I'll be your scapegoat I'll be your savior I'm the better of two evils <…> I want to hang all you cattle with your velvet rope Motherfuckers step up and get into an orderly line I'll show you how to make a muscle Takes the strength to It doesn't spit on all you… Marilyn Manson «Better Of Two Evils»
Душа Кимбли трепетала в предвкушении, входя в резонанс с его телесными реакциями: наконец он получил добро от врача, пусть тот и не пришел в восторг от того, что его странный пациент всё же примет живое непосредственное участие в полевых испытаниях своей чёртовой взрывчатки, но сменил гнев на милость, от чего полгода медотвода от подобных мероприятий превратились в два месяца. Зольф настоял на использовании ниперита(1): пусть он был недешев в производстве, но это вещество оправдывало затраты на все сто и даже больше. В качестве полигона выбрали пустынный пригород Мюнхена — там на оборудованной площадке разместился склад, лаборатория и внушительных размеров пустырь. Под началом Берга Кимблер, его коллега из смежного цеха, двое учёных из AGFA, с которой в ближайшем будущем намечалось слияние под эгидой крупного промышленного концерна, несколько лаборантов и техников трудились не покладая рук. Первый день полевых испытаний принес истосковавшейся душе бывшего подрывника часть того, что стало смыслом его жизни в Аместрисе: это были прекрасные взрывы. Кимбли выходил из укрытия, вставал лицом к земляному брустверу, защищавшему экспериментаторов от ударной волны и стягивал наушники, чтобы насладиться звуком, которого ему так не хватало в этом мире, чтобы впитать в собственное тело болезненную дрожь земли. — Херр Кимблер, — нахмурился за обедом Вольфганг Штоллен, химик из концерна AGFA, наблюдавший за коллегой, — зачем вы снимаете наушники? Разве вы не боитесь последствий для собственного здоровья? — Херр Штоллен, — Кимбли ловко подцепил вилкой скользкий морской гребешок, — я должен оценить все процессы, происходящие в моём детище. Звук взрыва может слишком многое поведать о достоинствах и недостатках созданной мной взрывчатки, он может указать, над чем мне ещё предстоит поработать, а что уже доведено до совершенства на данном этапе. Штоллен покачал головой. Многие перешёптывались о том, что Кимблер ненормальный, но это в некоторой степени обеспечивало ему преимущество — удача всегда благоволила к рисковым парням. А этот был не робкого десятка, по крайней мере тогда, когда дело касалось его разработок. Остальные двое Кимбли не перечили — его коллега пользовался возможностью работать поменьше, а ещё один представитель компании AGFA, Ганс Рубер, был трусоватым бессловесным мужичонкой неопределённого возраста. Хотя привезённый им на испытания образец был достаточно любопытным, хотя и очень спорным и, по мнению Зольфа, сырым и недоработанным. На испытания заявился Хаусхоффер с тибетскими гостями. Берг принял их прохладно, остальные химики не обратили внимания на пару лишних гражданских, а вот Зольфу и штату лаборантов, похоже, нежданные визитёры были как кость в горле: тут бы за своими делами уследить, а ещё и эти под ногами путаются! Впрочем, Кимбли предпочел бы лишний раз не видеть выходцев с гор. Они ещё в том мире успели ему изрядно надоесть, только здесь их не хватало! С другой стороны, не портить же себе всё удовольствие из-за каких-то пришлых личностей.* * *
Чунта опять проснулся в холодном поту. Норбу, хотя и владел не только знаниями врача общей практики, но и умел применять уникальный опыт предков, ничем не мог помочь брату. Это обескураживало Норбу и ввергало его в пучину отчаяния. Он не понимал, почему приступы Чунты участились. Спать без снов ему не помогали ни медикаменты, не медитации. Поэтому на этот раз, разбудив брата, Норбу решил, что тому срочно нужна новая порция впечатлений. Это он был инициатором поездки на испытательный полигон — отчаявшись хоть как-то помочь, он решил последовать принципу блаженного старины Ганемана(2) и излечить подобное подобным. Благо, связи Хаусхоффера позволяли и такую наглость, как заявиться на промышленный полигон. И сейчас, вырвав Чунту из липких лап кошмара, Норбу предложил прогуляться. Братья рассматривали огороженную колючей проволокой изрытую воронками взрывов землю — словно кто-то вырезал скверну из бугристой плотной кожи исполина, и теперь на этих местах зияли кратеры, готовые принять в себя чистоту дождевой воды и переродиться в плодоносящие угодья. На само место взрывов их не пустили: техники перестраховались, выдвинув предположение, что не всё могло взорваться, хотя этот Кимблер заявил, что все взрывчатые вещества отработаны. Норбу он был неприятен всем: начиная от его самоуверенности, заканчивая тем, как по-хозяйски он, уходя с приснопамятного собрания этого их мистического общества, положил руку на талию его прекрасной Леонор. Да и Норбу казалось, что этот человек получал удовольствие от того, как на мгновение останавливается время, выворачивая из тверди комья грунта, как содрогается земля под ногами и грохочет эхо взрыва — опасного, смертоносного… Чунта же отчего-то вовсе не желал даже смотреть в его сторону. — Смотри, брат, — стекла очков отразили розоватую дымку занимающегося над полем рассвета, — там они держат эти смертоносные штуки. Чунта повернулся в сторону ангара, втянув носом влажный утренний воздух. Он был уже не таким густым, как в самое тёмное предрассветное время, но достаточно пряным и тяжёлым. — Думаешь, нам стоит туда идти? — вопрос словно застревал в горле расплавленным свинцом. Чунта был готов ответить себе сам — однозначно стоило. Хотя бы чтобы развеять этот почти суеверный страх. Кимбли почти любовно проверил всё, что находилось на складе, и недовольно покачал головой, посмотрев на экземпляр, помеченный металлической пластиной в форме буквы «икс». Черт бы побрал этого Рубера из AGFA — где он только взял такую странную форму и сочетание активных веществ для своего сверхэкспериментального образца? Слишком, слишком рискованный шаг он предлагал! Испытывать такое в совокупности с остальными разработками… Подумав о том, что наутро надо бы переставить подальше от этой неведомой субстанции своё новое детище на основе ниперита, Зольф, напевая себе под нос романс Вольфрама(3), направился в противоположный конец ангара — проверить реактивы и расписаться в журнале. Это по его инициативе по ночам на складе помимо охраны дежурил лаборант и один из специалистов проверял состояние образцов. Так уж вышло, что образцы на соответствие условиям хранения третью ночь кряду проверял сам Кимбли — остальным было либо лень, либо они, на его взгляд, были слишком нетрезвы для подобной работы. Например, тот же Рубер, которому изначально планировали поручить сегодняшнее дежурство, изволил выпить удивительное количество вина вместо ужина и заснуть прямо в столовой, чем возмутил педантичного Кимбли до глубины души. Услышав шаги и голоса, Зольф скривился: вот какая муха укусила Берга, что он дал допуск на посещение ангара посторонним? Перед кем и зачем он пытается выслужиться? Решив, что это его не касается, Зольф продолжил детальный осмотр и подсчёт реактивов. От вдумчивой работы его отвлёк прекрасный оглушительный взрыв. Кимбли едва удержался на ногах, но после, когда раздался второй, более мощный, всё же упал на колени, ощущая, как пальцы дрожат и душа раскрывается в почти позабытом экстазе. Звук пробежал электрическим разрядом по нервам, даря удивительное ощущение невероятно приятной прохлады всей коже, его эхо вползло в самую суть подрывника, наполняя её новым смыслом, новыми переживаниями и впечатлениями. По локализации и характеру звука он с досадой, смешанной с удовольствием, понял, что опоздал с перекладыванием чувствительного к фрикционным и ударным воздействиям ниперита — он сдетонировал. С одной стороны Зольф Кимбли был счастлив, с другой же всё его существо затопила жгучая ревность: не он стал инициатором этого замечательного явления! Молниеносно сообразив, что дело пахнет жареным (он находился на режимном объекте, а незапланированный взрыв — это чрезвычайное происшествие), Кимбли понёсся к источнику звука: к эху взрыва примешивалось то, что было настоящей музыкой для ушей Багрового, — крики нечеловеческой боли. Он даже узнавал тембр. Взвыла сигнализация. Половины ангара не было. В дыму, который мало того, что никак не желал рассеиваться, так ещё и вошёл в сговор с предрассветной дымкой, лежал и корчился от невыносимой боли человек. Зольф не мог разглядеть толком, что с ним, но он точно знал, что кандидаты на то, чтобы жить дальше, пусть и не очень счастливо, так не выглядят: обрывок жестяного листа торчал из груди мужчины, кажется, того самого ишварита, то есть тибетца, давнего знакомца Ласт, а из раны, которую толком и не было видно, шла обильная розовая пена. Второй обрывок листа накрывал его ногу так, что было неясно, на месте она все ещё или уже нет. Алая лужа под несчастным казалась огромной, словно вся кровь покинула его организм, но Кимбли, бывший государственный алхимик и армейский пес, прекрасно знал, что подобное впечатление зачастую обманчиво и ресурс человеческого организма куда как более богат, нежели кажется. Осознавая всю неприятность и опасность ситуации для него самого, Кимбли бросился вперёд, чтобы оказать помощь тибетцу: хотя эта идея и была глубоко противна его существу, ничто не должно было нарушить его планов. Тем более такая глупая случайность. На ходу стягивая лабораторный халат — он помнил азы первой помощи при пневматораксе, а этот идиот ещё и орал, исчерпывая крошечный запас кислорода, отмеренный ему неумолимой старухой с косой, — Зольф подлетел было к незадачливому пострадавшему, как тут же получил увесистым кулаком куда-то в челюсть и, путаясь в ещё не снятом халате, полетел на пол в сторону полок со своими же образцами. Поминая всех святых и их матерей до седьмого колена, он осознал, что в дыму не заметил ещё одного — своего заклятого аместрийского врага. Перекатившись на бок и неловко вскакивая на ноги, попутно уходя от ударов, Кимбли побежал к выходу — пройти в том месте, где больше не было стены не представлялось возможным: во-первых, из-за перегородившего ему выход сумасшедшего громилы, во-вторых, он совершенно не хотел продираться через покореженную взрывом жесть, рискуя оставить добрую половину кожи и мышц в виде рваных лоскутов на неровных зубах импровизированного хищного рта ангара. Чунта бежал за проклятой крысой, которая дала дёру с тонущего корабля. Сбылись его кошмары! Сейчас кровь заливала его лицо — в него отлетела какая-то металлическая дрянь, но он видел Багрового человека, который, петляя, бежал к спасительному выходу. Тибетцу было на всё плевать — его ослепляли текущая по его лицу горячая кровь и жажда мести. Эта тварь убила его брата, его Норбу! Как в том отвратительном сне. Но он нагонит убийцу, он отомстит! Кимбли добежал до спасительного выхода — драться посреди взрывчатки было чистой воды самоубийством — и, уйдя от удара вниз, перешёл в наступление. Теперь он видел — это воистину было прекрасное зрелище! — шрам на лице громилы, почти такой же как тот, что оставил его ишварскому двойнику он сам своей алхимией. Это был его шанс. Резко и с наслаждением Зольф впечатал кулак противнику прямо промеж глаз, в истекающую кровью обожженную рану, вырвав из широкой груди оппонента стон боли. Зольф засмеялся, уходя от очередного удара — похоже, это обещало быть интересным! Его лихорадочное возбуждение достигло пика. В привычном жесте он соединил ладони и коснулся ими земли. Глаза Чунты округлились, когда он увидел, что химик сделал то же, что делал его враг в проклятых снах. Он ждал ужасного, но ничего не произошло, и, кажется, это ввело его противника в замешательство. Тибетец воспользовался шансом, нанеся сильный удар тяжелым ботинком по лицу Кимбли, от чего тот упал навзничь, но тут же перекатился, уперев ладони в землю. Чтобы не дать оппоненту шанса на контратаку, Чунта со всей силы впечатал ему ногу в живот. У Зольфа разом выбило весь воздух из легких. Он закашлялся, не в силах вдохнуть, спазм подступил к горлу. Кимбли казалось, что ещё мгновение — и он выблюет все внутренние органы прямо под ноги этому мерзавцу. Такое до боли знакомое ощущение… …Он лежал лицом вниз на холодном грязном полу тюремного эшелона, перевозившего преступников в Центральную тюрьму. Кимбли был готов молиться богу, в которого он не верил, лишь бы его не вырвало — тогда всё будет напрасно, если эти твари обнаружат философский камень и отнимут его… — Эй, принцесса, — один из громил намотал на кулак его спутанные волосы и резко дёрнул вверх, — а с каких пор военным можно носить такие патлы? Или ты был местной девкой? Согласный хор уголовников омерзительно заржал. Зольф попытался отвлечься и представить себе, что он в вагоне для перевозки скота и ржут из стойл, но не вышло — ни одни животные не разговаривали бы с ним человеческими голосами и не слетелись бы, как стервятники, на алхимика с закованными в колодки руками. — Заткнись, — голос вышел срывающимся и хриплым из-за неестественного положения головы. — Ты с кем разговариваешь?! — возмутился местный авторитет, рванув голову Зольфа ещё выше. Зольф мог дотянуться одной рукой до этой мрази и превратить его в отменную бомбу. Мог взорвать весь вагон к чертям. Но всё это раскрыло бы то, что он так любовно прятал в своем желудке, ради чего он вообще находился в этом вонючем поезде. — Молчишь, сука, — громила, не отпуская Кимбли, опустился на корточки. — Ну ничего, у нас и не такие разговаривают. Эй, Натан, как думаешь — может, ему зубы выбить? А то ещё укусит, падла, — он хрипло рассмеялся. — Передние расшатать можно, — флегматично пожал плечами сухопарый мужик неопределённого возраста. Зольфа передёрнуло — липкий страх, порождённый болью, унизительным положением и риском потерять то, ради чего он пошёл ва-банк, этот чёртов страх, перемешанный с чудовищной брезгливостью при одной мысли о том, что эти твари собирались с ним делать, сковали его душу крепче колодок на руках. — Ну что, принцесса, будешь по-хорошему? — почти ласково спросил громила, заглядывая Зольфу в глаза. Багровый смерил того презрительным взглядом и злобно уставился на него в ответ, изо всех сил пытаясь не выдать почти животного страха. — Вот выпиздыш поганый, — он ударил Кимбли головой о колодки, сковывавшие руки, обошел кругом и для верности пнул под ребра. — Ничего, скоро ты нам тут в любви объясняться будешь, блядь фронтовая, дерьма кусок, небось, жировал на жалование алхимика-то, да по борделям шастал, не то что мы! А теперь и ты наших харчей пожрёшь да жизни хлебнёшь, да говна ложкой! Кимбли закашлялся, в очередной раз борясь с приступом тошноты: сухой спазм подбирался к горлу, сковывал тело в тиски. Вязкая горькая желчь заполнила рот, нечто твёрдое ударилось изнутри о стиснутые зубы. Нечеловеческим усилием он, давясь, заставил себя проглотить собственную рвоту с хранившимся в ней сокровищем. Слова и угрозы доносились до него словно сквозь пелену, с разбитого лица на пальцы текла кровь, слёзы застилали глаза. — Давай уже, принцесса, мы соскучились по женскому теплу, — громила подошёл ближе, обнажая в улыбке щербатые зубы и стягивая арестантские штаны. — Чтоб тебя на куски разорвало, паскуда! — ощерился Кимбли, с усилием прислоняя ладонь к холодному грязному полу с нарисованным на нём его собственной кровью кругом преобразования, сдирая кожу с правого запястья о плохо зашлифованное дерево колодок…