You give me the reason you give me control I gave you my purity my purity you stole Did you think I wouldn't recognize this compromise Am I just too stupid to realize Stale incense old sweat and lies lies lies It comes down to this Your kiss your fist And you strain It gets under my skin within Take in the extent of my sin Nine Inch Nails «Sin»
Ласт, заперевшись в темноте, проявляла фотокарточки с так и не возвращённого Кугеру снимка «взрывчатки раздора», как она окрестила злополучную «икс-бомбу». По всему выходило, что за их спинами велась какая-то хитрая игра. Гомункул привыкла к хитрым играм, но тем, что ведёт она и её команда, поэтому намеревалась в ближайшее время повлиять на ход событий в выгодном для неё ключе. Но для этого предстояло собрать дополнительную информацию. Зольф уехал среди ночи, ограничившись ёмким «по делу», и она с нетерпением ждала его возвращения — вдруг ему удастся выяснить что-то дополнительное. Мария в последнее время всё больше хлопотала над подготовкой к свадьбе, уточняла список приглашённых, звонила каким-то друзьям-приятелям и постоянно напускала на себя заговорщический вид. И Леонор, и Зольфа это устраивало, притворно ворчавшую по поводу их спокойствия еврейку тоже — никто не мешал ей делать всё так, как по её мнению было нужно. Ей так и не удалось уговорить крошку Норхен на то, чтобы пошить свадебное платье поприличнее, однако, решив не искать от добра добра, Мария смирилась с пожеланиями своевольной воспитанницы. Пусть её, лишь бы уже, наконец-то, замуж вышла — в её-то годы…***
Кугер нервно курил и мерил шагами комнату. — Маттиас! Вот вам пожалуйста! Допросите этого Кимблера как следует — а если вздумает огрызаться и издеваться, разрешаю вести допрос с пристрастием! Хан не мог взять в толк, когда это Кимблер издевался. Заартачился накануне, было дело — но тут уж взятки гладки, его тоже можно понять. Комиссару уже порядком надоело вести дела с химиком — всякий раз это был ложный след, от чего у Хана складывалось впечатление, что этого непонятно чем и кому не угодившего человека все пытаются подставить. Тем более его смена уже кончилась, и он нечеловечески хотел спать. Но полицайрат был иного мнения о распорядке своего подчинённого. — Вот вам, изучите материалы дела! Этот жертвенный агнец в исповедальне, между прочим, знаете кого ждал? Знаете? Вот то-то же, — не дожидаясь ответа, Кугер бросил на стол объёмистую папку. Хан читал материалы и чесал коротко стриженый затылок. Ситуация складывалась как по нотам: по объяснительной Рубера выходило, что в ночь взрыва именно Кимблер не пустил его на склад, предварительно подлив шнапс в вино, чтобы обвинить коллегу в пьянстве. И образец его он критиковал за недостаточную безопасность. И вообще вел себя с коллегами из другой компании пренебрежительно. Сам Рубер предполагал, что всё дело в антисемитизме Кимблера, тем паче он вхож в общество Туле и вроде бы даже имеет какие-то контакты с НСДАП. А всем известно, что AGFA — самая лучшая химическая компания. И что основатель и руководитель её, Пауль Мендельсон и его преемник, Пауль Мендельсон-младший, — евреи. Так отчего же Кимблеру не бросить тень на более талантливых коллег? Да ещё и убить двух зайцев, одним из которых в совершенно прямом смысле оказался бывший воздыхатель его невесты? А, если принять во внимание, что Кимблер позвал его на встречу, узнав, что полиция собирает отчеты, и угрожал несчастному изобретателю, выходило совсем не красиво. Дополнительным штрихом к демоническому портрету любителя взрывчатки шло красочное описание Рубером поведения химика на испытаниях и более напоминавшего поведение того, кто прошёл войну и свихнулся, испытывая низменное удовольствие от разрушений. Так неужели и правда Кимблер зарезал коллегу, пусть и из другой компании, да ещё и так цинично — в исповедальне, когда понял, что тот может поломать его планы? Хан еще раз посмотрел на отчёт врача. Всё бы сходилось, если бы не один момент: у херра Зольфа Йенса Кимблера на момент убийства Ганса Рубера было железное алиби. Он в это время разговаривал с ним, комиссаром полиции Маттиасом Ханом, в Мюнхенском госпитале. И он совершенно открыто с досадой сообщил стражу порядка, что не попал на важную встречу. Выходит, скрывать ему было нечего. Хан еще раз просмотрел поднятое из архива личное дело то ли свидетеля, то ли подозреваемого. Зольф Йенс Кимблер окончил Гейдельбергский университет. Во время войны работал как учёный в тылу. И, хотя ему и было присвоено звание, никогда не служил в армии.***
— Переведите меня в другой отдел! — раскрасневшаяся Ева выловила Берга в коридоре перед началом рабочего дня. Директор презрительно смерил растрёпанную девушку взглядом, отметив красный след на правой щеке. — У меня нет вакансий, фройляйн Вайс. Либо вы остаётесь в том же отделе, либо увольняетесь, ваше право. И поспешите на рабочее место — насколько мне известно, ваше начальство не терпит опозданий. Ева, словно побитая собака, понуро поплелась на место, осознавая всю безвыходность ситуации. Увольняться было нельзя — найти работу в эти времена было делом сложным, а она и так с трудом сводила концы с концами. Но оставаться там же не представлялось возможным: после того, что произошло этой ночью между ней и Кимблером, думать, что он не сживёт её со свету было, по мнению Евы, верхом наивности. — Вы опоздали, — его голос был абсолютно холоден. — Я подам докладную, штраф вычтут из вашего жалования. Не дождавшись ответа, Кимбли усмехнулся и скрылся в своём кабинете. — Что с тобой приключилось? — пробасила Берта, кивая на несчастную Еву. — Ночь не спала, подралась с кем-то… — Нет, — Ева отвернулась к стене и замолчала. — Ну молчишь — так и молчи, — тяжело вздохнула старшая, — Бог с тобой. Йоханна покачала головой — ей упорно казалось, что дело касается Гретхен. И она отчего-то начала переживать за девушку, пусть и толком не знакомую ей, но, судя по всему, столкнувшуюся с той же превратностью злой Судьбы, что некогда и она сама. Но раз Ева молчит, то и выяснять придётся все самостоятельно.***
— Когда её выпишут? Сухопарый мужчина с жёлтыми от табака пальцами смерил Еву колким взглядом. — Она здорова, если не считать синяков. И беременности, но это, как известно, не болезнь, — он усмехнулся и прищурился, вертя в руке папиросу, — однако у нас есть основания полагать, что под машину она бросилась, а вовсе не оказалась настолько невнимательной, чтобы не заметить её. По-хорошему, при таких подозрениях мы переводим пациентов в соседнее здание. Ева вздрогнула — о психиатрических лечебницах в среде обывателей ходили легенды, способные составить конкуренцию готическим историям о призраках и вампирах. — В каких условиях она живёт? — врач наклонил голову, рассматривая девушку. — Или в какие условия её могут забрать? Вторым вопросом он словно наводил Еву на определённую мысль, за которую, как за спасительную соломинку, она тут же ухватилась. — В отличных! Комната, там, правда, не слишком большая, но все чисто, и соседи хорошие, и даже ванна есть! Ева поняла — она заберёт подругу с собой. Они что-нибудь придумают, она будет заботиться о Гретхен и о её ребёнке. — Тогда я готов выписать её через пару дней, — Ева явно произвела на доктора благоприятное впечатление, несмотря на вчерашнюю истерику. Краузе, а это был именно он, прекрасно знал, что в моменты потрясений с людьми бывает и не такое, поэтому очень снисходительно отнёсся к произошедшему. — Вы можете пройти к ней, — на лице врача заиграла лёгкая улыбка. Он надеялся, что пришедшая девушка, столь рьяно бросившаяся ночью на защиту подруги, не даст той потонуть в водовороте, в который бедняжку, судя по всему, засосала беспощадная жизнь. Пока Ева выглядела достаточно разумной и благонадёжной, чтобы наставить больную на путь истинный.***
— Гретхен! — Ева расплакалась, обнимая подругу. — Наконец-то! Куда же ты так пропала, сестричка? Гретхен разрыдалась. Разрыдалась до рвоты и до изнуряющей икоты и судорожных всхлипов. Наконец-то она могла излить всю боль, все эмоции от пережитого кошмара, чудовищного унижения; она выла, сжимая пальцами белые холщовые простыни, и слова лились из неё потоком — грязные, бессвязные подробности. Выговорившись, она забылась тяжёлым сном, вцепившись в руку Евы — наутро на молочно-белой коже останутся красные следы. Ева с отвращением смотрела на разметавшиеся по больничной подушке кудряшки. Она-то думала, что Берг, словно хищная птица, схватил в когти бедняжку и взял силой. А оказалось, её кукла, её принцесса — обычная потаскуха, ничем не лучше Йоханны, которая просто согласилась на все, как это было поименовано, «дополнительные обязанности». Вайс не знала, как дальше жить, её попросту разрывало: одна часть всё ещё испытывала к крохе Гретхен нежные чувства и желание защитить от всего на свете, вторая же утверждала, что теперь, когда она безвозвратно испорчена и запятнана, она противна такому чистому существу, как безупречная фройляйн Вайс. Как известно, дурные сообщества развращают добрые нравы. Но, так как церковь велела проявлять христианское милосердие, Ева, стиснув зубы, решила всё же забрать Гретхен к себе. Пусть её ребёнок будет её крестом. А уж она, Ева, постарается помочь подруге отмолить грехи.