для имущества Леонор: чулок был испачкан результатами особой любви Кугера к её ножкам. — Когда я могу прийти за документами? — невозмутимо поинтересовалась Ласт, надевая туфли. — С вас ещё второй чулок, о Леонор, — сально улыбнувшись, прогудел полицейский. Ласт демонстративно сняла вторую туфлю, второй чулок, и изящным движением передала его в протянутую руку Кугера. — И ещё момент, — она говорила тихо-тихо, наклонившись к собеседнику, а её горячее дыхание касалось его уха, — не выполните условий или, не приведи вас бог, скажете кому чего лишнего, и это, — она сунула Кугеру в нос фотокарточку, выцепленную ловким движением из маленькой сумочки-клатча, — вкупе с рассказами о его подвигах, станет достоянием широкой общественности. Полицайрат побледнел. Он столько сил положил, чтобы позорная тайна его семьи никогда не увидела свет… Бог с ней, с этой дьяволицей, достанет он ей хоть черта лысого с рогами. Всякий раз, когда эта девица появлялась на горизонте, дела его шли прахом: то жена чуть не ушла — а повод-то, повод — подумаешь, интрижка на стороне! Можно подумать, впервые. То бумаги пропали — и всё свалили на него, и не видать бы ему этого кресла, если б сама эта Шварц не уладила дело. Так что пусть её, получит своё — и катится себе на все четыре стороны! — Ну разве ж я вас подводил когда, — пробасил он, неуверенно улыбаясь, — дело-то такое, ну… — Подводили, — равнодушно пожав плечами, ответила Ласт. — Но, надеюсь, в этот раз ставка достаточно высока. Так когда мне прийти? Она выразительно постучала пальцем по фотокарточке, которую она уже положила на стол Кугера. — И не тревожьтесь, у меня есть ещё, и не только копии, — Леонор едко улыбнулась. — Через неделю всё будет сделано. Она усмехнулась и пошла к выходу. — Я не прощаюсь, mein kleiner Schlingel, — нараспев произнесла она, — надеюсь, ты будешь ждать моего возвращения. Когда дверь за ней со щелчком закрылась, Кугер тяжело вздохнул и понял, что, несмотря на то, что он все ещё сидит в расстегнутых штанах и сжимает в руках испачканный шёлк её чулок, он совершенно не хочет видеть эту странную женщину вновь. Впрочем, в то же время какая-то часть его просто жаждет очередного её визита. Но ещё больше он сам бы хотел никогда не видеть, как с принесенной Леонор Шварц фотокарточки призывно улыбается накрашенными губами его собственный сын, его мальчик, его гордость — Герберт Кугер, облачённый в женское белье, а его похотливо обнимает годящийся Герберту в отцы толстый мужлан.* * *
Серые больничные дни шли один за другим, помаленьку наполняясь пусть пока тусклыми, но красками. Фрау Жаба была невероятно добра и постоянно приносила Кимбли дополнительно к больничному пайку домашней стряпни. Доктор Краузе сменил гнев на милость и охотно давал рекомендации и поддерживал своего пациента: разумеется, здесь не обошлось и без гордости за собственный вклад в спасение жизни этого странного незнакомца, но не благодарить же бога за работу хирурга? Ласт приходила после смен и надолго засиживалась у него в палате, а в один прекрасный день принесла полный пакет документов. — О, вы сохранили мне имя, как это любезно с вашей стороны! — улыбался Кимбли, перебирая бумаги, на которых значилось, что он — Зольф Йенс Кимблер, 1896 года рождения, — выпускник Гейдельбергского университета?! Кафедра химии? Я ваш должник, прекрасная Леонор! — Оставьте, сочтёмся, — в её голосе сквозила полупритворная небрежность, — и, надеюсь, что произойдет это уже в Аместрисе, — проговорила Ласт шепотом, наклонившись к нему и сверкнув глазами. — Тем более, у меня есть кое-что ещё. Она раскрыла изящную ладонь и протянула ему. В её руке лежал, переливаясь всеми оттенками красного, философский камень.