Die Spur ist frisch und auf die Brücke tropft dein Schweiss dein warmes Blut ich seh dich nicht ich riech dich nur ich spüre Dich ein Raubtier das vor Hunger schreit witter ich dich meilenweit <…> Du riechst so gut gleich hab ich dich Jetzt hab ich dich Rammstein " Du Riechst So Gut»
В Мюнхенской опере давали «Тристана и Изольду». В театральном буфете, во время первого антракта, когда дамы щеголяли в вечерних платьях по французской моде, а мужчины оправдывали прямое предназначение смокингов, на фоне остальных выделялась прекрасная высокая женщина с копной темных вьющихся волос и точёной фигурой, грацией напоминающая балерин с полотен Дега. — Прекрасный оркестр, прекрасные солисты, Виннифред, вы с супругом как всегда на высоте! — улыбалась раскрасневшаяся от эмоций и вина Ильзе. — Выше всяких похвал! — Разумеется, — победно улыбнулась фрау Вагнер. — Творчество херра Рихарда должно жить и вдохновлять людей стать лучше. Ах, если бы мы могли установить ценз на тех, кто допускается в театр… Виннифред неприязненно смотрела на женщину, которой восхищалась остальная толпа. — Погоди, подруга, — Ильзе перешла на шепот, — имей немного терпения. Мы все работаем над этим, ты же знаешь. — Знаю, — валькирия с вызовом посмотрела в глаза подруги. — Пока я приносила ему в тюрьму печатную машинку и бумагу, где был твой ненаглядный херр Гесс? Все так и отсиживается у Хаусхофферов? — Полно, — тема была Ильзе неприятна. — Ты только посмотри на них, — её голос наполнился неприязнью. — И что он в ней нашёл? К темноволосой красавице подошел мужчина в смокинге и учтиво подал ей бокал красного вина, улыбаясь и о чем-то сдержанно рассказывая. — Животное, — скривилась Вагнер, затягиваясь сигаретой, — она — отвратительное животное. Я скоро. Виннифред, расправив плечи, направилась к паре. — Херр Кимблер, добрый вечер! — она приветливо поздоровалась с мужчиной, проигнорировав его спутницу. — Вы изменили светлым оттенкам? Рада видеть вас здесь. — Взаимно, фрау Вагнер, — он учтиво поцеловал даме руку, а затем вежливо обратился к своей спутнице. — Леонор, прошу меня извинить, я ненадолго вас покину. Ласт прищурила фиалковые глаза. Она прекрасно знала об отношении к ней Виннифред, но если Зольфу так хочется… Или это ему зачем-то надо? — Я прошу вас, передайте вашему мужу слова глубочайшей благодарности — постановка просто прекрасна, — начал он, поддерживая валькирию под локоть и отводя в сторону от Ласт. — О, благодарю, — лицо Вагнер озарила искренняя улыбка, — я чрезвычайна рада, что вам нравится. Херр Рихард был бы счастлив, он так хотел, чтобы люди, слушая его музыку, становились лучше… — Разумеется, — Кимбли пустил в ход все свое обаяние и вновь приобретённые знания об опере и о композиторе в целом. — Жаль, что нам так и не довелось услышать его музыки, предназначенной для действительно развитого человека, если позволите, — сверхчеловека. Всё, что нам остаётся — довольствоваться адаптацией для таких как мы, не вышедших на тот уровень, когда мы будем готовы воспринять такую музыку без слов… Виннифред растаяла — она приходила в подобие экстаза всякий раз, когда кто-либо выказывал осведомленность о намерениях и чаяниях почившего свёкра. Неужели же этот человек, столь развитый, и правда свяжет свою жизнь с такой? — Херр Кимблер, простите, что вмешиваюсь, — она не могла молчать, — но как можете вы, вы — умный, красивый молодой человек и… право слово, вы же не фабрикант какой и не торговец… вы же… — Вагнер подбирала слова, отчаянно стараясь не скатиться в вульгарщину, но это ей все же не удалось, — не скотоложец… Кимбли тихо рассмеялся, выдержал паузу и, пригубив вино, продолжил: — Фрау Вагнер, видите ли, в чем штука… Вы же понимаете — еврей еврею рознь. Есть такие, как Мендельсон, — он не без удовольствия отметил, как скривилось её лицо, — и, видит бог, мне не нравится ни тот, что писал бездарные мелодии, ни тот, что сейчас заправляет химическим концерном AGFA, а есть — как доктор Иегуд Шварц. Сколько жизней честных немцев спас этот врач? Глядя на него и его дочь я, право слово, сомневаюсь, что они и правда евреи, а не жертвы злого рока или наглой клеветы. — Вы так уверенно об этом говорите, — выражение брезгливости все еще не сходило с её лица, — словно имеете в этом личный интерес. — Разумеется, имею, — развел руками Зольф. Ему всегда претили люди, не видевшие ничего зазорного в том, чтобы вот так манипулировать фактами. Мир Кимбли был достаточно прост: ты заслуживаешь уважения, когда верен чему-то: если это дело — ты отдаёшься ему беззаветно и до дна, если это сторона — то её идеалы для тебя начало и конец, альфа и омега, и третьего не дано. Но сейчас пришла и его пора попробовать на вкус своего рода двоемыслие: разумеется, исключительно потому, что иначе, по его мнению, путь в Аместрис бывшему алхимику был заказан. Этот мир, словно океан, увлекал своей сложностью, изощрённостью во всём — от географии и до социальных институтов. Впрочем, Зольф уже начинал понимать, что проблема была не столько в сложности мира, сколько в том, что он сам попал в него взрослой, сформированной личностью с отнюдь не простым багажом за плечами и своеобразными взглядами. Поэтому сейчас он занимался примерно тем же, чем занимался на психологической комиссии при поступлении на службу государственного алхимика: вдохновенно давал своей собеседнице то, что было необходимо для дела, и только. — Вот и Ильзе жертва чувств, — неожиданно откровенно посетовала Виннифред, — влюблена в недостойного труса. Почему бы вам не попробовать провести время вместе? — Не думаю, что фройляйн Прёль разделяет ваши мысли, — улыбнулся Кимбли, в душе закипая от ярости — никто здесь ему не указ! Да и на Ильзе Прёль он бы в жизни не посмотрел! — Кажется, нам пора — второй звонок уже прозвучал. Неимоверно счастливый, что ему удалось отделаться от неприятной собеседницы, которую, однако, игнорировать в сложившейся ситуации было слишком опасно, Зольф направился к Ласт, которая уже вела светскую беседу с двумя импозантными мужчинами.***
Заехав в гараж, Кимбли заглушил машину, но выходить не спешил — вместо этого он придвинул Леонор к себе поближе и принялся целовать её, жадно и страстно. — Она назвала меня скотоложцем, — прикусывая ухо Ласт, доверительно шепнул Зольф. — Что?! — гомункул от возмущения оттолкнула его, глядя потемневшими от страсти и от гнева глазами. Зольф, нежно поглаживая пальцами кожу над резинкой чулок, рассмеялся. — Она не так уж и не права. Мы всё же слишком разные. — Ты с ума сошел? — прошипела она, потянув его за слишком длинные волосы. — Я, по-твоему, — животное?! Зольф смотрел на неё, слегка прикрыв глаза тяжёлыми веками и обнажив зубы в самодовольной усмешке. — Что ты, — он прикусил кончик языка, — просто ты — само Совершенство.***
— Очень жаль, что вы лично не присутствовали при взрыве. Вы уверены, что он был столь мощным именно из-за вашего образца? Ганс Рубер, химик из AGFA, проявивший на полевых испытаниях взрывчатки ничем не замутнённую страсть к вину, снова и снова вслушивался в этот голос, впитывая все его отличительные черты, интонации, пытался поймать характерные фразочки и намотать их на жиденький бесцветный ус, но ничего не выходило. Этот голос словно принадлежал человеку из ниоткуда: ни слов-паразитов, ни особенностей тембра или интонации — чёрт бы его побрал, но Руберу казалось, что этот голос просто не мог принадлежать живому человеку! …Когда ему четыре года назад впервые предложили заняться изучением интересного объекта, Ганс с радостью согласился — незадачливого химика с последствиями контузии упорно не брали на работу практически никуда, и он был уже на грани того, чтобы наложить на себя руки, как, словно чёрт из табакерки, перед ним в лице странного собутыльника оказался его спаситель, пообещавший свести инвалида войны с кем-то жутко влиятельным. Рубер был настолько ошеломлен известием, что в ожидании этого кого-то даже бросил пить на целых шесть недель — через этот промежуток времени ему, наконец, пришло письмо. Верующего Ганса перепугала перспектива встречи ночью в исповедальне у старины Петра (собор им. Св. Петра в Мюнхене, прим.авт.), но, рассудив, что ежели сам Пётр сейчас ему откроет врата в Царствие Божие, то это будет не так и плохо — и не придется мучиться в земной юдоли, и греха на душе не будет. Все четыре долгих года он разговаривал со своим работодателем исключительно в исповедальнях и исключительно по ночам, а после шёл замаливать грех богохульства, попутно благодаря Всевышнего за работу, хлеб насущный и за что там ещё обычно принято благодарить… — Скорее всего, — Рубер замялся, — однако, точно сказать вам не могу. Там ещё один влез, из BASF. Новенький, похоже — я раньше о нём не слышал. Странный тип. — Плохо, — голос был бесстрастен. — Выходит, этот образец был потрачен впустую. Рубер, вам во что бы то ни стало нужно в ближайшие два месяца провести полевые испытания. Химик вспотел — он еще ни разу не нарушал условий, всегда делал все в срок и в точности. Но он отчего-то был точно уверен — права на ошибку у него нет. А как он, пусть и хороший специалист, но не принадлежащий к руководству работник, может организовать подобное? Грядущее слияние BASF и AGFA было отличным прикрытием, но теперь было совершенно неясно, удастся ли в течение этого времени опробовать ещё один образец.