Dreams burnt to ashes so many times Highest of mountains, still he climbs Ready to fly, cause he just can't stay Flame burning brighter with every day And his eyes are blazing with fire Longing for the deepest desire Stratovarius «Eagleheart»
Эдвард, угрюмо глядя себе под ноги, брёл по мостовой по направлению к их временному пристанищу. На сегодня почта кончилась, да и было её немного. Зато теперь его карман стал тяжелее на целых тридцать пфеннигов. Он постоянно был голоден, потому что у старухи стол тоже от избытка яств не ломился, а их случайных заработков для поддержания штанов никак не хватало. И зачем они уехали тогда из Мюнхена? Можно же было попробовать все же наладить контакт с этим Хаусхоффером: он-то, в отличие от своей соратницы Дитлинде, не собирался причинять вреда его родному миру. Но все эти светлые мысли в горячую голову Элрика-старшего пришли лишь тогда, когда желудок изрядно опустел, причем, не у него одного. Алу же после возвращения его тела и долгой реабилитации подобная диета была и вовсе категорически противопоказана. Эд очень, очень надеялся найти бомбу и не допустить атомного армагеддона здесь — ему была небезразлична судьба этого странного, обделённого мира, но, похоже, решение ехать прочь из Баварии было ошибочным. Он настолько увлекся собственными мыслями, что не заметил, как почти уперся в высокого благообразного мужчину с проседью в висках, закуривавшего на ветру сигарету. — Прошу прощения, — абсолютно не извиняющимся тоном буркнул Элрик. Правила предписывали ему извиниться, но, с другой стороны, — кто просил его тут стоять и закуривать? — О, не переживайте, молодой человек, — приветливо улыбнулся стоящий, выпуская облачко дыма. — Прошу вас простить меня за назойливость, но вы, случаем, не сын Хоэнхайма? Услышав имя отца, Эд сжал зубы. С одной стороны, он никак не мог простить этому человеку его ухода из семьи и всего того, к чему это привело, с другой — он так много не успел сказать и сделать до того, как… — Откуда вы знаете отца? — нахмурившись, спросил Элрик. Незнакомец смерил его изучающим, но достаточно дружелюбным взглядом. — Это весьма долгая история, молодой человек, — улыбнулся мужчина, — она связана с обществом Туле, мистикой и поиском иных миров, — он говорил тоном то ли мечтателя, то ли философа. — Если вам интересно, мы могли бы зайти в местное кафе, чтобы не стоять на ветру. Да и вы, как мне кажется, голодны. Вместо ответа живот Элрика согласно заурчал. Эд сглотнул и, набравшись наглости, выпалил: — А могу я позвать с нами моего младшего брата, господин… — Элрик замялся, сообразив, что не знает, с кем говорит. — Веллер, — благожелательно кивнул мужчина, протягивая руку, — Готтфрид Веллер. Через час они уже сидели в чистом уютном кафе, где на небольшой сцене играл престарелый пианист; никто не шумел, не ругался и не стучал пивными кружками по столу. Элрики ели заказанные их странным собеседником белые мюнхенские колбаски с тушёной капустой и пили превосходный кофе. Оказалось, что этот франт тоже имел касательство к шайке Хаусхоффера, да только счёл, что история про параллельные миры слишком уж фантастична, чтобы быть правдой, и был убеждён в этом до того самого момента, пока не произошло все то, что произошло. Теперь Готтфрид Веллер чрезвычайно сожалел, что ему не удалось толком пообщаться с Хоэнхаймом, которого ранее он считал глубоко травмированным войной человеком — иначе зачем бы такому ученому, как он, создавать себе легенду о том, что он выходец из другого мира? Сейчас же Хоэнхайм был мёртв, Веллер убедился в том, что иной мир по ту сторону Врат существует, и эта тайна, с одной стороны, чрезвычайно манила его, с другой — отпугивала. — Почему, если вам все это так интересно, вы не поедете в Мюнхен? — со свойственной ему прямолинейностью спросил Эдвард. — У меня здесь тётушка, — ответствовал Готтфрид, — она чрезвычайно стара, и я приехал её навестить и помочь.* * *
Когда они втроём вошли в пахнущую плесенью и кошачьей мочой квартирку фрау Веллер, Ноа спряталась подальше, а склочная старуха, узрев племянничка, едва не огрела того клюкой с отборной бранью. Эдвард и Альфонс поспешили ретироваться, дабы не влезать в семейные разборки и не попасть под горячую руку. Когда же все семейные дела были улажены, на пороге их комнатки появился смущенно улыбающийся Готтфрид. — Для старших мы вечные дети, — покачал он головой, смущенно пригладив набриолиненные волосы. — Любезные господа, я благодарен вам за помощь моей тётушке, вот, возьмите, — он протянул Эдварду довольно объёмный конверт. Тот тут же заглянул в него и немало удивился, увидев там стопку рентных марок. — Нет-нет, что вы! Мы снимали у вашей тетушки комнату, — сбивчиво начал он, — ну, то есть как снимали… — Херр Веллер, мы благодарим вас, — вмешался Альфонс, — но, боюсь, мы не можем взять эти деньги: мы помогали вашей тётушке, а она оказалась так добра, что дала нам крышу над головой, этого более чем достаточно… Веллер улыбнулся доброй отеческой улыбкой. — Нет-нет, я задержался, я должен был прибыть раньше. Примите эту благодарность за вашу заботу, — он, поджав губы осмотрел помещение. — Сколько раз я предлагал ей переехать, но, увы — у пожилых людей свои странности, никак не хочет расстаться с этой дырой. Он повздыхал, пожал плечами и, сверкнув глазами, обратился к братьям: — И я хотел бы попросить вас об одном одолжении. Вы говорили, что вскоре направляетесь в Мюнхен? Элрики переглянулись. Эд опустил голову — он помнил, что собирался как можно меньше говорить кому бы то ни было об их планах, но этот Веллер знал их отца… — Да, направляемся, — выдохнул старший. — Видите ли, — начал Готтфрид, — во Франкфурте, а это по дороге, живёт один мой старинный коллега, физик. Не передадите ли ему одну вещицу? — он развел руки стороны. — Разумеется, я оплачу все издержки и… Вы же искали работу, можете считать это сделкой, если вам угодно. Если его коллега физик — это могло быть очень интересным, по мнению обоих братьев. — Только один момент, — Веллер словно бы извиняясь улыбнулся, — он немного чудаковат и не переносит нарушения целостности упаковки, поэтому я бы настоятельно попросил вас не открывать посылку. А это могло быть очень и очень интересным! Человек, знающий, кто такой Хоэнхайм, не наймет его сыновей простыми курьерами! С другой стороны, скептицизм и прагматизм этих людей поражал своими масштабами. И, если Веллер изначально отнёсся к историям о другом мире, как к досужим домыслам, то, даже узнав правду и пожалев о своем недоверии… В конце-то концов, ему явно не двадцать и даже не тридцать, а если он может заплатить — то какая разница, кому? А им и деньги были нужны, и по дороге… — По рукам, — довольно улыбаясь, заключил Эл, не обращая внимания на настороженное лицо Альфонса. — Мы доставим эту вашу посылку в лучшем виде!* * *
Они ехали на новеньком грузовике, переправлявшем сырье для тканей в Ганновер. Во внутреннем кармане плаща Эдварда лежали билеты на поезд Ганновер — Кёльн, а оттуда уже до Франкфурта. Проблема с отсутствием у Ноа документов должна была, по утверждению Веллера, решиться конвертом с письмом проводнику. Эдвард повздыхал, но Альфонс очень категорично напомнил брату, что читать чужие письма — нехорошо, в особенности если они, как того требовали правила хорошего тона, не заклеены. Старшего Элрика до чертиков бесила необходимость возвращаться обратно в Ганновер, но, с другой стороны, у него были билеты на поезд, сходная сумма денег — как говорил Веллер, это только задаток! — и загадочная картонная коробка. Небольшая, но увесистая, с явно смещённым центром тяжести. Коробку надлежало беречь как зеницу ока: не ронять, не трясти, не переворачивать, не наклонять — в общем, сплошные не, столь искренне и от души ненавидимые Эдвардом. Пока грузовичок размеренно ехал по назначенному ему маршруту, Ноа сладко спала, прислонившись к деревянной стенке кузова, Эд и Ал гипнотизировали взглядом коробку. — Нет, брат, — тихо, но твердо сказал Альфонс, однозначно оценивая взгляд старшего. — Мы взяли на себя обязательства, ты же понимаешь. Эдвард подобрался. Он, как бывший государственный алхимик, умеет выполнять обещания! Однако было что-то, что точило душу юноши изнутри, что заставляло беспокойство злобной химерой поднимать ощеренную голову где-то в груди, царапать длинными когтями грудную клетку… Имя этому чему-то было, разумеется, любопытство. Однако, старший Элрик небезосновательно привык доверять чутью в таких вопросах: они с самого раннего возраста с братом умели с поистине детской непосредственностью и везением отъявленных неудачников вляпываться в самые что ни на есть взрослые неприятности. Ощущение того, что они уже почти приоткрыли завесу тайны, ради которой уже единожды пересекли Германию и сейчас собирались сделать это снова, расправляло крылья в его сознании. И сейчас единственной мыслью, которая была готова разрастись и заполонить собой все его существо, была лишь одна фраза: — Ал… — Эдвард больше не мог молчать. — А что, если… — он недоверчиво воззрился на мирно стоящую рядом с братом на лавочке в кузове коробка, — если это бомба?! Шёпот Эда был настолько пробирающим, что Альфонсу на мгновение показалось, что в фургоне стало холоднее. — Эд, да ладно тебе! — от возмущения у Ала покраснели кончики ушей. Такой умный, взрослый, сильный старший брат выдвигал сейчас такую бредовую идею! — Какая может быть бомба в доме у фрау Веллер? Содержимое кошачьего лотка? Эдвард не удержался и прыснул, живо представив себе, что они через всю страну везут тщательно и заботливо упакованные результаты жизнедеятельности сварливых и крикливых, под стать хозяйке, Феликса и Лео. Мысли о бомбе как рукой сняло — умеет все же Ал его подбодрить, пусть и такой ничего не значащей мелочью. Эд вздохнул — наверное, стоило последовать примеру Ноа и подремать, а то что-то совсем нервы ни к чёрту, и это в его-то возрасте… На вокзале в Ганновере была настоящая толчея. Братья переглянулись, вспомнив Центральный вокзал Аместриса. Обоим сразу взгрустнулось: хотя этот мир и не был им уже совсем чуждым, но там осталось слишком многое. Задумчиво оглядывая разномастную толпу, Эдвард встретился глазами с худым светловолосым подростком, чьё лицо показалось ему то ли смутно знакомым, то ли напоминающим кого-то. Элрик покачал головой — здесь это было не редкостью, но такие моменты ещё больше напоминали о родине. Но его насторожило то, что Ал, кажется, тоже обратил на мальчишку внимание, хотя ничего и не сказал. Найдя нужный поезд, Элрики, Ноа, потрепанный саквояж и, разумеется, картонная коробка, проследовали на посадку. Их немало удивил тот факт, что Веллер купил им билеты в семейный спальный вагон: в дорого обставленном купе были роскошный диван, стол с абажуром, кресло и даже умывальник и туалет. Когда же к ним подошел респектабельно одетый проводник, более напоминающий швейцара в дорогой ресторации, Элрики нервно сглотнули, а Ноа едва подавила первый порыв спрятаться под кресло. Или в уборную. Или куда угодно, подальше от надменного взгляда этого мужчины почтенного возраста. Смущенно улыбаясь и почёсывая в затылке, Эдвард предъявил билеты и передал конверт с «рекомендательным письмом» от Веллера. Заглянув внутрь, проводник слегка изменился в лице, вежливо показал, как трансформировать диван в две полки и приставлять к нему лестницу, выяснил, чего желают на ужин его достопочтенные гости: колбасок, осетрины или превосходный ромштекс и, получив заказ на еду и просьбу не беспокоить, удалился. В его голове не вязалась их простая и немного старомодная одежда, потрепанный скарб при отсутствии багажного талона и, более всего, девушка-цыганка, с которой они путешествовали, с содержимым конверта. Впрочем, рассудив, что это не его дело, у богатых свои причуды, да и они попросили не беспокоить, проводник выдохнул с облегчением. Право слово, с третьим классом работать проще, хотя и жалование не чета тому, что здесь.