I broke open the box When I spoke the spell And I became An entrance wound To your bedroom grave, And I was paid With the shadow of consensual rape Your ransom note Is quoted by, Your death and Birth certificates Marilyn Manson «Murderers are getting prettier every day»
Зольф, проклиная погоду и Рубера с его желанием встретиться в церкви посреди ночи, ехал по пустынной улице. Его забавляло гладкое зеркало воды, не дающей протекторам шин как следует вгрызться в дорогу, вкупе с отсутствием других машин, людей и полицейских. Если бы не Рубер с его информацией, можно было бы пожечь бензин и подумать о жизни, но, увы, дело есть дело. Посвятив себя размышлениям о неслучившемся, Кимбли не заметил темную фигурку, возникшую слово бы ниоткуда и бросившуюся под проливным дождем прямо под колёса красной «семерки». Фигурку спасла только военная выучка бывшего алхимика: даже не успев толком осознать, что затормозить он не успеет, Зольф резко вывернул руль в сторону человека и, ударив по тормозам, направил машину в противоположную сторону. Взвизгнули шины, зарычал двигатель, и «семёрка», подняв веер брызг и пара от вскипевшей под протекторами колёс воды, остановилась, описав задними колёсами круг вокруг хрупкой фигурки, тут же ничком упавшей на мокрый асфальт. Зольф, выругавшись, вышел под ливень навстречу ночному приключению, повыше поднимая воротник тренча. Фигурка при ближайшем рассмотрении оказалась бывшей машинисткой его отдела Гретхен Мозер. Девушка была без сознания. Впрочем, пульс прощупывался без особого труда. Кимбли беспомощно огляделся — он был уверен, что не задел Гретхен. Но оставлять ее так, посреди улицы ночью, да ещё и под проливным дождем, было категорически нельзя. Похоже, в этот раз Руберу придётся подождать. Зольф тяжело вздохнул и, осторожно подняв бесчувственную девушку, положил ее на переднее сидение «семёрки» и направился в госпиталь. Вот радость их персоналу — опять он! Передав бывшую подчиненную в руки врачей и получив директиву дождаться полиции — опять! — Кимбли достал из внутреннего кармана записную книжку. Похоже, у фройляйн Мозер дома не было телефона. Он задумался, кого можно обрадовать новостью — его совершенно не интересовала жизнь бывшей машинистки. К Берте он относился слишком тепло, чтобы беспокоить её звонком посреди ночи. Но оставалась еще одна прекрасная кандидатура. — Могу я услышать фройляйн Вайс? — его голос был воплощением самой любезности и галантности. — Да, разумеется, я в курсе, который сейчас час. Да, благодарю. Ева тут же примчалась, взяв такси и успев извести себя по дороге, — всё, что ей сказал равнодушным голосом Кимблер, звучало как «ваша подруга в больнице, так как бросилась под колёса моей машины». Спасибо, хоть адрес сказал… При виде начальника у девушки в душе поднялась настоящая буря: вот он, истинный виновник всех бед крошки Гретхен! — Будьте вы прокляты! — Ева совершенно перестала владеть собой и набросилась на стоявшего поодаль с отрешенным лицом Зольфа. Он немало удивился, увидев растрепанную рыжую фурию с горящими гневом глазами. Едва успев перехватить ее за руки, он с силой оттолкнул ее к противоположной стене. — Вы с ума сошли, — прошипел Кимбли сквозь зубы, — держите себя в руках. — Молодой человек, — обратилась к Зольфу вышедшая из палаты Гретхен совсем молоденькая медсестра, — я должна вам сообщить, что свежих повреждений нет, но она беременна и… — Меня это не касается, — отрезал Кимбли. — Рассказывайте о состоянии юной фройляйн кому-нибудь другому. Меня интересует только то, что я и мой автомобиль тут не при чем. Ева, стоявшая у стены словно приклеенная, шумно втянула сквозь зубы воздух. — Да, но… — медсестра нервно теребила полы белого халата, — у неё всё тело в синяках… Зольф поджал губы — вот только не хватало ему ещё и оказаться виновным в том, что он сбил человека. — Вы хотите сказать, что причина этого — мой наезд на неё? — Кимбли был практически на пределе. — Мы не уверены, доктор разбирается… — Разберитесь с этим поскорее, я уверен, что даже не задел её, — он стиснул зубы. Похоже, Рубер всё же не дождётся его этой ночью. Еве казалось, что всё происходит в дурном сне. Её Гретхен, её подруга, её принцесса… беременна? Неужели это и правда могло случиться с крохой Гретхен, такой чистой и трогательно невинной? Неужто потаскуха Йоханна была права? Но откуда синяки — что этот изверг Берг с ней делал? Должно быть, Гретхен долго и честно сопротивлялась омерзительному чудовищу, и, разумеется, этого бы не произошло, если бы не Кимблер. Еве показалось, что глаза заволокла белая пелена. — Это всё вы! — она во второй раз бросилась на начальника, метя коротко остриженными, но острыми ногтями тому в глаза — он ответит ей за всю боль! И за ту, которую она, Ева, испытывала сейчас, слушая сбивчивые пояснения медсестры, и за ту, что причинил Берг крошке Гретхен! — Это вы виноваты! Кимбли оттолкнул Еву, но та бросилась снова. Молодая медсестра уронила папку и пронзительно закричала. Зольф с чувством отвращения, написанном на лице, дал Еве звонкую пощечину, схватил её за запястье и заломил руку за спину. — Отпустите! Я не стану больше у вас работать! — всхлипнула она и предприняла попытку вырваться из цепких пальцев. — Думаю, с завтрашнего дня у директора Берга как раз появится вакантное место, — саркастически заметил Кимбли, рывком подтягивая Евину руку вверх. Пойманная фурия взвыла от боли и, обмякнув, принялась шумно и тяжело дышать. — Что здесь происходит? — зычный бас доктора Краузе заставил всех замолчать. — Доброй ночи, — ухмыльнулся Зольф, — одной рукой продолжая удерживать глотающую слёзы от боли и обиды Еву, второй вытирая лицо и убеждаясь, что до крови она его так и не расцарапала. — Доктор, у меня две просьбы — сделайте мне, пожалуйста, уколы от бешенства. Или, на худой конец, от столбняка — кто знает, что за заразу переносит эта ненормальная. И вызовите каких-нибудь бравых ребят из соседнего корпуса — она на людей бросается. — Это вам опять предстоит разговор с полицаями? — Краузе посмотрел на ночного визитёра поверх очков. — Умеете же вы вляпаться в дерьмо, право слово.***
Хан, войдя в госпиталь и увидев ждущего его человека, мысленно застонал — опять он! То ли он наконец-то и правда в чем-то виноват, то ли его удаче можно только посочувствовать. Прежде чем комиссар завязал разговор с химиком, он удалился с доктором Краузе для выяснения подробностей. Подробности вызвали у Маттиаса недоумение: тот факт, что девушка беременна, разумеется, его не удивил — он достаточно пожил на белом свете, чтобы заметить, что такое иногда случается с лицами женского пола. Его скорее удивило количество синяков на теле больной — старых, новых, больших, маленьких… Хан повидал всякого, но подобные случаи ему были искренне непонятны и вызывали некоторый ступор вкупе с отвращением. В представлении Маттиаса любимую женщину стоило оберегать и окружать заботой и нежностью, особенно в таком уязвимом состоянии, а иначе — зачем?.. — Вы были знакомы с потерпевшей? — Хан не мог взять в толк: неужели это все дело рук химика? — Был, — Кимбли уставился в глаза полицейского. Маттиас привык к большей разговорчивости Зольфа. Что сейчас значило его поведение? Его причастность к травмам девушки? Или химик, как любой нормальный человек, попросту не был склонен вести светские беседы в предрассветный час вне собственного дома с официальными лицами? Пауза затягивалась. — Вы знали… о её интересном положении? — нарушил повисшее молчание Хан. — Нет. Снова пауза. «Черт возьми, насколько легко было с ним разговаривать по обстоятельству дела о взрыве, и что это сейчас?» — думал комиссар. Можно подумать, полиции делать нечего, как по ночам обсуждать дорожные происшествия, вытягивая по слогу из фигуранта дела! — Вы… — Хан замялся. — Имеете непосредственное касательство к её… интересному положению? Кимбли сцепил руки в замок, касаясь большими пальцами подбородка и испытующе посмотрел на комиссара. — Вы хотите спросить, не от меня ли она беременна? — голос сочился ядом. — И имеете ли вы отношение к синякам на ее теле, — выпалил Хан. Кимбли усмехнулся. Его начинало забавлять происходящее. Как этот тип вообще работает в полиции, если такие вопросы вызывают у него такую живую реакцию? Впрочем, к подобным человеческим проявлениям он привык ещё в прошлой жизни, в том самом мире, где одним хлопком в ладоши или щелчком пальцев можно было сравнять с землёй или утопить в огне целый квартал, а то и больше. — Нет и нет. Маттиас поправил очки. Химик уже порядком утомил его своим нежеланием идти на нормальный диалог. — Знаете ли вы, кто послужил причиной? — Нет, не знаю, — Кимбли пожал плечами. — То, что мы — сотрудники одного предприятия не означает, что я спал с ней. Или держал свечку. Может, мы перейдем к сути дела? Я и так пропустил важную встречу. Хан смешался — свидетели ему попадались разные, но от этого человека он не ожидал такого поведения. Выслушав сухой, но информативный рассказ Зольфа об инциденте, комиссар тяжело вздохнул — похоже, этому человеку опять посчастливилось оказаться не в то время не в том месте. — Где вы научились так водить машину? — Хан не был уверен, что все их полицейские водители сработали бы так же гладко. — В армии, — пожал плечами Зольф.***
Хан уже собирался домой, как его отправили на срочный вызов. Комиссар удивился, когда понял, что вызвали его в церковь, но еще более он удивился, когда увидел, что послужило причиной вызова: из-под двери исповедальни на пол натекла лужа крови. Много крови — словно кто-то поглумился и зарезал внутри козла. По крайней мере, эту гипотезу выдвинул раскрасневшийся и уже изрядно пахнущий шнапсом пастор Фридрих. Надеясь, что всё это глупая шутка антирелигиозных фанатиков, Маттиас в присутствии пастора и ещё нескольких сотрудников полиции открыл кабинку. На лавке в неестественной позе сидел залитый кровью человек. Его пальцы, безуспешно пытавшиеся заткнуть страшную резаную рану от уха до уха, так и остались скрюченными на веки вечные. Перекошенный рот — раззявленным в немом крике, а глаза словно пытались заглянуть куда-то вверх, под веки, ища там то ли ответов, то ли поддержки. Под немигающим грустным взглядом распятого Христа пастор Фридрих лишился чувств.